Текст книги "Наперегонки со смертью"

Часть пятая
Похищение

I

Стук в дверь разбудил Банду в пять утра.

– Какого черта? Что надо? – после вчерашнего объяснения с отцом Алины он не спал до трех ночи и теперь готов был придушить нахала, который своим бесцеремонным стуком ни свет ни заря прервал его сладкий предутренний сон. Тем более, что снилась Банде Алина.

– Бондарович, подъем! Вас в дежурку, к телефону. Вызывает сам Валентин Кириллович, – голос дежурного по лагерю почтительно подчеркнул имя шефа "Валекса", и Банде ничего не оставалось делать, как натянуть брюки и поспешить к телефону.

– Алло, Бондарович слушает!

– Привет, Банда, – тон шефа не сулил ничего приятного, и парень понял, что влип вчера действительно основательно.

– Доброе утро, Валентин Кириллович!

– Доброе, говоришь? В пять утра тебя вытряхивают из постели, а ты называешь такое утро добрым?

– Шеф, так ведь это не я вам звоню, а вы меня подняли, разве не так?

– А меня знаешь кто разбудил?

– Догадываюсь...

– Короче, так. Ты сегодня должен был заступать на дежурство, но я снимаю тебя с охраны данного "объекта". Пойдет снова Анатолий, он тебе свое спасибо еще отдельно выскажет. А ты приходи к девяти в мой кабинет, получишь новое задание.

– Понял, Валентин Кириллович.

Шеф помолчал немного, потом шумно вздохнул и совсем иным, жалостливым таким, голосом спросил:

– Слышь, Банда, а что ты там вчера отчебучил?

– Да посвататься решил. К "объекту" охраны. А отец ее, Владимир Александрович, меня, видимо, не оценил. Не такой зять ему снился.

– Говорил я тебе – осторожнее!

– А я ни о чем не жалею, Валентин Кириллович. И фирму нашу я не подводил, бдительности никогда не снижал, охрану обеспечивал – будь здоров...

– Да я не о том говорю... Ладно, Банда, пока. В девять будь у меня.

– Я понял. До свидания.

Возвращаясь в свою комнату, Банда еще собирался поспать, но заснуть ему так и не удалось.

Он лежал, ворочаясь с боку на бок, и, как и почти всю ночь, опять вспоминал проклятый вчерашний вечер, переживая его снова и снова и размышляя о том, как жестока бывает иногда судьба. А может, и не судьба, а люди, от которых зависит чужая судьба.

Он чувствовал, что Владимир Александрович не прав. Что он ради каких-то своих амбиций обошелся жестоко не только с ним, с Бандой, но и с собственной дочерью.

А иногда, моментами, он вдруг чувствовал себя оскорбленным до глубины души и, как ни старался не допустить этого, все же ненавидел отца Алины...

* * *

Валентин Кириллович снова определил Банду в группу быстрого реагирования, элитную команду «Валекса», до тех пор, пока не подвернется заказ на охрану «объекта», достойного умения такого специалиста, каким по праву считали в фирме Александра.

Банду это назначение вполне устраивало. Оно давало массу свободного времени, а значит, никак не могло помешать встречам с любимой.

Отработав утреннюю тренировку и убедившись, что на вечер их группа не получила пока никаких заказов, Банда влез под душ, потом на скорую руку переоделся и, вскочив в свою "мицубиси", вырулил в город.

Не доезжая до центра, он нетерпеливо притормозил у телефона-автомата и набрал домашний номер Алины, чтобы назначить время и место встречи.

Ведь дома у девушки ему отныне появляться было если и не запрещено, то по крайней мере нежелательно. Встречаться в очередной раз с Владимиром Александровичем у Банды не было никакого желания: теперь он мог запросто наговорить этому человеку массу грубостей и тем самым, возможно, сжечь все мосты, лишив себя надежды на примирение и взаимопонимание в будущем.

Трубку сняли на удивление быстро, буквально после первого же гудка, и тут же Банда услышал взволнованный и громкий голос Настасьи Тимофеевны:

– Алло, алло! Кто это? Алинушка, это ты? – она дунула в трубку, будто убеждаясь, что телефон работает. – Отвечайте же! Алло!

Банда просто не успевал вставить слово во взволнованную скороговорку женщины и только теперь, улучив мгновение, отозвался:

– Настасья Тимофеевна, здравствуйте! А что, Алины нет дома? Куда она...

– Сашенька, ты! О, Боже! – женщина громко зарыдала не в силах скрыть горе. – Сашенька, беда!

– Что случилось, Настасья Тимофеевна? – Банда вдруг почувствовал, как у него что-то оборвалось внутри, как холод проник куда-то глубоко-глубоко в грудь, ледяными иглами вонзаясь прямо в сердце.

Он знал еще по Афгану – это было плохое предзнаменование. В таких ситуациях сердце его не обманывало никогда – случалось самое худшее, что только можно было предположить. – Что у вас там произошло?

– Алинушку украли!

– Как? Что вы говорите?

– Украли доченьку!

– А где Толик?

– Искалечили его! – Настасья Тимофеевна кричала в голос, навзрыд, с завываниями, так, как умеют плакать только русские женщины в минуты самого большого горя, и Банда вдруг почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове.

– Кто украл? Когда? Где? Настасья Тимофеевна, вы слышите меня?

– Сашенька, спаси ее! Ты ведь любишь ее! Спаси нашу Алинушку, Христом-богом тебя прошу!..

* * *

Банда летел по городу, не разбирая дороги, не обращая внимания на окружающие автомобили, на сигналы светофоров и запрещающие знаки. Наверное, если бы он ехал на любой другой машине, эта поездка по улицам Москвы в самое напряженное дневное время стала бы для него последней. Но мощные бамперы и высокая посадка, широкие колеса и объемные крылья «мицубиси-паджеро» внушали окружающим определенную дозу уважения, которая заставляла водителей других машин почтительно уступать ему дорогу, притормаживая на поворотах и освобождая его полосу движения. Странно, но даже ни одного постового гаишника не заинтересовало это ралли по столичным улицам.

"Мицубиси" влетела во двор дома Алины, и Банда пулей взбежал по лестнице на третий этаж, не звоня, а лишь толкнув знакомые двери.

В прихожей, у телефона, сидела Настасья Тимофеевна, и Банда поразился, насколько сдала, насколько постарела она со вчерашнего вечера.

– Сашенька, ты пришел! Ты найдешь ее, правда?

– Что случилось, Настасья Тимофеевна? Вы мне можете рассказать подробнее?

– Они украли ее!

– Кто?

– Звери! Фашисты! Будь они прокляты! Чтоб их земля не носила! Как их только мать родила, чтоб ей пусто стало, гадюке подколодной!..

Это было ужасно. Слушать убитую горем женщину было невозможно, и чтобы не свихнуться самому, Банда напряг все силы. Если только он правильно понял, рассудок ему в сложившихся обстоятельствах еще, ох, как понадобится.

– Настасья Тимофеевна, где Владимир Александрович? Вы слышите? – он легонько потряс за плечи бившуюся в истерике женщину и, дождавшись ее более-менее осознанного взгляда, повторил вопрос:

– Где Владимир Александрович? Я должен с ним сейчас же поговорить.

– У себя. В кабинете. Заходи, Саша, к нему, к извергу этому. Если бы он тебя вчера не прогнал, ты был бы рядом с ней... Ты бы спас ее от этих гадов... – и она снова зашлась в безудержном плаче.

Банда поспешил в кабинет отца Алины.

Владимир Александрович сидел за своим рабочим столом, одетый в парадный генеральский мундир, и завороженно смотрел на стоявший перед ним на девственно-чистой столешнице телефон. Он будто гипнотизировал его, взглядом заставляя зазвонить.

Разительные перемены заметил Банда и в нем.

Волосы, которые раньше можно было назвать русыми с проседью, теперь стали совсем седыми. Серый цвет лица и опустившиеся уголки губ, ссутуленные плечи и воспалившиеся глаза свидетельствовали о том, как нелегко сейчас генералу.

– Что вам угодно, молодой человек? – строго и резко спросил он вошедшего, но Банда не был уверен, что Владимир Александрович узнал его. Отец Алины смотрел на парня совершенно отрешенными, невидящими глазами.

– Владимир Александрович, я хочу, чтобы вы рассказали мне, что произошло.

– А, это ты... – и вдруг что-то переменилось в генерале, и он закричал, срывая на Банде всю ярость и ненависть, кипевшие у него в душе:

– Чего ты приперся? Ты что, не понял, что я не хочу тебя больше видеть в своем доме? Вон отсюда, щенок!

– Прекратите! – резко оборвав его, рявкнул в ответ Банда, и крик подействовал: Владимир Александрович вдруг замолчал, удивленно приглядываясь к парню. – Прекратите, пусть истериками занимаются женщины, а мы с вами должны держать себя в руках. Кто ей поможет, если не мы?!

Банда говорил уже спокойно и проникновенно, и Владимир Александрович взял себя в руки, жестом предложив Банде устроиться в кресле напротив.

– Вы слышали, что случилось с Алиной?

– Только то, что ее кто-то украл. Мне это сообщила Настасья Тимофеевна.

– Да, ее похитили.

– Кто? Где? Во сколько? При каких обстоятельствах? Где находился в момент похищения Анатолий, телохранитель, и где он сейчас?.. Владимир Александрович, вы же взрослый человек, тем более в какой-то степени военный. Вы же понимаете, что для того, чтобы предпринять что-то, мне нужна полная информация, – теперь Банда говорил уже совсем мягко, попросту уговаривая несчастного отца. – Вы что-нибудь знаете?

– Очень мало. Только то, что сообщила милиция.

– Что они сказали?

– Это случилось около одиннадцати утра, у ГУМа, прямо у входа. С утра у Алины болела голова, и она поехала развеяться. Решила сделать какие-то покупки – и вот пожалуйста!

– Рассказывайте дальше, Владимир Александрович! – Банда просто сгорал он нетерпения: из генерала приходилось вытягивать каждое слово.

– Они с вашим охранником уже выходили из ГУМа, когда к ним резко подскочили какие-то люди, плеснули этому парню кислотой в лицо, схватили Алину и увезли. Вот и все. Больше ничего не известно.

– Где Толик?

– Не знаю... – немного удивленно ответил отец девушки, явно пораженный тем, что можно интересоваться еще чем-то, кроме местонахождения его дочери.

– Ясно. Кто вам звонил?

– Какой-то следователь из отделения номер... – Владимир Александрович покраснел. – Если честно, я не знаю, из какого отделения. Не знаю, какой следователь. Мне было, "сами понимаете, немного не до этого.

– Да, конечно, – Банда задумался, разрабатывая план дальнейших действий.

– Молодой человек! Вас, кажется, Александром зовут?

– Да.

– Зачем вам это все? Вы ей ничем не сможете помочь. Этим делом уже занимается милиция.

– Я понимаю. Но хочу убедиться, что в моих силах хоть что-то сделать. Я не смогу сидеть сложа руки, Владимир Александрович. Поэтому и приехал к вам.

– А что в ваших силах?

– Кое-что я умею... Но это не важно, – Банда вновь постарался вернуть генерала к предмету разговора. – Владимир Александрович, а вы случайно не знаете, что могло стать причиной похищения? Может, у вас есть какие-то догадки?

На мгновение Банде показалось, что отец Алины вздрогнул и посмотрел на него испуганно. Но генерал тут же взял себя в руки, и парень решил, что это ему просто почудилось.

– Боже, какие могут быть догадки? Деньги? Но их у меня не так и много, чтобы из-за этого красть дочь. Сотни, тысячи бизнесменов куда богаче меня...

– Вас не пугали? Ничем не шантажировали?

– Молодой человек, – голос Владимира Александровича снова налился твердостью и строгостью, – а вам какое, собственно говоря, дело? Что вы себе позволяете в конце концов? Почему я должен перед вами отчитываться?

– Да поймите, я ведь помочь хочу. Я ведь люблю Алину. Вы думаете, мне все равно, что с ней случилось?

– Как бы то ни было, я вам сказал все. Больше мне добавить нечего.

– Что ж, спасибо.

Банда встал, собираясь уходить, но уже на пороге его остановил голос Владимира Александровича:

– Спасибо тебе, Александр.

* * *

Через дежурного «Валекса» Банда без труда вычислил, какое отделение милиции обслуживает ГУМ и прилегающую территорию, и от Большаковых сразу бросился туда.

Узнав фамилию следователя, занявшегося утренним похищением, Банда без особой надежды спросил у дежурного, как можно его найти, и на удивление – старший лейтенант Машков был на месте, сидел у себя в кабинете.

– Разрешите?

– Да, а в чем дело? Вы по какому вопросу? – следователь оказался молодым еще парнем, ровесником Банды. Его открытое и улыбчивое славянское лицо еще не успело приобрести отпечаток лености и тупости, столь свойственный многим его коллегам, и Банда почувствовал к этому парню симпатию и доверие. Такие ребята еще встречались иногда в этой стране – энтузиасты в лучшем значении этого слова, они работали не за славу и деньги, а за совесть, утешая себя и свою семью тем, что когда-нибудь, пусть через пять или десять лет, государство возродится, вершить его судьбы станут люди разумные, совестливые и талантливые, и именно тогда честный и преданный труд во благо государства и общества получит наконец свое достойное вознаграждение.

Утешение это было слабое. Сегодня, в данную минуту, удержаться от соблазна уйти в коммерцию, в криминальные структуры, в систему теневой экономики и жить припеваючи прямо сейчас, сразу, – было нелегко. Слабейшие не выдерживали. Оставались лучшие, и именно на них, на молодых и честных, держались еще остатки опозоренной российской армии, продажной российской милиции, купленной российской журналистики, забытой Богом российской медицины и т.д. и т.п. Эти парни, сами того не сознавая, спасали государство от полного краха и развала и давали хоть какую-то надежду на будущее. И теперь, увидев, что делом Алины Большаковой занимается один из них, Банда вдруг почувствовал настоящее облегчение и какую-то смутную пока веру в счастливый исход дела.

– Моя фамилия Бондарович...

– Боюсь, это мне ни о чем не говорит.

– Вы занимаетесь похищением у ГУМа?

– Похищением... Скорее, хулиганством с нанесением тяжких телесных повреждений.

– Нет, вы не поняли. Сегодня утром у ГУМа...

– ...плеснули человеку в лицо кислотой.

– Да, я знаю. Это мой коллега, охранник из "Валекса".

– Так вы тоже оттуда?

– Да... Но девушка, которую он охранял... Она похищена.

– Понимаете, дело о похищении пока заведено быть не может. Прошло слишком мало времени. Свидетелей нет. Кто докажет, что это не любовная история с горячим женихом и неприступным отцом, и молодым ничего иного не оставалось, как именно таким образом избавиться от надоедливого телохранителя?

– Это я – жених.

– Ах, вот как!

– И я был ее вторым телохранителем. Просто сегодня не моя смена. Я знаю, ее украли.

– Да ты садись. Тебя как по имени? Ничего, что на ты?

– Нормально. Я – Александр.

– А я Виктор... Тут вот какое дело, Александр... Я тоже не сомневался в похищении, искал свидетелей, думал о причинах. – Машков, закуривая, замолчал, и Банда нетерпеливо подогнал следователя:

– И?

– Довольно темная история.

– В каком смысле? Слушай, не тяни, Виктор, говори толком, что тебе удалось узнать.

– Почти ничего. Старушенция там одна у входа какую-то тряпку продавала. Так она что-то брякнула о чеченцах, но подписывать показания отказалась категорически.

– Чеченцы?

– Кавказцы, азиаты... Словом, люди нерусской наружности. Пострадавший Нежданов...

– Анатолий?

– Да. Так вот, он тоже что-то успел заметить. Но с ним до сих пор возятся врачи, и толком снять показания пока не было возможности. Но и это еще не все сюрпризы.

– Господи, Виктор!

– Ты знаешь, почему я здесь, а не на месте преступления или не в больнице у Нежданова? Почему я не отрабатываю версии? Не задействую систему перехвата черного "мерседеса" с транзитными немецкими номерами? Почему, черт возьми, не роюсь в картотеках в поисках знакомого почерка или не трясу старушку, запугивая ее пятнадцатью сутками за отказ от дачи показаний?

– Ну?

– А я больше этим делом не занимаюсь.

– Как? – Банда от удивления аж привстал. – А чего мне дежурный про тебя сказал? Чего я здесь с тобой время теряю?

– Дежурный тебе все верно сказал.

– Тогда я ничего не понимаю.

– Я тоже, – Машков старательно, затушил сигарету, раздавив ее в пепельнице, и внимательно посмотрел Банде в глаза. – Я тоже сейчас ничего не понимаю. Только кое о чем могу догадываться.

– О чем?

– Полчаса назад дело забрал лично начальник отделения и отвез в другое учреждение. Им теперь занимается то ли безопасность, то ли контрразведка. Гэ-бэ, одним словом. Подсекаешь?

– Что это может означать?

– Одно из двух – либо Большакова была слишком важной персоной в системе государства, раз ею заинтересовались органы безопасности...

– Была? – Банда почувствовал, что вздрогнул от этого короткого слова, и с ужасом уставился на старшего лейтенанта милиции.

– Извини, Саша, это профессиональное. Так вот, трудно представить себе, чтобы студентка юридического факультета интересовала эти конторы. Значит, на ее похищении замыкались чьи-то очень серьезные и крупные интересы.

– У нее отец – крупный ученый, военный. Он мог попросить кого-нибудь посодействовать...

– Поверь, – Машков с некоторым разочарованием, как на неопытного юнца, взглянул на Банду, – эти ребята пальцем не пошевелят, если дело чисто уголовное или не затрагивает интересы государства. К тому же, если бы все было так просто, они дали бы мне время сделать всю черновую работу, а уж только потом подключились бы сами. Атак... Буквально несколько часов спустя после происшествия, в пожарном порядке, используя начальника отделения, изымать дело и раскручивать все самим!.. Что-то здесь явно не так.

Банда в задумчивости барабанил пальцами по столу, тупо уставившись на телефонный аппарат, пытаясь переварить полученную информацию. В голову ничего подходящего не приходило, и Александр с надеждой взглянул на Машкова:

– Ты что-нибудь придумал?

– Нет. Я ведь толком даже не познакомился ни с ней, ни с обстоятельствами... Ты ведь больше моего знаешь, может, ты что-нибудь подозреваешь?

– Ни хрена! Черт... Ладно, спасибо. А кто там, в ФСБ, занимается этим делом?

– Я уже тебе говорил, что даже не знаю толком, ФСБ это или ФСК. А может, вообще президентская служба безопасности. Я знаю только то, что дело у меня забрали ребята из каких-то таких органов.

– Ясно. Хоть ничего и не ясно... А где Анатолий? В какой больнице лежит?

– Нежданов?.. Записывай... – и следователь продиктовал Банде адрес ожогового центра, куда отвезла "скорая" пострадавшего телохранителя. – Что, попробуешь копать дальше?

– А что мне остается делать?

– Да... Ну что ж, удачи тебе, парень, – Виктор протянул Банде руку. – Я на твоем месте поступил бы точно так же...

* * *

Странно, конечно, но удостоверение Банды из «Валекса» оказало на врачей центра, где лежал Анатолий, просто-таки магическое действие. Слова «служба безопасности» настолько зачаровывают россиян, хорошо помнящих Комитет госбезопасности, что произошло почти невозможное – Банду без препятствий пропустили в реанимационную палату.

– Он как раз отошел от болевого шока, состояние стабилизировалось, так что можете поговорить. Только недолго, – напутствовал Банду лечащий врач.

– А как он вообще? – Банда в последний момент почувствовал, что боится взглянуть на Толика.

– Как сказать... Глаза вроде целы, рефлексы нормальные, видимо, успел зажмуриться. Кожа, конечно, пострадала. Мы определили ожог первой степени, будем делать пластические операции, но, боюсь, жениться теперь ему будет трудновато – Он женат.

– Тем лучше для него, если, конечно, жена не стерва.

– Ясно, – и Банда решительно толкнул дверь палаты.

Нежданов лежал на койке, со всех сторон окруженный странными жужжащими аппаратами. Множество проводков тянулось от него к этим приборам, в руку переливалось лекарство из капельницы.

Лицо его было сплошь забинтовано, и только для глаз и рта оставались небольшие щелочки. Куда-то под бинты, видимо, в нос, убегали две прозрачные трубочки.

– Толя! – сглотнув солоноватый комок, почему-то шепотом позвал его Банда.

– М-м? – лишь промычал тот в ответ, приподняв свободную от капельницы руку.

– Это я, Банда!

– Я понял, – голос, пробиваясь сквозь бинты, звучал глухо. Повязка, стягивающая челюсть, мешала ему говорить, и слова получались невнятными.

– Как ты? Болит?

– Нормально. Не сдохну. Хоть красавчиком буду отменным.

– Тебе пластические операции сделают, все будет хорошо.

– Ирине, жене, сказали?

– Не знаю, – чуть смутившись, честно признался Банда. – Я, как узнал обо всем, сразу в машину и...

– Ясно. Позвонишь потом?

– Конечно. Но ее вряд ли к тебе пустят.

– А ты как прошел?

– Черт его знает.

– Меня менты уже допрашивали.

– А больше никто?

– Что ты имеешь в виду?

– Безопасность или контрразведку.

– Они при чем?

– Забрали дело.

– Д-да...

– Ты что-нибудь заметил?

– Черный "мерc", это точно. Их было двое, а может, еще за рулем кто, не знаю.

– Опишешь?

– Не очень. Мало времени было рассматривать их... В европейских костюмах, при галстуках, все как положено. Но, по-моему, черножопые. Арабы какие-то.

– Арабы? Не чеченцы?

– Нет. Не кавказцы. "Духи" скорее.

– Номера "мерса"...

– Издеваешься?

– Прости.

– Один плеснул мне в лицо, а второй уже хватал Алину. Я слышал, как она закричала: "Пустите меня!" Но все очень быстро было. Тут же взревел двигатель, и все... Ты прости, Банда. Я совсем не ожидал этого, как-то не думал про кислоту. Вот оружие, нож...

– Перестань, Толя. О чем ты говоришь? Я сам не ожидал бы... Ты ничего не замечал раньше?

Нежданов помолчал несколько мгновений, прежде чем ответить:

– Черт его знает. Теперь мне кажется, что этот "мерседес" уже видел пару раз. Кажется даже, что видел где-то неподалеку странных арабов. Но это теперь, а тогда значения не придал.

– Я тоже ничего не видел.

– Хреновые мы с тобой телохранители.

– Наверное. Или с их стороны работали настоящие профессионалы. А в таких случаях, сам знаешь, телохранители практически бесполезны. Защитить "объект", когда его выслеживает целая банда, невозможно, вон, даже президентов убивают. И папу Римского ранили...

– Ладно, Банда, тебе! Недосмотрел я. Прости меня, если сможешь. Я ведь знаю, как ты Алину любишь...

Банда почувствовал, как солоноватый комок опять подкатился к горлу, мешая дышать. Но он быстро справился с минутной слабостью, понимая, что сейчас не время и не место терять присутствие духа.

– А почему ФСБ? – вдруг спросил Нежданов.

– Я сам себе этот вопрос задаю. И тебя спросить хотел, может, ты что-нибудь знаешь или замечал?

– Нет.

– И я тоже... Ладно, Анатолий, мне нельзя долго у тебя быть. Пойду. Тебе чего-нибудь принести? Я ребятам скажу...

– Ничего. Жена все принесет. Только скажите ей как-нибудь поаккуратней, ладно?

– Конечно, – Банда пожал лежавшую поверх одеяла руку Анатолия. – Держись. И поправляйся.

– Ты будешь искать?

– Да.

– Удачи тебе.

– Спасибо, Толя. Мы с тобой еще повоюем...

* * *

Банда сидел за рулем своего джипа в тихом дворике ожогового центра и курил одну сигарету за другой. Он не знал, что делать дальше. Ниточки, и без того такие слабые и призрачные, обрывались одна за другой: ничего не знали в милиции, ничего не заметил Анатолий, дело передали в органы, доступ к которым почти полностью закрыт...

"Подожди-ка! – мысль мелькнула в голове так быстро, что Банда еле успел за нее ухватиться. – А что, если?.. Но он бы мне сказал!.. С какого такого хрена? Кто я для него?.. Тем более органы занимаются!.. А ведь он действительно вздрогнул и занервничал! Значит..."

Банда боялся поверить сам себе. Но все сходилось – разгадка тайны подключения органов, а может, даже и исчезновения Алины, должна быть у Владимира Александровича. Только Большаков старший имел доступ к секретам государственной важности, он мог задействовать для поиска такие серьезные организации. С другой стороны, его единственная дочь – ключик для тех, кто хотел бы каким-либо образом надавить на генерала. Вот почему он вздрогнул, когда Банда невзначай спросил о шантаже! При чем здесь деньги! Ведь голова Большакова стоит неизмеримо дороже!

Это была уже не просто ниточка.

– Что ж, попробуем еще раз! – вслух сказал Банда, включая зажигание.

* * *

Двери снова открыла Настасья Тимофеевна.

– Саша, это снова ты? Ты что-нибудь узнал? Скажи мне немедленно!

– Пока нет...

– Где Алина? Что с ней? – женщина, хоть и перестала плакать, все еще никак не могла взять себя в руки и, видимо, даже не слышала ответа Банды. – Я ничего не знаю! Владимир Александрович ничего мне не говорит.

– Где он?

– Сидит у себя в кабинете целый день. Ни на секунду не показывается. Съездил бы в милицию. Делал бы что-нибудь...

– Он делает, Настасья Тимофеевна.

– Откуда ты знаешь? – женщина уцепилась за рукав хотевшего обойти ее Банды и с надеждой заглянула ему в глаза. – Откуда ты знаешь? Ты что-нибудь раскопал?

– Я – нет. Делом исчезновения Алины занимается госбезопасность. Это неспроста.

– Они найдут?

– Обязательно, – как можно убежденнее ответил Банда, стараясь ее успокоить и быстрее добраться до Владимира Александровича. – Обязательно найдут. Мы все ее найдем.

– С ней все хорошо?

– Конечно. Они что-то хотят. Выкуп, например. И заложницу им нет смысла мучить. Она должна быть целой и невредимой, если они хотят добиться своего.

– Сашенька, что им надо? Ответь! У нас есть несколько тысяч долларов, можно одолжить еще...

– Настасья Тимофеевна, – как можно более спокойно и проникновенно выговорил Александр, высвобождаясь из цепких рук матери Алины, – Владимир Александрович этим занимается. Все скоро кончится. Не волнуйтесь. И приготовьте ему лучше кофейку. Ведь он не завтракал сегодня, правда?

– Ах, да, – всплеснула руками Настасья Тимофеевна. – Конечно! Сейчас, сейчас... Кстати, ты, небось, тоже не ел сегодня?

– Я не хочу...

– Сейчас все сделаю, – на ходу, спеша на кухню, бросила мать Алины, – Ты иди к нему, я сейчас вам все принесу...

* * *

Большаков, казалось, совсем не удивился, снова увидев на пороге фигуру Банды.

– А, ты, – только и бросил он, на секунду оторвав глаза от телефонного аппарата, стоявшего перед ним на столе, и снова возвращая взгляд на прежнее место. – Заходи.

– Звонка ждете?

Большаков вздрогнул. Теперь Банда не сомневался в этом. Отец Алины был слишком взволнован, чтобы успешно скрывать свои эмоции.

– Жду. А что?

– Из ФСБ?

– Что ты знаешь?

– Почти все. Кроме главного. В чем причина похищения? Кто и чего от вас желает добиться?

Большаков вздохнул и весь как-то съежился, вжимая, как будто в ожидании удара, голову в плечи. Он совсем не был похож теперь на грозного генерала, выгонявшего вчера Банду из дома.

– Это длинная история, Александр. Да и зачем тебе знать все это? Ведь этим делом действительно занялись органы. Там работают профессионалы...

– Я тоже профессионал. Но к тому же я еще и люблю Алину. Я готов сделать все, чтобы ее найти. У них такой заинтересованности нет. Пусть они занимаются этим делом и дальше, но если я хоть чем-то могу помочь, я должен это сделать. Вы же понимаете это, Владимир Александрович.

– Да... – неуверенно протянул Большаков, вдруг с каким-то даже интересом взглядывая на Банду.

– Давайте начистоту, – парень, чувствуя, что его слова возымели какое-то действие на отца девушки, продолжил наступление, говоря очень деловым и настойчивым тоном. – Что от вас хотят? И кто эти люди?

Большаков несколько минут молчал, будто собираясь с мыслями и силами, а затем, прогнав последние остатки сомнений, заговорил:

– Хорошо, я расскажу все. Но ты сам должен понимать, что все это достаточно серьезно и в определенной степени секретно. Это даже не мои интересы, пойми! – он как-то растерянно развел руками. – Это большая политика. Здесь затрагиваются очень серьезные вещи. Никто, кроме нас, не должен знать всего.

– Я понимаю...

– Нет, ты не все понимаешь! – Большаков вдруг вскочил и взволнованно заходил по комнате. – Ты не все понимаешь! Все я не рассказал даже Федеральной службе безопасности!

– Может, и правильно...

– Садись, чего стоишь! – Большаков кивнул на кресло у стола. Затем сам устроился напротив.

В этот момент отворилась дверь, и на пороге с подносом, на котором дымились две чашки кофе и лежала горка запеченных в СВЧ-печке бутербродов, появилась Настасья Тимофеевна.

– Мальчики, я вам кофе принесла... – несмело проговорила она, с опаской поглядывая на мужа.

– Отлично, Настенька! И очень вовремя. А ну-ка, подай нам из бара пару рюмок и коньячок. Мы вчера не допили, – подчеркнуто бодро и чуть ли не весело вскричал Большаков.

– Ты уверен?..

– На сто процентов!.. Спасибо, а теперь оставь нас, пожалуйста, Настенька. Нам надо поговорить, – категорично, не допуская возражений, приказал Владимир Александрович, когда рюмки и початая бутылка оказались между ним и Бандой.

Настасья Тимофеевна смутилась, с тоской взглянула на Банду, как бы ища поддержки, но перечить мужу не стала и вышла, тихо прикрыв за собой дверь кабинета.

– Так вот! – сказал Большаков, наливая в рюмки янтарную жидкость. – Я, если знаешь, возглавляю институт в Химках. Контора закрытая. Работаем исключительно на оборонку. Поэтому даже и генералом стал.

Он кивнул куда-то в угол, и Банда невольно взглянул туда, куда он показывал, – на огромный платяной шкаф, громоздившийся рядом с маленьким кожаным диванчиком. Наверное, там висел обычно его генеральский мундир. Большаков просто забыл, что и сейчас он в форме.

– Мне Алина говорила.

– Да... Я, вообще-то, считаюсь крупным специалистом по части ракетных двигателей. Мы работаем в тесном контакте с Силами стратегического назначения и с Военно-космическими силами. Понимаешь?

– Кажется...

– То есть, наши двигатели нужны и для космоса, и для баллистических ракет.

– Так, – Банда слушал внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова, и почувствовал, как засосало у него под ложечкой: дело закручивалось по-крупному, это были действительно интересы государственного значения. Неясно было пока только одно – при чем тут Алина?

– Примерно год назад со мной связались... Это были люди Амроллахи. Ты знаешь, кто это?

– Честно говоря...

– Я тоже не знал. Это – председатель Организации по атомной энергии Ирана. Какой-то дальний родственник самого Хомейни.

–?.. – Банда не нашел и междометия, чтобы выразить свое изумление, и Большаков взглянул на него с какой-то даже гордостью, почувствовав, как поразился парень.

– Да-да, Хомейни. Иран затевает очень своеобразные игры с ядерной энергией. Ты знаешь о скандале, связанном с экспортом так называемых двойных технологий?

– Так...

– Короче, наш министр атомной энергии Малахов и Амроллахи подписали в свое время протокол, согласно которому Россия поставляет Ирану две тысячи тонн природного урана, а также помогает строить Ирану исследовательские реакторы малой мощности. Сколько реакторов – никому не известно. А на этих реакторах можно запросто получать обогащенный уран, из которого крайне просто изготавливать ядерное оружие.

– Это я слышал.

– Так вот. В США публиковали доклады, один – исследовательской службы Конгресса, другой – Монтеррейского института. В этих документах утверждается, что хотя прямых доказательств создания Хомейни ядерного оружия и нет, но деятельность Ирана в этом направлении не вызывает сомнений. Они ищут двойные технологии в Германии, Бельгии, Китае и, как видишь, у нас. В России, в нашей неразберихе и беззаконии, это сделать, конечно, легче всего.