Текст книги "Слепой для президента"

Они не виделись уже целую неделю, а за это время Глеб даже не имел возможности сказать ей хотя бы пару слов по телефону. – Скорее, скорее, – торопил он шофера и без того гнавшего машину.

– Наверное, вы очень проголодались, – предположил водитель.

– Голод не тетка… У таксиста появилась мысль, что у пассажира, возможно, язва и ему надо как можно скорее попасть за стол, где он сможет что-нибудь съесть, чтобы унялась боль. Но на лице Глеба Сиверова сияла улыбка, и водитель такси понял, что ошибается: рядом с ним сидит абсолютно здоровый человек, даже с румянцем на щеках, уставший, но вполне довольный жизнью.

Глава 16

Глеб Сиверов без приключений добрался на такси до ВДНХ, где покинул машину, расплатившись с водителем и, оказавшись на улице среди снующих пешеходов под зонтиками и без оных, спешащих и медленно бредущих, внимательно огляделся по сторонам.

– Ну что ж, все в порядке, – сказал он самому себе, не увидев ничего подозрительного, – и пусть подольше будет так, как есть.

Глеб решил пройтись пешком, ведь во время прогулок очень хорошо думается.

Тем более что стояла осень.

А как известно, эту пору агент по кличке Слепой очень любил. Ему доставило огромное удовольствие немного поторговаться с молодыми привлекательными девушками-цветочницами. Он купил букет пионов, щелкнул кнопкой зонтика и двинулся по улице, старательно обходя лужи. Цветы, которые Глеб держал в руке, издавали приятный терпкий аромат. Осенние цветы пахнут не так, как летние. Запах осенних всегда сдержанный, но от этого еще более волнующий.

Глеб приостановился под желтой липой, любуясь золотистыми сердечками опавших листьев на черном мокром асфальте.

«Неужели к старости я становлюсь сентиментальным? – подумал Сиверов. – Нет, не может быть, я таким был всегда. И вообще, мне стоило бы сменить профессию и не заниматься отстрелом вышедших из ума полковников, авторитетов воровского мира и прочей дряни. Бросить свою такую полезную и нужную для общества деятельность, заняться музыкой».

В кармане его пальто лежал компакт-диск. И этот маленький подарок пожилого генерала почему-то растрогал Глеба.

"Вот было бы хорошо, если бы Ирина оказалась сейчас дома! Я бы подарил ей цветы, мы включили бы музыку, выпили хорошего красного вина. Она сидела бы напротив меня за круглым столом, и я любовался бы ее лицом, ее глазами, глядя на них сквозь стебли цветов.

И мы поняли бы наконец, что такое спокойное счастье".

Но чутье подсказывало Сиверову, что Ирины сейчас дома нет. И он не ошибся. Свернув во двор, Глеб увидел, что машины Ирины нет.

«Вредно мечтать, полезнее надеяться на худшее».

А вот его серебристый БМВ стоял на прежнем месте, забрызганный дождем, с прилипшими к ветровому стеклу и капоту бордовыми листьями клена – огромными, как растопыренная ладонь.

«Да, это осень. Она пришла неожиданно. Наверное, все времена года приходят неожиданно и, самое главное – абсолютно незаметно. Вот и мне научиться бы так же, как осень, бесшумно и незаметно появляться гам, где мне захочется! А значит, там, где меня не ждут».

Во дворе пахло дождем, горьковатым дымом. Где-то дворники сжигали кучи влажных листьев, а может, дети подожгли какие-нибудь ящики или коробки из-под бананов и сейчас стоят у огня, греются и радуются так, как могут радоваться огню только дети и охотники.

Глеб, бережно держа перед собой букет, вошел в подъезд и поднялся по лестнице. На площадке остановился, беззвучно вставил ключ: в замок, повернул его.

Затем так же беззвучно вставил второй ключ во второй замок, открыл дверь и вошел в квартиру. Едва переступив порог, он понял, что квартира опустела недавно – может, пару часов назад в ней была хозяйка. Особенно остро после влажной улицы, после запаха дождя Глеб своим чутким обонянием ощутил аромат любимых духов Ирины. Сам он их, кстати, не любил.

«Интересно, где же она?»

Записки, как водится, не оказалось. Глеб приучил Ирину не писать записок, не оставлять после себя подсказок, куда она уехала, каким-нибудь непрошеным гостям.

Сиверов разделся, наполнил белую фарфоровую вазу водой, аккуратно поставил пионы, предварительно расщепив и обрезав большими ножницами их твердые, немного суховатые стебли. Уже опустив цветы в воду, Глеб подумал, что хорошо бы бросить туда и таблетку – так, как это делала Ирина. Но какую таблетку она бросала в воду, Глеб не мог вспомнить. Все, что приходило на память, так это то, что таблетка была круглой и белой, с выдавленной полосочкой по диаметру. Но по таким приметам искать таблетку – то же самое, что дать в розыск приметы типа: человек с двумя глазами, руками, ногами… «Может, бросить что-нибудь наобум? Нет, не надо: цветы – не люди, и неверно выбранная таблетка может сыграть с ними злую шутку. И к тому времени, когда вернется Ирина, цветы: завянут, опустят свои головки и будут выглядеть так, словно простояли на столе уже целую неделю».

Глеб подошел к телефону и, щелкнув клавишей, принялся прослушивать записи на кассете отдельно подключенного к линии автоответчика. Ничего, что могло бы его заинтересовать. Лишь обрадовал и взволновал Сиверова голос Анечки, которая вместе с бабушкой звонила из Санкт-Петербурга и жаловалась, что уже второй раз не может застать дома ни маму, ни дядю Глеба. А еще девочка сокрушалась по поводу того, что в Петербурге ужасно скверная погода и бабушка не пускает ее на улицу. А если и пускает, то идет вместе с ней и следит, чтобы Анечка не дай Бог не замочила ноги и не простыла. Голос девочки, хоть она и пыталась говорить бодро и весело, звучал довольно грустно.

"Да, жаль ребенка. Но с другой стороны, это, может быть, и лучше, что она сейчас живет у бабушки, а не здесь. Жить со мной под одной крышей довольно опасно и хлопотно. И Анечке уже пришлось с этим столкнуться – не один раз.

Хотя, возможно, все те приключения, которые она пережила, произвели на девочку совсем иное впечатление, чем на взрослых. И если взрослые были испуганы, волновались, то Анечку все это занимало так, как занимает детей фильм со всевозможными приключениями, перестрелками, погонями, колдовством и прочей дребеденью, столь увлекательной для доверчивых, неиспорченных житейским обманом умов".

Сиверов сварил кофе, но не успел наполнить чашку, как услышал щелчок замка. Глеб инстинктивно спрятался за простенок, а его правая рука замерла на рукоятке армейского кольта, мгновенно снятого с предохранителя. Щелкнул второй замок, и по щелчку Глеб догадался, что за дверью стоит Ирина.

– Слава Богу, – прошептал он, подходя к двери, и, обняв Быстрицкую, прижал ее к груди.

– Ой, Глеб! Как же ты меня напугал! – воскликнула Ирина.

Глеб в ответ только рассмеялся:

– Я ревнивый, возвращаюсь без предупреждений.

– Ты появился! – чуть отдышавшись, проговорила женщина.

– А ты думала, что я не появлюсь?

– Я вообще ничего не думала, вернее, старалась не думать. Ты же знаешь, я все время волнуюсь.

– Знаю, дорогая, – Глеб поцеловал Ирину в щеку, мягкую и бархатистую.

На лице Ирины застыла растерянность. Глеб это заметил сразу, как только исчезла первая, с «ахами» и «охами», радость встречи. Он помог Ирине раздеться и галантно пригласил выпить чашечку кофе. Ирина было кивнула, но вдруг встрепенулась:

– Нет, я кофе пить не буду.

– Что так? На улице прохладно… Или ты в гостях напилась кофе до чертиков в левом глазу?

– Просто не хочется.

– Может, ты себя неважно чувствуешь? – серьезно обеспокоился Сиверов, – От кофе ты отказываешься не так уж часто.

– Нет, Глеб, чувствую я себя нормально.

По тону, каким это было сказано, Сиверов понял, что Ирина солгала. И тут же, как подтверждение лжи, на щеках Быстрицкой вспыхнули розовые пятна.

– Что с тобой? – Глеб взял ее за руку.

Но Ирина выдернула прохладную ладонь из пальцев Глеба.

– Ты недовольна мной?

– Ой, какие цветы! – воскликнула Ирина, глядя на букет и вдыхая терпкий аромат. – Спасибо, Глеб. Ты всегда такой внимательный!

– Если бы у меня была возможность, я бы каждый день дарил тебе такие букеты.

– Каждый день цветы дарить нельзя. Тогда они начинают терять привлекательность, и радость превращается во что-то обыденное.

– Да, к хорошему привыкаешь, – согласился Глеб.

– Но я никогда не смогу привыкнуть к ожиданию – к ожиданию, когда ты вернешься и предложишь мне кофе, а я откажусь.

– Погоди, погоди, Ирина, – сказал Глеб, вновь пытаясь бережно сжать сильными пальцами тонкую ладонь любимой женщины.

На этот раз Ирина не противилась и не выдернула руку, напряглась, выжидая.

– Мне кажется, ты о чем-то хочешь со мной поговорить, но не решаешься.

– Да, хочу, Глеб. Я еще тогда, в прошлый раз, хотела тебе кое-что сообщить. И к тому же очень важное.

Но все получилось так неожиданно… Я рассчитывала, что у нас будет праздник, но телефонные звонки, твое опоздание буквально выбили меня из колеи.

– И что же ты мне хотела сообщить?

Глеб почувствовал, как дрогнули тонкие пальцы Ирины, и посмотрел ей в глаза, посмотрел так, как смотрит все понимающий человек. В его взгляде сквозило многое – губы Ирины ответили ему улыбкой. А вот ее глубокие глаза остались серьезными, и это насторожило Глеба.

– Я тебе сказала тогда по телефону, помнишь, что у меня для тебя сюрприз… – Да, припоминаю, – наморщив лоб, подтвердил Глеб, мгновенно вспомнив и разговор, и предательские щелчки в трубке.

– Ты знаешь, где я сейчас была?

Глеб пожал плечами.

– Я же не экстрасенс и не рентген – видеть тебя насквозь не могу. Но интуиция мне подсказывает, что произошло что-то очень важное с тобой… с нами, – поправился он, уловив легкое недовольство во взгляде Ирины. Казалось, сейчас любая бестактность, любое неосторожное слово способны ее смертельно обидеть.

– Да, Глеб, произошло. Ты на меня не злись.

– Да говори же ты наконец, не тяни! Видишь, я жду! И задыхаюсь от нетерпения.

– Глеб, я беременна.

– Да? – только и смог вымолвить Сиверов, еще даже не успев осознать услышанное, и остался стоять с приоткрытым ртом.

– Я беременна. Глеб, слышишь, я беременна! – наконец-то выдернув руку из мгновенно ослабевших пальцев Сиверова, прошептала Ирина. – У нас будет ребенок.

Я удивлена не меньше твоего, – Быстрицкая нашла в себе силы улыбнуться.

– У нас? Ребенок?

– Да, Глеб. Я знала об этом уже неделю назад. Сегодня была у врача, и повторный анализ подтвердил мои предположения. Неожиданно, конечно.

– Тогда я не могу понять, почему ты расстроена?

Это же здорово! Будет маленький Сиверов.

– Или маленькая… – Кстати, погоди, погоди, как ты себя чувствуешь?

Ирина судорожно пожала плечами:

– Очень непривычно. Прошлое уже подзабылось.

– Ну, а в смысле… – Глеб не нашел, как сформулировать вопрос.

– Врач сказал, все нормально. Давление у меня хорошее, сердце работает исправно. В общем, все в порядке, как любишь врать ты.

– Вот здорово! – Глеб вскочил, ему хотелось подхватить Ирину на руки, закружить ее по комнате, целовать, обнимать, крепко прижимать к себе, но он сдержался. – Так это правда? Ну, иди сюда, иди ко мне, – и, вместо бурного проявления чувств, он нежно прижал к себе Ирину, провел ладонью по ее волосам.

– Ты молодец, ты просто умница!

– Это ты молодец, Глеб.

– А я-то при чем? – улыбнулся Сиверов.

– Как это ты при чем? Без тебя ничего бы не было.

– А сколько ему?

– Что – сколько? – запрокинув голову, улыбнулась и Ирина, и ее глаза заблестели, полные слез.

– Сколько уже ребенку?

– Еще совсем несмышленый, Глеб. Восемь недель.

Всего лишь восемь недель. Так сказал врач. Но я думаю, еще меньше – недель семь.

– Семь недель? Такая крошка!

– Да, совсем крошка.

– Здорово! Вот здорово! – Глеб ликовал. – Правильно, дорогая, кофе тебе пить не надо. Будешь пить теперь только соки и молоко.

– Да-да, соки и молоко. И немного вина, – сказала Ирина, явно удовлетворенная той реакцией, которую вызвало ее сообщение.

– Честно говоря, я бы тебе не советовал пить.

– А ты что, врач?

– Нет, не врач, но все-таки я как-никак отец.

– Вот если бы ты, Глеб, был врачом и дал мне подобный совет, я, возможно, прислушалась бы. А так обязательно выпью. Тем более, мой врач разрешил мне выпить немного вина.

– Ну, если врач разрешил, тогда и я не против!

Глеб открыл бутылку, торжественно поставил на стол два фужера на тонких ножках и наполнил их темным, как поздние пионы, вином.

– Ну, за него, – подняв бокал, Глеб прикоснулся им к бокалу Ирины, – и за тебя, дорогая.

– И за тебя, Глеб.

– А кто об этом еще знает?

– Пока знают лишь трое – мой врач, я и ты.

Глеб вздохнул. Ему хотелось поделиться с кем-нибудь этой радостью, но поделиться было не с кем. И тут он вспомнил о звонке Анечки и улыбнулся, представив, как та обрадуется, когда узнает, что у нее появится брат или сестренка.

– Надеюсь, ты матери скажешь?

– Когда придет время – скажу, – спокойно ответила Ирина.

Сейчас ее лицо было уже умиротворенно-прекрасно.

– Ирина, меня никто не искал в эти дни?

– Никто.

– Тебя предупредили, что я задержусь?

– Да, предупредили.

– Кто предупредил? – уже зная ответ, на всякий случай спросил Глеб.

– Разве ты не знаешь, кого просил об этом?

– Если он, то знаю. Такой высокий и важный?

– Да, высокий и важный, – улыбнувшись, ответила Ирина.

– Он передавал тебе привет, – сообщил Глеб, целуя руку Ирине.

Три дня прошли в напряженном ожидании. Глеб радовался, что у Ирины будет ребенок, беспрестанно справлялся о ее самочувствии, чем уже начал даже злить Быстрицкую.

– Хватит тебе! Ты что, Глеб, врач?

– Нет, я просто должен знать… – Ты будешь знать только то, что тебе нужно знать.

И не лезь в женские дела, а то я начинаю волноваться.

Такая усиленная забота с твоей стороны не может длиться долго. Или я не права?

– Успокойся, Ирина.

– Я и не волновалась бы, но ты со своими глупыми вопросами не даешь мне почувствовать себя спокойно.

Чем больше ты спрашиваешь, тем страшнее мне думать о своем будущем.

– Все, больше я ни о чем не спрашиваю.

– Вот и хорошо, – сказала Ирина. – Но я вижу, Глеб, ты нервничаешь, чего-то ждешь.

И Сиверов признался:

– Да, жду.

Дальше Ирина расспрашивать не стала, прекрасно понимая, что ее настойчивость не увенчается ничем, и Глеб останется нем как рыба.

Телефон зазвонил поздним вечером. Правда, и Глеб, и Ирина еще не спали.

Сиверов тут же схватил трубку.

– Я слушаю, – негромко и нарочито спокойно произнес он, чтобы не беспокоить Ирину.

– Есть важная новость, – послышался голос генерала Потапчука.

– Я слушаю, – повторил Глеб.

– Завтра на том же месте и в то же время.

– Понял, – положив трубку, Глеб откинулся на подушку.

«Ну вот, сейчас все и начнется. Самое важное, самое тяжелое. Начнется настоящая работа. Если бы произошло что-то несущественное, Потапчук не стал бы беспокоить меня в полночь».

Глеб уже свыкся с характером генерала, немногословного, педантичного, придирчивого до мелочей, скрупулезно и точно выполняющего свою работу.

– Кто это? – шепотом спросила Ирина, придвигаясь к Глебу.

– Зачем тебе это знать, дорогая? Как ты себя чувствуешь?

Ирина после этого вопроса укусила Глеба за плечо, но не сильно, а в шутку.

– Ты что, Глеб, теперь всегда будешь отвечать вопросом на вопрос? Изобрел бы хоть какой-нибудь другой вопрос, может я бы тебя и простила. Но если ты вновь поинтересуешься моим самочувствием, я перегрызу тебе горло, я вопьюсь тебе зубами вот сюда, – и Ирина прикоснулась кончиками пальцев к пульсирующей артерии на шее Глеба, – и ты погибнешь. Погибнешь в постели.

– Ой, не надо, Ирина, я больше не буду спрашивать, как ты… – Если ты произнесешь еще хоть слово… – прошептала Быстрицкая.

Глеб хотел улыбнуться, но улыбки не получилось.

Его лицо застыло в напряжении, между бровями появилась глубокая складка – признак того, что Глеб сосредоточенно размышляет.

Минут через десять-пятнадцать Сиверов дождался – услышал ровное дыхание Ирины.

«Вот и хорошо – она спит. А я не могу уснуть. Хотя уснуть надо, завтра я должен быть в форме. Может, прямо завтра придется действовать на всю катушку. Я должен соображать четко – так, как соображает студент на экзамене по специальности. Надо спать! Спать!» – приказал себе Глеб Сиверов и выполнил свой приказ.

А утром он сидел у приемника, когда Ирина, шлепая босыми ногами, прошла из спальни в ванную комнату.

Глеб внимательно слушал новости, настраивая приемник то на одну станцию, то на другую, сравнивая и анализируя полученную информацию. Его всегда восхищало, вернее, не переставало удивлять то, откуда и каким образом журналистам удается добывать информацию, в принципе, абсолютно засекреченную.

И, наверное, добывать ее малыми средствами.

– Вот черти! – приговаривал Глеб, глядя на шкалу настройки. – Хотя что тут удивительного? Информацию дают задаром сами политики для того, чтобы завалить своих конкурентов.

Все радиостанции сообщали примерно одни и те же факты Но трактовка этих фактов оказывалась различной. На одной волне более скандальная, на другой нейтральная и как бы безразличная. В одном случае заурядное сообщение о здоровье президента преподносилось как предвестие конца света, в другом – казалось, что речь идет о банальном насморке. Но Глеб умел отбрасывать эмоции, отшелушивать лишнее и выискивать то, что является сутью, единственно верной и точной. Все радиостанции говорили о событиях в Чечне, о выводе войск, о Масхадове и Яндарбиеве, продолжающих дело генерала Дудаева, о проколах генерала Лебедя. Но самая главная новость последних недель – это болезнь Президента России Бориса Николаевича Ельцина. Новость не могла приесться, как это случилось даже с кавказской войной, сообщения о которой вызывали у обывателей разве что икоту. ?Эта новость муссировалась и неизменно подавалась освещенной с разных сторон.

Анализировалось то, что может произойти, если Президент России вдруг умрет или уйдет в отставку, рассматривался механизм всех этих довольно-таки невероятных процедур. Высказывались предположения о том, кто из ныне действующих политиков может претендовать на пост президента и у кого какие шансы. Впечатление складывалось такое, будто игроки обсуждают шансы лошадей и жокеев на ипподроме перед началом заезда, причем каждый из них поставил на кон все свое состояние. Много говорилось и о позиции США и Германии. Но о Штатах непривычно меньше, чем о Германии, – там были заняты своими делами. У них на носу выборы президента, и им не до того, что происходит в России.

Глеб выключил приемник как раз в тот момент, когда Ирина вышла из ванной.

– Зачем ты слушаешь всю эту ерунду? Да еще на разных станциях? – Быстрицкая, которую тяжело было провести, щелкнула клавишей магнитофона, – новости – не та пища, чтобы насытиться, только здоровье испортишь.

– Надо, дорогая, надо.

– Ладно, я не сержусь, все лучше, чем спрашивать о моем самочувствии. У меня такое впечатление, что скоро я от тебя услышу: «Ирина, тебе уже хуже?»

– Если ты думаешь, что я, одурманенный сводкой последних известий, не замечу твоего гнусного подкола – ошибаешься.

– Слушай на здоровье, если тебе нравится.

– Не нравится, но слушать я вынужден.

– Для чего? Зачем это тебе?

– Чтобы ориентироваться.

– Что тебе это дает?

– Средства к существованию, – пошутил Глеб, и Ирина улыбнулась:

– Это единственное, чем ты можешь меня шантажировать с полным правом.

Только не злоупотребляй.

– Ну вот, ты и развеселилась.

Глеб хотел задать сакраментальный вопрос о самочувствии, но остановил себя. Только за завтраком он смог сказать Ирине о том, что, возможно, ему придется вновь исчезнуть и неизвестно на какой срок. Ирина восприняла это спокойно, вернее, сумела искусно сделать вид, что услышанное ее мало волнует.

– Не к любовнице же ты подашься, зачем мне волноваться?

– Может, Ирина, тебе уехать куда-нибудь в Швейцарию или Финляндию – туда, где ты сможешь спокойно родить? Подумай над этим. Немедленного ответа не требую.

– Глеб, отними от девяти месяцев семь недель.

– Я предлагаю тебе уехать не потому, что мне надоело тебя видеть, скорее, наоборот.

Ирина прикусила нижнюю губу.

– Нет, Глеб, я никуда не уеду. Я буду рожать ребенка здесь, хотя до родов надо еще дожить. И роды – не самое сложное.

– Ты говорила, семь-восемь недель?

– Да, пусть будет восемь.

– Это два месяца.

– Ты, Глеб, хорошо считаешь, – улыбнулась Ирина.

– Осталось, значит, семь месяцев? – сказал Глеб.

– Да, семь, если, конечно, все сложится хорошо. Не люблю загадывать наперед.

– А что может… – насторожился Глеб.

– Всякое случается… – Надеюсь, не всякое, а только хорошее, – не вполне уверенно произнес Сиверов и взглянул на тонкий профиль Ирины.

– Думаю, особых поводов к волнению нет.

– Ну и слава Богу! – прошептал Глеб, прошептал так тихо, что Ирина даже не услышала.

– Если бы, конечно, ты был все время рядом со мной, то я вообще оставалась бы спокойной, как замерзшее озеро, и не сомневалась бы в том, что все закончится благополучно.

– О чем переживать! Все прекрасно. Тем более, у тебя есть опыт.

– Знаешь, Глеб, это было так давно! Мне даже иногда начинает казаться, что это произошло в какой-то иной жизни.