Текст книги "Дхана и иные миры"

13 – 10 лет дкс (Роза и Радек – годы ученья)

Записки Розы о школьных годах.

И вот меня приняли в демоны. Больше я слово «демоны» употреблять не буду. Я ведь теперь одна из них и должна воспринимать их как людей. Стараниями моей новой мамы Вали я стала Розой – цыганкой. Как я скоро поняла, цыганка – это не такая, как все. А ведь я и в самом деле была не такая!

Я стала ходить в школу и учить здешнюю мудрость. Все дети умели читать и писать, а я даже говорить правильно не умела.

– Ну, что с неё взять, – говорили учителя, – она же цыганка.

– Цыга, – так меня прозвали одноклассники, – зачем тебе учиться, ты же цыганка. – Они смеялись надо мной и прятали мои тетради. Я их легко находила, ведь я же читала их мысли. Я находила и другие потерянные вещи.

– Цыга – ведьма, – смеялись ребята, – ведь цыганки все ведьмы и гадалки! Не только меня, но и всех остальных называли не по именам, а по прозвищам. Особенно меня не любил один мальчик, которого звали Пузырь. Это началось с того дня, как я нашла в его портфеле пропавшую у моей соседки по парте авторучку. Красивую авторучку, с плавающими внутри неё пластмассовыми рыбками. Он злился и кричал, что я сама подсунула ему в портфель этих рыбок, что цыгане нарочно хотят всех поссорить.

Мою соседку по парте звали Мышкой. Она была тихая и добрая. Она сказала, что теперь мне надо опасаться и что Пузырь этого так не оставит. На следующий день я почувствовала его злобные мысли, когда возвращалась из школы. Он стоял, спрятавшись за сараями. Я была готова. Я указала на него пальцем и зашипела, как змея, одновременно подбрасывая ему в мозги некий жуткий кошмарчик. С воплями: «Ведьма! Ведьма!» он быстро скрылся из глаз. С тех пор он опасался со мной связываться, зато рассказывал другим различные сочинённые им обо мне сплетни.

Трудно мне было в школе, но постепенно всё утряслось. Сначала ко мне просто привыкли, потом перестали обращать внимание, затем – некоторые даже подружились. Мышка помогала мне в занятиях, и скоро я уже училась не хуже других.

Дома было всё не так, как мечталось. Я думала, что, как на Дхане, окажусь в мысленном единении со своими близкими, хотя бы с моим братом. Но его мысли и мысли Любочки были отгорожены от меня непробиваемой стеной. Только с мамой Валей я могла мысленно общаться, но она приходила поздно вечером, усталая, ей тоже было не до меня. Иногда, в свободное время, она учила меня вязать. Для меня это было настоящее чудо, ведь я привыкла, что одежду всегда сшивают из кусков шкур, либо мягкой коры. Но чтобы из простых ниток?!!

Но основной мой долг состоял в том, чтобы выучить всех магии четырёх, для будущей борьбы с УЫЫ! Это было почти невозможное дело – заставить всех собраться вместе и учиться у меня! У той, которая сама почти ничего не знает, которая с трудом учится на тройки в первом классе! Мне пришлось выдерживать массу презрительных эмоций от Любочки и Радека, делая вид, что я их не замечаю. Мама Валя меня поддерживала, но как-то уж слишком устало и без особой радости. Тем не менее, в один из подходящих вечеров первое занятие состоялось. Как ни странно, у нас всё получилось, а Любочка с Радеком даже заинтересовались результатами нашей работы. Им, видите ли, было забавно, что в результате у кого-то в округе болела голова. Они не поленились составить список всех таких лиц и обнаружили среди них некоторых им крайне не симпатичных, в том числе двух учителей и сторожа сада, откуда они таскали яблоки. После этого они с особым энтузиазмом стали вникать в тонкости «соединения четырёх». Если бы я их не сдерживала, они бы, пожалуй, устроили по инсульту всем своим обидчикам. Всё это было так глупо! Ведь мы готовились сражаться со злобным УЫЫ, а не устраивать пакости неуравновешенным жителям городка.

А УЫЫ был в неведомой дали, и, кроме меня, в него даже никто не верил.

Постепенно наши «соединения четырёх» стали проходить всё реже и реже. Они бы совсем прекратились, если бы Радогаст не вышел на прямую связь со всеми нами и не приказал нам работать дальше, а также искать и учить других подходящих для этого людей.

Да, а ещё я должна рассказать об отце Иоанне. Это был второй человек, кроме мамы Вали, который проявлял ко мне истинный интерес. Он мне много рассказывал о Боге, и я ощутила, что он прав. Ещё на Дхане я начала сомневаться, что светило на небе является Богом. Уж слишком оно было далеко и равнодушно к нашим нуждам, но то, что Бог есть, я знала, иначе, кто ещё мог бы подбрасывать мне иногда пророческие сны. Я крестилась и стала ходить в церковь, а через некоторое время и отец Иоанн по приглашению мамы принял участие в наших «соединениях четырёх». Теперь, когда мне было особенно грустно и одиноко, я убегала в церковь к отцу Иоанну, и, если у него было время, то на полчаса мы соединялись с ним мыслями и тихо стремились соединиться с Богом. Хотя ни разу нам этого не удалось, но совместная молитва меня как-то успокаивала и давала силы жить дальше в этом неприветливом новом мире.

* * *

Прошло ещё два года. Училась я уже на отлично. В свободное время шефствовала над учениками младших классов. Наверное, стараниями Радогаста среди них было много предрасположенных к телепатии. Играя с ними в прятки, угадайки и т. д., я незаметно развивала их способности. Любочка уехала в город учиться, а с братом своим Радеком я так и не сблизилась. Он всё грустил, вспоминал отца и тоскливо дудел на флейте. Скоро и он уехал в армию, и мы остались вдвоём с мамой Валей.

Отец Иоанн тоже ушёл. Я бы чувствовала себя совсем одинокой, если бы с отцом Иоанном у нас не установилась устойчивая мысленная связь. Я знала, что он стал странствующим монахом, что он ходит по монастырям и везде проповедует «четверную молитву» для борьбы со злом. Кое-где смеются над этим «правилом Иоанна», говорят, что водку все пьют на троих, а молиться брат Иоанн предлагает – на четверых. Но кое-где успешно опробовали «правило Иоанна» при лечении бесноватых, и пользуются им.

А однажды в моей жизни произошло неожиданное. Я проснулась от жуткого крика и ощутила сильнейшую боль. Проснувшись, поняла, что всё это мне приснилось. Но беззвучный крик продолжал стоять в ушах. Наспех одевшись, я побежала по холодной от росы улице к Госпиталю. В дверь, наверх, на второй этаж – там лежал тот, кто беззвучно кричал. Сёстры тихо дремали в сестринской, когда я ворвалась к ним и потребовала хоть какого-нибудь обезболивающего. Не сразу они поняли, что я хотела его дать раненому, привезённому в госпиталь этим вечером. Наконец, мысленный крик умолк, а я так и осталась сидеть около постели. Он был огромен и страшен, весь обмотанный бинтами. Только правое рваное ухо торчало из-под повязки. Он спал, а я дремала рядом с ним на стуле и видела его сны. Страшные сны, где в него стреляют, а он прячется, а затем он стреляет – и падают, падают враги. Или он летит на какой-то машине, а в него опять стреляют, и машина горит, и он горит и летит к земле на горящем парашюте. И опять, и опять…

Я пропустила школу и просидела в больнице целый день. К вечеру он очнулся. Он ничего мне не сказал, а просто сразу потянулся ко мне мыслями, и вот мы уже вместе. Ни с кем, никогда не было у меня такого полного единения. Он не умел регулировать свои мысли, не умел мысленно разговаривать, он обрушился на меня единым шквалом своей запутанной жизни. Я утонула в ней, не в силах разобраться: с драками, смертями, погонями и приключениями с неведомыми мне девами. В ужасе от всего этого я вскочила и убежала домой.

На следующий вечер после школы я опять пришла к нему. Так я просидела у него много вечеров, пока его не выписали, и пока он опять не уехал на неведомую мне войну. Его звали Пётр, и я знала, что он ещё обязательно вернётся.

Да, я не написала ещё о своём любимом отце Ра. Почти ничего не изменилось, опять он был от меня далеко-далеко. Только теперь он был на Дхане, а я на Земле. Я уже знала, что Земля и Дхана – две разные планеты, отстоящие друг от друга на миллионы километров. И я, скорее всего, никогда не смогу вернуться домой.

Но отца я продолжала слышать, а он меня – нет. Он вернулся в своё племя к новому муравейнику, но ненадолго. Его страшные сны о земле демонов беспокоили окружающих. Старейшины обучили его и мою маму «соединению четырёх» и отправили их в путешествие по Дхане, чтобы всюду они пронесли весть об «ужасных демонах», с которыми всем придётся сражаться и о мудрости четырёх истин, которая только и может помочь в грядущих сражениях.

Так, мои отец и мать отправились в путь. Они летали на грибах, тонули в болотах и сражались с чудовищами. Иные племена их принимали на время и слушали весть, иные – гнали в испуге и шептали вслед охранные заклинания. Но нигде не могли они задержаться надолго, так как папины сны пугали всех до холодного пота. С другой стороны, именно эти почти реальные сны доказывали, что отец ничего не сочиняет, и что время демонов близится!

Радек Рексович – курсант спецназа.

Вот и пришёл мой срок: медкомиссия, прощание с мамой, сестрой, и – в путь. Сначала на сборный пункт. Оттуда нас распределяли по специализациям, а самых здоровых и сильных отбирали в отдельную группу. И как я попал именно туда?! По сравнению с остальными, я был самым маленьким и хилым. Да, мне удалось подтянуться сто раз подряд и присесть двести, но это говорило больше о моём малом весе, чем о крепости моих мышц. Тем не менее, – я среди самых, самых! Нам сказали, что мы будем учиться на спецназ. А это значит, что мы всё должны уметь.

Сначала я был даже горд собою. Но это быстро прошло. Всем было нелегко, и мне тоже. Но особенно тяжко мне давались кроссы с тридцатикилограммовыми рюкзаками. Для моих шестидесяти пяти килограммов веса это было слишком, не то, что для остальных, весящих за сто. Нелегко мне приходилось и на занятиях борьбой. В отличие от спортивных состязаний нас не делили по весу. Тренер говорил, что противника не придётся выбирать, что мы должны уметь драться с любым. Так мне приходилось драться с теми, кто значительно тяжелее меня. Меня бы наверняка в конце концов покалечили, но тут стала проявляться моя способность предугадывать действия другого. Я всегда успевал уходить от удара и неожиданно наносить ответный. Я не мог причинить кому бы то ни было серьёзного урона, но по очкам часто побеждал. За победу в ежегодных соревнованиях меня поощрили увольнительной в ближайший городок. Погулял, заглянул в музеи, посидел в кино и вернулся к вечерней проверке.

Я был счастлив и не чувствовал, что это начало конца. Да, косилась на меня тройка так называемых привилегированных курсантов. У них здесь служили папы, и им часто давали те или иные поблажки. Они всё время пытались учить других армейским порядкам, которые, как они говорили, впитаны ими с молоком матери. При других курсантах они не могли мне сделать ничего плохого, так как не только я их недолюбливал. Если же я оставался один, то без труда избегал их, так как они всегда выдавали себя своими мыслями.

Так излишняя самоуверенность меня подвела. В очередной раз я обнаружил их вечером сзади себя и поспешил вперёд в узкий проход между домами. В темноте я не заметил натянутой верёвки, которая была привязана к ведру с кирпичами. Удар по голове – и я очнулся связанным в мешке… Судя по ощущениям, меня везли куда-то на машине. Я был в ярости. Инстинктивно, вспомнив детство, начал преобразовывать ногти рук – кошачьими когтями легче рвать мешок и верёвки. Голова сильно болела, мешая думать, но тело само уже сдирало плотную форму и ботинки, препятствующие окончательному изменению. Теперь в углу багажника автомобиля свернулся в пружину большой дикий кот. Мысли исчезли полностью, осталась терпеливая кошачья неподвижность перед броском.

И вот, машина остановилась, голоса, смех, щелчок багажника – и пружина развернулась. Правая лапа полоснула по горлу того, что справа, зубы впились в горло среднего. Левого достать не удалось, – он с воплем бросился бежать в лес. Затем всё было, как в тумане. Мягкий бег сквозь ночной лес до мед. пункта при казарме, обратное преображение в человека, рвота и потеря сознания. Очнулся я уже на койке. В этом мне повезло, так как на следующий день, говорят, оставшийся в живых мой противник бегал с автоматом по казарме и кричал: «Застрелю!», пока его самого не разоружили и не отправили в арестантскую.

Я лежал и мысленно пытался найти тех, кто решал теперь мою судьбу. Заседание командного состава проводилось в соседнем доме, и я незримо присутствовал и слышал каждое слово.

– Итак, у нас ЧП. Убиты два курсанта. Выживший Джорж Ревякин обвиняет во всём Радека Котлованова. Говорит, что они хотели немного пошутить и, найдя его лежащим около казармы, сочли пьяным и, шутя, засунули в багажник автомобиля. А что говорит экспертиза?

– Экспертиза установила, что курсанты убиты диким животным, скорее всего рысью. В багажнике автомобиля обнаружена верхняя одежда курсанта Радека, верёвки и мешок. Скорее всего, рысь была связанной в мешке. Судя по следам её когтей, рысь разорвала верёвки и мешок, затем содрала верхнюю одежду с курсанта Радека, но самого его не тронула, по-видимому, потому, что тот был без сознания после удара по голове. Откуда взялась рысь, мог бы ответить хозяин автомобиля, если бы остался жив.

– А кто ударил курсанта Радека по голове и чем?

– Ударили его очень сильно тупым предметом по голове, каким – неизвестно. Сейчас он лежит с сотрясением мозга. Кто ударил – тоже неизвестно. Сам он ничего не помнит.

– Что будем делать?

– Оставить всё, как есть, нельзя! Джоржу и Радеку нет места в одной казарме, но Джоржа мы должны оставить, так как нами командует его отец, а Радека можно перевести.

– Но за что его можно исключить из школы спецназа, за ним нет никаких провинностей?!

– Никакие провинности и не требуются. Он просто не годится по медицинским показателям. Слишком лёгок, с трудом несёт тяжёлый груз, при рукопашной его удары не имеют силы. К тому же, сейчас он тяжело контужен, его надо отправить в областной госпиталь, а там уж пусть другие решают его судьбу.

Так, через день я уже ехал в санитарном вагоне, день, другой, на юг, на юг! Недельный отдых в госпитале, – и опять на юг, на юг, – в ряды наших доблестных защитников от маразийской угрозы! Я был даже рад, что учёба окончилась, что я буду участвовать в настоящих боях.

Командир части, куда я прибыл, – мне понравился. Впереди были испытания. Как-то я поведу себя в настоящем бою?! Командир представил меня подразделению, где я буду проходить испытательный срок.

– Гражданское имя можешь забыть до конца службы, а пока тебя будут называть «Новичок», заслужишь другое имя – будешь называться по-другому! Вот твои будущие друзья! Хват – хватает всё, что плохо лежит, в том числе и пленных языков! Скороход – бегает быстрее всех, причём с любым грузом! Нетопырь – слышит любой шорох, незаменим в разведке! Умник – это, естественно, командир вашей пятёрки. Слушайся его – останешься в живых!

Так я вступил на путь защиты Родины. Завтра первое испытание. Мысли соратников моих пропитаны предвкушением боя, убийств… Смогу ли я в ближайшее время стать таким, как они.

На следующий день мы выехали на маленьком вездеходе впятером. Как сказал командир, предстоит небольшая локальная операция – разгром перевалочной базы боевиков. По агентурным данным, как раз сегодня её почти никто не защищает, надо срочно нанести удар.

Жара, пыль, дорога скорее для ослов, чем для машин. Только к концу дня добрались до места. Я сразу почувствовал, что в кустах у дороги кто-то прячется, и сказал об этом командиру.

– Ишь-ты, глазастик, – углядел! Не беспокойся – это наш шпион и проводник.

Из кустов вылез дочерна загорелый мужчина в грязном балахоне и с автоматом за спиной. Он мне сразу не понравился. Мысли его излучали неприкрытую ненависть к нам, но убивать или предавать нас он явно не собирался, так что я промолчал о своих антипатиях.

Пройдя через кусты, мы вышли к задам небольшого домика, окруженного садом. На привязи паслись козы. Всё было тихо и мирно, только дохлая собака показывала, что путь нам подготовили.

Наш проводник исчез, а мы без шума поползли сквозь кусты к дому. Вот, вот, – я ожидал, – нас обнаружат, и начнётся стрельба. Из оружия мне достался только пистолет, ничего более серьёзного мне не доверили, и я сжимал его до пота в ладонях.

Но всё обошлось по-тихому. Мы притаились около двери и дождались, пока из неё не вышел какой-то старик. Хват сразу схватил его за горло, – и мы быстро ворвались в дом. Кроме старика там были только две девчушки лет семи – восьми каждая.

– Ну вот, – сказал командир, – тебе, Хват, поручаю старика, а тебе, Новичок – этих двух девчушек. Постарайся убить их быстро и тихо! Хват привычно перерезал горло старика ножом. Я был в ужасе. Это было совсем не то, к чему я себя готовил!

– Нет, – крикнул я, – я не буду этого делать!

– Тогда придётся и тебя здесь кончить, – спокойно сказал командир.

– Кончайте! – сказал я и мысленно позвал на помощь Радогаста.

– А – попался! – зазвучал у меня в голове саркастический голос Радогаста. – Сейчас посмотрю, посмотрю. Может чем и удастся тебе помочь!

Тем временем, меня разоружили, и Хват приставил к моему горлу окровавленный нож.

– Опять не повезло, – сказал командир, – ещё один пацифист, ну когда же нам будут присылать нормальных новобранцев?! Но ты, Хват, погоди! Во-первых – теперь не твоя очередь, а очередь Скорохода, а во-вторых – Новичка будем кончать не здесь, так как всё должно выглядеть предельно достоверно. Нетопырь – разберись с девчонками! Скороход – за дело!

Нетопырь направился к дрожащим от ужаса девочкам, а Скороход поднял свой пистолет и профессионально ударил им по моему многострадальному затылку.

Наступила тьма!

Из сказок Деда-Плюха, рассказанных своим внукам

Расскажу я вам, детки, сегодня один из самых занимательных случаев, произошедших со мною во время войны. Итак, представьте себе быструю горную реку, текущую с севера на юг. Вокруг неё – лес, спускающийся с окружающих гор. Горы пронизаны долинами, по которым текут ручьи. И над всем этим, высоко вверху – вечные снега.

По западному берегу реки проходит нефтепровод и там же стоят наши войска, восточный берег мы тоже контролируем, но ночью из ущелий туда просачиваются маразийские боевики и устраивают нам всевозможные пакости: стреляют, взрывают, похищают людей…

С боевиками дерутся армейские, а наше спец. подразделение должно охранять нефтепровод и ни в какие дополнительные коллизии не соваться, да только не всегда у нас это получается.

Моей группе был поручен участок нефтепровода напротив ущелья Деда. Дедом мы звали старика, что жил в глубине этого ущелья со своими двумя внучками. Этот Дед был для боевиков Хамида, что кость в горле. Не будь его, они бы организовали перевалочную базу на месте его дома и спокойно, со всеми удобствами нападали на наши посты. Но земля там принадлежала Деду. Можно было бы этого Деда убить, но две его дочери были замужем за соседями: с севера – за Ахмедом-молчаливым, а с юга – за Саидом-весёлым. Соседи эти были серьёзные, и кровная месть Хамиду была бы обеспечена. Раздражало Хамида и то, что на земле Деда была обнаружена нефть, а Дед отказывался её добывать, говорил, что нефть губит землю, что лучше он и дальше будет пасти там своих коз и овец.

Решил тогда Хамид потихоньку вытеснить Деда с его земли, вот тогда и послал Дед ко мне свою внучку с предложением. Если я буду защищать его поля от головорезов Хамида, то он, в свою очередь, будет подкидывать нам по барану в месяц, а, кроме того, давать знать о крупных отрядах боевиков, идущих в нашу сторону.

Вот так и повелось к взаимной нашей выгоде. Я пугал людей Хамида на восточных подступах к землям Деда, а Дед выпускал к нам голубка с синей ленточкой, если замечал отряд боевиков. Раз в месяц, по уговору, мы стреляли одного из баранов Деда, – и все были довольны, кроме Хамида.

Так было и в тот день. Расположился я на горушке, а вверху надо мной – три Ваньки. Ваньками я называю одно своё изобретение. Это автомат на треноге с пультом радиоуправления. Сам я спрятался сбоку со снайперской винтовкой, а Ваньки по моей радиокоманде постреливали в сторону ползущих боевиков. Попасть они, конечно, ни в кого не могли, но отвлекали внимание от моей скромной персоны. Один из боевиков выполз прямо на мой схрон, – пришлось его успокоить с помощью ножа. Мне он оставил в наследство новенький маразийский автомат. Двое других приближались к моим Ванькам. Вот в визире винтовки показался один из них, – и я убрал его одиночным выстрелом. Оставшийся почувствовал неладное и затаился. Так он может пролежать до самой темноты, и мне придётся лежать тоже.

И тут в моей голове раздался голос:

– К западу от тебя армейские убивают молодого парня! Ты должен его спасти! Это очень важно!

Я ничуть не удивился. Война, знаете ли, отучает удивляться чему бы то ни было.

– Какое мне дело до армейских, да пусть хоть все поубивают друг друга!

– Есть дело! Этот парень отказался убивать твоих подопечных, а его соратники это сделали. Дед мёртв, убиты и обе его внучки.

Тут я понял, что должен вмешаться. Нажал на кнопку, – и все три мои Ваньки взлетели на воздух. Пока оставшийся боевик любовался фейверком, я уже бегом спускался по противоположному склону. Застал я наших душегубов как раз вовремя. Они стояли около своей машины и обсуждали, как бы подостовернее перерезать горло этому парню. Сам парень был в отключке и ничего не чувствовал. А командир группы объяснял здоровенному туповатому солдату:

– Вот смотри. Пусть машина остановилась и Новичок отошёл в кусты по малому делу. А вот здесь кусты приминаем, – здесь сидел боевик. Вот он подкрадывается, бьёт Новичка по голове и перерезает горло. Давай! Действуй!

Но он опоздал. Я дал очередь из маразийского автомата и срезал обоих. Второй очередью покончил с оставшимся около машины – здоровенным бандюгой с оттопыренными ушами. Чуть было не упустил последнего. Только шевеление трав подсказало мне, куда уползает эта змея. Бросок гранаты покончил и с ним.

Затем я подошёл и брызнул из фляжки в лицо спасённого парня. Потихоньку тот пришёл в себя.

– Ты кто?… А Петруха – рваное ухо. Про тебя мне мама рассказывала.

Надо же, кто-то помнит моё детское прозвище.

– Как же ты меня узнал?

– Да, так,… – парень замялся.

– Ну, не хочешь, не говори! А нам до ночи предстоят ещё дела! Двигаем теперь к дому.

– Зачем! Не хочу!

– Не будь неженкой! Если хочешь, чтобы за убитого старика и его внучек отомстили, то – давай, двигай!

Мы подползли к дому и через открытое окно проникли внутрь. Старик и девочки лежали прямо под окном в луже крови. Я порылся под кроватью и нашёл там старинное противотанковое ружьё, заряженное! Ай да Дед! Только вот оно тебе не помогло. Ничего, пусть выстрелит хоть после твоей смерти.

– Теперь молчим и ждём!

Была полнейшая тишина, когда я почувствовал зуд в спине. В тот же миг мой спасённый глазами указал на дверь. Старинное оружие грохнуло у меня в руках, пробивая насквозь дверь и всех тех, кто за ней мог находиться. А парень уже указывал на гранату на моём поясе и на окно.

А вот это нам на руку. Я показал на вторую дверь, и мы оба юркнули в какую-то подсобку, а из неё через маленькую дверцу – в сад. Сзади нас грохнул взрыв.

Дело было сделано, остальное меня не интересовало. Мы быстро поползли на юг в горы.

К ночи, разведя маленький огонёк в пещерке, я объяснял своему спасённому расклад окружающих нас сил. Он, видите ли, искренне не понимал, зачем надо было убивать безобидного старика с внучками.

– Понимаешь, – говорю, – старик мешал боевикам Хамида, но сами они не могли его убить, так как нарвались бы на кровную месть. Поэтому они послали агента к командиру твоей части с предложением, например, таким: «Он убивает за них старика и не препятствует их бандитским рейдам, а они за это обязуются снабжать его часть бараниной и обязуются не бузить на его участке границы.»

Но вмешались мы с тобой и всё им испортили. Смотри, какая теперь получается картина для стороннего наблюдателя: «Всё твоё подразделение убито из маразийского автомата. Тебя тюкнули по макушке и сочли мёртвым. Предположим, я случайно нашёл тебя в кустах и спас. Один из боевиков убит или ранен из стариковской «пушки». Сам старик и его внучки разнесены в клочья гранатой Хамидовских боевиков. Так что мира между Хамидом и вашим командиром не ожидается, и кровная месть Хамиду со стороны соседей, женатых на стариковских дочерях, – тоже обеспечена.

Единственный вопрос, что же нам-то бедным теперь делать? Здесь оставаться нельзя!

На востоке – злобный Хамид, на западе – твой командир, тоже нас живыми из ущелья не выпустит, – так, на всякий случай. Остаются два направления – через перевалы. На север – к Ахмеду-молчаливому, или на юг – к Саиду-весёлому.

Я думаю, лучше идти к Саиду-весёлому, а то у Ахмеда можно и полгода прокантоваться, пока он надумает с нами поговорить. Впрочем, не расслабляйся! Шуточки у Саида ещё те, если мы ему не понравимся, то может и к хвосту верблюда привязать.

Утром мы двинулись наверх, к перевалу. Скоро опять засвербело между лопатками, и я приказал укрыться в камнях. Осмотрел склон в прицел винтовки и обнаружил его. Тоже мне защитничек, – виден, как на ладони, – Саидов внучок. Только вот убивать его нам никак нельзя. А вот он нас перестреляет с удовольствием, и даже разговаривать с нами не будет. Что же делать? Справа и слева отвесные стены, а посреди – олух с автоматом, которого нельзя трогать.

Я объяснил ситуацию Радеку, так звали моего спасённого.

– Верёвка есть? – спросил он.

Верёвка у меня была. Но неужели он надеется подняться по этому отвесу без альпинистского снаряжения. Тем временем Радек разделся, и, я не поверил своим глазам, стал превращаться в огромного кота. Молча взял конец верёвки в зубы и легко пополз по отвесу, загоняя свои когти в мало заметные узкие щели. Через полчаса мы были уже наверху.

Олух около тропы с нетерпением ждал нашего появления на тропе снизу, когда я прыгнул на него сверху и прижал к земле.

– Не трепыхайся! – сказал я, – Мы не воевать! Мы в гости! Сообщи, чтобы нас встретили с почтением.

– Дедушка приказал мне убивать всех неверных без разговоров.

– Ну, откуда ты знаешь, что мы неверные, только по одёжке?! А может, мы самые, что ни на есть верные! Пусть твой дед и решает. Не твоего молодого ума это дело.