Текст книги "Во власти небытия"

Чечек прохаживался возле пацана. Тот сжался, ожидая, что толстяк вот-вот его ударит, но Чечек пока не торопился заняться своим любимым делом. Степан чувствовал себя плохо. Внутреннее состояние заставляло его сказать одно лишь слово: прекратите. Только в какой-то момент он поймал на себе изучающий взгляд Резникова.

Лейтенант имел абсолютно безразличное выражение лица и, кажется, старался про себя напевать какую-то песенку или мелодию взятую, по всей видимости, из неизвестного Степану чешского фольклора.

– Так куда ты побежал? – после короткой паузы повторил своё Чечек.

– К дяде Аристарху – ответил мальчик.

– Кто этот дядя Аристарх? Он тоже польшевик, тоже стрелял в чешских освободителей?

– Нет, я не знаю – прошептал мальчик.

– Что ты не знаешь? – Чечек остановился напротив мальчика.

Тот не ответил на последний вопрос. Его голова по-прежнему была опущена вниз. Глаза продолжали рассматривать свои босые, грязные ноги.

– Где сейчас твой дядя Аристарх? – продолжил Чечек.

– Не знаю, его не было дома – не поднимая головы, произнёс мальчишка.

Резников закурил. Человек в гражданском костюме сидел неживой немёртвый. Его лицо приобрело тяжкую, почти прозрачную бледность. Руки заметно тряслись. Он всё время, чтобы скрыть это впивался пальцами в свой портфель. Степану же сильно хотелось курить. Дым папиросы Резникова не давал покоя, но Степан в такой обстановке не смел спросить разрешения, на столь банальное занятие.

– Дядя Аристарх – это Гришко? – закричал прямо в ухо мальчишки Чечек.

Мальчишка отшатнулся от того на добрый метр. Его взгляд жил одним лишь страшным испугом и предчувствием стоявшей в одном шаге смерти, но, несмотря на это, он не ответил Чечеку.

– Где Гришко? – спросил Чечек со зловещей интонацией в голосе.

Огромные кулаки, поросшие жёстким волосом, похожим на кабанью щетину, сжались в два огромных молота.

– Подожди – произнёс Резников – это вывело Чечека из себя окончательно.

Он с огромной силой ударил мальчишку в лицо. Тот отлетел на два метра и ударился в противоположную от Степана стену. Подняться мальчик уже не мог, и любезный лейтенант, схватив его под руки, пытался поставить мальчика на ноги, но тот не мог удержаться и начинал тут же падать. В довершение происходящего мальчика начало рвать кровью смешанной с обильной слюной.

– Вставай польшевик, держись на ногах. Я еще раз спрашиваю, где сейчас Гришко? – вопил Чечек.

Мальчишка уже совсем ничего не соображал. Лейтенант заботливо поддерживал его, а Чечек ещё с большой силой ударил мальчика. Тот упал, как подкошенный, несмотря на опору в виде лейтенанта. Кровь очень быстро образовала лужу возле головы несчастного.

Степану было тяжело смотреть на зверское убийство спокойно и жутко хотелось вмешаться в ход событий. Только акцентированно невозмутимый взгляд Резникова поддерживал ослабевающую силу воли Степана. Мальчик, тем временем, попытался подогнуть ноги к животу. Это слабое движение напомнило толстяку Чечеку о том, что малолетний польшевик ещё жив. Он начал с дикой яростью пинать обреченного на смерть. Лампочка тряслась над головами присутствующих, не справляясь с ритуалом смертельной пляски, которую искусно исполнял обезумивший от злобы, крови и выпитого, чешский освободитель по фамилии Чечек.

Мальчик затих окончательно, кажется, после третьего или четвертого удара ногами. Его тело вытянулось на всю не самую большую длину. Степан с трудом осознавал, что на его глазах только что свершилась абсолютно ненужная, лишняя смерть. Чечек ещё долго не мог остановиться, и никто не пытался ему напомнить о том, что тринадцатилетний польшевик уже мёртв.

Лейтенант больше не напевал свою песенку, а просто смотрел на своего командира. Человек в гражданском одеянии превратился в собственную тень. Всё происходящее длилось не больше двух минут. Тело мальчишки подскакивало на полу, подобно мешку с картофелем и ничто не напоминало в нём ещё недавно живого совсем юного человека, которому по чужой воле было отпущено слишком уж мало лет жизни.

Наконец-то Резников решил остановить Чечека. Для этого он, первым делом, вытащил из кобуры пистолет. Затем поднялся на ноги, налил себе коричневой жидкости и, выпивая её небольшими глотками, громко и чётко произнёс, обращаясь к Чечеку.

– Он мёртв.

Чечек моментально среагировал на голос Резникова. Его глаза покраснели, что-то напоминающее безумие было не только маской на лице, но и распространялось жутким ореолом на расстоянии метра вокруг грузной фигуры Чечека.

– Знаю! – закричал Чечек, хватаясь за свой пистолет.

– Где теперь Гришко? – спросил Резников, подняв свой пистолет на уровень головы Чечека.

Действие Резникова немного отрезвило Чечека. Его рука была на уровне пояса, и теперь преимущество в странной игре было на стороне Резникова.

Степан же ещё плохо понимал, что наставление оружие друг на друга, в сочетании с шуточками и упреками, есть определенный ритуал в отношениях Резникова и Чечека. Но он хорошо видел безразличное лицо лейтенанта, который не спешил вмешиваться в очередную стычку двух капитанов. Степан лишь положил руку на кобуру.

– Чёрт с ним, найдем и без этого – произнёс Чечек.

Не обращая особого внимания на пистолет Резникова. Он ещё один раз сильно пнул мертвое тело мальчишки. Резников спокойно вернул свой пистолет в кобуру и как ни в чем небывало обратился к Степану.

– Что не куришь прапорщик?

– Можно – тихо спросил Степан.

– Курите, кто не дает – произнёс вместо Резникова Чечек и, чиркнув спичкой, прикурил папиросу.

Степан последовал примеру Чечека, сделал пару затяжек, и в этот момент Резников произнёс официальным тоном, поправляя правой рукой свою аккуратную прическу.

– Если у вас господин капитан будут, какие результаты, всё же сообщите мне, а теперь честь имею.

Резников пошёл к выходу. Степан, распрощавшись с союзниками, последовал за Резниковым, а за Степаном устремился человек с портфелем. Оказавшись на улице, Степан всё же услышал голос человека в гражданском костюме. Говорил тот писклявым, неприятным голосом. Только сначала Резников спросил гражданского, и тот был вынужден ответить.

– Так что с вашим делом господин Неверов. Пойдемте ко мне, и вы мне всё еще раз досконально расскажите.

– Не нужно господин капитан. У вас и без того много работы. Мое дело такая мелочь, сейчас я убедился в этом. Приношу вам свои искрение извинения. Вы разрешите мне покинуть вас и отправиться домой.

– Зачем вы спрашиваете Павел Анатольевич. Вы можете ехать в любой момент и в любую сторону, но я бы настоятельно не рекомендовал вам отправиться на западный берег Волги.

Резников шутил, произнося последние слова. Только Павлу Анатольевичу, кажется, было совсем не до шуток и совсем не до улыбок, хотя Резников как раз улыбался, глядя на сгорбленный вид Павла Анатольевича.

– До свидания капитан, до свидания прапорщик – пропищал Павел Анатольевич и через минуту исчез из обозрения Резникова и Степана.

– Господин капитан, кто был этот человек? – не удержался Степан, обратившись к Резникову.

– А этот, смешная история. Приехал сюда из соседнего городка в гости к тётке. Она довольно солидная купчиха в селе Покровское. Ну, подвыпил немного, смелости набрался и приперся сюда: – У меня большевистские сволочи украли лошадь и угнали телегу, а вы неизвестно чем занимаетесь. Сам он достаточно видный чиновник. Конечно, долго представлялся, но это не так важно. В общем, я взял его с собой, чтобы он посмотрел, как мы вместе с союзниками боремся с большевиками. Но видно не понравилось. Слишком сильно побледнел и дело своё про телегу подзабыл.

Степан улыбнулся, но не стал расспрашивать о чем-то ещё. Они прошли сотню метров вдоль вытянувшихся в линейку вагонов. Над головами собирались тяжёлые тучи, а мелкий дождик, предвкушая появление своего старшего брата, начал неприятно моросить.

– Выдыш где? – спросил Резников.

– Ушёл спать. Говорит, две ночи не спал – ответил Степан.

– Да, две ночи – подтвердил Резников.

– Что теперь будет? – спросил Степан.

– Ничего особенного. Красная сволочь заляжет на дно, но долго там лежать не будет. Потому что война есть война. Возьмем новый след, а может, что и раньше всплывет. Информаторов у нас пока хватает. Только эти чешские суки поганят много дел, но сделать с этим ничего нельзя.

– Зачем он убил мальчишку? – спросил Степан.

– Жалко? – резко произнёс Резников, повернувшись лицом к Степану.

– Не то чтобы очень, но ведь малолетка.

– Привыкай и не жалей. Мальчишка – волчонок – это однозначно. Одно мне не нравится. Через него можно было бы выйти на Гришко и Терентьева. Нужно уметь работать, а так раз и всё оборвалась ниточка. Сначала они мать его застрелили, сейчас пацана убили раньше времени.

– Видимо, господин капитан перестарался – робко произнёс Степан.

– Сволочь он блядская. Мразь поганая, австрийская крыса – плюнул себе под ноги Резников

– Здесь пользы больше христопродавцам и их сочувствующим, чем России и её патриотам. Да ещё самоудовлетворение этому недоумку Чечеку. Сейчас допьет коньяк, завалится на мягкую кушетку и будет храпеть, как боров, пускать слюни – продолжил Резников.

Прелюдия в виде мелко моросящего дождика продлилась совсем недолго. Крупные и холодные капли ударили по вагонам. Каждую секунду их интенсивность увеличивалась. Ливень вместе с дневной темнотой находились в сотне метров от Степана и Резникова, последний поднял голову вверх, убедившись в неоспоримой неизбежности агрессивной непогоды, обратился к Степану:

– Всё прапорщик, на сегодня ты свободен.

Степан вытянувшись, приложил руку к фуражке. Резников же поднялся в свой вагон, не обернувшись к Степану. Ливень застучал пулеметной командой. Степан бросился бежать, но ледяные капли настигали его со всех сторон, и хорошо, что лишь образным значением ливень превратился в пулемет, и капли, несущие холод, не имели в себе свинцовой начинки.

7.

…Павел проснулся сидя за столом. Подняв голову, он почувствовал, как сильно шумит где-то в области висков. Сильно затекли глаза. Внутри стояло ощущение близкой тошноты. Онемела от неудобной позы сна левая рука и сейчас наполняясь кровью, она гудела, колола иглами, а вокруг, источали неприятный запах пустые стаканы им помогала полная окурков пепельница. Завершал тяжёлую картину пробуждения тусклый почти загробный свет от маленькой лампочки в форме спирали.

Напротив Павла, в той же позе, что совсем недавно находился сам Павел, спал, уронив голову на стол Степан. Возле него торчала воткнутая в пол шашка, но не было Резникова. Павел, преодолевая тяжесть во всех конечностях, поднялся. Часы, на уровне его головы, что спрятались между двумя шкафчиками, показывали ровно полшестого. Павел старался сообразить, к чему имеют отношение цифры часов. Первой мыслью был вечер, но слишком очевидная тишина за окном, несмотря на темень, говорила Павлу, что вечер с ночью остались уже позади. Мобильный телефон и вовсе был безжалостен, высвечивая семь пропущенных вызовов. Пять из них принадлежали жене, а два имели номер принадлежащий сыну.

Павел выглянул в окошко. Автомобиль, успокоив нервы, находился на своём месте. Ночной мелкий дождик ещё обнаруживал себя маленькими капельками на лобовом стекле, капоте.

– Нужно ехать. Машину здесь оставить – произнёс Павел самому себе.

На глаза попалась, стоявшая отдельно возле микроволновки, бутылка с недопитым самогоном. Павел отставил её ещё дальше. Степан начал сильно храпеть и что-то нечленораздельное бормотать, не прерывая сна. Павел пытался хоть что-то понять из звуков, издаваемых Степаном, но из этого ничего не выходило, пока Степан ни произнес отчетливо:

– Есть господин капитан, сию минуту, господин капитан.

Слова Степана прострелили голову Павла навылет, сдавили дыхание наползающей тёмной тенью воспоминания, которого не должно было быть, но было, и чем-то напоминало сон, но сном не являлось. Павел прекрасно понимал, что не сон беспокоит, а то, что хочет им прикинуться. Смертельная опасность исходила от простого слова воспоминание, за ним стоял в полном спокойствии Резников, чуть в стороне был Выдыш.

– Этого не может быть. Ничего этого не может быть – громко произнёс Павел.

– Чего не может быть? – пьяным, не проспавшимся голосом, спросил Павла, поднявший голову Степан.

Лицо Степана напоминало расплывшуюся маску, и Павлу показалось, что он совсем не знает этого человека.

– Всего этого не может быть – уверенно ответил Павел.

– Ты о чем Паша? – спросил Степан, который ещё не мог прийти в себя.

Павел промолчал. Степан глазами искал спиртное, и Павел одним движением поставил перед Степаном недопитую бутылку.

– Не пей Степа эту гадость, лучше сходи в магазин – сказал Павел, наблюдая, как Степан нетвердой рукой наполняет стакан.

– Будешь? – вместо ответа предложил Степан.

– Нет, не хочу – ответил Павел, ощущая ещё больший прилив тошноты, которая при виде самогона начала подниматься всё выше и выше.

– Как хочешь – согласился Степан и, не теряя времени, проглотил спасительную для утреннего часа жидкость.

– Курево у нас есть? – спросил Степан, справившись с самогоном.

– Вон сигареты лежат – ответил Павел.

Степан быстро поднялся, увидев пачку, и испытывая нескрываемое наслаждение, затянулся несколько раз как можно глубже.

– Да, дела – произнёс Степан, взявшись рукой за рукоятку шашки.

– Ты что-то видел? – спросил Павел и с затаенным страхом ожидал ответа Степана, который не торопился с ним, наливая себе вторую порцию самогона.

– Сон видел необычный, как наяву. Ощущение такое, что это не сон вовсе, как будто я там был, а сейчас просто вышел в другую комнату. Две реальности существуют совершенно рядом, тонкая перегородка между ними, а капитан Резников проводник из одной в другую. Ты же был там Паша. Я вспомнил, ты был там, смешной такой с портфелем – Степан засмеялся смехом пьяного идиота.

– Я действительно был там, но больше не хочу, Степа. Это что-то похожее на сатанизм или что-то подобное.

Павел озвучил свои ощущения в открытую, надеясь на поддержку со стороны Степана, но тот занял совершенно иную позицию.

– Ты что испугался Паша?

– Испугался, ещё как испугался – честно ответил Павел.

– Куда побежишь спасаться? – пьяная развязность звучала в голосе Степана, а правая рука вновь наливала в стакан небольшую дозу самогона.

– Степан, ты что не понимаешь?

– А что я должен понимать. Ты мне объясни, что ты понимаешь. Мне кажется, что ты понимаешь гораздо меньше меня, но пытаешься на кого-то переложить свой испуг – довольно вызывающим тоном произнёс Степан, но Павел и не подумал отступать.

– Я же говорил, этого не может быть. В церковь сегодня пойду.

– Как не может быть? Просто ты обделался и вся недолга. Думаешь, просто так ценности даются, которыми родина наша гордится, за них в церкви молятся, куда ты сегодня собрался.

– Не даются, а давались – сказал Павел, видя, что Степан не шутит, а желваки так и бегают по его лицу.

– Нет, Паша, даются, иначе Резников ни открыл бы мне глаза, ни посвятил бы меня во всё это, чтобы я почувствовал, сколько стоят мои золотые погоны.

Степан долил в стакан последнее из бутылки, поднялся с места. Открыв холодильник произнёс.

– Живу ещё.

– Что там? – машинально спросил Павел.

– Пива разливного две полтарашки – довольно сообщил Павлу Степан.

– Налей мне пива – неожиданно попросил Павел.

– Сейчас, этого добра не жалко.

Павел с заметным удовольствием выпил два стакана холодного пива. Сделал это практически без паузы и хоть расплатой за спешку стала минута неприятной икоты, Павел всё же почувствовал облегчение в голове и желудке.

– Я, Степан, рассуждал, точнее, привык рассуждать по-другому. Всё, что делали большевики, проклятые коммунисты, было абсолютным и неоспоримым злом. Все годы, что мы прожили, не считая беспечного детства, говорили нам об этом. На этом построено всё мое мировоззрение, но то, что я видел сегодня ночью, говорит мне о совсем ином, то, что я видел, было зверством, настоящим, не имеющим никакого оправдания. Ореол нашей четверть вековой праведности разрушился одним единственным эпизодом. Ты понимаешь это, Степан. Что я должен чувствовать, как я должен креститься на, чудесным образом воскрешенные для нас, святыни православия.

Павел выпил ещё стакан. Степан не отставал от него, и две бутылки, сначала превратились в одну, а затем, и она сократилась до половины.

– Ты Павел идеалист. Я тоже недалеко от тебя ушел, но то в чем я имел честь участвовать, лишний раз доказывает святость великого дела, которое и победило в конечном итоге, пусть для этого потребовалось целых семьдесят лет. Пусть будет убийство, чёрт с ним, и думаю, что будет и было, ещё не одно убийство. Наш сегодняшний мир требует этих убийств, хочет их, чтобы мы могли жить нашими идеалами свободы.

– Значит, ты одобряешь убийство ребенка. Там ведь был ребенок.

– Говорю же, какая разница, и, в конце концов, не мы с тобой его убили. Куда плачевнее, что мне сейчас придется идти к бабке Наталье за дерьмовым самогоном – произнёс Степан, рассматривая остаток пива в бутылке и вновь взявшись рукой за по-прежнему воткнутую в пол шашку.

Приятное чувство опьянения полностью наполнило собой всё тело. Освежило и хорошенько встряхнуло сонную голову. Степан резво поднялся из-за стола.

– Как хорошо, чертовски хорошо.

– Можешь сходить наверх или давай дойдем вместе.

– Там магазин закрыли, а в больших магазинах до десяти утра не продадут – пояснил обстановку Степан.

– Пива бы взять – проскулил, уже хорошо захмелевший на старых дрожжах, Павел.

– Говорю тебе, да ты сам знаешь.

– Я думал тот магазинчик работает – посетовал Павел, ему не хотелось пить самогон и к тому же он никак не мог принять решение, когда ему следует отправляться домой.

Через пять минут Степан, в хорошем расположение духа, отправился на соседнею улицу за самогоном. Павел, получил паузу в общение, и сразу запутался в ходе своих размышлений, которые с помощью выпитого пива вылезли на самую поверхность его сознания.

– «Чёрт знает что, и как теперь быть. С одной стороны, этот Резников, и он появится снова, а с другой Калинин. Деда убил Резников, но нужно ли об этом говорить следователю. Скажу, убьют меня, господи, как я мог попасть в такой переплет. За что они его убили? Вон как Степа преобразился, но не может всего этого быть. Проклятие какое-то».

Павел опустил голову вниз, не имея больше сил продолжать столь неприятные размышления.

– «Он что-то сделал не так. Только там, не здесь. Наверное, возле какого-нибудь поезда, бронепоезда и рядом с какой-либо забытой богом деревушкой».

8.

…Обычная суета наполняла улицу. Большая автомобильная стоянка у районного рынка была набита разнообразными; Тойотами, Ниссанами, Ладами. Между ними то и дело сновали пешеходы, подходили владельцы. Одни отъезжали, другие подъезжали. Вдоль обочины «Восточного тракта» бойко переговариваясь между собой, разложили свои нехитрые товары многочисленные и чем-то очень сильно похожие друг на друга старушки, в их компании через два или три торговых места имелись представители узбекской или другой среднеазиатской нации. Огромное количество носков, штанов и прочей дребедени от легкой промышленности китайского государства располагались на их уличных торговых столах. Тут же была остановка общественного транспорта. Несколько киосков и пешеходный переход с зеленым человечком, под которым имелся таймер электронных цифр, что остались до начала и конца перехода, от нуля до тридцати секунд. Люди подходили, переходили дорогу, останавливались на другой остановке, что отправляла их в противоположную сторону. Проходили куда-то дальше, скрывались за дверьми магазинов, расположенных на первых этажах пятиэтажных домов. Другие спешили им навстречу. Спешили в сторону большого крытого рынка, мимо автомобилей, открывали стеклянные двери, пропадали внутри. Одинокая маленькая собачка, привязанная за хромированный столбик, периодически тявкала тонким высоким голосом. Девочка и мальчик лет шести очень хотели пообщаться с собачкой, но их дородная бабушка тянула ребятишек прочь. Пожилой кавказец, не испытывая и намека на какой-либо комплекс, громко кричал. Причем делал он это на своем наречие, и это заставляло многих прохожих недовольно оборачиваться в его сторону.

Двое грязных потертых всем набором жизненных неприятностей бомжей шастали возле зеленых контейнеров с мусором. Один из них всё время что-то говорил тому, который был явно моложе говорящего. В руках выслушивающего советы старшего была большая клетчатая сумка-баул, на ногах зимние ботинки, которые, в силу летнего времени, не имели шнурков.

– Убирайтесь отсюда! – закричала на них толстая баба, вышедшая из служебной двери с коробкой мусора в руках.

Бомжи, испуганно бормоча себе под нос что-то своё, отошли на пару метров, но не спешили покинуть приглянувшуюся помойку. Хотя, вполне возможно, эта помойка являлась их достоянием, ибо давно уже известно, что всё подобные объекты поделены между людьми, как и другие сферы, куда более солидного назначения и статуса.

Калинин долго ходил между рядов рыночной торговли. Ничего не покупал, но то и дело останавливался, разглядывая различный товар. Продавцы тут же спешили убедить его в том, что напрасно он долго размышляет, и нет никакой альтернативы товару, что расположился перед ним здесь и сейчас. Калинин не собирался что-то покупать, и продавцам само собой не было известно, что это один из способов размышления следователя Калинина. Суета, скученность, постоянные возгласы, живущие своей далекой от него жизнью, странным образом помогали нащупать нужную дорожку.

– Возьмите свинины. Сделаю хорошую скидку – приставала к Калинину миловидная женщина продавец. Она старательно улыбалась, показывая Калинину различные куски свежего мяса.

– Посмотрите вот этот кусочек на жаркое, не пожалеете.

Калинин сегодня не мог сосредоточиться. Перед ним стояла непреодолимая стена из странных несоответствий.

– Свешайте этот кусок – произнёс он отвлеченным голосом, хотя ещё пару минут назад ничего не собирался покупать.

Женщина быстро свешала товар, и Калинин продолжая слушать ее комплементы, только что купленному мясу, отошёл в сторону, держа в руках красноватый пакетик с килограммом или более свиного мяса.

– «Лука нужно купить, пожарить полную сковородку на ужин» – подумал он и тут же разозлился сам на себя, от того, что понимал: его размышления по-прежнему находятся в полном тупике.

Резников с Выдышем были у него в образе невероятного видения, но при этом они оставили окурки своих папирос. Такие папиросы можно найти только у коллекционеров. В видение они были. На самом деле их нет, точнее, есть по документам, но нет в действительности. Если он их найдет, что тогда? Предъявить им нечего, абсолютно нечего. Только убили Афанасьева они, а не Степан и не тем более алкоголик Денис. И всё же Степан забрал зачем-то эту шашку и после этого почти сразу убили Афанасьева, к тому же, по уверениям Павла Владимировича, Выдыш объявил об убийстве Афанасьева, когда тот ещё был жив. Что-то мерзкое, ритуальное скрывается за всем этим. Удалось пока что нащупать одну единственную связь. Степан стал новым хозяином шашки, Афанасьев стал не нужен, но для чего его убивать?

Калинин вышел на улицу. Возле него суетился невысокого роста таксист, машину которого прижала другая.

– Где хозяин! Чья машина! – кричал он и несколько раз пнул чужой автомобиль по переднему правому колесу. Тот незамедлительно заморгал, запищал противным звуком.

Закурив сигарету Калинин остановился. Таксист продолжал бегать вокруг помехи, но хозяин или хозяйка не появлялись. Почти докурив сигарету, Калинин хотел двинуться в сторону магазина бытовой техники, как в группе прохожих отчетливо увидел Резникова. Тот разговаривал с полным мужчиной средних лет. Выглядел он совершенно непринужденно, периодически смеялся и делал какие-то эмоциональные жесты руками, одет в обычные синие джинсы и белую футболку, с англоязычной надписью на груди. Не особо веря своим глазам, но хорошо доверяя своей памяти, Калинин, выбросив в урну сигарету, пошёл на неожиданное рандеву с Резниковым, или тем, кто был на него похож, как две капли воды. Резников ни на йоту не смутился, видя приближающегося к нему Калинина. Напрасно Калинин хотел увидеть реакцию со стороны Резникова, понимая и видя, что тот хорошо видит его.

– Предъявите ваши документы – произнёс Калинин, сам показывая своё удостоверение в развернутом виде.

Собеседник Резникова как-то сжался и с непониманием пробурчал: на каком основание. Резников, напротив, лишь широко улыбнулся и спокойно из заднего кармана джинс извлек паспорт.

– Иди дорогой – сказал он своему знакомому, тот недоуменно посмотрел на Резникова, затем на Калинина.

– Иди, это меня касается – повторил Резников.

Калинин ничего не сказал. Он мог лишь наблюдать, с какой потрясающей уверенностью ведет себя человек похожий на Резникова. Собеседник ещё раз посмотрел на обоих и не видя абсолютно никакой реакции со стороны полицейского, произнёс: – Ну, я пойду.

Калинин вновь промолчал, и полный мужчина скрылся в дверях рынка.

Резников протянул паспорт. Калинин внимательно смотрел на совпадающее по всем параметрам фото и незнакомые ему инициалы «Богоявленский Борис Осипович, 1970 года рождения».

– Что-то не так господин Калинин – произнёс Борис Осипович, и Калинин онемел от этих слов в буквальном смысле.

– Откуда вам известна моя фамилия – произнёс Калинин после небольшой паузы.

– Вы сами только что предъявили своё удостоверение – засмеялся Борис Осипович.

– «Это был он и никто другой. Нет никакого Богоявленского, и если он даже черным по белому прописан в паспорте, на самом деле его нет. Есть только Резников, собственной персоной».

Калинин открыл регистрацию. Там стоял штамп со странным адресом «„Калинина 1“»

– «Какая-то игра слов» – подумал Калинин.

– Так чем могу быть обязан? – старомодно спросил Борис Осипович.

– Это ваша машина? – спросил Калинин, указывая на белую Тойоту, возле которой стоял Резников – Богоявленский.

– Нет, моя, вот рядом – ответил тот, указав рукой на стоящую рядом серую Хонду.

– Извините – проговорил Калинин, чувствуя, как краска подступает к его лицу.

– Ничего страшного, господин капитан – снова улыбался Резников – Богоявленский.

– Вы очень похожи на одного человека – произнёс Калинин, стараясь вернуть на какое-то время утраченную уверенность.

– Неужели, бывают совпадения. Хотя я в них не особо верю. Я могу идти? – спросил Резников – Богоявленский.

– Да, конечно – прошептал Калинин.

Резников – Богоявленский сделал несколько шагов к своей машине, но остановившись неожиданно произнёс.

– Господин капитан, не желаете закурить?

– Что? – не расслышал Калинин.

– Угощайтесь – Резников – Богоявленский уже стоял рядом, он так же улыбался и протягивал вытащенную из серебряного портсигара доисторическую папиросу.

– Попробуйте шикарный табак, сейчас такого вы не найдете – сказал Резников – Богоявленский, после чего демонстративно откланявшись сел в свой автомобиль, и пока Калинин смотрел то на него, то на папиросу, отъехал со стоянки, быстро исчез, слившись с разноцветным потоком авто.

Калинин продолжал рассматривать папиросу. После зажёг зажигалку.

– Действительно хороший табак – сказал он сам себе, сделав несколько глубоких, размеренных затяжек.

– «Калинина один – это же адрес Степана Емельянова» – поразила Калинина запоздавшая догадка.

Он, не двигаясь с места, докурил папиросу. Затем прошёл двадцать метров до свободной лавочки, что находилась совсем рядом с остановкой общественного транспорта.

– «И что делать? Что со всем этим делать? Если я сейчас проверю, то никакого Богоявленского, зарегистрированного по адресу Калинина 1, не будет и в помине. В какую игру играют эти люди, что им нужно» – думал Калинин.

Сейчас одиноко сидя на лавочке, он чувствовал что-то совсем неприятное, что никогда до этого не касалось, не вторгалось в его давно определившуюся жизнь. Отчетливо виделось, что впервые не он ловит злоумышленников, а происходит всё в ровной степени наоборот. Его ведут, его ловят на какую-то наживку, и неизвестно какой мотив лежит в основание данного дела.

– «Закрыть к чёрту это дело. Взять за жабры алкоголика Дениса» – думал Калинин, пытаясь обмануть самого себя, но самолюбие, не ожидая долго, заявило о себе:

– «Нужно ещё посмотреть. Ещё посмотрим, что это за игра» – Калинин поднялся с лавочки и двинулся в сторону от продолжавшего шуметь своей суетой районного рынка.

9.

…Павел с трудом пережил следующий день. К жуткому похмелью добавились, ещё более тяжёлые нотации со стороны благоверной супруги Оксаны. Размышления и вовсе делали из Павла живого мертвеца. Добавляющиеся к ним воспоминания имели стойкое определение кошмара, захватившего себе место в реальной действительности. От всего этого выпавший в жизненном календаре день стал для Павла самым чёрным, даже из всех тех, что когда-то казались ему наихудшими. Правда, физическое состояние малость восстановившись, сумело помочь Павлу хоть немного разогнать обступивший его мрак, только вот нужно было что-то делать. Просто сидеть и ждать, как говориться, с моря погоды, казалось Павлу стопроцентным самоубийством. Решение же не спешило хоть чем-то себя проявить. Было два варианта, но оба выглядели сомнительными. Что-то ненадежное и призрачное витало в воображение. Оно и не давало успокоиться, и пусть изначальный вариант с посещением священника не сулил чуда, но говорить нужно, и ещё важнее услышать мнение человека, который, по мнению Павла, должен ближе всех находиться к волнующим его кошмарам. Если рассказать о своих подозрениях Калинину, то это бессмысленно и даже опасно. Неизвестно, как поведет себя Резников, что может прийти в голову Выдышу.

– «Нужно бежать, просто бежать отсюда» – посетила Павла категоричная мысль и он, одевшись, всё же решил навестить Бориса.

– «Лучше будет не звонить. Если его нет, тогда позвоню и договорюсь о встрече» – думал Павел, направляясь в храм «Святых новомученников».

Сам храм располагался практически в центре города. Не самый высокий, но при этом сразу бросающейся в глаза своей начищенной белизной. Хорошо вписался он между двух нешироких улиц, что образовали в этом месте перекресток. Золото пяти куполов, аккуратные кресты, притягивающие к себе любого прохожего, и скромная почти домашняя ограда, внутри которой приветливо встречает ноги тротуарная плитка кирпичного оттенка. По бокам и в глубине от неё цветут свежей зеленью насаждения кустарников. Видны заботливо ухоженные клумбы с цветами, а недавно прошедший теплый летний дождик разбрызгал по цветам и кустарникам тонкие чуть заметные капельки влаги. Намочили они и тротуарную плитку, сделали её заметно темнее, прибили в песок ещё недавно лежавшую на ней пыль. Вылезло через два больших облака причудливой формы вездесущее солнце. Сильнее засверкало золото куполов. Упала на противоположный тротуар тень от крестов. Окутанный этой тенью и вошёл в ограду Павел. Проследовал к входу, забыв, перекреститься, открыл искусную дверь во внутренние апартаменты божией обители на земле.