Текст книги "Гиммлер. Инквизитор в пенсне"

Глава 20. «Преобразование» Европы

Начало Второй мировой войны представило Генриху Гиммлеру неслыханные шансы. Впервые за многие годы он мог собрать в единое целое организм, который он сам называл охранным государственным корпусом. Теперь он мог слить безгранично разросшийся полицейский аппарат, карательную систему, «орден СС», дополнив все это военными подразделениями и формированиями, которые с 1938 года стали заниматься расово-поселенческими проектами. В условиях войны Гиммлер смог еще раз укрепить свою власть и значительно расширить свое политическое влияние. Боевое использование частей СС оперативного реагирования предоставило Гиммлеру возможность осуществить его давнишнюю мечту – создать собственную армию. Именно с началом Второй мировой войны возникло самостоятельное воинское формирование – части Ваффен-СС. Теперь Гиммлер мог рассчитывать на «жертвенность эсэсовцев», которые на поле боя должны были укрепить репутацию СС как «элитной национал-социалистической организации». Как помним, еще до начала войны Гиммлер настаивал на том, что «жертвы, принесенные на поле боя», дадут охранному государственному корпусу моральное право карать своих соотечественников в тылу.

Начало войны могло восприниматься Гиммлером как удобный повод, чтобы ужесточить террор в отношении противников национал-социалистического режима. Теперь он мог расправляться с «врагами государства» не только в самом рейхе, но и на оккупированных территориях. Однако террор должен был дополняться поселенческой и расовой политикой, которую планировалось использовать для создания «крестьянского кольца» вокруг рейха, а затем и для полной расово-национальной перекройки Европы. С началом войны Гиммлер стал убеждаться в том, что на него возложена особая «миссия» – он считал, что должен был стать создателем Великогерманского рейха. На проводимом в Кведлинбурге празднике в честь короля Генриха I Птицелова Гиммлера вновь посетила одна из «блестящих идей», кои стали едва ли не притчей во языцех. В июле 1939 года он поручил сотрудникам эсэсовского исследовательского общества «Наследие предков» найти однозначные параллели между событиями прошлого и событиями современности. Если ранее Гиммлер просто считал себя «новым воплощением» (реинкарнацией) короля Генриха, которого полагал создателем германской империи, то теперь он жаждал подвести под эти представления «научную» базу. Он хотел, чтобы его предстоящая деятельность имела некий исторический аналог.

«Освоение жизненного пространства» руководство СС в самой агрессивной манере начало в Западной Польше, которая была захвачена в считанные дни после начала войны. Здесь действовали не только оперативные группы полиции безопасности, но три специальные оперативные группы Главного управления СС по вопросам расы и поселений. Если первые без промедления приступили к террору, то перед вторыми были поставлены несколько иные задачи. Группы РуСХА (так называемые РуС-совещания) были небольшими формированиями, состоявшими из 8–9 служащих СС. Они начали свою деятельность на территории Западной Польши, как только утихли бои, то есть шли вслед за частями вермахта. Их задача сводилась к тому, чтобы описывать все польское и еврейское сельскохозяйственное имущество. В отдельных случаях сразу же проводилась конфискация наиболее перспективных сельскохозяйственных предприятий. Для этого надо было только дать указание подразделениям полиции безопасности.

С самых первых дней войны эсэсовские специалисты стали готовить определенные территории Восточной Европы к началу политики «германизации», или, проще говоря, онемечивания. Опись сельскохозяйственных угодий, инвентаря и имущества происходила в жутчайшей спешке. Это объяснялось тем, что руководство СС намеревалось принципиально опередить специальные комиссии, которые были бы посланы на оккупированные территории министерством сельского хозяйства, продолжавшим рассматривать себя в качестве единственного органа власти, обладавшего правом заниматься «поселенческой политикой». Несмотря на то что Рихард Вальтер Дарре лишился влияния в СС, он мог проводить свою собственную политику через подчиненные ему крестьянские и сельскохозяйственные структуры. Однако в начале октября 1939 года Рихарда Вальтера Дарре ожидал «сюрприз». Оказалось, что СС «вторглись в его компетенцию», то есть стали готовить создание эсэсовских и крестьянских поселений на территории Западной Польши на основании приказа фюрера. Дарре не скрывал своего разочарования и озлобленности, которые он выплеснул в письмах, адресованных Гиммлеру и начальнику Имперской канцелярии Ламмерсу. Однако изменить ситуацию уже не представлялось возможным.

7 октября 1939 года Генрих Гиммлер праздновал свой 39-й день рождения. Его тоже ожидал «сюрприз». Несколькими днями позже Маргарета Гиммлер доверит дневнику новость о «большой радости»: «Фюрер назначил Генриха комиссаром поселений всей Германии. Это признание его успехов. Он работает с утра до ночи». На самом деле должность Гиммлера называлась несколько иначе. В октябре 1939 года Гитлер подписал указ «Об укреплении немецкой народности». На основании этого документа Генрих Гиммлер получал двойное задание. С одной стороны, он должен был официально заниматься переселением всех этнических немцев, которые проживали за пределами рейха, с другой стороны, он должен был размещать их в специальных поселениях, которые должны были возникать в строгом следовании «новым расовым принципам». Кроме этого Гиммлер должен был обезопасить и имперских немцев (рейхсдойче), и фольксдойче от «вредного влияния инородных частей населения, которые могут представлять угрозу как для рейха, так и для немецкого народного сообщества». Это давало Гиммлеру право без всяких объяснений проводить массовые депортации, чтобы тем самым «зачищать» территории для создания «германских поселений». При осуществлении этих задач Гиммлер мог рассчитывать на поддержку «всех имеющихся органов власти и учреждений». Чтобы подчеркнуть новый статус Гиммлера, он получал должность Имперского комиссара по укреплению немецкой народности. Однако начальник Имперской канцелярии Ламмерс не поддержал идею Гиммлера о том, чтобы возвести предполагаемый Имперский комиссариат по укреплению немецкой народност» в статус высшего органа государственной власти.

За три дня до того, как Гитлер поручил Гиммлеру новое задание, Ламмерс получил обеспокоенное письмо Рихарда Вальтера Дарре. В нем говорилось о «желании безотлагательно подключиться к выполнению крупных поселенческих заданий». При этом Дарре настаивал на том, чтобы его деятельность не была ограничена какими-то приказами и прочими ведомствами и учреждениями. Он писал: «Каждый в Германии знает, что основа для выполнения этих зданий охранными отрядами была заложена моей беззаветной деятельностью на посту начальника Главного управления СС по вопросам расы и поселений, чем я занимался более семи лет. Без этой моей работы в СС вообще не могли бы приступить даже к обсуждению этой проблемы». Кроме этого Дарре жестко критиковал идею Гиммлера относительно формирования «боевого крестьянства». Он упирал на то, что исторические примеры (Российская и Австро-Венгерская империя) показали, будто бы подобного рода крестьянство могло использоваться только для нерегулярной охраны границ. Дарре полагал, что с охраной границ могли вполне успешно справиться части вермахта.

Поскольку Гиммлер все-таки был назначен Имперским комиссаром по укреплению немецкой народности, то Дарре пришлось констатировать, что он проиграл эту «борьбу компетенций». 5 октября 1939 года он направил письмо рейхсфюреру СС, в котором по привычке обращался к нему «мой дорогой Хайни». Дарре сообщал Гиммлеру, что его отстранение от формирования поселений «на Востоке» «стало одним из самых больших разочарований жизни». Кроме этого он укорял Гиммлера за то, что тот «отказался сообщать, что уже две недели происходило с новообразованием немецкого крестьянства на польских территориях». После этого Гиммлер был обязан встретиться с Дарре. Это происходило в присутствии Ламмерса. Рейхсфюрер СС обещал предоставить Дарре определенную власть в деле формирования новых «восточных поселений». Когда несколько недель спустя выяснилось, что Гиммлер отнюдь не собирался выполнять свое обещание, Дарре обратился с письмом к Герману Герингу. В нем он писал: «В вопросе поселений рейхсфюрер СС выжал меня как лимон и выбросил на помойку, он воспользовался всеми моими знаниями, всеми моими талантами, которые он использовал в личных целях и в интересах СС». Однако эти отчаянные жалобы Дарре не могли ничего изменить. Гиммлер не собирался допускать Дарре к «поселенческой политике» на «восточных территориях», которую считал своей исключительной компетенцией.

Гиммлер, одновременно являвшийся рейхсфюрером СС, шефом немецкой полиции и Имперским комиссаром по укреплению немецкой народности, сосредоточил в своих руках все инструменты власти, которые позволяли ему начать радикальнейшее «национальное преобразование» оккупированных территорий. Однако вначале он решил создать на этих территориях карательный аппарат, который бы являлся точной копией системы, сформированной годами ранее в Третьем рейхе. Высшим руководителем СС и полиции области «Восток» Гиммлер поставил Фридриха Вильгельма Крюгера, который должен был стать личным представителем рейхсфюрера СС в генерал-губернаторстве (так стала именоваться часть оккупированной Польши).

Новым в этой организационной схеме было то, что на восточных территориях высшие руководители СС и полиции должны были являться не просто «консультантами глав района», но должны были подчинить себе гражданскую власть. Формально Фридрих Вильгельм Крюгер подчинялся генерал-губернатору Франку. Однако уже в сентябре 1941 года Гиммлер официально разрешил Крюгеру не выполнять распоряжения Франка, касающиеся полицейской деятельности. В данном случае решение должен был принять сам Гиммлер. В других польских областях высшими руководителями СС и полиции были назначены: группенфюрер СС Вильгельм Копе (Вартгау), группенфюрер СС Рихард Хильдебрандт (Западная Пруссия и Данциг). Части территорий Силезии и Восточной Пруссии присоединились к областям «Бреслау» и «Кенигсберг», где высшими руководителями СС и полиции являлись Эрих Бах-Зелевски и Вильгельм Редис.

С самого начала полицейский аппарат, который формировался на оккупированных польских территориях, возник как инструмент террора. Карательные акции предполагались даже за мельчайшие провинности. Массовые аресты и казни должны были в корне задушить польское сопротивление. Эта тактика достигла своего апогея к весне 1940 года, когда частями полиции безопасности было казнено около 3500 польских интеллигентов и 3000 активистов польских партий. Чтобы облегчить осуществление террора и карательных акций, в феврале 1940 года Гиммлер издал специальное «Предписание о борьбе с актами насилия в присоединенных восточных областях». В данном случае полиция получала право незамедлительно приводить в исполнение приговоры, которые выносились полицейскими судами в отношении поляков и евреев. Иначе говоря, было узаконено нерегламентированное насилие.

Несмотря на то что проект этого предписания не встретил понимания у Ламмерса и Геринга, оно все-таки было санкционировано Имперским министерством юстиции. Гиммлер в свою очередь обещал «сдерживать» полицейские суды при вынесении приговоров. Однако эта «сдержанность» продлилась очень недолго. Со временем он заручился поддержкой Мартина Бормана и смог надавить на министерство юстиции. В итоге в декабре 1941 года он добился принятия «специального уголовного права» для поляков и евреев, которое должно было действовать на «восточных территориях». Его исполнение могло быть переложено и на органы юстиции, но те предпочли передать эту деятельность полиции и СС. «Специальное уголовное право» оказалось настолько жестким, что казнь была предусмотрена даже за самые мелкие правонарушения.

Однако не стоит полагать, что Гиммлеру никто не пытался противостоять. В начале 1940 года рейхсфюрер СС подвергся ожесточенной критике со стороны командования вермахта. Недовольство военных в первую очередь вызвали приказы Гиммлера, которые так или иначе касались вермахта. В первую очередь это относилось к массовым убийствам, которые совершали эсэсовцы на территории Польши, а также к «приказу о зачатии», благодаря которому Гиммлер планировал увеличить рождаемость в германских землях.

Если говорить подробнее об этих сюжетах, то в ноябре 1939 года и в январе 1940 года командующий 2-й армией генерал-полковник Бласковиц заявлял главнокомандующему сухопутными силами Германии Браухичу протесты, которые касались массовых расправ, творимых эсэсовцами. По этому поводу Браухич два раза беседовал с Гиммлером. Эти беседы состоялись 24 января и 2 февраля 1940 года. Во время второй встречи Гиммлер весьма обходительно заявил, что речь шла об «ошибке», но эта «ошибка» не изменит его хорошего отношения к вермахту. Браухича, который не хотел быть втянутым в щекотливые политические дела, подобные заверения вполне удовлетворили. Более того, 13 марта 1940 года он пригласил Гиммлера в Кобленц, чтобы сделать доклад перед высшими армейскими чинами. Гиммлер использовал этот повод, чтобы нейтрализовать «слухи» о массовых казнях. Кроме этого он намекнул, что не делал ничего, о чем бы не знал Гитлер.

В конечном счете возмущение армейских офицеров преступлениями Ваффен-СС очень быстро улеглось. Однако приказ о зачатии детей, который был подписан Гиммлером 28 октября 1939 года, вызвал куда большее волнение, нежели бесчеловечное поведение эсэсовцев. Когда Гиммлер отдавал этот приказ, он исходил из следующих принципиальных соображений: «Каждая война является потерей самой лучшей крови. Некоторые победы, одержанные при помощи оружия, могут обернуться поражением, которое будет нанесено жизненной силе и крови народа… К сожалению, вынужденная смерть лучших мужчин является достойным сожаления, но отнюдь не самым страшным явлением. Таковым является нерожденные от погибших во время войны солдат дети… Мужчина может спокойно умереть, если будет знать, что его род, все то, что он позаимствовал от предков и к чему стремился сам, найдет свое продолжение в его детях. Самым большим подарком для вдовы погибшего на фронте солдата является ребенок, которого она родила от любимого мужчины». После столь патетичной преамбулы Гиммлер переходил к сути своего приказа: «Рождение детей девушкой хорошей крови вне брака является не необдуманным поступком, а глубоким осознанием нравственного закона материнства».

Гиммлер уже пытался поддержать внебрачных матерей «хорошей крови», когда создал «Источник жизни» («Лебенсборн»). Однако в 1936–1937 годах он не решался широко пропагандировать внебрачное материнство. С началом войны он отдал приказ служащим СС и полиции вступать во внебрачные отношения, чтобы тем самым увеличить рождаемость. Это было воззвание, которое, по мнению Гиммлера, должно было выйти «за рамки буржуазных воззрений и привычек». Гиммлер сразу же напоминал, что рождение детей было «священным долгом отцов и матерей». Как и во многих случаях, это требование носило ярко выраженный политический характер. Оно оказалось увязанным с запланированной рейхсфюрером СС «поселенческой политикой». «Мы никогда не должны забывать о том, что победа оружия и пролитая солдатская кровь не будут иметь смысла, если после этого не будет победы рождаемости и заселения новых земель».

Словно желая доказать, что он сам выполнял свои приказы, Гиммлер стал отцом двух внебрачных детей, которых ему родила Хедвиг Поттхаст. Гиммлер ни в коем случае не намеревался разводиться со своей женой, по крайней мере до того момента, пока Хедвиг не родила бы ему детей или в Германии не было бы разрешено иметь двух жен (такой проект разрабатывался Мартином Борманом). Не исключено, что «приказ о зачатии» был во многом продиктован личными соображениями Гиммлера. Он мог стремиться придать своим любовным отношениям некий политически санкционированный характер. Изучив личную переписку Гиммлера, немецкие исследователи установили, что тот намеревался поставить в известность свою супругу только тогда, когда бы его внебрачные дети стали бы достаточно взрослыми. 15 февраля 1942 года Хедвиг Поттхаст родила в санатории «Гогенлихен» мальчика, которого назвали довольно необычным именем – Хельге. После этого рейхсфюрер СС поселил свою любовницу в местечке Брюкентхин, которое располагалось близ имения Освальда Поля. Известно, что Хедвиг Поттхаст была весьма дружна со второй супругой Поля Элеонорой. Позже Хедвиг перебралась в Берхтесгаден. 3 июня 1944 года она родила второго ребенка, девочку, которую назвали Нанетта-Доротея.

К сожалению, до настоящего момента фактически ничего не известно о взаимоотношениях Гиммлера и Хедвиг Поттхаст. История их романа ограничивается отрывочными сведениями. Можно предположить, что Хедвиг, на протяжении многих лет являвшаяся секретарем Гиммлера, была посвящена во многие секреты его служебной деятельности, что автоматически делало ее «носительницей государственной тайны», а потому она не имела права распространяться о своей личной жизни, которая оказалась тесно увязанной с профессиональной деятельностью.

Между тем супруга Гиммлера Маргарета с началом войны добровольно вызвалась принять на себя общественную нагрузку. Являясь хорошо обученной медицинской сестрой, она согласилась на работу в медицинском госпитале Красного Креста. Однако она нередко проявляла свой тяжелый характер, вступая в многочисленные конфликты с коллегами. В этом отношении она доставляла больше неприятностей, нежели приносила пользу.

В первых числах декабря 1939 года Красный Крест поручил ей осуществлять надзор за военными госпиталями 3-го военного округа, то есть в Берлине и Бранденбурге. Впрочем, нередко Маргарета Гиммлер совершала поездки по стране и даже по оккупированным территориям. Во время этих командировок она делала записи в дневнике в своем характерном раздраженно-презрительном стиле. В марте 1940 года она оказалась в Польше. В это время в дневнике появляется запись: «Была в Познани, Лодзи и Варшаве. Это какое-то прибежище евреев и поляков, которые по внешнему виду совсем не напоминают людей. Навести здесь порядок будет большой проблемой». Несколько дней спустя она записала: «Эти поляки совершенно не дохнут от заразных болезней. Наверное, у них есть иммунитет. Для меня это непостижимо». В апреле 1941, года во время посещения Эльзаса, она делала собственные «расоведческие» наблюдения: «Население здесь очень плохое. Много скошенных лбов».

Приблизительно в феврале 1941 года Маргарета узнала подробности личной жизни ее супруга. Она чувствовала себя униженной, что окончательно испортило ее и без того тяжелый характер. Когда одна ее приятельница развелась с мужем, так как у того была любовница, ожидавшая ребенка, Маргарета Гиммлер записала в своем дневнике: «Все достается только мужчинам. Они богаты и уважаемы. Их старые жены должны кормить их, помогать им и терпеть их. Ну что за времена!» Сам Генрих Гиммлер с заведомой регулярностью появлялся в Гмюнде, где его супруга жила вместе с дочерью Гудрун. Эти визиты отнюдь не радовали Маргарету, а только раздражали. Однако Генрих Гиммлер приезжал не к супруге, а к своей дочери. Гудрун, которую близкие звали Пуппи (Куколка), несколько раз в неделю беседовала с отцом по телефону. Кроме этого Гиммлер постоянно писал ей письма. Нередко он брал ее с собой в поездки. По этой причине сохранилось множество фотографий, где Генрих Гиммлер запечатлен вместе с дочерью. После войны Гудрун отказалась признать своего отца военным преступником, предпочитая видеть в нем всего лишь «заботливого человека».

Основательная политическая, этническая, расовая и хозяйственная перекройка Европы, которую задумал Гиммлер, была бы невозможна, если бы он не стал проявлять интерес к внешней политике. В предыдущих главах уже рассказывалось о международных полицейских конференциях и визите рейхсфюрера СС в фашистскую Италию. Осенью 1940 года Гиммлера вновь ожидала заграничная поездка. 23 октября 1940 года на испано-французской границе в городе Эндайе произошла встреча двух диктаторов: Гитлера и Франко. Предполагалось, что будут обсуждаться проблемы присоединения Испании к странам «оси», однако Франко отказался ввязаться во Вторую мировую войну.

Гиммлер прибыл в Испанию за несколько дней до начала переговоров. Он предварительно встретился с Франко. Этот была репетиция «большой встречи». Кроме этого Гиммлер обсудил с испанским диктатором вопросы, связанные с сотрудничеством полиций двух стран. Официальные же отчеты, опубликованные прессой, предпочитали сосредоточиться на «туристической программе» пребывания Гиммлера в Испании. Итак, 20 октября 1940 года Генрих Гиммлер через Сан-Себастьян прибыл поездом в Мадрид. «Подъездные пути к северному вокзалу были забиты толпами людей. Фалангисты, облаченные в униформу, стояли в оцеплении по обеим сторонам улицы, образуя коридор для прохода. Во всем Мадриде были вывешены флаги. Рейхсфюрер СС приветствовался населением», – сообщал некоторое время спустя официальный печатный орган НСДАП газета «Фёлькише беобахтер». В день прибытия Гиммлер сразу же встретился с Франко. На следующий день Гиммлер направился в Толедо, чтобы осмотреть крепость Альказар, которая превратилась в место паломничества испанских националистов. В начале гражданской войны здесь мятежные сторонники генерала Франко два месяца вели бои против превосходящих сил республиканцев. Затем Гиммлер посетил археологический музей в Мадриде, где его внимание привлекла детальная карта Великого переселения народов. В конце экскурсии Гиммлер обратился к директору музея с просьбой получить копии некоторых из экспонатов.

Вечером того же дня Гиммлер выступал перед местной группой НСДАП, которая состояла в основном из представителей немецкой диаспоры, проживавшей в Испании. Он решил поделиться своими впечатлениями от визита: «В Северной Испании даже сегодня можно увидеть следы на протяжении веков исчезавшей германской крови. Однако этот печальный процесс был остановлен в 1933 году». После этого Гиммлер заговорил о «поселенческой политике» и «германском Востоке». Это еще раз показывает, насколько важной была для него эта тема. «На Востоке мы намерены создать новые города и изменить облик самого ландшафта». Отметим, что в Испании имелось много пустынных территорий, а потому Гиммлер прибегнул к некой метафоре: «На немецком Востоке посредством создания густых лесов должна создаваться защита от губительных ветров. Только так можно сдержать азиатский степной ветер».

В последующие годы Гиммлер очень редко совершал официальные визиты за рубеж. Это было связано не только с тем, что постепенно уменьшалось количество государств, стремившихся поддерживать дружественные отношения с Третьим рейхом. В первую очередь это происходило потому, что министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп с большой подозрительностью стал относиться к внешнеполитической деятельности своего приятеля. При каждой удобной возможности Риббентроп пытался ограничить активность Гиммлера. Причиной подобного отношения стали события 1941 года, произошедшие в Румынии. Дело в том, что в январе 1941 года агенты СД активно поддержали попытку государственного переворота в этой стране. В то время «гвардисты второго состава» (так иногда именовали членов организации «Железная гвардия», которые оказались в ее составе после гибели Корнелиу Кодряну) попытались свергнуть генерала Антонеску, который, по сути, являлся румынским диктатором. Проблема заключалась в том, что Антонеску был союзником Германии. Однако именно немецкие агенты помогли лидеру путчистов Хориа Сима покинуть страну, после чего предоставили убежище в Третьем рейхе. Эта дилетантская акция привела к тому, что Гиммлер утратил доверие немецких дипломатов. Кроме этого действия СД в Румынии вызвали критику Гитлера.

Гиммлер в свою очередь всеми правдами и неправдами пытался снять с себя подозрения относительно причастности к путчу румынских гвардистов. В итоге ему в письменной форме пришлось призывать своих подчиненных к сотрудничеству с режимом Антонеску. Однако при этом Гиммлер не отрицал того факта, что на территории Румынии действовала сеть его тайных агентов. Как бы то ни было, но с начала 1941 года Гиммлер стал проявлять показное равнодушие ко всему, что касалось внутренней румынской политики. Когда же в 1944 году он лично встретился с Антонеску, то заверил его в том, что отстранил от работы «всех своих людей, которые оказались причастными к злополучному легионерскому путчу». Однако Антонеску не поверил этим словам. Он дал недвусмысленно понять Гиммлеру, что знал о его тайной деятельности в Румынии. В ответ на эти «аккуратные» обвинения Гиммлер не менее «наивно» произнес, что в «его распоряжении было всего лишь два или три помощника из аппарата атташе».

Принимая во внимание события в Румынии, в апреле 1941 года Риббентроп расторгнул соглашение, которое было заключено с Гиммлером в самые первые дни Второй мировой войны. С этого момента от всех дипломатов и сотрудников посольств требовалось письменное подтверждение того, что они не являлись сотрудниками СД или абвера. После этого была автоматически ликвидирована сеть агентов СД в столицах некоторых европейских государств. Так, например, произошло в Братиславе. Реакция Риббентропа привела к тому, что ему пришлось прекратить дружеские отношения с Гиммлером, что в свою очередь привело к охлаждению отношений между руководством СС и министерством иностранных дел. Теперь все проблемы приходилось улаживать только посредством официальных соглашений.

В августе 1941 года Гиммлеру и Риббентропу все-таки удалось договориться относительно того, что находящиеся за пределами Третьего рейха агенты СС и СД будут воздерживаться от вмешательства во внешнеполитические дела. Кроме этого Риббентроп получил право утверждать все заграничные поездки Гиммлера. При этом он мог ссылаться на циркуляр начальника имперской канцелярии Ламмерса, в котором был прописан порядок выезда за рубеж всех видных деятелей Третьего рейха. Когда в октябре 1942 года Гиммлер пожелал вылететь в Белград, чтобы осмотреть формирующуюся дивизию СС «Принц Ойген», Риббентроп распорядился оформить эту поездку в обычном служебном порядке. Однако Гиммлер отбыл в Белград без всякого разрешения, а в министерстве иностранных дел решили никак не реагировать на эту «выходку».

Окончательно планы Гиммлера по созданию Великогерманского рейха сформировались только после того, как Третий рейх напал на СССР. С этого момента началась «война на уничтожение». Поскольку данная тема является слишком обширной, чтобы ее можно было рассматривать в книге, посвященной биографии одного человека, то имеет смысл ее обозначить несколькими штрихами.

В конце апреля – начале мая 1942 года рейхсфюрер СС предпринял меры для того, чтобы почти вся территория Европы оказалась вовлечена в программу по уничтожению евреев. Когда произошло покушение на Гейдриха, Гиммлер решил сделать этот «геноцидный проект» еще более радикальным. Он поставил массовые убийства на поток, намереваясь достигнуть «окончательного решения еврейского вопроса» уже к концу обозначенного года. Значительное расширение программы массовых убийств привело к тому, что созданный Гиммлером аппарат террора распространил свою деятельность на все оккупированные территории, а служащие СС во многих случаях стали выполнять роль «консультантов» в государствах-сателлитах. Кроме этого в июле 1942 года Гитлер поручил рейхсфюреру СС возглавить «борьбу с бандитами» на оккупированных восточных территориях. Осуществляя это поручение, Гиммлер распорядился уничтожить только в южных районах СССР более 363 тысяч евреев. Операции против партизан обернулись этническим террором, что еще раз указывает, насколько «специфически» Гиммлер трактовал «борьбу с бандитами».

В июне 1942 года Гиммлер поручил начальнику отдела планирования Майеру значительно расширить планы «поселенческого освоения жизненного пространства». Теперь немецкие поселения должны были создаваться на территории Польши, оккупированных территориях СССР, Эльзаса, Лотарингии, Верхней Краины, Нижней Штирии, а также на территории протекторатов Богемия и Моравия. Если изначально поселенческая программа была рассчитана на 20 лет, то Гиммлер приказал сократить сроки ее выполнения до 5—10 лет. В июне 1942 года Гиммлеру уже сообщали о «германизации» протекторатов Богемия и Моравия, в июле 1942 года – о заселении окрестностей Люблина, а в августе – о начале «поселенческой программы» на территории Украины. Одновременно с этим проводилась «народно-политическая зачистка» территории Эльзаса и Лотарингии.

Надо отметить, что к лету 1942 года Гиммлер смог существенно расширить базу для формирования частей Ваффен-СС. В июле 1942 года он заявил, что этнические немцы, проживавшие в Юго-Восточной Европе, также должны были нести воинскую повинность, что было «железным законом для всей народности». После этого фольксдойче стали активно призываться в армию.

В августе 1942 года Гитлер уполномочил Гиммлера вести переговоры со всеми «германскими национальными группами» Дании, Норвегии, Бельгии и Голландии, что позволило рейхсфюреру укрепить свои позиции, начав систематическую вербовку «германских добровольцев» в части Ваффен-СС. Попытки создания собственных эсэсовских дивизий дополнялись стремлением к созданию собственного эсэсовского комплекса предприятий, занимавшихся производством вооружений. В данном случае Гиммлер решил сделать дивизии Ваффен-СС окончательно независимыми от вермахта (в конкретной ситуации от системы снабжения). Однако к сентябрю 1942 года стало ясно, что этим планам не суждено сбыться. Также потерпели неудачу планы относительно собственного эсэсовского строительства, в котором должны были принимать участие заключенные концентрационных лагерей. После этого было решено, что заключенные будут сдаваться в «наем» предприятиям немецкой индустрии. Это стало поводом для того, чтобы значительно увеличить количество заключенных лагерей. Гиммлер распорядился, чтобы ко второму полугодию количество узников было увеличено вдвое, что автоматически означало ужесточение репрессий в самом рейхе и усиление террора на оккупированных территориях. Кроме этого 18 сентября 1942 года Гиммлеру удалось договориться с министерством юстиции о переводе «асоциальных элементов» из тюрем в концентрационные лагеря. Принимая во внимание, что лагерях оказалась часть людей, чья вина заключалась в «расово неполноценном происхождении», эту практику можно было рассматривать как разновидность террора, то есть «уничтожения трудом». В данном случае извлечение конкретной прибыли было связано со стратегией «расового искоренения». Кроме этого Гиммлер смог перенять у министерства юстиции право на наказание русских, поляков, белорусов и украинцев. Это стало дополнительной возможностью наполнить концентрационные лагеря. До этого момента фактически не имелось никаких оснований направлять в лагеря пригнанное на принудительные работы гражданское население оккупированных территорий. Теперь же одного подозрения в помощи партизанам было достаточно, чтобы направить человека в концентрационный лагерь.