Текст книги "Наперегонки со смертью"

– Ладно, понял. Мы постараемся что-нибудь придумать. – Банда явно "заскучал", и эта его реакция еще более разозлила дежурного телохранителя.

– А во-вторых, Банда, я доложу шефу о том, что тебя пора снимать с охраны.

– Это еще почему?

– Ты ведь не несешь службу. Вот завтра меня не будет – ты же целый вечер просмотришь на охраняемый "объект" элементарно влюбленными глазами.

Девушка будет беззащитной.

– Да ну перестань...

– Не перестану, Банда. Это все не шуточки: нас наняли обоих на ее охрану, и именно за ее безопасность нам платят деньги. В таком состоянии, в каком находишься сейчас ты, ты не сможешь выполнять свою работу. А я не хочу отвечать за твое разгильдяйство.

– Толя, подожди...

– Не собираюсь, – Толик разошелся не на шутку, и глаза его смотрели на Банду слишком серьезно и строго. – Я завтра же, благо, буду свободен, доложу обо всем Валентину Кирилловичу.

– Толя...

– Тридцать два года "Толя".

– Но послушай... Это как стихийное бедствие. Все так неожиданно. Ты пойми... – Банда лихорадочно подыскивал слова, чтобы объясниться с напарником. – У меня уже был разговор с шефом. Я ему во всем признался, он мне поверил...

– Я обязан...

– Толя, я больше не появлюсь во время твоего дежурства!

Напарник задумался, и Банда постарался Как можно быстрее закрепить достигнутый успех:

– Правда, не буду. А за мое дежурство не беспокойся – мухе не позволю Алину обидеть!

Банда произнес эту фразу с такой искренностью и убежденностью, что его напарник не нашел в себе сил не поверить парню. И лишь для того, чтобы не сдаваться сразу, с самому себе противной менторской назидательностью выговорил:

– Но я тебя, Саша, предупреждаю в первый и последний раз: еще хоть однажды помешаешь мне работать – иду к шефу.

– Договорились!

Они вернулись к Алине довольные, и каждый из них считал, что сумел добиться своего. На все вопросы девушки ребята так и не ответили, отшучиваясь тем, что, мол, обсуждали, в голову стрелять нападающим на нее или в ноги.

Правда, на следующий день Банде пришлось объяснить девушке, по какой причине видеться теперь они смогут лишь через сутки.

* * *

Второй все поняла мать Алины.

Впрочем, не заметить перемены мог разве что слепой: дочь совершенно не таила свое особое расположение именно к Банде. Теперь, если она бывала дома по вечерам, Банда не сидел до одиннадцати на кухне, а уходил в комнату девушки и задерживался там гораздо дольше, чем это было оговорено в контракте. Анатолий между тем так и не смел ступить в квартире Большаковых дальше прихожей и кухни.

Ко всему прочему, возвращаясь домой после дня, проведенного под охраной Банды, Алина всегда с гордостью несла огромный букет роз, так что теперь прекрасные свежие цветы в комнате дочери были лучшим свидетельством перемен в ее жизни.

Банда нравился Настасье Тимофеевне. Он был высок, красив, спокоен, умен. В нем чувствовалась недюжинная сила. Держался он с достоинством и благородством, и Настасье Тимофеевне парень очень напоминал ее Большакова в то время, когда он не был еще Владимиром Александровичем, а лишь аспирантом Володей.

Мать с улыбкой исподтишка наблюдала за дочерью, терпеливо дожидаясь, когда девичья душа не выдержит, раскроется широко и доверчиво и Алина выплеснет на нее, самого близкого человека, поток счастливых признаний в своей первой и сильной любви.

Так в конце концов и произошло.

Однажды, когда Банда уже уехал домой, Алина на цыпочках прокралась мимо кабинета отца в спальню матери и, тихонечко приоткрыв дверь, осторожно позвала:

– Мама, спишь?

– Нет, – быстро включила прикроватную лампу Настасья Тимофеевна. – Заходи.

Алина прошмыгнула в спальню и в халате юркнула к матери под одеяло, доверчиво прижавшись Лицом к ее плечу.

– Мамка, я, кажется, влюбилась!

– Да ну? – притворно удивилась Настасья Тимофеевна, пряча улыбку от дочери.

– Да. И притом так сильно, мама! Я не могу спать, когда его нет рядом. Я все время думаю о нем, вспоминаю наши встречи, его глаза, его слова, его руки...

– Подожди, тараторка! В кого же ты так влюбилась? Я его, может быть, знаю?

– Да. Один из моих телохранителей – Саша... Помнишь, конечно?

– Конечно. Через день имею счастье его лицезреть.

– Александр, – мечтательно произнесла дочь. – Правда, красивое имя?

– Бесспорно.

– Мама, а тебе он нравится?

– Алинушка, у меня же есть свой предмет для обожания, – со смехом кивнула мать в сторону отцовского кабинета, откуда чуть слышно доносился через стену звук телевизора. – Александра своего ты уж сама рассматривай да сравнивай со своими идеалами.

– Ну все же, ма?

– Конечно, нравится! По-моему, неплохой парень, – мать помолчала несколько мгновений, прислушиваясь к счастливым вздохам дочери, и осторожно спросила:

– А кто он, Алина? Кто его родители? Как он попал в эту службу охраны? Ты мне, если, конечно, это не страшная тайна, можешь рассказать?

Алина даже привстала, опираясь на локоть, озадаченно посмотрев на мать.

– Мам, а я толком и не знаю. Честное слово! Мы все время про меня разговариваем, про мои дела, про учебу... Про кино, про музыку. Ой, ну почему я его не спросила?

"Молодец парень, – с улыбкой отметила про себя Настасья Тимофеевна, – знает, хитрец, как завоевать сердце женщины! Стоит лишь поговорить с такой балаболкой про ее проблемы, про ее красоту и исключительность – и вот нате вам! Влюбилась! А в кого – и сама толком не знает. Учить ее еще уму-разуму да учить".

– Мама, я у него послезавтра все и спрошу. Теперь мы с ним только про него говорить будем. Я тебе тогда все расскажу, хорошо?

– Ну, я надеюсь...

– Конечно, мама!.. Ой, какая я счастливая!

– А как диплом твой, счастливая?

– Да все нормально, мам, не беспокойся. Материал практически весь собран. Теперь только сесть да написать...

– И Александр этот будет все время сидеть рядом. Много же ты, дочка, напишешь в таком случае!

– Мама, конечно, напишу. Я ведь все понимаю, не маленькая же я у тебя в конце концов!

* * *

Если бы Банда был моложе и глупее, если бы за его спиной не было всех этих ужасов Афгана и Таджикистана, если бы он не научился крепко держать себя в руках, судьба Алининого диплома вызывала бы большую тревогу. Ведь Банда и Алина не могли прожить друг без друга и дня. Девушке так нравились дни дежурства Александра, когда он с утра до самого позднего вечера был рядом с ней, что она просила-умоляла его нарушить данное Анатолию обещание и приходить к ней каждый день, не обращая внимания на очередность их дежурства. Но, слава Богу, Банда справлялся с собой, и хоть через сутки, но выпускница университета все же имела возможность поработать над главным трудом своей учебы.

Правда, даже тогда, когда за ее спиной сидел Анатолий, зорко приглядываясь к посетителям библиотеки на предмет потенциальной опасности для "объекта", а перед ней лежал чистый лист бумаги, требовавший очередной страницы диплома, мысли девушки то и дело улетали из дебрей юриспруденции и кружили в райских садах ее самых сладких мечтаний – мечтаний об Александре.

Но уж когда приходил следующий день, Алина вскакивала ни свет ни заря и, причесываясь и подкрашиваясь, не могла дождаться той блаженной минуты, когда ровно в семь ноль-ноль у двери раздастся звонок, возвещающий о приходе ее любимого.

Она бросалась в прихожую, опережая мать, а провожая Александра на кухню и готовя ему кофе, успевала украдкой сорвать у него нежный утренний поцелуй, в котором, казалось, концентрировалась вся страсть ее вчерашнего ожидания.

Мать только посмеивалась, глядя на дочку, а отец не замечал ничего, погруженный в свои бесконечные проблемы на работе.

А влюбленные убегали из дому на целый день и возвращались лишь ночью, иногда часа в два-три, когда закрывался их любимый ресторан "Арлекино", забывая о том, что дежурство Бондаровича продолжалось лишь до двенадцати часов ночи.

Алина всегда захватывала с собой из дома папку с недописанным дипломом, делая вид, что направляется в библиотеку, но, оказавшись в "мицубиси-паджеро" Банды, со смехом забрасывала ее на заднее сиденье и бросалась на шею парню, целуя его теперь уже открыто, не таясь, и впитывая в себя бесконечный океан нежности и любви, который носил в себе, боясь расплескать хоть каплю, Александр.

Они мчались в парк, в лес, на ВДНХ, нынешний ВВЦ, обедали в "Макдональдсе", потом неслись в Битцевский комплекс и катались на лошадях или бродили на Патриарших прудах, а к вечеру, немного утомленные, устраивались в "Арлекино" или каком-нибудь другом заведении, стараясь периодически варьировать места пребывания, чтобы попробовать и итальянскую, и чешскую, и китайскую, и мексиканскую кухню.

Деньги, захваченные Бандой из Таджикистана, постепенно таяли, но это ничуть не огорчало парня.

Кто когда-нибудь любил – сильно, безумно, по-настоящему, – тот знает, что нет большего счастья на земле, чем приносить любимой женщине радость.

И если для того, чтобы в любимых глазах появился счастливый блеск, потребуется разориться, мужчину это не остановит. Так появлялись великие воры и великие растратчики, так проматывались бешеные состояния и огромные наследства. Из-за этого блеска на земле вообще совершалось немало глупостей.

И что уж говорить про Сашку, который никогда не придавал бумажкам с водяными знаками какого-то особого значения и который впервые познал что такое любовь!

Для них обоих это были совершенно безумные дни. Иногда, когда они бродили по лесу, пытаясь разыскать первые цветы, хватало всего одного взгляда, одного прикосновения, как они уже бросались друг к другу, задыхаясь в объятиях, и Сашка осторожно брал Алину на руки и нежно прижимал к себе.

– Алина!

– Саша!

– Я люблю тебя!

– Любимый!

– Я хочу тебя!

– Я жить без тебя не могу!

– Я схожу с ума от тебя, твоего тела, твоего запаха!

– Возьми, меня! Я твоя...

Банда уносил девушку к джипу, раскладывал заднее сиденье, превращая его в огромный диван, и тщательно запирал изнутри все двери, а Алина тем временем сбрасывала с себя одежду, и они заключали друг друга в нежные и страстные объятия, чувствуя себя за сильно тонированными стеклами "мицубиси" в совершенной безопасности. Им казалось в такие минуты, что они одни на этой земле и этот лес, этот воздух, это солнце – весь этот чудесный мир принадлежит только им и только друг другу принадлежат они сами...

* * *

Иногда жизнь преподносила им подарки, за которые они даже не знали, кого благодарить больше – судьбу или Алининых родителей.

Однажды утром Алина, как обычно, выбежала из подъезда, грациозно запрыгнула на переднее сиденье джипа и быстро чмокнула Банду в щеку. И по этому моментальному поцелую, по особому блеску в ее глазах парень сразу понял, что любимой не терпится ему о чем-то поведать. О чем-то таком, от чего она вся сияла и мило улыбалась, обнажая свои красивые, сверкающие белизной альпийского снега зубки.

– Алинушка, что с тобой сегодня?

– Ой, Саша! Какие мы счастливые!

– Это я знаю. А что случилось еще?

– Поехали. Поехали быстрее, я тебе по дороге все расскажу.

– Куда едем?

– В универ. У меня сегодня консультация.

– Ну, и что случилось, Алинушка? – снова спросил, выруливая со двора, Александр.

– Саша, сегодня какой день недели?

– Среда.

– А завтра?

– Алина, – Банда удивленно взглянул на девушку, – ты что, проверяешь, знаю ли я последовательность дней недели?

– Завтра четверг, – отмахнулась она от его вопроса, немного даже злясь на любимого за его непонятливость, – а послезавтра пятница, твой день дежурства!

– Конечно, и что же?

– Нам очень повезло!

– Алина, – рассмеялся Банда, замученный таинственными намеками девушки, – я знаю, что мне повезло с той самой минуты, когда я впервые увидел свой "объект" охраны. Я знаю, что мне сказочно повезло в тот день, когда ты сказала, что любишь меня. Я знаю, что впереди меня ждет еще очень много счастья, потому что я никуда тебя от себя не отпущу. Но почему нам особенно повезет в пятницу? Ведь, если на то пошло, нам так же везет и сегодня, и впереди еще целый день, который я проведу рядом с тобой...

– Ты ничего не понимаешь!

Банда притормозил на светофоре и, оторвав глаза от дороги, строго взглянул на девушку:

– Алина, перестань изъясняться загадками! Что случилось?

– Сашенька, – девушка бросилась к нему на шею, счастливо зарывшись лицом в рубашку, – давай вместе помолимся, чтобы все получилось!

– Давай, – Банда осторожно освободил правую руку, включая передачу и трогаясь на зеленый свет светофора, но, не удержавшись, погладил девушку по спине. – Только о чем, ты мне скажешь наконец?

– Слушай, – она отстранилась и села прямо, всматриваясь в его лицо и стараясь не пропустить его реакцию. – Так вот. В последнее время папа много работал, у них была доводка нового двигателя для ракет средней дальности, и вчера на стационарных испытаниях были получены отличные результаты.

– Это, конечно, приятно, но при чем здесь мы с тобой?

– А при том, что на радостях отец объявил в своем бюро пятницу выходным днем, предоставив всем отгул, и решил немного отдохнуть и сам. И поэтому завтра вечером они с мамой уезжают на дачу. На целых три дня. Представляешь?!

– А ты? – немного встревоженно посмотрел на девушку Банда.

– А я буду с тобой, – нежно прижалась Алина к его плечу. – Мама, правда, хотела и меня забрать – от греха подальше, как она выразилась, но папа отстоял мою свободу. Он ведь уверен, что я буду писать диплом в эти выходные...

– Кстати, о птичках. А как он продвигается? Ты за вчерашний день что-нибудь успела?

– Милый, ну, конечно! Сейчас вот везу к Гайворонскому черновик. Он за выходные просмотрит, подскажет, что еще добавить... Так что все три дня мы будем свободными!

– Алинушка, здорово! – от избытка чувств Ванда притопил педаль газа больше положенного, и, взревев, "мицубиси" рванула вперед, ловко обходя возникавшие перед ним машины.

– Мы никуда с тобой не пойдем. Я все решила.

Давай проведем пятницу у меня дома. Я тебя, несчастного, хоть раз накормлю настоящим ужином, домашним и вкусным. Я умею готовить, честное слово! – вскричала Алина так искренне, будто Банда хоть на секунду усомнился в ее способностях. – Ты оценишь.

– Конечно, любимая. Я примчусь к тебе с самого утра, и мы целый день будем вместе. Да?

– Да. Как здорово! Правда?

– Не то слово!

* * *

На следующее утро Банда подъехал к подъезду Алины в половине седьмого, боясь пропустить появление Анатолия, и облегченно вздохнул лишь тогда, когда машина их фирмы мягко выкатилась из-за угла дома.

– Толя, не злись. Я к тебе на несколько слов! – Банда протестующе поднял руки, направляясь к другу-коллеге и заметив, как недовольно тот поморщился, узнав Бондаровича.

– Банда, ну мы же с тобой договаривались!

Опять за свое? Мне что, рассказать все...

– Ну тише, Толя! Дай хоть слово сказать!

– Ну?

– Сегодня родители Алины должны уехать на дачу.

– И что?

– Они пробудут там до воскресенья, до вечера, а то и до понедельника...

– Что ты от меня хочешь? Уже семь, и мне пора к "объекту"...

– Толя! – Банда так отчаянно выдохнул его имя, что несгибаемый телохранитель остановился все-таки, решив выслушать Сашку. – Толя, послушай, Алина все три дня будет дома. Мы... То есть она шагу не ступит из квартиры.

– И что?

– Я буду все три дня с ней.

– Не понял...

– Ты не приезжай в субботу. Возьми машину, будто едешь на дежурство, а сам захвати жену, детей – да на природу. А?

– Банда...

– Ты подумай. Поверь, никуда не пойдем. Ничего не случится. Я тебе обещаю.

– Ну, Банда... Толя, пожалуйста!

– Эх! Но...

– Но если что, я сразу тебе сообщу. А для всех остальных – мы просто поменялись дежурствами. Так ты согласен?

Толик укоризненно покачал головой:

– Не доведет тебя все это до добра!

– Тьфу-тьфу! Так по рукам?

– Пошел ты к черту!

– Запомнил? В субботу не приезжай.

– Ладно. А пока вали отсюда и не мешай мне работать.

– Толя, я тебя сейчас расцелую!

– А я тебе зубы посчитаю. Кыш!

– Толик, с меня коньяк! – крикнул Банда вслед исчезавшему в подъезде коллеге и счастливый прыгнул за руль своего джипа. – Господи, хоть бы скорее пролетел этот день!

* * *

В пятницу Банда был у подъезда Алины уже в шесть утра. Он вышел из машины и, усевшись на капоте, долго с тоской смотрел в окна квартиры Большаковых, пытаясь угадать, что делает сейчас Алина. Ему не терпелось увидеть девушку, но он не мог позволить себе нарушить ее тихий и чуткий девичий сон своим появлением ни свет ни заря.

Но Алина уже не спала.

Она еле пережила эту ночь, ворочаясь с боку на бок в горячих простынях и с нетерпением сверля глазами светящееся табло часов на прикроватной тумбочке. Ей казалось, что старая добрая "Электроника" вдруг дала сбой, слишком затягивая смену цифр, и время от времени девушка вскакивала и подбегала к своему "Панасонику", сверяя будильник с таймером музыкального комплекса, и, разочарованная, снова укладывалась, убеждаясь, что во всем виновато само время, слишком уж медленно ползущее к рассвету.

Она так и не заснула, а когда комната наполнилась зыбким предрассветным светом, включила музыку, надев наушники, и долго слушала Милен Фармер, периодически сменяя два ее диска. Ей нравилась эта француженка, особенно ее видеоклипы, похожие на маленькие фильмы с законченным сюжетом, они полнились страстью и любовью, как будто выплескивая, раскрывая нараспашку душу любящей и страдающей женщины. Особенно ей нравился клип, в котором героиня – сама Милен – отбивает свою любовь у грозной соперницы, не гнушаясь выдергивать у той клочья волос из головы, но затем погибает вместе со своим возлюбленным, расстрелянная бандитами, подкупленными отвергнутой соперницей.

Это было так романтично, так откровенно и так здорово, что сердце девушки подпрыгивало и трепетало в минуты просмотра клипа. И сейчас, лежа с закрытыми глазами и слушая музыку, девушка живо представляла себе этот клип и наслаждалась. Вот только вместо Милен Фармер в ее мечтах на лошади скакала она сама, а рядом на гнедом жеребце несся ее Александр...

Когда солнце, выскользнув из-за крыши дома напротив, точным попаданием пробило щелочку в плотно зашторенных окнах, сверкающим мечом пронзило всю комнату и, попав в зеркало, раздробилось на множество веселых зайчиков, Алина в очередной раз взглянула на часы и, увидев четкие зеленые цифры 6.15, не выдержала, вскочила и, пробежав на кухню, окна которой выходили во двор, выглянула из-за занавески вниз.

Сердце ее затрепетало и оборвалось: у подъезда, застыв в позе терпеливого ожидания, на капоте своего джипа сидел Банда, вглядываясь в ее окна. Не отдавая себе отчета в собственных чувствах, Алина почему-то отпрыгнула от окна и опрометью кинулась в спальню, с разбегу запрыгнув к себе в постель и закрыв глаза, будто притворяясь спящей. Но уже через секунду опомнилась, улыбнулась своему смятению и вылетела из постели, набросив на плечи поверх тонкой ночной сорочки шелковый длинный халат. Она поспешила на кухню снова, чтобы открыть окно и позвать парня, но резкий звонок у входной двери застал ее как раз на полпути, в прихожей, и Алина сразу, без раздумий, даже не заглядывая в глазок, открыла дверь.

На пороге с букетом невообразимо пышных нежно-розовых роз стоял Александр, и его глаза смеялись счастливым смехом и рассыпали тысячи искорок, дробившихся и переливавшихся в капельках утренней росы, застрявших в бутонах цветов.

– Сашенька! – букет полетел на пол, и Алина почувствовала, как сильные руки нежно обняли ее, отрывая от пола и кружа в вихре любви и страсти.

Она закрыла глаза и уже не понимала и не думала ни о чем, чувствуя только его поцелуи на своем теле, его нежные руки, его обжигающие прикосновения...

Спустя час они сидели на кухне и пили приготовленный Алиной кофе, посматривая друг на друга сквозь букет принесенных Бандой роз. Девушка их спасла, аккуратно подрезав кончики и поставив в самую красивую вазу, которую только отыскала в квартире.

Глаза их лучились счастьем и умиротворением, и чувства, казалось, циркулировали по замкнутому кругу, переливаясь из голубых глаз парня в карие очи девушки, а затем обратно...

– Алинушка, а где моя рубашка?

– Побудь так. Мне очень нравится твоя грудь.

Она такая сильная, мужественная, – с этими словами девушка подошла к Александру и нежно поцеловала его в ложбинку между двумя развитыми мускулами грудной клетки. – Мне все время хочется прижиматься к тебе – Мне тоже, любимая... Подожди, – вдруг отстранился Банда, ласково перехватывая голову Алины и целуя ее в губы. – Подожди, а то я опять забуду, зачем мне нужна была рубашка.

– А зачем?

– Я сейчас сбегаю вниз, к машине. Я там кое-что забыл. А заодно покурю внизу.

– Курить ты можешь и здесь, я разрешаю. И что ты там, интересно, забыл? Пистолет свой, что ли?

– Нет, – Банда даже покраснел ненароком, вспомнив, как зашвырнул оружие под кровать Алины не в силах сдержать страсть. – Пистолет здесь, у тебя в комнате. Ты его не трогай, ладно? Я тебя потом научу стрелять...

– Правда?

– А я тебя когда-нибудь обманывал?

– Сашка, как я тебя люблю! – девушка снова бросилась на шею парню, и тому снова пришлось нежно и аккуратно возвращать ее к реальности.

– Алинушка, так где же все-таки моя рубашка?

В спальне я ее не нашел почему-то...

– И не найдешь.

– В смысле?

– Я ее замочила.

– Как?

– Ну, постираю ее.

– Э-э-э, – растерянно и смущенно протянул Банда. – А разве... А разве она грязная была? Я ведь ее... только сегодня... – Банда терялся, не находя слов для оправданий и недоумевая, когда же успел вымазаться воротничок его самой лучшей рубашки. – Только сегодня надел, а она была постиранной.

– Да она и есть чистая, Саша! – рассмеялась Алина. – Просто... Ну, ты пойми меня... Мне хочется что-нибудь постирать твое... Что-нибудь сделать тебе приятное.

Банда ошалевшими от радости глазами смотрел на девушку и совершенно не понимал, за что, за какие такие заслуги могло на него свалиться это сказочное, это безмерное счастье. Теперь он уже сам сгреб Алину в охапку, нежно охватывая ладонями девичье тело и пытаясь усадить ее к себе на колени, но роли, видимо, поменялись, и на этот раз уже она воспротивилась, спрыгнув с колен и вырвавшись из его рук.

– Перестань. Ты что-то забыл в машине.

– А как же мне теперь до нее добраться? Не с голым же торсом по подъезду расхаживать. Хорош телохранитель!

– Я сейчас дам тебе майку отца. Пойдет?

– Неудобно...

– Ой, слышать не могу! Жди здесь, – и с этими словами девушка скрылась в кабинете отца, бросившись к шкафу, в котором лежали вещи Владимира Александровича.

Майка пришлась Банде как раз впору, и он, не мешкая, спустился вниз, а когда вернулся, у девушки от удивления округлились глаза – Банда держал в руках никак не менее шести огромных пластиковых пакетов, плотно-плотно чем-то набитых.

– Что это? – только и смогла выдохнуть Алина, пропуская тяжело дышащего парня в квартиру. – Ты что, уже решил ко мне перебраться и захватить все свои вещи?

Банда, не имея сил ответить на немного неудачную шутку девушки, устремился на кухню и, лишь поставив пакеты на пол и распрямив спину, улыбнулся ей, спокойно отвечая:

– Алинушка, я подумал... Мы ведь три дня жить будем. Так я тут мимо универсама проезжал...

– В шесть утра?

– А он круглосуточный был... – Банда говорил неуверенно, и девушка тут же уловила это.

– Правда? И где это, не подскажешь случайно?

– Ну, там...

– Александр, не ври!

– Не вру. Все купил еще вчера. Специально к этому дню готовился. Вот смотри...

И Банда начал разгружать пакеты.

Чего здесь только не было! Несколько килограммов апельсинов и персиков, десяток плодов манго и пять ананасов, две огромные ветки бананов. Упаковка замороженной земляники и мешочек свежей черешни венчали то, что условно можно было назвать фруктовой частью программы питания выходных дней, разработанной Бандой.

Далее следовала огромная индейка и большой кусок свиного филе, палка салями и немецкая ветчина. Бесконечное множество разнообразных майонезов и соусов, кетчупов и приправ. Несколько упаковок голландского печенья и австрийские пирожные, набор швейцарских шоколадных конфет знаменитой фирмы "Саротти" и банка кофе "Нескафе-классик".

– Это быстрее в морозильник! – протянул Банда Алине огромный торт из мороженого. – Это, это и это, пожалуй, туда же.

Он выставлял на стол содержимое пакетов, и Алине ничего не оставалось делать, как только удивляться – шампанское "Фрейшенет" и водка "Абсолют", пиво "Хольстен" и вино "Молоко любимой женщины", ликер "Каперинха" и коньяк "Метакса".

– Саша, по-моему, ты сошел с ума!

– Ни капельки. Просто сегодня я хочу пригласить тебя на ужин.

– Но ведь мы договаривались, что весь день проведем дома, вдвоем, и никуда не пойдем...

– Правильно. Никуда не пойдем. Я приглашаю тебя на ужин в собственный ресторан, скажем, "У Александра". Место его дислокации на сегодняшний вечер – ваша кухня.

– Ты что! – всплеснула руками от восторга Алина, но тут же лицо ее снова приняло озабоченное выражение. – Подожди! И ты рассчитываешь, что мы все это съедим и выпьем за один вечер?

– Ну почему за один? – Банда подошел к Алине вплотную и нежно заключил ее в кольцо своих рук. – Я никуда от тебя не уйду. Ни сегодня, ни завтра. Я буду с тобой эти три дня... пока не вернутся с дачи твои родители.

– Саша, милый! Я люблю тебя! – она поцеловала его, но, вспомнив что-то, снова озадаченно взглянула ему в глаза. – А как же Анатолий? Ведь завтра его смена...

– Я уговорил его уделить побольше внимания своей жене и детям, – широко улыбнулся Банда, – и дал ему отгул на субботу. Взял, понимаешь ли, нелегкий труд по твоей охране на себя!

– Сашка, ты чудо! – они опять слились в нежном поцелуе. – Но только, чур, я тебе тоже помогать буду!

– А как же!

– И сама несколько блюд приготовлю!

– Пожалуйста. В ресторане "У Александра" нам можно делать все, что только заблагорассудится.

– В таком случае одеваемся – и живо на рынок и по магазинам!

– А разве нам еще что-нибудь понадобится?

– Для твоих блюд, может, ничего и не надо, а для моих кое-что придется купить.

– Ладно, сдаюсь! Одевайтесь, моя королева. Карета ждет вас у подъезда!..

* * *

Алина сразу придумала, чем сможет поразить воображение Александра, и в магазине и на рынке докупила необходимые продукты, обойтись без которых ей было никак нельзя: головку сыра, хороший кусок грудинки, пару килограммов яблок, баночку печени трески и десяток яиц.

А потом целый день провели они на кухне, дружно готовясь к ужину, а заодно болтая обо всем на свете.

Девушка запомнила наказ матери и постаралась говорить на этот раз об Александре, вольно или невольно вынуждая его подробно и обстоятельно рассказывать ей о себе, о своей жизни, о своих друзьях Только теперь она узнала, что Банда, – он рассказал ей и о своей кличке, – детдомовец, что, кроме Смоленска и Афгана, вспоминать ему, собственно говоря, нечего и некого. Он рассказал ей об Олеге Вострякове, опустив, естественно, сцену его спасения в том проклятом бою. Рассказал о Сарнах, не преминув позвать Алину в июле в этот чудесный украинский городок. Рассказал о том, как попал на работу в "Валекс", и о том, как быстро сделал карьеру в этом агентстве безопасности.

Она пыталась как можно подробнее расспросить его об Афгане и о его подвигах в агентстве, но Банда все время переводил разговор на людей, на своих друзей, старательно опуская детали боев, кровавые эпизоды и соленые мужские слезы. По его рассказам выходило, что Афган был для него и его друзей чем-то вроде большого летнего лагеря, в котором они веселились, пели у костра и изредка ходили в походы. В его рассказах не было ни смертей, ни ран, ни оторванных ног, ни развороченных осколками голов.

Там не было места вытекшему и высохшему за целый день за собственным бронежилетом глазу друга и сгоревшему от рук пьяного прапорщика афганскому ребенку. Там никого не насиловали всем взводом и не ширялись, не пили водку и не продавали бензин духанщикам.

Алина понимала, что он недоговаривает, вернее, рассказывает выборочно, тщательно отфильтровывая эпизоды, достойные ее ушей, и всячески старалась выведать у него именно грязные, страшные стороны войны, неизменно натыкаясь на стену молчания. Поначалу она даже пыталась обидеться, но затем вдруг поняла, что недомолвки Банды не являлись причиной неискренности или скрытности. Просто память парня прятала всю грязь и кровь подальше, в те затаенные темные закрома, доступ к которым не всегда возможен. И, наоборот, светлые, радостные, теплые минуты, проведенные с самыми надежными, самыми верными людьми – с друзьями, – лежали рядом, на поверхности, услужливо всплывая в памяти, и именно они-то в конце концов и были главными для парня, определяли для него это страшное слово – Афган.

И тогда она своим женским сердцем пожалела его. Пожалела за одиночество, за отсутствие детства.

За то, что самым ярким воспоминанием в его жизни стала речка в Сарнах.

И еще больше начала уважать его. Теперь уже не только за физическую мощь, но и за силу духа, за великодушие, за преданность. За то в конце концов, что она у него, так же, как и он у нее, была первой настоящей любовью. За то, что они могли отдаваться друг другу искренне и без остатка, не отводя глаз в сторону и не сожалея ни о чем, а вместе радостно и счастливо постигая любовь.

И в один прекрасный момент Алина вдруг почувствовала, что не выдерживает больше, что боль подступает к самому сердцу и слезы душат ее.

И тогда она упала на грудь Сашке и горько-горько и одновременно счастливо-счастливо расплакалась, промочив на нем отцовскую майку своими слезами и горячо шепча:

– Любимый мой! Хороший мой! Единственный мой! Теперь будет все иначе! Я тебя никому не отдам. Я согрею тебя. Я сделаю все для тебя. Мы будем самыми счастливыми.

– Алинушка, ну будет тебе... Чего ты, милая? Я люблю тебя, я буду всегда рядом с тобой. Я за тебя самой жизни горло перегрызу, родная! Не плачь!

– Это я так... – выплакавшись наконец и все еще всхлипывая, выдохнула девушка, – нечаянно.

Лук в глаза попал – видишь, чищу его... Сейчас все пройдет.

– Любимая! – Сашка осторожно взял ее за подбородок и приподнял красивое личико, целуя ее прямо в заплаканные глаза и мокрый от слез нос. – Мы обязательно будем с тобой счастливы.

– Да!

Они застыли на несколько мгновений в объятиях друг друга, а затем Банда легонько оттолкнул от себя Алину и весело спросил:

– Ну что, ваше величество, где будем стол накрывать? Мой ресторан готов к открытию.

– Давай в моей комнате, ладно?

– Полностью с вами согласен, – он согнулся перед ней в галантном поклоне, и Алина не сумела сдержать улыбку. – Распорядитесь, пожалуйста, насчет свечей, скатерти, приборов и бокалов, моя королева. А затем проследуйте в спальню вашей матушки и не показывайтесь оттуда до тех пор, пока ваш покорный слуга не позовет вас к трапезе.