Текст книги "Во власти небытия"

Часть третья

«Во власти небытия».

1

Степан с огромным трудом выдерживал процесс похорон Павла. Ему хотелось как можно скорее уйти отсюда, чтобы не видеть многих лиц, не слушать никому ненужные причитания, воспоминания. Те, кто ещё вчера составляли весь спектр его общения, были сейчас ему противны. Их слова, гримасы вызывали отвращение. Хорош был только Павел, потому что безразличный ко всему на свете, лежал в гробу с закрытыми глазами. На лбу была наклейка с церковными литерами. Неестественно выглядели в понимании Степана многочисленные цветы, чуть лучше венки, да и те слишком остро врезались в воспаленное воображение: лучше, чтобы никого, лучшая могила, что под деревом на поле боя, или на этом самом поле.

Очень не хотелось ехать на кладбище. Степан вместо прощания придумывал какую-нибудь обстоятельную причину, но ничего у него не выходило.

– «Нужно было заранее сказать. Мол, в зал прощания приду, а дальше не могу. Дела важные».

В итоге ему всё же пришлось ехать на кладбище в одном из легковых автомобилей. Всю дорогу он мрачно молчал, и сидящие рядом люди думали, о глубокой скорби, что вместе с ними испытывает сейчас Степан. Он же безразлично смотрел на мелькающие окрестности. Пару раз подумал о том, что может очень скоро, потащится такой же автобус, в том же направлении, только вместо Павла центральное место в положение лежа займет он.

Кладбище ещё необжитое высокой растительностью, в виде деревьев, казалось довольно большим по площади, которая увеличивалась с каждым годом почти в геометрической прогрессии. Степан не был здесь несколько лет и сильно поразился ростом города мертвых; – «Вот это да. Ничего так быстро не растет у нас, как кладбища» – подумал он и даже мысленно присвистнул от восхищения.

Автобус же проехал на самую окраину. Дальше была заготовлена довольно просторная площадка. Лиственный лес отступал всё дальше и дальше. Рядом хоронили ещё двух человек. Наглые вороны размещались поблизости, облюбовав соседние кресты и памятники. Одна из них громко кричала, что-то передавая своим товарищам. Степан держался почти всё время в стороне. В какой-то момент к нему подошёл Михаил.

– Видел сколько безродных похоронено? Просто поражает.

– Чего поражаться? Тунеядцев на Руси всегда хватало. Наливать нам скоро будут?

– Успеешь – день долгий.

– Скорее бы отсюда уехать. На душе, ей богу, погано. Первый раз такое, чёрт бы его побрал.

– Все то же самое чувствуют.

– Все, да не всё.

Степан отошел в сторону позавчерашней могилы. Прочитал имя владельца. Дату рождения и смерти. Это была женщина средних лет, судя по фотографии, довольно симпатичная при жизни.

– «И что не жилось» – эгоистично подумал он и тут же услышал.

– Подходите, давайте помянем.

Степан, испытывая некоторое облегчение, быстро оказался возле раздающей водку пожилой женщины.

– Пусть земля будет Павлику пухом – вымолвил Степан, – и одним махом проглотил налитую в стакан бесцветную жидкость.

Не отказавшись и от второй порции, Степан всё же бросил на крышку гроба свою горсть земли.

– «Да вот так, всё закончено для тебя Паша» – произнёс сам себе Степан, стараясь не вдаваться в размышления, о подробностях смерти друга.

– На поминки поедешь? – спросил у него Николай.

– Поеду, нужно товарища всё же, как следует проводить, а то нехорошо выйдет – не моргнув глазом соврал Степан, насчет своего отношения к товарищу.

Выпить ему хотелось и вправду. Две хоть и небольшие порции разогрели кровь, пробудили желание продолжить, и теперь это самое продолжение казалось делом совершенно естественным.

Могильный холм образовался на глазах. Временный простенький памятник занял своё место. Большие венки с чёрными лентами и надписями на них окружили могилу. Их поддергивал ветер и ленты заметно колыхались.

Скорый на расправу дождь смоет с них торжественную краску. Надписи, венки, цветы – осунутся, поблёкнут. Пройдет девять дней, и они будут уже не те, и тот, кто придет сюда обязательно заметит это, но не придаст сему обстоятельству значения. К сорока дням осядет земля, совсем потеряют свой цвет венки. Часть их пропадет таинственным образом, а та, что останется, будет внимать огромному небу сверху себя, станет уже неотъемлемой частью могилы, начнет вместе с ней уходить из памяти очень и очень многих, кто сейчас находится здесь, поглощенный трагизмом безвозвратной утраты….

2.

Вечером Степан продолжал напиваться дома. Делал он это в полном одиночестве. Никто не потревожил его. Никто из друзей и знакомых не приснился ему, когда он, набравшись до кондиции, упал на диван, не застелив постельного белья…

…Чуть больше сотни солдат окружили небольшой хутор, состоящий ровно из пяти жилых строений. Плотная стена леса находилась позади них, а Степан вместе с Выдышем и ещё двумя десятками солдат находились, как раз между дремавшими в вечерней тишине статными осинами. На хуторе не было слышно голосов, хотя уже пять минут, чувствуя недоброе, брехали, вызывая хозяев, сразу несколько местных псов. Резников с основной группой находился спереди строений, относительно подходящей к хутору дороги, и должен был начать действовать в первую очередь. Задача же Степана с Выдышем была самой что ни на есть простой: не дать убегающим партизанам достичь своей цели. В распоряжение Резникова имелся один пулемет системы «Максим», а у Выдыша в наличие был ручной пулемет с дулом большого диаметра.

Напряжение по-прежнему нагнетали собаки, но реакции со стороны обитателей хутора не было. Сумерки сильно поглощали зрение, и особенно это чувствовалось в группе Выдыша.

– Не хера не видно, что он медлит – выругался Выдыш.

– Нет никого – произнёс Степан.

– Вполне может быть. Тогда точно есть какая-то крыса, что сливает информацию красным, надеясь потом получить снисхождение.

– Может не крыса, а шпион – не согласился Степан.

– Нет, крыса. Шпионов сейчас нет. Слишком далеко мы от центральных событий. Слишком слабо сейчас их подполье, чтобы внедрить к нам своего человека. Обычная мразь, человеческие очистки.

Выдыш сжимал в руках винтовку, по правую руку от него лежал Степан. По левую руку, здоровенный, с объемной бородой, унтер, в руках которого и красовался черный пулемет с толстым дулом и накладным, большим, как огромный блин диском.

Через три минуты наконец-то послышалось движение. Резников начал занимать хутор. Волна чужеродного звука доносилась всё сильнее. Громко стучали в двери. Раздался звон разбитого стекла, но выстрелов не было.

– Ушли сволочи – процедил сквозь зубы Выдыш, поднялся на ноги, махнул рукой Степану, затем обратился к бородатому.

– Остаешься за старшего. Все на своих местах, пока не будет приказа.

Когда Степан с Выдышем оказались возле большого дома в самом центре хутора, Резников, точнее, его люди уже выволакивали из дома двух бородатых мужичков низкого роста.

– Ну и где твой родственничек? – ехидно спрашивал Резников у одного из них, приставив тому пистолет под самый подбородок.

– Не знаю, ваше благородие. Больше недели Терентьев здесь не появлялся, как и его товарищи.

– Чего врешь, сука большевистская. Вчера или даже сегодня они здесь были. Ты думаешь, мы совсем идиоты и ничего не знаем.

Резников слегка ударил рукояткой пистолета мужичка в скулу.

– Не было никого, ваше благородие – твердил свое мужичок.

Второй смотрел в землю, и Степан видел, что он читает молитву. Тем временем, солдаты во главе с мужчиной высокого роста, имеющего небольшую округлую бороду, отличные кожаные сапоги, но одетого в гражданское, вытащили из домов, углов, щелей – все население хутора, состоящие из двух крестьянских семей.

– Староверы блядские! – кричал мужик, пихая в спину нескладного деда, борода которого была полностью седой. Глубокие морщины траншеями прорезали сухую кожу. Огромные кисти рук потеряли былую силу. Большие синие вены выделялись через всю ту же сморщенную кожу.

– Какие же мы староверы, Кирилл Дементьевич, побойся бога. Ты же хорошо знаешь, что веры мы истинной православной – шептал старик, пытаясь вызвать у Кирилла Дементьевича, хоть каплю сочувствия.

– Рассказывай мне. Вся ваша вера у меня, как на ладони. Хорошо известно мне, чем вы дышите. Антихристову воинству на услужение пошёл ты Филимон, лишь бы насолить своим собратьям – веру порушить – громко кричал Кирилл Дементьевич.

Старик в какой-то момент упал, не удержав равновесие, после сильного толчка от Кирилла Дементьевича в спину.

– Вставай, старый чёрт! – в бешенстве закричал Кирилл Дементьевич, приставив дуло винтовки к голове старика.

– Встаю, батюшка, встаю, не стреляй.

– Так-то лучше, сволочь большевистская.

Остальные обитатели хутора жались возле стены амбара. Было уже совсем плохо видно. Солдаты, получив от Резникова команду вольно, разговаривали о чём-то своём. Собирались в кучки по несколько человек, а получившие дополнительные указания, разжигали сразу два костра. Степан же наблюдал за лицами солдат рядового состава, и по ним было видно, что далеко не все из них одобряют то, что должно случиться в ближайшее время, хотя некоторые, вполне возможно, и не представляют ещё во всей красе методов капитана Резникова.

– Что медлишь? – спросил Выдыш у Резникова, когда тот оставил без внимания бородатого мужичка маленького роста.

– Сейчас привезут двоих сволочей из Ярового. Вместе с этими их кончать будем – ответил Резников, и стоявший рядом Степан, почувствовал свежий водочный выхлоп из-за рта капитана, в подтверждение этого дела, Резников небрежно достал из кармана своего кителя алюминиевую фляжку, протянул её Выдышу, тот жадно отпив несколько глотков, сунул фляжку Степану.

Содержимое обожгло Степану глотку, а через несколько минут подействовало расслабляюще настолько, что ему захотелось как можно скорее добавить следующую дозу.

– Есть ещё водка? – спросил Степан у Выдыша.

Резников в этот момент отошёл в сторону и разговаривал с Кириллом Дементьевичем.

– Будет водка – ответил Выдыш, жестом подозвал пожилого солдата неприятной и совсем невоенной наружности.

На глазах того были круглые очки. Щетина росла клочками, и хотя сейчас она была почти выбрита, Степан отчетливо представил себе, как будет она выглядеть, если дать ей три или более дня для роста.

– Баб с ребенком нужно в сарае закрыть.

Степан разобрал слова Кирилла Дементьевича, обращенные к Резникову. Выдыш отошел вместе с типом, имеющим неприятную наружность. Обреченные жались друг к другу и стене амбара. До них хорошо доходило, что ждет их очень скоро, но всё же Степан видел, что люди не могли, точнее, не хотели в это до конца поверить. Может, ждали пришествия чуда. Может, продолжали надеяться на что-то ещё. Только Степан сделал вывод, обращенный к самому себе о том, что он не может и не хочет лишний раз смотреть на людей, сейчас хорошо освещенных разгоревшимся костром.

– Никого ни в какой сарай, я сажать не буду. Это одна большевистская банда. И что тебя потянуло на распускание соплей – жестко произнёс Резников.

– Не дело – процедил Кирилл Дементьевич.

– Что запел! Что запел! Боишься или что? – закричал Резников на Кирилла Дементьевича.

– Чувствую – ответил тот с вызовом.

– Чего ты чувствуешь? Что красные в Сибирь вошли? Это и без твоих чувствований известно. Помолился бы лучше хорошенько – Резников приложился к фляжке, крякнул и смачно сплюнул на землю.

Весь этот разговор слышал не только Степан, но и всё те, кто был обречен на неминуемую смерть. Степан заметил, как с надеждой прояснилось лицо старика, когда Кирилл Дементьевич предложил отпустить женщин и девочку, и как оно покрылось серой загробной маской смерти, когда Резников в категорической форме отверг предложение о снисхождении.

Тем временем, взвод конных, сопровождая телегу, привёз на рандеву с Резниковым молодого парня похожего на вечного студента и грузного мужчину, который походил на действующее лицо из канувшего в лету «„Союза Михаила архангела“». Приказчика в жилетке, но при этом каким диким страхом были наполнены его глаза, отражалась в них неискупимая вина перед Резниковым.

– «„Многое бы отдал этот приказчик, чтобы оправдаться“» – подумал Степан.

Только руки приказчика тряслись. Ноги отказывались идти, и ясно было, что он и сам понимает, что прощения ему не будет.

Похожий на студента, напротив, держался спокойно, с нарочитым безразличием смотрел на происходящее вокруг. Его лицо даже выражало надменность, да именно её, и Степан удивился выдержке этого незнакомого человека. Тот постоянно сплевывал на землю, и в какой-то момент, – это взбесило Резникова. Он сильно ударил того в лицо. Кровь размазалась по губам вечного студента, но он лишь пошатнулся. Выражение же лица ни капельки не изменилось, несмотря на бешеное раздражение Резникова.

– Дотянули до темна, говорил тебе – пробурчал Выдыш, дружелюбно протянул Степану фляжку, перед этим несколько раз приложившись к ней своими толстыми губами.

– Что ты всем не доволен поручик? Что ты мне всё время перечишь, бурчишь, как баба не до еб… я. Место тебе Чечек в своем мягком вагоне обещал – не скрывая злости, процедил сквозь зубы Резников.

А возле них, упав на колени, уже несколько минут находился человек похожий на приказчика. Он скулил что-то нечленораздельное, всхлипывал и с последней надеждой ждал, когда Резников обратит на него более пристальное внимание.

– Ну, уж нет – засмеялся Выдыш, прореагировав на слова Резникова о вагоне Чечека.

– Тогда что? – иронично и все же по-дружески спросил Резников.

– Оставаться здесь придётся на ночь – вот что. Так бы сожгли всё к чёрту и ушли спокойно – ответил Выдыш.

– У нас больше сотни солдат, нечего бояться. Терентьев сюда не сунется – серьёзно ответил Резников.

– Хер его знает, если с Минаевым соединится, то можно ждать в гости.

– Ну и чёрт с ним, даже лучше будет – сказал Резников, а приказчик продолжал искать его глазами, ловить каждое слово.

– Ваше благородие, ваше благородие, не казните меня. Я пригожусь вам. Меня заставили. Они обещали убить мою маму – громко заскулил приказчик, когда двое солдат подтащили к Резникову, уже знакомого, невысокого мужичонку.

– Что теперь скажешь! – закричал Резников.

Мужичку, теперь видимо, нечего было сказать. Он немного помолчал, а затем тихо произнёс.

– Что здесь уже скажешь.

– Ждешь своих? – неожиданно спросил Резников, при этом его голос изменился, слова прозвучали почти по-свойски, так, как будто речь шла о чём-то совершенно обыденном.

– Нет – просто ответил тот.

– От чего же – спокойно спросил Резников.

– Не судьба.

– Давай кончать, хватит уже – снова выказал недовольство Выдыш.

– Бубенцов! – закричал Резников, и тут же перед ним пристал тот самый солдат неприятной наружности в круглых очках.

– Всё готово! Ваше благородие! – прокричал Бубенцов настолько громко, что у Степана кольнуло в правом ухе.

Солдаты начали толкать людей от амбара в сторону леса. Бабы, в количестве трех штук, подняли дикий вой, смешанный с причитаниями и проклятиями. Девочка лет двенадцати прижималась к одному из мужиков, и Степан про себя отметил, что этот мужчина, без всякого сомнения, её отец. Старик молился, осеняя всё вокруг крестным знамением, и обращался скрипучим голосом, только к одному человеку.

– Опомнись! Опомнись! Кирилл Дементьевич, кровь только кровью станет!

Но Кирилл Дементьевич не стал отвечать старику, а постоянно смотрел куда-то в сторону. Его глаза напряженно искали кого-то, излучая периодические вспышки заметной тревоги.

Сразу за последним строением находились стройные, похожие, как две капли воды, друг на друга осины, и на них были устроены петли. Заботливо и аккуратно, на одного человека – одна петля. Подставки, правда, было только две. Несколько солдат старались не в службу, а в дружбу. Лицо одного тощего бледного солдата могло превзойти самого Резникова. Трупный взгляд неприятно поразил Степана, и он отвернулся в сторону ограды из жердей, за которой стояла высокая крапива, почти неразличимая в темноте, похожая на однородную массу. Степан уже практически отвёл взгляд, но в последний момент он заметил какое-то движение. Что-то серое мелькнуло на сером, и это не было собакой, не было диким животным. Это были люди. Степан похолодел, ему захотелось крикнуть. Первая мысль сообщила о возможности вражеской разведки, но он не стал кричать, не стал указывать, потому что увидел ребенка лет четырех с большими глазами, которые были различимы, несмотря на серую массу темноты.

Мгновение не успело родить вторую мысль. Не успело вызвать реакцию, как возле мальчишки, Степан увидел девчонку ещё меньшего возраста, чумазую, с такими же большими и испуганными глазёнками, которые выдавали несомненное родство ребятишек, но дальше Степан остолбенел, замер на месте ни в силах что-то понять. Появилась Соня, за той разницей, что её волосы были короче и лишь слегка касались плеч. Одетая в крестьянское платье, она не видела Степана, а если и видела, то не узнавала. Она прижала к себе детей, – и почти в долю секунды за ними остался только шелест ночной травы. Степан же оставался на прежнем месте, когда к нему подошел Кирилл Дементьевич.

– Прапорщик, вы видели девушку. Там была девушка с детьми – схватив Степана за руку, произнёс Кирилл Дементьевич.

– Нет, я ничего не видел – соврал Степан.

– Я не про то, прапорщик. Вы знаете, кто эта девушка? Вы видели её лицо, прапорщик? – возбужденно говорил Кирилл Дементьевич.

– Да, это Соня – прошептал Степан.

– Вы уже где-то видели её – нервничая слишком заметно, спросил у Степана, Кирилл Дементьевич.

– Что вы там дебаты развели! Сюда давайте! – громко закричал Резников.

– Видел, конечно, только сейчас я мало что понимаю – ответил Степан, сойдя с места, повинуясь грозному окрику Резникова.

– Её зовут не Соня – произнёс Кирилл Дементьевич.

Его вид пугал Степана. В возбужденном взгляде было что-то неестественное, странное, а Резников в компании Выдыша, тем временем, приводили в исполнение казнь большевистской сволочи.

Один из приговоренных сопротивлялся, пытался вырваться из рук дородных и озлобленных солдат. В конце концов, его ударили прикладом по голове, и к явному неудовольствию Резникова, засунули в петлю бесчувственное тело. Колыхнулись ветви осины. Темнота в глазах слилась с темнотой вокруг, в глазах невысокого мужичка, к которому было больше всего претензий у капитана Резникова. Мужичок, в отличие от предыдущего, не сопротивлялся, он лишь перекрестился. Грубо харкнул, смотря на ползающего на четвереньках приказчика, который никак не хотел смириться со своей участью, а хотел, мечтал, надеялся, выпасть из придавленного смертным страхом ряда обреченных на гибель. Но Резников был неумолим. Выдыш хлебал из фляжки и успевал ещё о чем-то шутить с противным типом по фамилии Бубенцов.

– Баб давай, а то уши закладывает от воя – скомандовал Резников после того, как двое первых застыли в состоянии вечности.

Степан отвернулся. Хотелось отойти к горящему костру или внутрь одного из домов, где уже размещались солдаты, заменив собою хозяев, для которых были приготовлены знакомые им осины и заботливо припасенные Резниковым веревки. Степан подумал об этом. Странным показалось несоответствие одного с другим. Если Резников собирался вести бой с партизанами Терентьева, то откуда эти новые толстые веревки. Ответа Степан найти не мог, да и, снова возле него появился Кирилл Дементьевич.

– Вы прапорщик сказали, что девушку звали Соня?

– Да, мне кажется, я встречался с ней – ответил Степан.

– Где скажите мне?

– Не могу вспомнить, но я её знаю.

– Мне, кажется, я тоже – произнёс Кирилл Дементьевич и пошел к старику, который ожидал своей очереди. Тихо молился, еле шевеля губами.

– Где маленькие дети? – спросил Кирилл Дементьевич у старика.

– Нет их. Они в городе, и вам их не найти – с вызовом ответил старик.

– Не ври мне, Филимон – прошипел Кирилл Дементьевич.

Старик не ответил.

– Где она? – не унимался Кирилл Дементьевич.

– Кто? – изумлённо спросил старик.

– Сдохни – прошептал Кирилл Дементьевич.

Степан с удивлением смотрел на эту странную сцену. Что вызвало такой переполох в душе этого человека, что знает он, о чём молчит и лишь спрашивает сам. Уточняет это, забыв обо всём происходящем вокруг, и почему он не кинулся к забору в траву, если видел детей с Соней.

Такие мысли заполняли голову Степана. Ещё он мысленно поблагодарил Кирилла Дементьевича за то, что он отвлёк его, и Степан не видел, как казнили девочку. Занятый размышлениями он не заметил, как возле него оказался Резников. Огонёк его папиросы горел красной точкой. Было плохо видно, зато хорошо слышно и, кажется, оставались ещё трое человек приговоренных к смерти, включая приказчика. Тот начал верещать с огромной громкостью. Эхо звука, вероятно, должно было достигнуть ушей самого Терентьева или Минаева, а может обоих сразу. Поэтому Выдыш, ускорив дело, применил прием успокоения прикладом.

– Степан, у меня к тебе дело. Этого большевика вешать не будем. Зарубите его шашками, возьми Бубенцова и Варенникова.

Резников не стал ничего больше говорить и без того всё было ясно. Степан не успел сойти с места, как перед ним предстал Бубенцов и, не дожидаясь, когда прозвучит приказ Степана, крикнул.

– Вареник сюда быстро!

Степан узнал бледного похожего на смерть солдата. Тонкие губы того изображали довольную ухмылку. Степан видел это, несмотря на всю ту же темень, а глаза бледного смотрели на Степана с противным вопросом: ну, сможешь, господин прапорщик.

Отступать было некуда, провалиться сквозь землю невозможно, но не об убийстве, как таковом думал Степан, а о том, что сквозь непроглядную тьму его увидит Соня. Увидит, когда он с бешеной силой нанесет первый и последний удар по голове этого несчастного, чтобы Бубенцов и Варенников кромсали уже мертвое тело.

Степан взял шашку. Пленный большевик успел лишь закрыть глаза, как шашка со всей возможной силой раскроила ему череп.

– Так нельзя – прошипел Варенников.

– Что ты сказал? – обернулся к нему Степан.

– Виноват, ваше благородие – прошипел Варенников.

Его мерзкий голос объяснял Степану степень неприязни того к поступку Степана. Бубенцов для порядка ещё пару раз рубанул мертвого, а Варенников даже не захотел поднять шашку.

Всё было кончено.… Горели два больших костра. Резников, несмотря на сильное опьянение, выставил посты в соответствии, с порядком военного времени. После этого они с Выдышем заняли самый большой дом, к ним, не спрашивая разрешения, присоединился Кирилл Дементьевич.

– Пойдем, выпьем. Спать уже охота – произнёс Выдыш, обратившись к Степану, который присел у костра в компании группы солдат, которым не хватило места в домах хутора Осинового.

– Иду – ответил Степан.

Внутри горели две керосинки, освещая помещение. Резников был довольным, но всё же к завершению дела сильно перепил. Его штормило, когда он поднимался из-за стола. Он практически ничего не говорил, лишь изредка вспоминал о существовании матерных слов. Когда внутри оказался Степан, Резников всё же произнёс предложение.

– Молодец, но торопиться в нашем деле не нужно. Божий промысел суеты не терпит. Обстоятельность нужна, что в молитве, что в отмщение, правда, святой отец? – начав со Степана, Резников закончил Кириллом Дементьевичем.

– Правда, ложись уже – ответил Кирилл Дементьевич, по-прежнему, думая о чём-то своём.

Резников не послушал совета святого отца сразу, а после этих слов вышел на улицу.

– Бубенцов, Устина мне позови.

– Есть, господин капитан.

Через минуту появился солдат, лицо которого было обезображено множественными оспинами, к тому же их дополнял посиневший шрам, оставленный вражеской шашкой. На плечах вошедшего были погоны фельдфебеля. В руках же он разминал фабричную папиросу.

– Устин, ты непьющий, смотри в оба. Мразь партизанская может быть рядом. Бубенцов напьется сейчас, нутром чувствую.

– Есть, господин капитан. Всё будет в полном ажуре – низким голосом ответил Устин.

– Иди – сказал Резников, а Устин, отдав по форме честь, вышел из дома на улицу.

– Из староверов, надежный солдат, свой до мозга костей – пояснил Резников.

– К херу этих староверов – пробурчал Кирилл Дементьевич.

– Нормально всё. Давай, ещё по одной и спать – произнёс Выдыш.

Степан долго не мог уснуть. Рука чувствовала занесенную над головой большевика шашку. Голова вспоминала Соню, с укороченной стрижкой и двумя испуганными ребятишками.

3.

Калинину снился странный сон. Если к присутствию Резникова он уже привык, то увиденный им человек был совершенно незнакомым.

Среднего роста. В меру полноватый. С жёстким даже колючим, просверливающим взглядом. Хозяйская походка, с тяжёлой поступью, и очень громкий командный голос. При всём этом человек был облачен в одеяние священнослужителя. Калинин видел его со стороны, как бы исподтишка. Видел и тех, кто был рядом с ним, и они, несмотря на форму императорской армии, уступали в наружных качествах священнослужителю.

Хлипкий, долговязый полковник разговаривал со священником слишком уж почтительно, как будто тот был его начальником, а не наоборот. Другие офицеры тоже выглядели, в этом отношение не очень, а солдаты, с почти открытой неприязнью, шарахались от проводника божественного промысла в окопы.

Калинин наблюдал какое-то время со стороны. Знакомился с незнакомцем заочно, но в какой-то момент оказался в тесном блиндаже, где потолок доставал до самой макушки, и чтобы передвигаться нормально, нужно было нагибаться. Это причиняло сильное неудобство, так как окон не было, несмотря на день, внутри горела лампа и самую малость чадила. Два топчана и стол, сбитый из грубых тяжелых досок. На земляном полу побросаны вещи, оружие. На столе лишь пепельница, устроенная из обычной миски.

Калинин закурил, и тут же открылась входная дверь. На пороге появился священник, тот самый, которого он наблюдал со стороны, только сейчас он был близок и реален, от него сильно пахло водкой. Калинин растерялся, не зная, как ему представиться незнакомцу, и как тот вообще воспримет его появление здесь, но ничего этого не понадобилось. Священник, не обратил особого внимания на Калинина, уселся на топчан и тоже закурил папиросу. Возникла неловкая пауза, но, кажется, её чувствовал только Калинин, потому что священник не испытывал и тени какого-нибудь дискомфорта.

– Вот так-то капитан – произнёс он.

Калинин не понял, о чем идет речь, но догадался, что на нем форма. Посмотрев на себя, он убедился в этом, только не торопился что-то говорить.

– Приехал ты сюда и сам не понимаешь, что от тебя требуется. Вроде закон должен быть законом, а военный, тем более. Только не всё так просто.

Калинин молчал. Священник достал из угла бутылку, не спрашивая Калинина, налил себе и ему по полстакана. Появление стаканов осталось Калининым и вовсе незамеченным.

– Шашку хотел посмотреть? – спросил священник, когда они справились с налитым.

– Ну, да – промычал Калинин.

Глаза священника заблестели нескрываемой радостью.

– Вот она – произнёс он раньше, чем извлек шашку из того же угла, где еще недавно пряталась бутылка.

– Чудесная вещь. Случайно ко мне попала, почувствуй.

Священник протянул Калинину холодное оружие.

– Отец Федор, полковника видел где? – раздался знакомый голос, и через секунду Калинин увидел Резникова в полевой форме, с прежней надменно-ироничной улыбкой.

– Какая встреча, господин капитан, какая встреча. Вы всё по своей уголовной части трудитесь.

Резников обнял Калинина за плечи, тот и не думал отстраняться от проявления дружеской откровенности.

– Всё по своему делу – ответил Калинин.

– Только дела у нас и нет – засмеялся Резников.

– Формально, есть – не узнавая своего голоса, произнёс Калинин от того, что в его голове открылась часть дополнительной информации, которая объясняла ему: он здесь по поводу самосуда над двумя рядовыми чинами, который произвёл в исполнение, сидящий напротив него отец Федор.

– Если формально подходить, то хана всей державе, капитан – нервно произнёс отец Федор.

– Какая тогда держава. Шкуру свою спасти, если сволочь окончательно обнаглеет – засмеялся Резников налил себе из бутылки и, подмигнув Калинину, произнёс.

– Ну, за нашу победу!

Содержимое стакана исчезло внутри Резникова.

– Сначала друзьям предложить надо – отец Федор ласково, сделал замечание Резникову.

– Следующий раз и друзьям нальем. Время у нас есть. Месяц сидим в окопах и ещё два просидим.

– Ты как думаешь, прав я или нет?

Голос Резникова приобрел нотки серьёзности, во рту появилась папироса, и Калинин почувствовал, что в землянке стало тяжело дышать от обилия табачного дыма.

– Мне о другом думать положено. Этим я и занимаюсь. Бывают и перегибы, но бог видит праведность в моих действиях. Он наполняет силой мои руки. Легкость мою голову. С молитвой, о спасении родины от ереси и различной мрази, провожу я каждый свой день, каждую ночь. Иногда завидую таким, как ты.

При этом отец Федор без стеснения указал пальцем на Резникова, но тот не обиделся, а лишь громко рассмеялся.

– Нечего хохотать. Духовное серьёзнее, чем любые занятия по стрельбе. Посмотри на них. Что с ними случилось? Нет в них бога. Церковь отодвинули куда-то на самый задний план, – и всё это в России! Вдумайся капитан – в России!

Теперь отец Федор обращался непосредственно к Калинину и тот был вынужден согласиться.

– Правду говоришь – произнёс Калинин мрачно.

– То-то и оно. Вопрос, ведь не только в этих (отец Федор имел в виду солдатиков), но и в тех духовных пастырях, которые распустили своих прихожан. Думаешь, не понимаю, думаешь, не знаю, что происходит по окрестностям и весям российским. Многие попы превратились в вымогателей, в чиновников, и не более, а что ждать от этих мозгляков, если в столице чёрт знает, что творится.

Отец Федор в отличие от Резникова налил водку во всё три стакана.

– Чёрт, как раз знает – в очередной раз захохотал Резников.

– Не смешно капитан. Мужик грязный, самозванец страной управляет, а ты смеешься – насупился отец Федор.

– Дело сложное, Федор. Не в одной религии собака зарыта, а ты судишь, лишь со своей колокольни – серьёзно произнес Резников.

– А ты, как капитан? – спросил отец Федор у Калинина.

– Не знаю, но думаю, не дело это – расплывчато произнёс Калинин, поддержав отца Федора, хотя трудно было сказать какую позицию занимает Резников.

– Распустились, жди беды – сказал отец Федор, обращаясь к Калинину.

– Порядка если нет, дело плохо будет – ответил тот.

– Так что ты решил. Поручика, что кляузу написал, полковник в другую дивизию уже засунул – спросил отец Федор.

Ни один мускул на его лице во время этого не дрогнул, выражение глаз тоже осталось непоколебимым.

– Обнаружен факт нападения данных чинов на полкового священника и на капитана Резникова. Призывы к переходу на сторону противника, затем агитация к сдаче в плен. Дело ясное. Заочно принято решение, и разговаривать здесь собственно не о чём. Куда важнее думать о будущем, вот что меня волнует, свербит внутри аж всё.