Текст книги "Гиммлер. Инквизитор в пенсне"

Глава 14. Упорядочивание системы

Использование формирований СС во время «ночи длинных ножей» нашло одобрение не только у руководства НСДАП, но и у командования рейхсвера. Поскольку при расширении вооруженных подразделений СС не выказывалось никаких притязаний на военную монополию рейхсвера как «единственного оруженосца нации», представители командования были готовы помогать СС в этом начинании. 24 сентября 1934 года Имперское министерство по делам рейхсвера со ссылкой на решение, принятое Гитлером, приказало сформировать эсэсовские части оперативного реагирования. Предполагалось создать три полка и один батальон связи. Однако на практике поначалу была только лишь сформирована полковая группа «Лейбштандарта». Позже (когда министерство по делам рейхсвера было преобразовано в министерство обороны) было решено, что военные части СС будут подчиняться военным. Уже из этого указа следовало, что военные изначально пытались ограничить амбиции СС. Это должна была подчеркивать фраза, что СС в целом являлись невооруженными формированиями, а создание частей СС оперативного реагирования было «исключением». Они должны были служить для того, чтобы «выполнять особые внутриполитические задания, которые могут быть поставлены фюрером перед СС». Впрочем, в итоге было принято решение, что части оперативного реагирования в мирное время должны находиться под командованием рейхсфюрера СС, а в случае войны поступать в распоряжение командования вермахта (рейхсвер был преобразован в вермахт в марте 1935 года). Но даже в этом случае командование вермахта не скрывало того, что в предстоящей войне части СС должны были играть второстепенную роль, а потому их подготовка должна быть менее активной, чем в обычных воинских формированиях.

Естественно, это не могло удовлетворить Генриха Гиммлера. Его распоряжение принимать на службу в СС преимущественно тех, кто прошел воинскую службу, однозначно указывало на то, что он планировал создать при СС собственную армию и не хотел довольствоваться ролью резервных формирований. На это стремление также указывает запланированное создание трех школ руководителей СС, две из которых изначально создавались как офицерские училища. Каждые восемь месяцев они должны были выпускать приблизительно полтысячи офицеров СС. Сразу же можно было бы заметить, что подобные старания Гиммлера мало напоминали функционал частей оперативного реагирования, который был прописан в Указе от 24 сентября 1934 года. Неизбежные опасения относительно того, что части СС, которые позже превратятся в Ваффен-СС, составят конкуренцию вермахту, Гиммлер пытался развеять во время личных бесед с Вернером фон Бломбергом и Людвигом Беком, на тот момент являвшимися ключевыми фигурами в военном министерстве. Так, например, в октябре 1934 года Гиммлер заверял военных, что части СС ни в коем случае не будут параллельной с вермахтом военной организацией, так как они предназначены исключительно для «случаев аналогичных мятежу СА». Дескать, военная подготовка и военная организация СС были предназначены только лишь для того, чтобы подчеркнуть их «исключительный характер в составе НСДАП».

Впрочем, подобные заявления никогда не вызывали у высокопоставленных офицеров особого доверия. Например, на это указывают директивы от 18 декабря 1934 года, в которых Людвиг Бек, как начальник войскового управления (до 1935 года аналог Генерального штаба), пытался максимально контролировать части СС. Он «разрешил» создание при СС собственных саперных частей и подразделений связи, после чего пытался доказать Гиммлеру, что СС не нуждались в собственной артиллерии. В итоге Гиммлеру пришлось вновь включаться в сложнейшие переговоры. На некоторое время точку в них поставил Гитлер. 2 февраля 1935 года он решил, что части СС оперативного реагирования будут расширены до уровня полноценной дивизии только в случае начала войны.

Однако в то время Гиммлеру приходилось подтверждать свои претензии на власть не только в военной сфере. Это также относилось к деятельности полиции и концентрационных лагерей. Гиммлер поручил Теодору Эйке преобразование системы концентрационных лагерей еще до того, как тот был назначен их инспектором. Так, например, приказ о перестройке саксонского лагеря Лихтенбург на «баварский манер» (то есть по образцу Дахау) был датирован маем 1934 года. Должность инспектора концентрационных лагерей Эйке получил только пару месяцев спустя. Формально он находился в составе общего управления СС, но на практике же подчинялся непосредственно Генриху Гиммлеру. В начале июля 1934 года Эйке было поручено «инспектирование» расположенного близ Берлина лагеря Ораниенбург. Затем последовали еще несколько мелких лагерей. В это время Гиммлеру приходилось постоянно отражать выпады государственных служащих, в том числе министров, до которых доходили сведения о жестоком обращении с заключенными в лагерях. В итоге Гиммлеру удалось убедить Гитлера преобразовать охрану лагерей в самостоятельное вооруженное формирование, которое бы получало финансирование из государственного бюджета. Когда к середине 1935 года была закончена первая реорганизация лагерей, в них находилось всего лишь около 3 тысяч заключенных.

11 октября 1934 года Генрих Гиммлер выступал перед сотрудниками тайного государственного полицейского управления. Он использовал возможность, чтобы вновь напомнить о недавних событиях. Акцию, проведенную 30 июня 1934 года, он характеризовал как «тяжелейший день, который может выпасть на долю солдата». Поясняя эту мысль, он продолжал: «Мы были вынуждены стрелять в своих собственных товарищей, с которыми провели в борьбе за идеалы последние восемь или десять лет. Это самое тяжелое, с чем только может столкнуться человек». Однако Гиммлер полагал, что события «ночи длинных ножей» также стали «важным испытанием». Далее в своем выступлении Гиммлер пытался предстать перед сотрудниками гестапо в качестве строгого, но заботливого шефа. Когда из зала стали приходить неподписанные записки с вопросами, то он почти по-отечески произнес: «Если у вас будет желание встретиться, то мои двери всегда будут открыты. Вы можете приходить со служебными делами, которые касаются вас и ваших коллег. Вы можете приходить с персональными проблемами, если у вас личные неприятности или просто жмут ботинки… я даю вам честное слово, что помогу, или, по меньшей мере, дам добрый совет». В вопросах, которые касались деятельности гестапо, Гиммлер всегда пытался выступать в роли «благородного начальника». Например, он приложил немало усилий, чтобы выбить для тайной полиции дополнительные финансовые надбавки.

В своей речи Гиммлер не раз обрушивался с язвительной критикой на бюрократизм партийных инстанций, который не должен был быть характерен для работы гестапо. Он призывал своих подчиненных «работать с солдатской стремительностью». Кроме этого рейхсфюрер СС рисовал идеалистический образ тайной полиции, которая в его словах превращалась не в инструмент террора, а в некое предприятие бытового обслуживания, которому лишь в силу обстоятельств было поручено способствовать сохранению порядка в стране: «Народ должен быть уверен, что самым справедливым органом власти в новом государстве является тайная государственная полиция… Народ должен знать о нашей деятельности, хотя это очень сложно сделать, не нарушая государственную тайну. Народ должен знать, что в тайной государственной полиции работают абсолютно честные, добрые и человечные люди». После этого Гиммлер рекомендовал сотрудникам гестапо вести себя с посетителями «вежливо и человеколюбиво». Они не должны были кричать. По задумке Гиммлера, немцы должны были видеть в сотрудниках гестапо «помощников», а не «диктаторов». Завершающие фразы выступления Гиммлера более подобали производственному собранию, но никак не встрече с подчиненными из тайной полиции. Он призывал их использовать последующие месяцы, чтобы «укреплять товарищеский дух» и «достигать добровольного и радостного освобождения в труде». Кроме этого Гиммлер обещал сократить рабочий день сотрудникам гестапо на один час! В исключительных случаях им мог быть предоставлен свободный день.

Если же говорить о реальной деятельности Гиммлера, то сразу же после «ночи длинных ножей» он несколько месяцев кряду пытался добиться максимальной свободы от Геринга, который продолжал оставаться формальным шефом прусского гестапо. В данном случае цели Гиммлера и Геринга расходились. Если Гиммлер пытался превратить гестапо в эффективный инструмент террора, который бы не имел ничего общего с бюрократической волокитой, то Геринг пытался найти способ, как ему было бы проще контролировать Гиммлера. Еще в июне Геринг потребовал от Гиммлера ежемесячно предоставлять статс-секретарю Паулю Кёрнеру список подозреваемых, которые были задержаны на срок более семи дней. Гиммлер всячески пытался обходить стороной этот приказ. Он предоставил Герингу список заключенных один-единственный раз, и то сделано это было только потому, что 7 августа 1934 года Гитлер решил объявить амнистию. Впоследствии никакой отчетности не было. Недовольный этим Геринг в октябре 1934 года решил еще раз «побеспокоить» Гиммлера. Он издал циркуляр для гестапо, в котором детально перечислял, какие права он оставлял за собой в качестве шефа тайной государственной полиции. К таковым относились: издание общих директив, надзор за внутренним рабочим распорядком, ознакомление с личными делами старших сотрудников и «служебный и дисциплинарный надзор за деятельностью инспектора гестапо». Последнему пункту Геринг придавал особое значение. Он хотел использовать традиционные чиновничьи структуры для контроля над Гиммлером. Кроме этого он отказал Гиммлеру в получении полного контроля над концентрационными лагерями Пруссии.

Геринг прекрасно понимал, что если бы он согласился на это, то государство не смогло бы более хоть как-то влиять на концентрационные лагеря. Однако на практике оказалось, что все распоряжения Геринга оставались лишь на бумаге. Ни одному из прусских чиновников не удалось получить реальную возможность «надзора» за деятельностью гестапо. Видя бессмысленность своих попыток, 20 ноября Геринг передал Гиммлеру пост руководителя гестапо. С этого момента Гиммлер являлся одновременно и инспектором, и начальником тайной государственной полиции. Гиммлеру удалось одержать победу в очередном раунде борьбы за власть.

Усиление власти Гиммлера сопровождалось несколькими организационными процессами, которые шли внутри СС. В первую очередь надо обратить внимание на создание тандема СД – гестапо. Если в 1933–1934 годах Гиммлер использовал СД в качестве инструмента, который помогал ему в борьбе за новые сферы влияния, то после «ночи длинных ножей» эсэсовская служба безопасности должна была выполнять функции, подобающие гестапо. Чтобы избежать взаимной конкуренции, в конце 1935 года Гиммлер выпустил «общие служебные инструкции», которые предназначались как для гестапо, так и для СД. В них отдельным пунктом была прописана необходимость тесного сотрудничества этих двух ведомств.

Желая закрепить свои «завоевания» во властных структурах, весной – летом 1935 года Генрих Гиммлер неоднократно пытался доказать, что его радикальные методы ведения дел были вполне оправданными. Именно в это время он вводит в оборот словосочетание «коммунистическая угроза». К этому времени гестапо и СД была хорошо известна структура коммунистического подполья. Агентам тайной полиции удалось выявить почти все связи оставшихся на свободе коммунистов и проследить их до самого низового уровня. Для того чтобы ликвидировать коммунистическое подполье, нужен был только приказ. Но Гиммлер не спешил с этим – он предпочитал проводить репрессии порционно. Коммунисты становились своего рода инструментом в его руках, так как почти все коммунистическое подполье после очередного разгрома вновь возникало под фактическим контролем гестапо. Одна из таких больших облав должна была произойти именно в середине 1935 года. Она была нужна Гиммлеру, чтобы оправдать сам факт существования централизованного аппарата террора – раз есть враги рейха, значит, были нужны гестапо и СД. На самом деле он никогда не намеревался (по крайней мере до начала Второй мировой войны) полностью ликвидировать так называемое коммунистическое сопротивление. Если бы положение Гиммлера стало шатким, то он в очередной раз мог разыграть карту с «красной угрозой». Аресты более 10 тысяч членов Коммунистической партии, которые были проведены в течение 1935 года, позволили Гиммлеру стать хозяином положения. В феврале 1936 года по его инициативе в Пруссии был принят Закон «О гестапо», согласно которому тайная государственная полиция превращалась в самостоятельный орган власти, который был не только фактически не подконтролен государственным органам власти, но мог задерживать подозреваемых на неограниченный срок.

Стремление Гиммлера освободить гестапо от «назойливых оков закона» было связано с широкой общественной кампанией, которая стартовала в мае 1935 года. Именно тогда в эсэсовском журнале «Черный корпус» была опубликована статья Гейдриха, которая называлась «Трансформация нашей борьбы». На некоторое время название статьи превратилось в специальную рубрику. Печатавшиеся в ней материалы сводились к одной простой мысли – уничтожение враждебных по отношению к национал-социализму организаций отнюдь не означало окончательную победу над внутренним врагом. «Настоящая угроза» исходила от умов, которые продолжали неустанную борьбу против национал-социалистического государства. В качестве основных противников обозначались: мировое еврейство, мировое масонство и политический клерикализм. Подчеркивалось, что «враги» могли вполне успешно интегрироваться в административный и политический аппарат «нового государства», где вели свою незримую деятельность. В данном случае Гиммлер предпринимал некие меры безопасности. С этого момента любую критику в свой адрес он мог трактовать как «происки врагов». Весьма показательно, что если некоторое время назад «большевики» изображались едва ли не главными врагами рейха, то теперь они выступали всего лишь в виде марионеток, которыми управляли «истинные враги Германии».

На самом деле лозунг о «трансформации борьбы» мог использоваться для нескольких целей. С одной стороны, это означало, что необходимо было вести «духовную борьбу». Весьма показательно, что именно в это время было создано «Наследие предков», которое, превратившись в эсэсовское научно-исследовательское общество, должно было фактически заново трактовать немецкую и германскую историю. Кроме этого «трансформация борьбы» говорила о том, что после уничтожения коммунистического подполья гестапо задумало вести работу против «духовных врагов» и «подстрекателей». В 1936 году Гейдрих и его сотрудники обобщили эти идеи, которые вылились в четыре основных пункта. Во-первых, с «политическими противниками» (евреями, масонами и политизированными священниками) должна была вестись всеобъемлющая борьба, которая во многом должна была иметь превентивный характер. Во-вторых, политическая полиция в своей деятельности не должна была быть ограничена законом. В-третьих, гестапо, СД и общие СС должны были слиться, создав «охранный государственный корпус». В-четвертых, надо было проявлять «неприступную твердость» в отношении тех, кто мешал работе рейхсфюрера СС.

Контуры этой программы были впервые озвучены Генрихом Гиммлером 12 ноября 1935 года в Госларе, где происходил съезд немецких крестьян. Он заявил, что «СС должны позаботиться о том, чтобы в Германии, в самом сердце Европы, внутренние враги или внешние эмиссары больше никогда не смогли разжечь огонь недочеловеческой еврейско-большевистской революции». «Мы будем всё знать об этих силах, об их существовании, об их даже самых незначительных действиях. И если они существовали десятилетия и даже тысячелетия, то это не помешает нам сегодня занести над ними безжалостный меч правосудия». В своем выступлении перед Прусским государственным советом Гиммлер вновь охотно употреблял слова «суровый» и «безжалостный». Он заявлял: «Мнение о том, что политическая борьба против противников: еврейства, большевизма, прожидовленного масонства и тому подобных сил, которые противились возрождению Новой Германии, окончена, по моему мнению, является глубочайшим заблуждением. Вероятно, Германия стоит только на пороге решающего мирового столкновения с этими недочеловеческими силами». Гиммлер впервые публично использовал формулу, которую он считал удачной для обозначения конгломерата всех будущих «противников Германии».

Одновременно с этим Гиммлер пытается задействовать Гитлера, чьи решения автоматически возводились в ранг закона. Так, например, в июне 1936 года Гиммлер смог убедить фюрера в том, что охрану лагерей надо было превратить в самостоятельное воинское формирование. 18 октября 1935 года Гитлер (опять же, с подачи Гиммлера) решает, что вся немецкая полиция должна быть реорганизована и подчинена рейхсфюреру СС. Однако Гиммлер получит новое назначение только лишь девять месяцев спустя. Только в 1936 году он станет именоваться рейхсфюрером СС и шефом немецкой полиции. До этого времени Гитлера пытался переубедить Фрик, который вынашивал собственные планы. Он предполагал, что гестапо должно было вернуться в состав общего полицейского аппарата, подчиненного министерству внутренних дел. На самом деле в октябре 1935 года Гиммлер смог добиться много большего, нежели просто контроля над немецкой полицией. Он смог получить «благословение» фюрера на деятельность офицерских училищ СС, а также возможное расширение частей СС оперативного реагирования.

Гиммлер возглавил немецкую полицию 17 июня 1936 года. Полностью его должность называлась «рейхсфюрер СС и шеф немецкой полиции в Имперском министерстве внутренних дел». Формальное подчинение Гиммлера Фрику не имело никаких последствий. Если кто-то полагал, что эсэсовцы окажутся прикрепленными к полиции, то на практике оказалось все с точностью до наоборот – именно полиция оказалась прикрепленной к структуре СС. Именно с этого момента можно было говорить о складывании централизованного репрессивного аппарата. Произошло то, чего так опасались многие из земельных функционеров, – они утратили свое влияние. В свое время они поддерживали Гиммлера, так как полагали, что смогут обезопасить тем самым свои «земельные княжества», но именно Гиммлер положил конец их «автономии» от Берлина.

Глава 15. «Охранный корпус» против «врагов рейха»

При любой диктатуре глава полицейского аппарата должен противостоять мнимым и настоящим противникам режима. При любой диктатуре глава полиции (или аналогичного ведомства), с одной стороны, должен постоянно подтверждать наличие у режима противников, с другой – должен постоянно демонстрировать успешную борьбу с этими противниками. По мнению многих исследователей, проблема состоит в том, чтобы объявляемая угроза и осуществляемые репрессии находились в «адекватном соотношении». Если репрессии будут слишком «успешными», то это ослабит позиции главы полиции, так как автоматически отпадет необходимость в его «услугах». Если «угроза», исходящая от противников, не будет (хотя бы на словах) уменьшаться, или более того, постоянно нарастать, то автоматически возникнет вопрос об эффективности применяемых мер, равно как о соответствии шефа полиции занимаемой должности. Со структурной точки зрения глава полиции в условиях диктатуры должен находить «правильный баланс» между потенциальной угрозой и успешными контрмерами, которые эту угрозу должны нейтрализовать.

Если посмотреть на Третий рейх и, в частности, на ситуацию, в которой оказался Гиммлер в 30-е годы, то картина выглядит следующим образом. Поначалу главными противниками национал-социалистов были коммунисты. В 1933 году сводки из СД и гестапо постоянно указывали на «коммунистическую угрозу», что являлось поводом для ожесточенного преследования участников коммунистического движения. Однако эту карту нельзя было разыгрывать до бесконечности. В противном случае могло сложиться впечатление, что вся Германия состояла только лишь из коммунистов, либо же карательные органы не справлялись с поставленной перед ними задачей. Остаться без «противников» для Гиммлера означало ослабить свои властные позиции. Было только две возможности выхода из данной ситуации. С одной стороны, существенно расширить список противников режима, с другой стороны, взять курс на «превентивную оборону». Если не брать в расчет реальные действия действительно существовавшего антифашистского сопротивления, то главные усилия СД, гестапо и общих СС должны были быть сосредоточены в среднесрочной и долгосрочной перспективе на выявлении потенциальных очагов недовольства. Поскольку исходившая из этих очагов угроза была по большому счету мнимой, то во многом восприятие и оценка эффективности карательных органов зависели от того, насколько убедительно был бы навязан населению образ противника и исходившей от него опасности.

Когда осенью 1935 года Гиммлер получил от фюрера принципиальное согласие на ведение «предупредительной деятельности», то он задумал осуществление этой репрессивной программы на нескольких уровнях. Во-первых, Гиммлер планировал изобразить борьбу против коммунистов не как преследование и аресты, а как превентивные меры обороны. Только так можно было объяснить, почему неуклонно росло количество арестованных коммунистов. Борьба против коммунизма должна была быть оправдана не действиями антифашистского сопротивления, а якобы имевшимися в «народном сообществе» «коммунистическими подстрекателями» и «возмутителями спокойствия». Отдельное внимание надо было обратить на интеллектуалов, которые выражали сочувствие коммунистам и другим «антинациональным силам». В данном случае под видом борьбы с «коммунистической угрозой» можно было бы организовать преследование евреев или оппозиционно настроенных священников. Так постепенно происходил перенос вектора репрессий. Принимая во внимание, что к 1937 году национал-социалисты временно прекратили борьбу с церковью, то автоматически усилилось преследование евреев.

Во-вторых, Гиммлер пытался применить практику «превентивной обороны» к самым безвредным формам общественного недовольства, которые даже нельзя было классифицировать как сопротивление. Речь идет о распространении слухов, о рассказанных анекдотах, о шутках, касавшихся национал-социалистического режима и руководителей НСДАП, о публичной демонстрации недовольства «Новой Германией», о приверженности либерально-церковным принципам и т. д. Данные «угрозы» якобы могли причинить вред «сплоченности народа». Оправдание вмешательства гестапо и полиции в данном случае находилось во фразе о том, что они являлись «хранителями народного сообщества».

В-третьих, Гиммлер пытался представить в новом свете традиционные полицейские функции, а именно борьбу с преступностью и криминалом. На этот раз преступник становился таковым не в силу социальных факторов, а по причине своих «расово-биологических аномалий». В данном случае предупредительное устранение этих «расово-биологических аномалий» должно было стать почвой для существенного сокращения преступности в Германии. И, наконец, Гиммлер планировал поручить полиции борьбу против «заразы, угрожающей народу». Под этим словосочетанием он подразумевал аборты и гомосексуализм, которые «угрожали» расовым и биологическим качествам немецкого народа, равно как и мешали его приумножению.

Поскольку планировался переход к практике «превентивной обороны», то автоматически должна была произойти переориентация традиционной деятельности полиции. Интегрированная в репрессивный аппарат полиция должна была ориентироваться на новое «разделение труда». Так как борьба с преступностью превращалась в «логичное» продолжение политического террора, то гестапо получало определенный приоритет. Однако если ранее при осуществлении политического террора обычная полиция выполняла второстепенную («вспомогательную») роль, то теперь она должна была заниматься в теснейшей связке с гестапо и СД выявлением «потенциальных угроз». Обязательная мировоззренческая подготовка полицейских, также применение расово-биологических критериев при отборе на работу приводили к тому, что полиция оказалась фактически влитой в состав СС. В 1936 году Гиммлер получил контроль над всем полицейским аппаратом рейха не просто как над организационной структурой, но смог добиться новой компетенции, что, собственно, позволило ему слить СС и полицию. Гиммлер не просто реорганизовывал полицейский и репрессивный аппарат, но действительно создавал «охранный государственный корпус», который должен был устранять все помехи и «угрозы», мешавшие развитию «арийской расы» и немецкого народа.

Когда в июне 1936 года Генрих Гиммлер вступал в должность шефа немецкой полиции, он произнес во дворе Имперского министерства внутренних дел речь, в которой попытался оправдать реорганизацию полицейского аппарата. В своем выступлении он делал акцент на предстоящем столкновении с внешними противниками национал-социализма. «Находясь в самом сердце Европы, мы окружены со всех сторон. По всем границам нас окружает мир, который все больше и больше проникается духом большевизма, в котором неуклонно усиливается власть евреев, в котором грядет тирания разрушительного большевизма. Непростительной вольностью и ошибкой является мысль о том, что эти процессы закончатся в ближайшие годы. Мы должны ориентироваться на то, что эта борьба будет длиться по меньшей мере столько, сколько длится жизнь одного человека. Это очень древняя борьба между людьми и недолюдьми в современных условиях приобретает формы столкновения арийских народов с евреями и их марионетками – большевиками. Я вижу свою задачу в том, чтобы подготовить весь народ. Если вермахт охраняет наши границы от внешних врагов, то полиция, слитая с орденом охранных отрядов, должна стать организацией, обеспечивающей безопасность рейха изнутри».

Мысль о соединении с «орденом СС» красной нитью проходила во многих выступлениях Гиммлера. Несколько недель спустя Гиммлер вновь вернулся к этой теме в своей статье, которая была опубликована в «Вестнике Академии немецкого права». В этом материале Гиммлер заявлял, что программа «охранного государственного корпуса», изначально исполнявшаяся СС и политической полицией, могла быть завершена только при условии, что полиция будет объединена с СС. Гиммлер недвусмысленно намекал, что после его назначения шефом немецкой полиции не гестапо вольется обратно в полицейский аппарат, но, напротив, полиция последует по ранее намеченному для гестапо пути. Полиция должна была избавиться от традиционной управленческой структуры, после чего на новых принципах стала бы совместно с СС частью «охранного государственного корпуса».

Несколько месяцев спустя Гиммлер стал активно продвигать в жизнь новую, еще более радикальную идею. Он активно пропагандировал необходимость отказа полиции от действий по представлению прокуратуры. Гиммлер в союзе с Вернером Бестом и Гейдрихом несколько лет добивался того, чтобы гестапо получило особый, неподконтрольный государству статус. Теперь он планировал применить эту практику неподконтрольности ко всей полиции. Что весьма характерно, свое полное пренебрежение к существующим законам, отказ от прокурорских представлений, презрение к принципам сохранения правопорядка Гиммлер открыто демонстрировал в октябре 1936 года во время заседания Комитета по полицейскому праву. На все возражения Гиммлер только лишь замечал, что немцы со своей склонностью к регламентированию, к строгому следованию установленным порядкам «выработали два типа людей: чиновников и солдат». При этом он подчеркивал, что полицейские не были ни солдатами, ни чиновниками. Они должны были стать новым типом людей – «солдатскими чиновниками».

Связь между чиновничеством и военнослужащими Гиммлер стал превозносить приблизительно за полгода до этого. Это произошло в марте 1936 года, когда рейхсфюрер СС выступал перед Прусским государственным советом. Тогда он характеризовал единение этих двух типов как основу для гестапо. Однако со временем Гиммлер все-таки решил внести коррективы в свои идеи. Осенью 1936 года он провозглашал, что «солдатское чиновничество» должно было стать моделью для всей немецкой полиции. «Обычно это является уделом целых поколений на протяжении веков. Однако нечиновничья и несолдатская организация СС, напоминающая орден и построенная на признании крови, будет содействовать этому воспитанию».

В марте 1937 года Гиммлер вновь дал публичную трактовку новых заданий полиции. Поводом для этого стала подготовка юбилейного сборника, выпуск которого был приурочен к 60-летию Вильгельма Фрика, главного конкурента Гиммлера в «полицейском вопросе». Гиммлер написал для сборника статью, в которой рассуждал о «легальности неправового государства». В частности, рейхсфюрер СС указывал на то, что деятельность полиции принципиально не могла регламентироваться и ограничиваться законами. Согласно представлениям Гиммлера, на полицию должны были быть возложены две основные обязанности: «а) полиция должна была осуществлять волю руководства государством и создавать желаемый данным руководством порядок, поддерживать его; б) полиция должна была гарантировать существование немецкого народа как целого и естественного организма, поддерживать его жизненные силы, оберегать народные институты от разрушения и разложения». По этой причине права полиции, перед которой были поставлены столь ответственные задачи, «не могут быть ограничены формальными требованиями, так как подобные препятствия противоречили бы приказам государственного руководства». Подобно вермахту, полиция «могла и должна действовать согласно полученным приказам, а не согласно законам». После этого Гиммлер пытался провести грань между функциональными обязанностями полиции порядка и полиции безопасности.

В то время как первая преимущественно отвечала за «поддержание общественного порядка», перед второй были поставлены «охранные задачи по отражению агрессии всех сил, которые бы могли ослабить здоровье, подорвать жизненные силы народа и дееспособность государства». При этом уголовная полиция должна была проявлять интерес к тем людям, «которые в силу физического или психического вырождения отказались от естественной связи с народным сообществом и предпочли следовать только за собственными интересами, что могло в итоге подорвать безопасность народа и народного сообщества». Предполагалось, что подобные преступные элементы могли стать «инструментами в руках мировоззренческих и политических врагов немецкого народа, будучи использованными для подрыва единства немецкого народа и разрушения государственной власти».