Электронная библиотека » Андрей Воронин » » онлайн чтение - страница 9

Текст книги "Рукопись Платона"


  • Текст добавлен: 12 ноября 2013, 15:50


Автор книги: Андрей Воронин


Жанр: Исторические детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Странно, – сказала Мария Андреевна вслух и снова огляделась. Хесса по-прежнему не было видно, и у нее вдруг возникло очень неприятное чувство: ей показалось, что немец сидит в бурьяне или прячется где-нибудь за выступом стены, дожидаясь ее ухода. – Глупости, – сказала она гораздо громче и решительнее. – Вздор и чепуха! Он, верно, прилег отдохнуть и задремал, а что до рисунка, то художник имеет полное право слегка приукрасить действительность. Ведь видно же, что баня там была, и дерево тоже было...

Она осеклась на полуслове, внезапно узнав место, где когда-то гуляла с гувернанткой. Перед ее внутренним взором, будто наяву, встала черная от времени, покосившаяся бревенчатая баня и яблоня – тоже старая, черная, протянувшая над растрепанной соломенной кровлей корявые руки ветвей. Да, если верить памяти, то и дерево, и баня действительно стояли на этом самом месте и выглядели они в точности так, как изобразил их герр Пауль Хесс – тот самый герр Пауль, который, по его собственным словам, приехал в Смоленск впервые в жизни.

Княжна ожесточенно помотала головой, пытаясь привести в порядок разбежавшиеся мысли. Как же так? Что-то здесь не складывается, что-то не получается...

Она нарочно отошла от треножника, чтобы рисунок не отвлекал внимание, заставила себя успокоиться и попыталась прийти к какому-нибудь рациональному выводу. Странность, замеченная ею в рисунке Хесса, могла иметь какое-то значение, а могла и не иметь. Но она тревожила княжну, и Мария Андреевна решила продумать все до конца, ибо это был наилучший способ успокоиться.

Итак, баня и яблоня...

Баня и яблоня, которых не было на береговой круче Днепра, но которые остались, оказывается, не только в памяти княжны Марии Андреевны Вязмитиновой, но и на рисунке герра Пауля Хесса, сделанном сегодня утром. Баня и яблоня погибли, вероятнее всего, летом или осенью двенадцатого года, то есть тогда, когда никакого герра Хесса здесь и в помине не было...

Что ж, в конце концов, герр Пауль мог лгать. С людьми это случается, особенно с такими, как герр Пауль, тщательно скрывающими от окружающих свои мысли и даже свой холодный ум, странно сочетающийся со страстным талантом художника. Милейший герр Пауль мог бывать в Смоленске раньше – например, тем же недоброй памяти летом 1812 года. Он мог служить в армии императора Наполеона и запомнить баню и яблоню еще тогда.

Но зачем в таком случае ему было выдавать себя, рисуя то, чего давно уже нет?

Обдумывать версии о божественном озарении, снизошедшем на Хесса свыше, или о способности тевтона проникать в чужие мысли и воровать воспоминания Мария Андреевна не стала. Вздохнув, она вынуждена была признать, что логика завела ее в тупик: вместо желаемых ответов княжна получила только новые вопросы. Похоже, разрешить загадку бани и яблони путем одних лишь логических рассуждений было так же невозможно, как и другую, гораздо более занимательную и насущную: куда, ради всего святого, подевался Хесс?

Княжна стояла рядом с его треножником уже не менее получаса, а немец как сквозь землю провалился. Неужто и впрямь заснул где-нибудь в бурьяне? Тогда в его фляге, верно, и впрямь плещется что-то покрепче воды... Ну, и что теперь? Искать его, звать, будить? Тогда, представ перед княжной в столь непрезентабельном виде, герр Пауль будет смущен и даже пристыжен, а зачем это нужно – стыдить гостя, который не сделал ничего дурного?

Вопреки столь уважаемой княжною логике и здравому смыслу ей опять показалось, что немец прячется в бурьяне, с нетерпением дожидаясь ее ухода. Мария Андреевна вновь вернулась к рисунку и сличила его с расстилавшимся внизу пейзажем. Да, различия имелись, и дело было не только в бане и яблоне. Вон того дома, новенького, с тесовой крышей и высоким резным крыльцом, на рисунке что-то не видно, зато виден другой, поплоше. И сады на бумаге – старые, густые, под корень спаленные пожаром двенадцатого года... Город на рисунке был тот и не тот, и княжна, которой до смерти наскучили рутинные заботы, связанные с постройкой и оформлением городского дома, решила, что не успокоится, пока не разгадает эту тайну.

Между тем затянувшееся ожидание начало казаться Марии Андреевне не только пустым, но и не совсем приличным. Вряд ли с Хессом случилось что-то дурное. Если бы на него напали грабители, они бы, верно, прихватили с собою и сумку, а если бы любознательный тевтон повредил себе что-нибудь, от нечего делать обследуя развалины, то он не стал бы молчать, а дал бы о себе знать криком. Тут ей пришло в голову, что немец мог удариться головой и лежать без сознания, а мог и вовсе убиться, оступившись на битых кирпичах. То обстоятельство, что в развалинах целыми днями играли мальчишки, ничего не меняло: как говорится, что русскому здорово, то немцу смерть. Преодолев неловкость, княжна несколько раз окликнула Хесса, но ответа не получила. Тогда она вскарабкалась на гору битого кирпича в проломе стены и осмотрелась сверху. Немца нигде не было видно, и Мария Андреевна решила, что разумнее всего будет все-таки вернуться домой. В конце концов, тевтон мог завести в предместье какую-нибудь пассию, и тогда его отсутствие объяснялось очень просто. Оно могло объясняться как угодно, но факт оставался фактом: здесь Хесса не было – ни в бурьяне, ни под откосом, ни среди руин и битых кирпичей. А на нет, как говорится, и суда нет. Более того, не следовало забывать о приличиях: княжне Вязмитиновой не пристало, подобно цепной собаке, сторожить брошенную хитрым немцем сумку. Хитрым? Ну да, пожалуй, что так...

Покинув окрестности северной башни, княжна скорым шагом направилась к своему дому. По дороге ей встретилось несколько знакомых лиц и дважды ей даже пришлось вступить в разговор, обыкновенный при подобных встречах: о здоровье, о делах, о погоде и о видах на урожай. Княжне польстило то, что мнение ее о последнем предмете было выслушано с большим вниманием; рассуждая об урожае, вложении денег и вообще об экономике, она редко ошибалась, и то, что этот факт наконец-то был признан всеми, был ей приятен.

Словом, чем дальше уходила она от установленного в тени лакированного треножника, тем менее загадочным казалось ей недавно пережитое приключение. Подумаешь, неточный рисунок! Принимая во внимание вдохновенную манеру, в которой рисовал герр Хесс, на мелкие несоответствия можно было смело закрыть глаза. Его кузен Петер, молодой, но уже получивший определенное признание баталист, намеревался живописать славные битвы Отечественной войны с французом; а раз летом 1812 года над обрывом стояла баня, то герр Пауль позволил себе эту баню нарисовать – что же тут дурного, что загадочного?

Тем не менее, проходя мимо канцелярии градоначальника, княжна невольно замедлила шаг и едва не зашла, но вовремя вспомнила, что одета не для подобных визитов. К тому же, бродя по крутым откосам в поисках Хесса, она изрядно устала, да и спешки пока что не было. Посему Мария Андреевна миновала канцелярию и прямиком отправилась домой – посмотреть, как без нее расставили мебель, а заодно и поинтересоваться, какая судьба постигла жестяное чучело крестоносца, сторожившее вход в оружейную комнату.

Глава 7

Герр Пауль, как и следовало ожидать, еще не вернулся. В доме продолжалась деловитая возня, но шума и беспорядка заметно поубавилось. Переодевшись и выпив чаю, Мария Андреевна прошлась по комнатам и решила, что для первого раза получилось недурно. Кое-что следовало передвинуть, а иное и вовсе заменить, но говорить об этом она не стала – дворецкий и без того уже валился с ног от усталости, да и мелкие недочеты, замеченные княжною, явились результатом ее собственных ошибок, а не небрежности прислуги.

В оружейной тоже царил порядок, да иначе и быть не могло. Развешанное по стенам оружие маслянисто поблескивало, начищенный до зеркального блеска железный болван у входа горделиво торчал на своей подставке, опираясь на двуручный меч с извилистым, как тело ползущей змеи, лезвием. В крестообразной щели шлема, похожего на жестяное ведро, будто угадывались недобрые глаза. Чтобы развеять неприятное ощущение, княжна постучала по шлему согнутым пальцем, и тот отозвался глухим чугунным звоном.

Спохватившись, Мария Андреевна обернулась к сопровождавшему ее дворецкому и велела позвать лакея по имени Григорий – молодого, плутоватого и немного развязного, но при этом сообразительного и скорого на ногу. Когда Григорий явился, она отвела его в сторонку и тихим голосом отдала короткий приказ. Лакей сказал: «Слу-шаю-с» – и испарился. Проводив его взглядом, княжна с неудовольствием подумала, что он непременно станет болтать в людской. С одной стороны, конечно, на каждый роток не накинешь платок, а с другой – ну почему, спрашивается, каждый ее шаг должен служить поводом для глупых пересудов?

Впрочем, ответ на этот вопрос был очевиден: шагать надобно не так широко, не отделяясь от иных-прочих, тогда и судить тебя не станут. Что с того, что к странным поступкам тебя принуждает сама жизнь? Не обращай на это внимания, смирись, не ропщи, будь как все, и тогда, будучи ограбленной, попранной и униженной каким-нибудь мелким негодяем, ты наконец-то удостоишься сочувствия и жалости света.

Она не впервые думала об этом, и окончательный вывод всегда был один и тот же: не дождетесь. И на сей раз, скоро пробежав привычной, проторенной тропинкой, мысли Марии Андреевны вернулись к первоначальному предмету ее размышлений, то есть к герру Паулю Хессу.

Отпустив дворецкого, Мария Андреевна прошлась по оружейной, внимательно оглядывая стены и одобрительно кивая: да, здесь все было устроено именно так, как ей хотелось, и произошло это, видно, потому, что оформление именно этой комнаты она продумала лучше, чем какой бы то ни было иной. Княжне подумалось, что она давненько не упражнялась в стрельбе, если не считать того случая на мосту, но о том, чтобы учинить пальбу здесь, в городе, нечего было и мечтать.

На полке в углу она нашла то, что искала, – медную подзорную трубу с выбитым по ободку названием некогда захваченного в плен шведского военного корабля. Труба была громоздкая и довольно тяжелая, но давала очень приличное увеличение. Сунув трубу под мышку, княжна покинула оружейную и прошла в комнату, где стояли сегодня привезенные из Москвы клавикорды – нужно было испытать инструмент и решить, звать ли настройщика.

Клавикорды действительно нуждались в настройке. Взяв несколько дребезжащих, распадающихся аккордов, княжна опустила крышку. Мимоходом вспомнившийся случай на мосту неожиданно занял ее мысли; княжна вдруг удивилась тому спокойствию, с коим восприняла и почти сразу же забыла разбойное нападение, совершенное на нее в ее собственном лесу. Лихие люди, нашедшие на мосту смерть от ее руки, были пришлыми: их тела никто не опознал, и ни один из деревенских старост во всей округе не заявлял о беглых. Это могло означать только одно: в вязмитиновский лес перебралась шайка, орудовавшая прежде в каком-то ином месте. Сколько в ней насчитывалось народа, никто не знал; поиски, осуществляемые по просьбе княжны полицией и расквартированными в городе солдатами, до сих пор ничего не дали. Полицмейстер высказал предположение, что, получив столь неожиданный и решительный отпор, банда покинула окрестности Смоленска и ушла от греха подальше в иные, более глухие места. Возможно, сказал он, там, на мосту, вообще была вся шайка, и после того, как трое из пятерых погибли едва ли не в мгновение ока, главарь и его подручный бежали без памяти куда глаза глядят.

Марии Андреевне, однако, эти выводы казались чересчур поспешными и оттого сомнительными. То, как продуманно и четко было произведено нападение, говорило о незаурядных способностях предводителя шайки, да и выбор жертвы наводил на определенные размышления: вряд ли разбойники случайно выбрали самую богатую помещицу в округе. Кроме того, княжна подозревала, что если бы ее хотели просто убить и ограбить, так, верно, убили бы сразу, не давая ей возможности, собраться с духом и дать отпор. Но тогда доставшаяся разбойникам добыча получилась бы мизерной: пара лошадей, бесполезная в лесу карета, немного денег и еще меньше драгоценностей. Нет, княжну явно намеревались захватить живой, чтобы потребовать с нее выкуп, да и предводитель шайки мало походил на разбойников с лубочных картинок. Судя по тому немногому, что успела разглядеть княжна, это был человек привыкший хорошо одеваться и в совершенстве владевший искусством верховой езды. То, как он загородился от выстрела, подняв на дыбы коня, выдавало в нем кавалериста, успевшего понюхать пороху, а его подручный, которого миновала пуля княжны, именовал своего атамана «вашим благородием» и «барином». Словом, атаман сей представлялся княжне довольно любопытной фигурой, и она не верила, что такой человек может легко отступиться от своих замыслов.

Но более всего Марию Андреевну тревожило то обстоятельство, что атаман показался ей смутно знакомым. Он так и не поднял головы, не показал лица, хотя и рисковал поплатиться за это собственной жизнью. Вряд ли такое поведение было следствием повышенной стыдливости. Вероятнее всего, разбойник опасался, что будет неминуемо опознан.

Взгляд Марии Андреевны невольно скользнул по стенам, увешанным оружием всех времен и народов, и остановился на весьма странном предмете, коему было не место в этой экспозиции. Предмет этот представлял собою толстую черную трость с золотой рукояткой в виде песьей головы – а может быть, и не песьей, а волчьей. Эта трость скрывала в себе ружейный ствол преизрядного калибра, а спусковой механизм был хитроумно замаскирован под звериную голову на рукоятке. Некогда это грозное потайное оружие украшало собою знаменитую коллекцию графа Лисицкого, а после его загадочной смерти было украдено его племянником, Николаем Ивановичем Хруновым-Лисицким. Княжне трость досталась в качестве трофея; из этой трости был застрелен ее опекун, граф Бухвостов, а позднее та же участь постигла князя Аполлона Игнатьевича Зеленского. Пуля, выпущенная из упрятанного в лакированный деревянный футляр ствола, по слухам, оборвала никчемную жизнь пана Кшиштофа – карточного шулера, пройдохи и авантюриста, доводившегося кузеном Вацлаву Огинскому. Княжне и самой довелось заглянуть в этот ствол, но победа осталась за нею, а бывший гусарский поручик Хрунов отправился по этапу на каторжные работы в Сибирь...

Да, вот именно, в Сибирь, на каторгу, а оттуда, как и с того света, обыкновенно не возвращаются.

Мария Андреевна с усилием отвела взгляд от памятного экспоната своей коллекции, казавшегося ей не менее жутким, чем людские черепа и связки человеческих скальпов, коими, по слухам, украшали свои жилища коренные обитатели Нового Света. Только теперь она сообразила, что каким-то непонятным образом снова очутилась в оружейной. Ноги сами привели ее сюда, и княжна подумала, что сегодня с ней явно творится что-то неладное: ее тело жило будто отдельно от мозга, самостоятельно решая, куда идти и что делать. Наверное, когда мозг вспомнил о поручике Хрунове, телу захотелось оказаться поближе к оружию – так оно надежнее...

В дверь торопливо стукнули, и сейчас же, не дожидаясь приглашения, в комнату ввалился запыхавшийся лакей Григорий.

– Идут, ваше сиятельство, – одышливо сообщил он. – Идут, не торопятся, сию минуту здесь будут.

– Спасибо, ступай, – сказала княжна.

Когда дверь за лакеем закрылась, она взяла со стола подзорную трубу и подошла к окну. Собственно, и без трубы можно было бы обойтись, благо отсюда, со второго этажа, двор был виден как на ладони, но княжну интересовали некоторые детали. Раздвинув трубу на всю длину, Мария Андреевна укрылась за занавеской и припала глазом к окуляру. Поведя трубой вдоль улицы, она наконец отыскала на углу знакомую округлую фигуру, обремененную папкой с рисунками и сложенным треножником. Кожаная сумка висела у герра Пауля через плечо, при каждом шаге поддавая ему под пухлый, туго обтянутый панталонами зад. Приближенное линзами лицо немца было непривычно хмурым и озабоченным; княжна обратила внимание на то, что герр Пауль обут в высокие и прочные сапоги, и невольно задалась вопросом, зачем ему понадобилось париться в них в такую несусветную жару.

Сложив трубу, она придала лицу обычное выражение и не спеша спустилась вниз. Идя по коридору первого этажа, она услышала, как снаружи стукнула калитка, и ускорила шаг, дабы встретиться с немцем в хорошо освещенной прихожей.

Так и случилось. Едва войдя в дверь, герр Хесс увидел перед собою княжну, которая стояла посреди прихожей с приветливой улыбкой на устах. Это был сюрприз, которого он никак не мог ожидать: в это время Мария Андреевна обыкновенно находилась у себя в комнате, читая перед ужином или производя какие-то хозяйственные расчеты. Однако такая неожиданность его, казалось, нисколько не смутила, и круглая физиономия герра Пауля скоро озарилась привычной улыбкой. Глядя на это сияющее лицо, невозможно было представить, что всего минуту назад оно было мрачнее тучи.

– Майн готт, фройляйн Мария! – закричал Хесс так радостно, словно они не виделись полгода. – Как я счастлив вас лицезреть! Вы правильно делаете, что по вечерам остаетесь дома, ибо лучезарное сияние вашей красоты таково, что... э-э-э... Словом, никто бы не понял, что наступила ночь. Люди продолжали бы трудиться до полного изнеможения, а несчастные совы и филины умерли бы от голода, не дождавшись темноты.

– Право, Павел Францевич, ваши комплименты столь пространны, что с непривычки мне трудно постичь их смысл, – смеясь, ответила княжна.

– Ха, пространны! – воскликнул немец, с облегчением сбрасывая на руки прислуги свою ношу и утирая вспотевший лоб. – Неуклюжи, хотите вы сказать. Но в этом виноват не я, а ваш русский язык. Вам никогда не приходило в голову, как плохо быть бедным иностранцем? Чужая страна, непонятные обычаи, из-за которых то и дело попадаешь впросак...

Он болтал, оживленно жестикулируя пухлыми руками, и княжна поймала себя на том, что ей тяжело оторвать взгляд от его смеющегося лица. Это была какая-то разновидность гипноза; герр Хесс, казалось, обладал способностью в зависимости от обстоятельств и собственного желания приковывать к себе всеобщее внимание или, напротив, становиться совершенно незаметным. Усилием воли преодолев наваждение, Мария Андреевна отвела глаза от непрерывно шевелящихся губ немца и незаметно оглядела его одежду.

Сапоги герра Пауля были до середины покрыты красноватой пылью, а голенища возле ступни оказались изрядно исцарапанными. Это выглядело так, будто немец долго бродил по острым камням, поминутно оступаясь. Колени его серых панталон тоже были испачканы, а на левом рукаве виднелось небрежно затертое пятно, выглядевшее так, словно немец сильно задел локтем оштукатуренную стену. Похожее пятно княжна углядела и на тулье треугольной шляпы, которую Хесс держал в руке, прикрывая ею другую руку, кисть которой была обмотана носовым платком.

Глядя на него, княжна пыталась решить, стоит или не стоит сообщать ему о своей сегодняшней прогулке. Ставить гостя в неловкое положение ей по-прежнему не хотелось; с другой стороны, если Хесс видел княжну у башни или каким-то иным способом догадался о ее визите, ее молчание могло быть истолковано им как знак недоверия. Немец мог решить, что за ним следят как за врагом и шпионом, и не на шутку обидеться. К тому же Марии Андреевне было любопытно, что он ответит на прямо поставленный вопрос, как станет выкручиваться и станет ли вообще.

– Где это вы так испачкались, Павел Францевич? – спросила она самым непринужденным тоном, на какой была способна. – И что с вашей рукой? Позвольте-ка взглянуть.

– Майн готт, найн! Нет, ни в коем случае! – нимало не смущенный этим заданным в лоб вопросом, воскликнул немец. – Это просто царапина, пустяк, не заслуживающий вашего внимания. Представьте, меня подвело любопытство. Сегодня я работал у северной башни кремля, делал зарисовки предместья, унд дер тойфель... простите, фройляйн, какой-то бес толкнул меня поинтересоваться, что там внутри. Я, знаете ли, люблю старинные постройки – башни, крепости, замки, заброшенные храмы... Так вот, вообразите себе, ползая по грудам битого кирпича внутри башни, я оступился, упал и, как видите, оцарапал руку. Испачканная одежда не в счет, но я так основательно расшибся, что не менее получаса просидел на месте, пытаясь отдышаться.

– Вот оно что! – обрадовалась княжна. – А я-то испугалась... Видите ли, я нынче была у северной башни, видела ваш треножник, но вас так и не нашла...

Она намеренно подвесила конец фразы в воздухе, обозначив тоном многоточие, но немец не обратил на эту тонкость внимания.

– Как неловко вышло! – воскликнул он с огорчением. – Как глупо! Выходит, из-за собственной любознательности я не только едва не убился, но еще и лишил себя вашего общества? О майн готт!

Это были совсем не те слова, которые ожидала услышать Мария Андреевна. Если бы немец действительно сидел в башне, баюкая ушибленную руку или, к примеру, бок, он непременно услышал бы крики княжны, которая звала его перед тем, как уйти. Даже если бы он не имел сил крикнуть, ничто не мешало ему сейчас в этом признаться: да, слышал, но не мог ответить... Да и непохоже было, чтобы он так уж сильно расшибся. Рука поцарапана, но в остальном герр Пауль выглядел, двигался и говорил так же, как всегда, – быстро, легко и непринужденно.

Следовательно, немец лгал. Мария Андреевна опустила глаза и еще раз оглядела его тяжелые пыльные сапоги. Носки их были исцарапаны вдоль и поперек, и лишь теперь она заметила, что одни царапины свежо белеют, а другие – по всей видимости, более старые – тщательно замазаны са-пожною ваксой. Конечно, царапины эти могли появиться в результате обследования упомянутых Хессом заброшенных храмов, замков и крепостей, но княжна в этом сомневалась: немец уделял слишком много внимания своему туалету, чтобы тащить за собой через всю Европу столь непрезентабельную обувку, как эти битые-перебитые сапоги.

– Да, история вышла прискорбная, – согласилась княжна.

– Преглупая, хотите вы сказать, – возразил Хесс. – Надеюсь, вы потратили не слишком много времени, пытаясь меня разыскать?

– О нет! Я ведь заглянула туда мимоходом, полюбовалась вашим наброском и сразу же ушла, решив, что вы... Ну, словом, что вы отлучились по делу. К слову, рисунок, который я видела, просто превосходен. Надеюсь, вы покажете мне другие?

– Разумеется, – сказал Хесс, – но только после того, как умоюсь и приведу в порядок одежду.

– Прошу прощения, – потупилась княжна. – Я была так взволнована, что, кажется, позволила себе забыть об учтивости. Вы устали, вы ранены, а я держу вас в дверях и утомляю расспросами!

– Полно, фройляйн Мария! – воскликнул Хесс. – Беседа с вами излечивает любые раны, как чудодейственный бальзам. Я снова бодр и свеж и буду к вашим услугам не далее как через полчаса.

Расставшись с немцем, Мария Андреевна велела подавать ужин. Хесс вышел к столу умытый и свежий, благоухая одеколоном и сияя, как новенький пятак. За едой они по обыкновению болтали о пустяках, не касаясь серьезных тем, которые, по утверждению герра Пауля, могли повредить пищеварению. Немец поражался произошедшим в доме переменам и хвалил вкус княжны; Мария Андреевна в шутливом тоне напомнила ему об обещании сделать копию с портрета старого князя, и обещание было ей дано повторно: Хесс торжественно поклялся, что выполнит заказ, как только покончит с набросками для кузена Петера.

После ужина по уже установившейся традиции немец показал княжне сделанные за день наброски. Мария Андреевна опять, как всегда, нашла их очень милыми.

– А вот этот просто чудо, – сказала она, разглядывая тот самый рисунок, что привлек ее внимание днем. – Не знаю, в чем тут дело, но я бы дорого отдала за то, чтобы иметь его у себя. Но я не смею просить вас продать мне его, ибо он предназначен для вашего кузена Петера.

– Пфуй, – сказал Хесс. – Вряд ли кузена Петера огорчит то, о чем он не узнает. К тому же, познакомившись с вами, он сам наверняка забыл бы обо всем на свете. Посему считайте рисунок своим. И не говорите о деньгах, умоляю вас! Это просто маленький подарок, вряд ли достойный вас.

– Это прекрасный подарок, – ничуть не покривив душой, возразила княжна. – Он будет напоминать мне о нашей встрече и о маленьком недоразумении, завершившемся, к счастью, вполне благополучно.

– Мне бы хотелось, чтобы он напоминал вам о чем-то более приятном, чем моя оцарапанная рука и ушибленное седалище, – напуская на себя притворную мрачность, заявил немец. – Но, как говорят у вас в России, из песни слова не выкинешь.

Перед сном княжна долго разглядывала рисунок. В трепещущем, неверном мерцании свечей нарисованный пейзаж словно бы ожил, сделавшись почти объемным; на обозначенных смелыми штрихами улицах чудилось какое-то движение, а расположенные на переднем плане баня и яблоня и вовсе были как живые – казалось, к ним можно подойти и потрогать их рукой. В сумрачном оранжевом свете холодная логика поневоле отступала. Теснимая смутными ощущениями, Мария Андреевна была почти уверена, что видела и баню, и яблоню прежде. Как бы то ни было, она решила завтра же наведаться к градоначальнику: милейший герр Хесс слишком много лгал, чтобы на это можно было и дальше закрывать глаза.


* * *

Настоятель вязмитиновского храма отец Евлампий обыкновенно вставал с петухами, чтобы с утра пораньше управиться с мелкими хозяйственными делами, коими так любила обременять его матушка Пелагия Ильинична. Если же по какой-то причине никаких дел для него не находилось, батюшка любил выйти за ворота и, присев на скамеечку в тени сиреневого куста, поглядеть на то, как пробуждается природа, а вместе с нею и деревня. Пастухи, гнавшие стадо в поле, издали кланялись батюшке, и он, не вставая со скамейки, осенял их крестным знамением; поселяне, целыми семьями шедшие на работу, приветствовали отца Евлампия, и он благословлял их на дневные труды. Матушка Пелагия Ильинична частенько укоряла супруга за это невинное пристрастие, обвиняя его в гордыне. Отец Евлампий не спорил, смиренно признавая, что грешен: выказываемое поселянами почтение действительно было ему приятно.

Погожим июльским утром батюшка вышел за ворота в одном подряснике и присел на любимую скамеечку. Мягкая бархатистая пыль холодила его босые ноги, прикосновения росистой травы бодрили, навевая воспоминания давно минувшей молодости. Мошкара и мухи, коих отец Евлампий терпеть не мог, еще не проснулись, воздух был чист и благоухал. Батюшка истово перекрестился на золотившиеся луковки вверенного его попечению храма, ненароком зевнул и поспешно перекрестил рот, дабы в него не залетел нечистый дух. Где-то протяжно заскрипел колодезный ворот, еще где-то стукнула дверь; над печными трубами поднялись первые дымы – хозяйки пекли хлеб. Слава Богу, хлеб у вязмитиновских мужиков теперь водился всегда – хватало до нового урожая, да и про запас кое-что оставалось даже в неурожайные годы. Батюшка задумался, отчего это так получается, и пришел к привычному выводу, что сие есть милость, дарованная Господом. Затем ему подумалось, что тут, верно, не обошлось без вмешательства княжны Марии Андреевны, переделавшей все свое хозяйство на какой-то новый, мудреный лад, но отец Евлампий немедля прогнал крамольную мысль. Даже если урожаи поднялись из-за сомнительных нововведений княжны, то и на это есть божественная причина: вразумил, значит, Господь молодую барыню, помог, наставил на путь истинный...

Не признаваясь в том самому себе, отец Евлампий сильно скучал по Марии Андреевне. Княжна вторую неделю безвыездно сидела в городе – обставляла свой новый дом, – и батюшка вдруг начал с удивлением замечать, что ему чего-то недостает. Школа, эта богопротивная выдумка княжны, закрылась до осени, и спор между наукой и религией на время прекратился. И вот ведь незадача: батюшке бы радоваться полученной передышке, а он вдруг загрустил ни с того ни с сего, поскучнел, и мысли какие-то странные в голову полезли... Оттого, что ли, что ругать с амвона стало некого?

Время от времени, приблизительно раз в три дня, отец Евлампий наведывался в имение, где по обыкновению беспрепятственно рылся в библиотеке, хотя и начал уже понимать, что труды его напрасны: того, что требовалось архиерею, там, похоже, и в помине не было.

По всей деревне, будто по сигналу, заскрипели ворота хлевов, замычала скотина – женщины вышли доить коров, а сие означало, что скоро погонят стадо. Батюшка задумчиво поскреб мизинцем проклюнувшуюся на макушке плешь, думая о том, что надобно, наверное, уйти от греха к себе во двор: нечего гордыню свою тешить, незачем православных благословлять, на скамейке сидячи.

Отец Евлампий привстал и вдруг заметил, что по улице идет какой-то человек. Сперва он решил было, что это пастух, но после заметил, как развевается вокруг ног путника просторный подол подрясника, и душа его тихо возликовала: Господь послал ему свежего собеседника, облеченного к тому же духовным званием.

Отец Евлампий поднялся со скамеечки и шагнул вперед, опасаясь, что Божий странник пройдет мимо, не заметив его. Тот шагал так широко и целеустремленно, что сразу же делалось ясно: человек идет по делу и дело это, видать, будет поважнее, чем просиживание под сиренью в ожидании пастухов и жней, жаждущих получить благословение.

Углядев замершую на травянистой обочине фигуру в линялом подряснике и растрепанной бороде (матушка Пелагия Ильинична еще почивала, оттого-то и борода у отца Евлампия была растрепана, и никаких спешных дел пока не наблюдалось), странник ускорил шаг и слегка изменил направление, так что теперь он двигался прямиком к батюшке. Его большие порыжелые сапоги уверенно топтали пыльную дорогу. Заостренный конец тяжелого дубового посоха вонзался в землю с такою силой, словно это была спина поверженного врага. При виде этого целеустремленного движения, наводившего на мысль о катящемся с горы камне, отца Евлампия пробрала странная дрожь, словно лето нежданно обернулось лютою зимою. Сие непонятное ощущение только усилилось, когда батюшка разглядел лицо странника. Лицо это было молодым, смуглым, бритым, обрамленным черными как смоль волосами, со слегка раскосыми и тоже черными глазами – лицо не монаха, но воина и покорителя женских сердец. Загорелая рука крепко сжимала посох, и видно было, что рука эта обладает немалою силой; движения странника были уверенными, резкими и наводили на мысли о кровавых стычках и ратной славе.

Коротко говоря, на какой-то миг отцу Евлампию почудилось, что к нему, стуча сапогами по пыльной дороге, приближается сам сатана, принявший для смеха человеческий облик и для смеха же вырядившийся в заношенный, рваный и неаккуратно заштопанный подрясник.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации