Текст книги "Слепой для президента"

Глава 17

Встреча Глеба Сиверова и генерала Потапчука произошла на все той же квартире в Замоскворечье. Генерал был напряжен, хотя и пытался скрыть свое волнение. Глеб тактично не торопил его. Лицо Потапчука было сосредоточено, как никогда.

Генерал сначала сидел, затем поднялся. Суставы хрустнули. Потапчук поморщился, словно от боли, и принялся ходить за спиной у Глеба. Сиверов сидел, опустив голову.

– Начнем с самого простого. Тот предмет, который вы назвали капсулой, действительно оной и являлся. Как вы думаете, Глеб Петрович, что находилось внутри?

Глеб пожал плечами.

– Не знаю.

– А предположения?

– Может быть, микропленка. На большее у меня, к сожалению, не хватает фантазии.

– Вы слишком далеки от истины.

– Что, даже не тепло?

– Ниже нуля. Очень сильно ошибаетесь.

– В капсуле могли находиться только: микропленка или какое-нибудь вещество. Микропленка – отпадает.

А насчет вещества, на мой взгляд, тоже сомнительно.

– Почему?

– Нет на свете такой дряни, какую не умели бы производить в России.

Значит, незачем ввозить ее из Италии. Вот почему.

– Вы рассуждаете слишком здраво, слишком.

– Тогда – предположение из области фантастики.

В капсуле находится страшная тропическая бацилла, пересланная из Экваториальной Африки. Ее уж точно в России не выведешь. Ею заражают кочан капусты, капусту скармливают кролику, на кролика напускают дрессированных комаров, они напиваются зараженной крови. Комаров выпускают неподалеку от Барвихи.

Президент выходит на прогулку. Охрана, настроенная на установку «и муха не пролетит», не обращает на комаров должного внимания. Комары кусают президента, и смертоносный вирус попадает ему в кровь. А затем, как и положено, в газетах некрологи, среди подписей можно отыскать и фамилии чеченских полевых командиров, страна в трауре. А главное, некого обвинить в убийстве.

Генерал, не выдержав, расхохотался:

– Бред собачий, я не для этого просил вас подумать над покушением на президента.

– Я честно отработал задание, как умел.

– Нет, в капсуле не было возбудителей тропических болезней.

– Тогда говорите.

– В капсуле, Глеб Петрович, находилось вещество, название которого, думаю, ни вам, ни мне ничего не скажет.

– Что за вещество?

– Попробуйте еще раз угадать.

– Не хочу, генерал, самому свои догадки не по нутру.

– Напрасно, напрасно, батенька, – как говорит великий вождь в известных анекдотах. Специалисты из нашей лаборатории на Лубянке определили, что это вещество – яд. Аналогов нет. Технология получения им неизвестна. Но, как они сообщили, скорее всего, технология очень сложная.

– Так все же, что это за вещество?

– Яд. Глеб Петрович. Яд с некоторыми очень любопытными свойствами.

– Какими же? – тихо, почти шепотом спросил Глеб, ощущая сильное волнение.

– Свойство первое: этот яд, как говорят химики, пролонгированного действия. То есть убивает не сразу, а в течение нескольких дней. Он прекрасно растворяется в любых жидких средах – это второе свойство. И третье, самое любопытное… – Хотите, я скажу, генерал? – Сиверов вскочил с кресла и повернулся к Потапчуку.

Тот застыл на месте.

– Да, я слушаю вас, Глеб Петрович, говорите.

– Так вот, третье свойство то, что это отравляющее вещество очень тяжело вычислить, начиная действовать, оно распадается на безобидные компоненты.

– Да, вы правы, – с какой-то даже завистью взглянул на своего агента генерал. – Распознать его практически невозможно.

– Где оно изготовлено?

– Специалисты говорят, что не в России. Это однозначно. Может, в ЮАР, а может, в Израиле. В общем, Глеб Петрович, наши специалисты с подобным отравляющим веществом еще не сталкивались.

– Понятно, иначе бы его изготовили здесь, в России, – Сиверов звонко щелкнул пальцами.

– А вторая новость, Глеб Петрович, вас, думаю, абсолютно не удивит, – генерал наклонился, поднял за ручку свой потертый портфель, повозился с застежками, достал пластиковую папку, а из нес фотографии. – Вот, посмотрите, похож на ваш рисунок?

– Абсолютно не похож, – сказал Глеб. – Но это именно тот самый полковник.

– Да, Глеб Петрович, вы не ошиблись. Это полковник Руднев Аркадий Борисович. И служит он в охране президента. По сей день служит, заметьте.

– Как вы сказали, генерал, Руднев?

– Да-да, Руднев Аркадий Борисович. И знаете, чем он и его люди сейчас усиленно занимаются? При этом к операции подключены несколько отделов ФСБ, а также МВД.

– Нет, не знаю, товарищ генерал, – чуть иронично выделив слово «товарищ», покачал головой Сиверов.

– А я думаю, догадываетесь, Глеб Петрович. Они усиленно ищут того человека, который убил нашего наркодельца и его телохранителей, а самое главное, украл капсулу с ядом.

– Я так и понял.

– Хорошо, что поняли, – генерал Потапчук произнес это в отместку Глебу не менее ироничным тоном, а может быть, даже чуть более желчно.

– И как продвигаются их поиски?

– Думаю, при определенной помощи они могут добраться до вас.

– А кто же им поможет? – как-то печально спросил Сиверов.

– У них, Глеб Петрович, очень много неглупых людей. Даже талантливых. Так что, если они постараются, обязательно доберутся до вас.

– Пусть попробуют, – грубовато бросил Глеб и с вызовом взглянул на генерала Потапчука.

Тот улыбался, не скрывая своих чувств. Генерал Потапчук откровенно восхищался Глебом Сиверовым – этим неуязвимым агентом с дурацкой кличкой Слепой.

– Глеб Петрович, откройте мне одну тайну.

– Какую, генерал?

– Почему вас назвали Слепым?

– Вы не знаете?

– Поверьте, нет.

– Старая история. А кличку мне дали еще мои коллеги по училищу – за острое зрение.

– Как – за острое зрение? – не поверил генерал Потапчук.

– Вот так. Знаете, как бывает: если человек очень быстро бегает, его называют Черепахой, а если глуп, как чурбан, и не может решить простейшую задачу, его называют Компьютером.

– Да-да, знаю. Так значит, Глеб Петрович, у вас очень хорошее зрение?

– Пока не жалуюсь.

– Вам придется кое-чем заняться, и здесь ваше острое зрение, Глеб Петрович, очень даже пригодится, – генерал заложил руки за спину, опустил голову вниз и, глядя на носки своих до блеска начищенных ботинок, вновь начал мерить шагами кабинет. – Вам придется, Глеб Петрович, взять на себя полковника Руднева. Мне все это, честно говоря, не нравится.

– Мне тоже, – согласился Глеб. – Что он за человек, генерал? Может быть, вы обрисуете мне этого полковника Руднева? – он резко обернулся к Потапчуку, Прохаживавшемуся за его спиной.

Генерал остановился, наморщил лоб, судорожно сцепил длинные пальцы, качнулся с пятки на носок.

– Полковник Руднев… Полковник Руднев… Глеб сразу же почувствовал волнение генерала.

Потапчук стал похож на большую нахохлившуюся птицу, на его лице резче обозначились морщины. – Я думаю, Глеб Петрович, что вы прекрасно знаете, какие люди попадали в охрану высшего должностного лица страны.

Глеб кивнул и тоже, как генерал, сцепил пальцы рук. Потапчук развернулся, подошел к Сиверову и заговорил шепотом:

– Когда-то давно, лет двадцать назад, туда отбирали самых лучших.

Проверяли аж до седьмого колена – всех родственников, знакомых, изучали биографию по крупицам. Людей для охраны первого лица просеивали сквозь такое сито, что даже малейшее сомнение, самый невинный намек на неблагонадежность могли сыграть злополучную роль. Полковник Руднев был блестящим офицером, а потом с ним что-то произошло. Что – я не знаю. Вообще, Глеб Петрович, проверить людей из президентской охраны невозможно. Это им все позволено, это они могут открывать ногами любые двери, требовать любую информацию. И не дай Бог, они такую информацию не получат! Вы, надеюсь, можете себе представить, какие начнутся скандалы?

– Да, все это мне известно. Я у вас, генерал, спрашиваю о Рудневе. Что же все-таки с ним произошло?

Возможно, только это и стоит о нем знать. Достаточно иногда одной-единственной детали.

– Это произошло, скорее всего, не с ним. Это произошло со всеми нами.

Какой-то стержень, сердцевина, держащая все, вдруг начала загнивать и ломаться.

Отсюда и пошли все катаклизмы последних лет. Короче, генерал из охраны президента взял полковника Руднева, тогда еще в звании майора, под свою опеку.

И насколько мне известно, полковник Руднев выполнял всякие щекотливые поручения, а его шеф неизменно прикрывал своих подчиненных, как родная мать прикрывает детей. И естественно, до президента не доходили даже слухи о том, что творится в его охране. Нет, службу несли исправно – как вам известно, на нашего президента не было серьезных покушений. И это, конечно же, благодаря тому, что охрана работала очень профессионально.

– Понимаю.

– Я бы хотел, конечно, познакомиться с деятельностью Руднева, но даже мне, человеку, облеченному немалой властью, туда ход закрыт. Там своя контора, свои законы. И вся служба охраны президента не подчиняется никому, кроме самого президента и начальника его охраны.

– Неувязка выходит.

– В чем?

– Смотрите. С одной стороны, люди из охраны президента следили за мной.

Не столько ради идеи, сколько для того, чтобы отвлечь их внимание, я и занялся Семеном Георгиевичем Ивановым.

– Именно так.

– Но с другой стороны, та же охрана президента, в лице полковника Руднева, действует в сговоре с Ивановым. Но не только это меня удивляет. Руднев не знал о моем существовании.

– С чего вы взяли?

– Знал бы – не дал бы мне ликвидировать Иванова и уж, тем более, не позволил бы завладеть капсулой.

– Неувязка только внешняя, Глеб Петрович. Это со стороны президентская охрана представляется монолитом. Не будем забывать, кто подбирал в нее людей.

Многие на сегодняшний день потеряли доверие. Но система охраны – живой организм, который трансформируется постепенно. Насколько я понимаю, в настоящее время в ней существует две параллельные структуры: старая и новая. Кое в чем они взаимодействуют, но делиться секретами – ни-ни. Вдобавок они контролируют друг друга. Доверия между ними и в помине нет.

Люди, следившие за вами, принадлежат к новой структуре. Полковник Руднев – к старой. Новая структура, среди прочего, и старается определить, кого из старых сотрудников следует отправить в отставку.

– Так что, генерал, получается, Руднев… – Да, Глеб Петрович, получается именно так. И еще, – Потапчук приблизился к Глебу совсем близко.

Голос генерала подрагивал, и Сиверов почувствовал, как волнение Потапчука передается и ему. Никому из своих людей, Глеб Петрович, я сейчас доверять не могу. Они все хорошие, нормальные, в принципе порядочные люди. Но в любой момент информация может… И даже вам… – Я понял, – оборвал его Сиверов.

– Вот и хорошо, Глеб Петрович. Значит, – Потапчук тяжело вздохнул и устало опустился в мягкое кресло напротив собеседника, – плохо, плохо, все очень плохо.

– О чем вы, генерал?

– Чувствую я себя неважно, Глеб Петрович, и пожаловаться некому. Вот только вам и сказал.

– Что с вами?

– Сердце в последнее время прихватывает, – генерал запустил руку во внутренний карман своего пиджака и вытащил оттуда узкую стеклянную капсулу.

Он долго возился, вытряхивая на ладонь белую таблетку, наконец бросил ее в рот, причмокнул языком и откинулся на спинку кресла.

– Сейчас пройдет.

Глеб с тревогой смотрел на генерала Потапчука: ему по-настоящему было жаль этого сильного, решительного мужчину. У Глеба мелькнула шальная мысль. Он попытался ее отогнать, но мысль вертелась в голове, назойливая, как осенняя муха.

«А что если с генералом что-нибудь случится? Если он умрет? Известно ли кому-нибудь еще о том, кто я такой на самом деле?»

Генерал Потапчук морщил лоб, тяжело и прерывисто дышал.

– Ну вот, кажется, полегчало, – он ослабил узел своего старомодного галстука, – можем продолжить.

– Вам бы врачу показаться, генерал.

– Да мне, если честно, Глеб Петрович, давным-давно пора на пенсию. Сидел бы где-нибудь на берегу реки, смотрел бы на воду, на неподвижный поплавок.

– Зачем – неподвижный? Лучше, когда клюет.

– Неподвижный спокойнее.

– Да, рыбалка дело хорошее.

– Или вот еще… – генерал немного приободрился, – бродил бы с лукошком по осеннему лесу, срезал бы грибы, складывал бы один к одному, дышал бы чистым воздухом. А вечерком сидел бы у камина, почитывая книги и улыбаясь своим мыслям.

«Да, размечтался старик», – подумал Глеб и удивился тому, что думает о генерале Потапчуке как об очень старом человеке.

– Но ничего, Глеб Петрович, мы еще повоюем. Мы им еще всем покажем.

– Да-да, повоюем, уже повоевали, – пробормотал Глеб, поглаживая саднящую рану.

– Все, что я знаю о полковнике Рудневе, я вам сейчас передам. Здесь адреса, где он бывает, его фотографии, кое-что из его личного дела. Как вы понимаете, Глеб Петрович, эта информация абсолютно секретна. Я смог ее добыть с очень и очень большим трудом.

Потапчук потянулся к портфелю и положил перед Глебом пластиковую папку.

– Вы посмотрите, Глеб Петрович, здесь. Думаю, полчаса вам хватит. А затем я все заберу. И вы ничего не видели, а я вам ничего не показывал.

– Все так и будет.

Глеб принялся просматривать бумаги. Он не боялся чего-либо не запомнить: знал, что его мозг сработает, как компьютер, и все прочитанное и увиденное останется в памяти, отчетливо, словно гравировка на мраморе.

…Генерал посмотрел на свои швейцарские часы, давая понять агенту по кличке Слепой, что времени уже совсем не осталось.

– Да-да, я понял, – откладывая бумаги в сторону, произнес Глеб.

– Что ж, Глеб Петрович, действуйте. Связь будем держать, как и прежде. И еще, я хочу сообщить вам один любопытный факт… Глеб понял, что генерал скажет сейчас что-то важное, была у Потапчука такая манера – приберегать главное на прощание.

– Не так давно, а если быть абсолютно точным, десять дней назад были зверски убиты два пожилых человека, два пенсионера. Как вы понимаете, Глеб Петрович, такие случаи происходят в Москве почти каждый день, и я, конечно, не обратил бы ни малейшего внимания на это убийство – прочел бы и все. Мало ли за что можно убить двух пожилых людей! Может, кому-то понадобилась их жилплощадь, может, кто-то соблазнился их небогатыми сбережениями… Только вот в чем дело.

Эти пенсионеры, эти пожилые люди были тестем и тещей одного из лучших хирургов Центральной клинической больницы. Да-да, именно той больницы, где лечат самых высокопоставленных лиц нашего государства.

Брови Глеба приподнялись, он внимательно посмотрел на Потапчука, который сидел, прижав правую ладонь к сердцу.

– Именно там, Глеб Петрович, делают операции на сердце. Может, я тоже когда-нибудь окажусь на операционном столе в этой самой больнице, чем черт не шутит.

– Я понял вас, генерал, – коротко ответил Глеб.

– Ну вот и все, собственно говоря, – Потапчук устало поднялся.

Глеб прошел вслед за генералом в прихожую и хотел помочь старику – в мыслях он уже не мог называть Потапчука иначе – одеться, но тот замахал руками, обиженно взглянув на Сиверова.

– Да что вы, что вы, молодой человек, уже причислили меня к рухляди? Я еще в состоянии сам одеться.

Когда станет невмоготу, я вас попрошу, будьте уверены.

– Извините, генерал, я хотел, как лучше. И возраст тут ни при чем, просто я хотел показать свое уважение к вам. Смотритесь вы еще неплохо.

– Ну что ж, спасибо, Глеб Петрович, за комплимент, хоть я и не женщина.

До скорой встречи.

– До встречи.

Потапчук обернулся и указал на ключи, которые лежали на тумбочке:

– Больше вы их не оставляйте, носите с собой.

Дверь захлопнулась. А Глеб еще долго стоял в прихожей, прислушиваясь к шаркающим шагам генерала Потапчука.

Наконец шаги растворились в тишине.

– Да, дела, – сказал Сиверов сам себе, все еще не зная, с какого конца браться за дело.

Но инстинктивно он чувствовал, что все события, все факты и детали связаны воедино и вертятся, как планеты вокруг Солнца, вокруг чего-то очень большого и важного. Но чего именно, Глеб все еще не мог определить.

"Отгадка где-то рядом, совсем рядом. Она лежит на поверхности, просто хорошо замаскирована. Но у меня есть время, и я обязательно докопаюсь до сути.

Обязательно!" – принялся сам себя подзадоривать Глеб.

Но тут же его мысли переключились на совершенно иное, перешли в другую плоскость. Он подумал об Ирине.

– Чертовщина какая-то! – пробормотал Сиверов, вскакивая с дивана, и, как затравленный зверь, стал метаться по комнате.

"А что если они выйдут на меня, а затем схватят Ирину? Нет, только не это! Этого не должно произойти.

Ирину надо срочно отправить куда-нибудь, спрятать как можно дальше, чтобы никакие грязные руки не смогли до нее дотянуться. Она носит моего ребенка!

Какая же фамилия достанется ребенку? Моя настоящая – Сиверов? Нельзя. Молчанов?

А может, фамилия Ирины?

С ума сойти, так все сбежалось, так все переплелось, буквально смешалось!

И надо же, в одно и то же время:

Ирина беременна, а генерал Потапчук плохо себя чувствует. Скорее всего, он тяжело болен и лишь железная воля помогает ему выстоять и не покориться болезни.

А еще полковник Руднев со своими головорезами, этот итальянец со своими наркотиками и капсула с ядом.

А что если капсула предназначалась президенту? – Глеб даже вздрогнул. – А почему бы и нет? Вполне возможно, ничего нереального здесь нет. Итальянец привозит яд, полковник из охраны президента эту капсулу берет, затем… Вот тебе и государственный переворот. И не надо ГКЧП, не надо выводить войска на улицы, все произойдет само собой. Президент спокойно умрет, и никто всерьез не станет доискиваться причины. Предвыборная гонка. Новый хозяин… Народ и политики подготовлены к возможной смерти, это известие никого не потрясет… Ведь если все знают, что президент тяжело болен… А о том, что кому-то было выгодно ускорить приближение смерти, новый человек в Кремле вряд ли захочет думать. А если и подумает, то не станет докапываться. Сменит охрану, и все. К тому же генерал сказал, что определить наличие яда в организме почти невозможно. Что если именно для этого он и привезен из Италии? Производство наркотиков… подпольные химические лаборатории… собственные химики… независимые технологические разработки… – Сиверов ощутил, как кровь быстрее побежала по жилам. – Так, так… Правильно рассуждаешь, Глеб Петрович, правильно. И скорее всего, ты близок к разгадке. Недаром же засуетился генерал Потапчук и заговорил со мной о покушении на президента. Вот они, тропинки дикого леса, в котором живут по законам джунглей, и сошлись они в одну широкую, торную дорогу. И дорога эта ведет к могиле, – но тут же у Глеба появилась новая мысль. – Ведь капсула с ядом оказалась у меня, и полковник Руднев ее не получил. А если не получил, значит, не сможет и воспользоваться. Тем более, итальянец мертв. Аи да Сиверов, аи да сукин сын! Голова у тебя еще соображает, ты не отупел. Но не радуйся, может, все абсолютно не так, и твоя теория – ни к черту. Не хуже и не лучше экспромта про барвихинских комаров-террористов".

– Может, все и не так, – подытожил Сиверов вслух, – но, тем не менее, близко к истине. Надо как можно скорее заняться полковником Рудневым.

Глава 18

События в России разворачивались стремительно.

Все газеты на первых страницах печатали сообщения и статьи, в которых рассказывалось о состоянии здоровья президента, делались самые неожиданные прогнозы, высказывались такие предположения, от которых волосы начинают шевелиться. Не отставали от прессы и другие средства массовой информации.

Ни один выпуск новостей не обходился без того, чтобы кто-нибудь из известных на всю Россию политиков не высказывался по поводу болезни президента.

И коммунисты, и демократы не жалели красноречия.

Зюганов и Жириновский во всеуслышание заявляли, что первый человек России смертельно болен. И каждый из тех, кто в перспективе сам метил на вершину власти, старался нагнать ужас на обывателей, намекая, что только он один в состоянии спасти катящуюся в пропасть страну. Зато те, кто уже работал в команде президента, микшировали ситуации, как могли, уверяя граждан, что ничего страшного не происходит.

Конечно же, в стороне не оставались и медики. Доктора и кандидаты наук, профессора, министры – все, кто имел хоть какое-нибудь отношение к хирургии в области сердца, разразились статьями и выступлениями. Журналисты наперебой брали интервью у ведущих кардиохирургов. И такие термины, как кардиология или коронарное шунтирование, стали известны и понятны всем.

На разворотах журналов, на газетных полосах появлялись рисунки и схемы человеческого сердца, показывалось, как и каким образом проводится операция.

В общем, только о состоянии здоровья президента и говорили. Даже забыли на какое-то время Чечню, уже почти два года не сходившую с первых страниц газет и журналов, не исчезавшую из информационных выпусков теле – и радиопрограмм.

Высказывались предположения о том, что президент уже давным-давно серьезно болен, что у него, помимо всего прочего, еще и цирроз печени, что, видимо, он уже никогда не поправится. Из чего делался вывод о необходимости добровольной отставки президента. После подобных заявлений сразу же, в тех же самых передачах, вылезал какой-нибудь умник и начинал заверять публику, что только ему одному из достоверных источников стала известна страшная в своем цинизме правда – президент абсолютно здоров, а вся заваруха с его мнимой болезнью устроена охраной с тем, чтобы высветить, как рентгеном, недругов главы государства и расправиться с ними чуть позже – одним махом, когда они бросятся делить власть.

Но президент, тем не менее, то и дело появлялся на экранах телевизоров, опровергая всевозможные версии и досужие домыслы о том, что он смертельно болен и лежит, не выходя из палаты. Естественно, все более-менее сведущие люди видели, что президент выглядит не лучшим образом. Понятно, гримеры старались вовсю, словно готовя президента на конкурс красоты. Глава государства продолжал встречаться со своим премьер-министром и время от времени обращался к гражданам России по радио.

А злопыхатели не унимались. По России поползли слухи, что Президенту России не просто предстоит операция на сердце, какое-то там коронарное шунтирование, а пересадка сердца, и вся заминка лишь в том, что врачи ждут донора.

Обо всем этом Глеб Сиверов был прекрасно осведомлен: газеты он читал, телевизор смотрел, даже слушал зарубежные радиостанции, хотя времени на это у него почти не оставалось. Приходилось получать информацию как бы между делом.

Он продолжал собирать информацию о полковнике Рудневе. Пока еще факты, выступления СМИ и разговоры с генералом Потапчуком никак не укладывались в одну стройную теорию, где все части связаны воедино неопровержимой логикой.

Делая свою работу, следя за полковником Рудневым и его людьми, Глеб продолжал неустанно размышлять. И в конце концов его размышления увенчались успехом.

Однажды Глеб сидел в машине и слушал радиопередачу о состоянии здоровья президента и об указах, в которых кто-то отстранялся от должности, кто-то переставлялся с одного места на другое.

"Вот оно что! – осенило Глеба, и он ударил себя кулаком по колену.

Сиверов опустил голову, по его лицу скользнула странная улыбка. – Неужели все так просто? Неужели я не мог додуматься до этого раньше?..

А Потапчук? Куда он смотрит? О чем он думает? Ведь все так просто, просто и очевидно! Как дважды два.

Срочно, немедленно надо связаться с генералом! Но не спеши, Глеб Петрович, подумай еще. Может, все это тебе показалось".

И Глеб, продолжая следить за аркой, из-за которой мог появиться полковник Руднев, не переставал напряженно думать.

"Да, действительно, вот оно, классическое убийство, в котором невозможно найти преступника. Слишком уж все ловко придумано. Президента России решили устранить, устранить абсолютно незаметно, списав его смерть на плохое здоровье, на недосмотр врачей или, что более вероятно, на их злой умысел. Да-да, когда-то такое уже было, знаменитое «дело врачей-вредителей». Наверное, по этому же аналогу задумано и нынешнее преступление. Президента попытаются отравить или убить во время операции, а затем его смерть спишут на медиков. Мерцалов и ему подобные запущены в дело лишь для отвода глаз и оттягивания сил на сторону.

Врачи-вредители… История повторяется? Тогда дорога к власти открыта. И те, кого президент своими указами отстранил от власти, снова смогут вернуться к сытным кормушкам, снова смогут влиять на судьбы людей. Да, задумано здорово, – восхищенно подумал Глеб. – Но этому не бывать! Надо немедленно поделиться своими соображениями с генералом Потапчуком, и пусть он предпримет меры. Ведь у него, в отличие от меня, есть возможность выйти на людей, связанных с главой государства, объяснить президенту схему готовящегося убийства. Хотя нет, – одернул себя Сиверов, – все не так просто. Я могу изложить генералу Потапчуку свою версию, но какие у нас факты?

Капсула с отравляющим веществом? Ну и что из того?

Мало ли для чего Джордано Мазини, он же Иванов, привез яд в Россию? И вообще все это очень скользко, хотя вполне может быть правдой. Но как ее доказать?

Как? – Глеб напрягся, вцепился в руль. – Да, можно арестовать полковника Руднева, но что это даст? Руднев не дурак, он скажет – да и я, вероятно, сказал бы то же самое – «Я занимаюсь безопасностью президента и о капсуле ничего не знаю. Или даже знаю, но хотел ее захватить лишь для того, чтобы враги президента не смогли ею воспользоваться». А кто враги? Кто?

Я знаю, с кем связан Руднев, под чьим началом служил полковник. Неужели он? Неужели все те, кого президент отправил в отставку, в одночасье сбросив с вершин власти?"

Борис Андреевич Симаковский был дома. Он вообще в последние несколько лет не любил покидать свою огромную квартиру, находящуюся всего лишь в получасе ходьбы от места его бывшей работы – от Лубянки.

Сорок с лишним лет проработал Борис Андреевич в КГБ. Он получал звания, награды, а занимался Симаковский в КГБ очень любопытными вещами. Он был одним из тех, кто возглавлял лабораторию, доступ в которую почти для всех оставался закрытым. И даже не каждый генерал Комитета мог в нее попасть.

В этой лаборатории изготавливались всевозможные замысловатые отравляющие вещества. Естественно, кроме того, что лаборатория производила яды, она разрабатывала и методики их обнаружения, проводила различные экспертизы, пытаясь ответить на вопрос и дать заключение вышестоящим начальникам: кто и почему умер, кто и как был уничтожен.

Борис Андреевич Симаковский вышел в отставку в звании полковника. Но за всю свою многолетнюю службу мундир ему пришлось надеть раз десять-пятнадцать, не более. Сейчас мундир покоился в шкафу, увешанный наградами, отутюженный.

Достаточно было открыть шкаф, снять форму с плечиков и, облачившись в нее, выйти на улицу. Но такие мысли даже не приходили в лысую голову Бориса Андреевича.

Он был дома, когда в дверь его квартиры настойчиво позвонили.

«Кого это черт несет!» – подумал Борис Андреевич и понял, что придется идти открывать самому. Жена ушла час назад и вернется, как обещала, к трем.

Общения с чужими людьми отставной полковник не любил и подосадовал: «Словно специально кто-то подкараулил, когда жена ушла, а я остался один».

Старик выбрался из-за письменного стола, спрятал в выдвижной ящик мелко исписанные страницы дневника-мемуаров, которыми занялся, уйдя на покой и, шаркая, тяжело дыша, двинулся к двери. Все это время звонок настойчиво продолжал извещать хозяина квартиры, что гость не ушел, а ждет, когда откроют дверь.

Симаковский припал к глазку и увидел стоящего на лестничной площадке мужчину в длинном сером плаще, без головного убора. Лицо мужчины с военной выправкой и хитрым взглядом, выдававшим сотрудника спецслужб, было незнакомо полковнику Симаковскому, поэтому он, не открывая дверь, спросил:

– Кто там? Кого надо?

– Мне Бориса Андреевича. Ведь это вы?

– Кто вы?

Незнакомец, прекрасно зная, кто за дверью и что бывший сотрудник КГБ на слово не поверит, извлек из кармана удостоверение, развернул и показал в глазок.

Ясное дело, Борис Андреевич ничего прочесть не успел, но то, что ему показали документ с фотографией и печатями, говорило о надежности гостя и дверь придется открыть, даже если не очень хочешь.

– Здравствуйте, Борис Андреевич, – произнес полковник Руднев и постарался улыбнуться как можно более доброжелательно.

– Здравствуйте, здравствуйте, – недружелюбно ответил Симаковский.

– Я полковник Руднев, вот мое удостоверение. Служба охраны президента.

Книжечка вновь появилась в руке Руднева, и на этот раз Борис Андреевич Симаковский смог с ней ознакомиться. Его многолетний опыт подсказал, что документ подлинный. Птицы такого полета, как полковник из охраны самого президента, в квартире Симаковского не появлялись.

– Я к вам, Борис Андреевич.

– Проходите, потом расскажете, – хозяин пригласил гостя в кабинет.

Полковник Руднев уселся в кресло, а Симаковский – за стол.

– Чаем не угощаю, полковник, – сказал Симаковский, – хозяйка ушла.

– Знаю, знаю, осведомлены. И вернется не раньше трех часов.

– А мне возиться не хочется. И что вас привело к старику Симаковскому?

– А вот какое дело, Борис Андреевич, – Руднев замолчал, вытащил из кармана пачку сигарет.

– Курите, курите на здоровье. Я и сам иногда балуюсь.

– Спасибо.

В свои семьдесят три года выглядел Симаковский старше. На его голове уже почти не осталось волос, но старик был выбрит и надушен. Неприятный запах дешевого одеколона, словно сохранившийся в квартире из прошлых десятилетий, полковник Руднев отметил сразу.

– Вы понимаете, Борис Андреевич, наш разговор должен быть строго конфиденциальным.

– Это я могу вам обещать. Вы же прекрасно осведомлены, полковник, где я работал и чем занимался.

– Вот поэтому я у вас.

– Ну и что же вас интересует?

– Видите ли, Борис Андреевич, – Руднев резко поднялся с кресла и приблизился к письменному столу. – Мне нужен яд.

– Вам нужен яд, полковник? Вы что, решили добровольно уйти на тот свет?

Вам здесь плохо живется? – с добродушно-язвительной улыбкой проговорил хозяин.

– Давайте об этом не будем, Борис Андреевич. Всем нам живется одинаково.

– Я пошутил, полковник, пошутил, – поднял свою дрожащую руку Борис Андреевич Симаковский и посмотрел на часы, стоящие на письменном столе.

Часы были старинные, в деревянном корпусе. Их подарили заместителю начальника лаборатории майору Симаковскому на один из дней рождения. На корпусе сбоку красовалась металлическая пластинка, на которой витиеватым шрифтом, имитирующем скоропись, было выгравировано поздравление юбиляру.

– Знаете, Борис Андреевич, я не хочу темнить, не хочу ходить вокруг да около. Меня к вам направил… – и полковник Руднев назвал фамилию.

Эта фамилия произвела впечатление на Симаковского.

– Ну что ж, если так, я вам помогу.