Текст книги "Спасатель. Серые волки"

В дверь продолжали трезвонить, да так упорно, прямо-таки истерично, словно где-то рядом случился пожар. Осторожно, чтобы не расплескать, поставив чашку на полочку под зеркалом, Марта на цыпочках подкралась к двери и посмотрела в глазок.

У нее разом отлегло от сердца. За дверью стоял не убийца и не полицейский, а сосед с первого этажа, седой, артистически заросший и при этом благообразный, как сосланный с неба на землю за какую-то провинность и основательно состарившийся ангел, Наум Яковлевич Шуткес – потомственный театральный художник, добрейший человек, образец изысканной вежливости и большой умница.

Несоответствие между всем, что Марта знала о Науме Яковлевиче, и непрекращающимся яростным трезвоном было таким разительным, что она не бросилась открывать, а осторожно спросила:

– Кто там?

Трезвон прекратился.

– А вы не видите?! – взвинченным голосом доведенного до крайности интеллигентного еврея воскликнул, почти взвизгнул Шуткес, без видимой необходимости указав на явную бессмысленность прозвучавшего вопроса. По лестничной клетке пошло гулять гулкое тревожное эхо. – Умоляю, Марта Яновна, открывайте скорее! Мы же с вами интеллигентные люди, нельзя же так, в самом деле! Вы нас варварски заливаете, буквально топите, а у меня картины – не мои, заметьте, а старых мастеров! Это же просто какая-то экологическая катастрофа!

– Какая катастрофа? – отпирая замок, растерянно пробормотала Марта. – Как это – заливаю? – уже в полный голос спросила она, распахнув дверь. – У меня все вы…

Она осеклась, пораженная произошедшей с Наумом Яковлевичем переменой. Художник больше не рвался в квартиру, чтобы броситься своей цыплячьей грудкой на фонтанирующую трубу, а стоял опустив плечи и понурив курчавую голову, что позволяло видеть загорелую плешь, поблескивающую среди седых кудрей, как желток яичницы-глазуньи.

– Простите, – успел сказать он, прежде чем какой-то человек, выступив из-за угла, одним движением смел его в сторону, как смятый фантик от конфеты.

«До чего глупо, – подумала Марта. – Какая примитивная уловка! Никогда не думала, что на нее попадусь…»

В следующее мгновение сильная мужская рука грубо ухватила ее за воротник халата и одним рывком легко, как морковку из рыхлой земли, выдернула из квартиры. Попытавшись вырваться и получив удар по лицу, который лишь с очень большой натяжкой можно было назвать пощечиной (тут намного больше подходило неблагозвучное слово «оплеуха»), Марта внесла маленькую, но существенную поправку: нет, не мужская рука, а волосатая конечность самца.

Увы, если это и могло как-то повлиять на ее судьбу, то далеко не самым благоприятным образом.

За окном, сверкая под ярким солнцем, насколько хватал глаз, синела Атлантика. Понизу ее обрамляла косматая, сочная зелень береговой пальмовой рощи; все цвета были неправдоподобно яркими, как на иллюстрации в детской книжке. Дом стоял на склоне горы, в сотне метров от высокого отвесного обрыва, о подножие которого бился океан. Шум прибоя сюда не долетал, и это было хорошо: с некоторых пор этот звук вызывал у Женьки Соколкина не самые приятные воспоминания. Врывающийся в открытое окно ветерок знакомо пах морем и еще чем-то неуловимо экзотическим – то ли местной зеленью, то ли просто Южной Америкой, в которой Женька, если честно, раньше даже и не мечтал побывать. Прежде, особенно после смерти отца, когда они с мамой ютились в подсобке пансионата для богатеньких алкоголиков и наркоманов, перебиваясь с хлеба на воду, Женька в полной мере разделял точку зрения, высказанную устами одного из его любимых литературных персонажей, Остапа Бендера: нет никакого Рио-де-Жанейро, и Америки тоже нет, все это сказочки наподобие «Звездных войн» или «Властелина Колец», где тоже хватает далеких стран и диковинных пейзажей.

И вот теперь он был тут, в Аргентине, и не испытывал по этому поводу ни малейшего душевного подъема. Слишком дорого ему дались эти южноамериканские каникулы, чтобы им радоваться. К его услугам здесь было все, чего душа ни пожелает, вплоть до небольшой яхты с экипажем, целых трех квадроциклов и бог знает каких еще чудес и излишеств. Когда-то, хотя бы на пару часов получив в свое распоряжение всю эту роскошь, Женька просто сошел бы с ума от счастья. Да, непременно сошел бы с ума, а потом умер от досады: ведь никто же не видит, а расскажешь – не поверят, засмеют! Но сейчас ему ни до чего не было дела – ни до лошадей, ни до изысков местной кухни, ни даже до океана, который с рассвета до заката призывно синел за окошком, а по ночам напоминал о себе щедро рассыпанными по черной воде лунными бликами.

Описав по небосклону астрономически точную дугу, в окно заглянуло солнце. Большой жидкокристаллический монитор компьютера сразу выцвел, потускнел, превратившись в подслеповатое бледно-серое пятно, на котором едва-едва, с огромным трудом, удавалось разглядеть текст. Женька отреагировал на это природное явление нетерпеливым мычанием и не глядя потянул висящий справа от окна шнур, опустив римскую штору. Плотная белая ткань наглухо отрезала его от внешнего мира; чтобы сделать уединение полным и окончательным, Женька включил настольную лампу, укрепленная на гибкой ноге змеиная головка которой была опущена к самой клавиатуре, чем, по обыкновению всех без исключения компьютерщиков, мгновенно превратил день в ночь.

Компьютер был едва ли не единственным из предоставленных ему здесь удобств, которым Женька пользовался почти круглосуточно. Спроваживая его в этот райский уголок, Липский сто раз повторил, что Женькино оружие – компьютер и ничего, кроме компьютера. Сидя в гарантированной безопасности за клавиатурой, он принесет гораздо больше пользы, чем если станет путаться под ногами в Москве, рискуя пропасть ни за понюх табаку, без какой-либо полезной отдачи.

Женька перевел это примерно так: «Извини, парень, но в данный момент мне недосуг с тобой нянчиться. Тут бы самому уцелеть, а еще и за тобой приглядывать – слуга покорный!» Это показалось ему довольно обидным, но он был не по годам рассудителен и понимал, что Андрей прав: там, в Москве, он представлял бы собой помеху, и больше ничего.

Кроме того, поразмыслив, Женька пришел к выводу, что Липский не так уж сильно кривил душой, говоря о пользе, которую он, Евгений свет Иванович, может принести, не вставая из-за компьютера. Иначе зачем бы, прощаясь, сунул в нагрудный кармашек Женькиной рубашки свернутую бумажку с этими именами: Беглов Илья Григорьевич – Госдума; Макаров Василий Андреевич – Генштаб; Винников Владимир Николаевич – генеральная прокуратура?

Это были те самые имена, которые Женька выведал у разговорчивой старушенции во дворе дома, где когда-то жил Французов. Это были имена друзей-мушкетеров, вместе с которыми будущий министр когда-то гонял по заросшему тогда еще молодыми липами двору. И что-то подсказывало Женьке, что Липский ищет этих людей не для того, чтобы взять интервью.

По-настоящему взрослый, рассудительный человек сто раз подумал бы, прежде чем взяться помогать Липскому в его поисках. Даже потеряв, как Женька, самого близкого на свете человека, этот гипотетический умник первым делом задался бы вопросом: а что я могу им сделать, чем отплатить? Он представил бы себе все непреодолимые трудности, с которыми придется столкнуться, все последствия, которые свалятся на его голову, как только кто-либо из фигурантов списка почувствует повышенное внимание к своей персоне с его стороны, и опустил бы руки, поняв, что плетью обуха не перешибешь.

Все религии мира в один голос твердят: если тебя ударили по правой щеке, подставь левую; плати добром за зло, и тебе воздастся – не в этой жизни, так в следующей. Теперь Женька часто размышлял на эту тему по ночам, когда становилось уже невмоготу таращиться в монитор, а заснуть не получалось, потому что перевозбужденная нервная система никак не могла успокоиться, затормозить. И неизменно приходил к выводу, что такая философия очень удобна. Для всех удобна – и для трусов, неспособных защитить себя и тех, кто нуждается в их защите, и особенно для тех, кто привык жить, обманом или силой отнимая у окружающих все, что ни приглянется. Еще бы не удобно! Ты ему в глаз, а он тебе: «Спасибо»…

Словом, хваленого Женькиного благоразумия хватило ненадолго, и, едва успев освоиться на новом месте – то есть зашвырнув в угол стенного шкафа тощий рюкзак, попрыгав задом на кровати и умяв принесенный служанкой завтрак (служанку звали Мария; она была пожилая, толстая, очень разговорчивая, но, к счастью, ни словечка не знала по-русски, и Женька быстро привык не обращать внимания на ее бесконечные монологи), он включил компьютер, вышел в Интернет и приступил к следственным действиям.

Работал он с умом, для начала постаравшись как можно сильнее осложнить жизнь тем, кто, быть может, попытается отыскать во Всемирной паутине оставленный им след. И, только убедившись, что сделал все возможное в этом направлении, ввел в командной строке поисковой системы первое имя из списка: Илья Григорьевич Беглов.

Это было почти неделю назад. С тех пор Женька сумел не только отыскать всех троих в Сети, но и узнать о перечисленных в списке господах много нового, порой интересного, порой не очень, а местами и просто неприятного – как, например, содержимое папки «Новая папка» в домашнем компьютере генерал-полковника Макарова. Это самое содержимое целиком, от первого до последнего бита информации, было скачано с порнографических сайтов. Кроме этой папки, защищенной примитивным паролем (его превосходительство не придумал ничего умнее, как использовать в качестве такового дату своего рождения), в генеральском компьютере не обнаружилось ничего интересного – то ли потому, что Макаров представлял собой пустое место, то ли, наоборот, потому, что был слишком хитер, чтобы доверять важную информацию такому ненадежному хранилищу, как подключенный к Интернету комп.

Информационными технологиями Женька увлекался давно и всерьез. Созданный им на досуге маленький любопытный червячок уже несколько дней обитал в компьютерах Беглова, Макарова и Винникова, не нанося операционным системам видимого вреда и потихонечку сплавляя своему хозяину информацию всякий раз, когда кто-либо из перечисленных господ выходил в Сеть. Женька Соколкин умел держать в узде свои амбиции, червячка своего выпустил на волю впервые, в силу чего тот не значился ни в одной базе данных и пока что оставался невидимым для антивирусных программ. Благодаря ему к концу недели Женька начал мало-помалу вникать в сложную схему делового и финансового взаимодействия высокопоставленного армейского снабженца, думского депутата и сотрудника генеральной прокуратуры. Эта троица уже давно ворочала делами куда более крупными и серьезными, чем продажа налево украденного с армейских складов имущества, хотя порой – надо понимать, по старой памяти и чтобы не утратить навык – не брезговала и этим.

Женька на всякий случай – как он это называл, для истории – накапливал и упорядочивал эту информацию, хотя его лично она интересовала мало: как и Липский, он мечтал уничтожить не карьеру и благосостояние этих людей, а их самих – физически, безо всяких иносказаний. Он чувствовал, что в этом своем стремлении слегка перегибает палку: нехорошо все-таки, с какой стороны ни глянь, желать смерти живым людям, – и знал, что ему лично осуществить эту мечту пока не по силам, но верил в Андрея, потому что видел его в деле и знал, что он любил маму.

А если у Липского ничего не выйдет – что ж, фигуранты списка не так уж стары, а Женька – не так молод, чтобы они успели помереть своей смертью раньше, чем он придумает способ свести с ними счеты.

В данный момент у Женьки было сколько угодно времени на невеселые раздумья: компьютер вкалывал как проклятый, не требуя его непосредственного участия. Сегодня с утра червячок прислал из-за океана очередную посылочку: в домашнем компьютере заместителя генерального прокурора Винникова обнаружился целый склад заархивированных и тщательно замаскированных среди всякого информационного хлама папок с файлами. Этот мощный пласт оцифрованных данных был защищен паролем – настоящим, а не той чепухой, которую, чтобы не напрягать мозг, настучал у себя на клавиатуре генерал Макаров. Специальная программка уже второй час крутила его так и эдак, пытаясь расколоть, – аккуратно, нежно, исподтишка, чтобы, не дай бог, не сработала нибудь электронная западня, расставленная хитрым прокурором на любопытных хакеров. Женьке, таким образом, оставалось только курить – разумеется, фигурально выражаясь, поскольку он так до сих пор и не удосужился обзавестись этой дурной привычкой.

Компьютер издал мелодичный звук, сигнализируя о завершении работы. Задумавшийся Женька вздрогнул от неожиданности и одним щелчком мыши свернул окно, в котором пытался разобраться в хитросплетениях теневой бухгалтерии троицы бывших мушкетеров, чтобы поглядеть, какие такие сокровища хранит на своем жестком диске господин Винников.

Оказалось, что это какие-то звуковые файлы, никак не озаглавленные, но рассортированные по датам создания.

– Музло, что ли? – пробормотал Женька, почти наверняка зная, что это не музыка: записи любимых исполнителей, как правило, не защищают мудреными паролями, – и открыл последний, самый свежий из файлов, созданный буквально накануне.

Он услышал плотный рев мотора; потом мотор заглох, чихнув напоследок, и из динамиков послышался плеск воды и мужские голоса. Послушав пару минут, Соколкин присвистнул, отмотал запись назад и еще раз, теперь гораздо внимательнее, прослушал заинтересовавшее его место.

Сомнений быть не могло: участники беседы, числом трое, говорили о Липском. Причем говорили они весьма интересные вещи: например, что Андрей застрелил убийцу мамы из древнего японского пистолета, тайком привезенного Женькой с Курил.

– Это дело, – с мрачным удовлетворением пробормотал Женька и стал слушать дальше.

Один из говоривших точно был Винников – его пару раз назвали по имени и не единожды довольно ядовито прошлись по поводу его работы в прокуратуре; догадаться, кому принадлежат два других голоса, не составляло большого труда. Женька быстро понял, что откопал настоящий клад: Винников годами копил компромат на своих приятелей, а заодно и на себя. «Не рой другому яму – сам в нее упадешь», – гласит народная мудрость, и, слушая, как бывшие мушкетеры строят планы, Соколкин мрачно улыбался: господин заместитель генерального прокурора лично вручил им с Андреем тот самый лом, о котором говорил один из участников беседы.

И как только Женька почувствовал, что теперь эта веселая троица у них в кармане, отставные мушкетеры поднесли ему сюрприз, заговорив о Марте. Женька успел уже неплохо изучить Андрея и сразу понял, что придуманный одним из них план если не идеален, то весьма к этому близок: Марта Яновна действительно была Липскому не чужая, а своих этот чудак в беде не бросал никогда.

– Мадре де диос! – воскликнул Женька.

Этот возглас издавала служанка Мария всякий раз, когда, войдя утром в комнату, чтобы подать ему в постель булочки и апельсиновый сок, обнаруживала вместо мирно посапывающего в кровати юного сеньора сидящее за компьютером красноглазое всклокоченное чудище, которое явно проторчало на этом месте всю ночь. При этом пышнотелая мулатка выразительно закатывала глаза и, верно, всплескивала бы руками, не будь они заняты подносом. Выглядела она в эти минуты довольно комично, но Женьке в последнее время было не до смеха. А судя по только что полученной информации, можно было смело предположить, что смеяться ему не придется еще долго.

Потянувшаяся за телефоном рука нерешительно повисла в воздухе, а затем, вернувшись, привычно легла на выпуклую спинку компьютерной мыши: прежде чем действовать, нужно было во всех деталях уяснить ситуацию. В последние три дня, увлекшись изучением данных, которые исправно поставлял из-за океана шустрый червячок, Женька перестал следить за новостями, и теперь, похоже, настало самое время заполнить этот информационный пробел.

Предчувствие его не обмануло: предупреждать Марту Яновну об опасности было уже поздно. Стараясь не думать о том, каково сейчас Андрею, и искренне надеясь, что план отставных мушкетеров еще не увенчался полным и окончательным успехом, Женька вошел в почту и переправил только что прослушанную запись на адрес почтового ящика, который собственноручно создал для Липского, сделав все возможное для того, чтобы ни одна собака, даже взломав сервер, не смогла установить истинное имя его владельца.

Убедившись, что слежка ему не почудилась, опытный водитель кивнул сидящему рядом охраннику. Охранник, обернувшись, посмотрел назад, где, рассеянно листая деловой журнал, сидел хозяин. Последний никак не отреагировал на происходящее, из чего следовало, что вопросы излишни: босс молчаливо предоставлял своим телохранителям право отработать немалое жалованье по собственному усмотрению. Витольд Карлович Бергер придерживался того мнения, что каждый должен заниматься своим делом: он – руководить финансовой империей, уборщица – пылесосить и мыть полы, водитель – управлять автомобилем, а охранник – охранять. Сам будучи грамотным финансистом, он окружил себя командой великолепно обученных профессионалов, каждый из которых был одним из лучших специалистов в своей области, именно затем, чтобы каждый винтик построенной им машины безупречно и без постороннего вмешательства выполнял свои функции. Таким образом, его советы были так же нужны телохранителям, как ему самому разъяснения разносчика пиццы по поводу биржевых котировок.

Вооружившись рацией, охранник вызвал подкрепление. Водитель при этом едва заметно поморщился: в недалеком прошлом опытный и весьма успешный стритрейсер, чемпион безбашенных, на слом головы, гонок по ночному городу, он был в состоянии самостоятельно, без посторонней помощи, избавиться от любого хвоста. Но спорить было не о чем: хозяин любил комфорт, не одобрял бессмысленный риск и во всем, будь то легкий завтрак, сложные деловые переговоры или конкурентная борьба, предпочитал завершенность: или доводи начатое дело до конца, или не берись за него вовсе.

Подкрепление подоспело быстро, поскольку все время находилось неподалеку, следуя параллельным курсом. Водитель, который по-своему ценил красоту, находя ее в вещах и явлениях, весьма далеких от искусства, все время поглядывал в зеркало заднего вида – во-первых, чтобы проверить, как там хвост, а во-вторых, чтобы не пропустить момент, когда один из его коллег создаст маленький шедевр. Чтобы облегчить ему задачу, водитель перестроился в крайний правый ряд. Хвост – вызывающе огромный и сверкающий внедорожник «тойота», – как привязанный, последовал за ним.

На светофоре горел зеленый; «бентли» Витольда Карловича Бергера беспрепятственно проследовал через перекресток. Зеленый начал мигать, готовясь смениться желтым, черная «тойота» увеличила скорость, чтобы не потерять из вида объект наблюдения, застряв на светофоре. В этот момент слева, выскочив на красный свет из боковой улицы, на перекресток с бешеной скоростью, как выпущенный из катапульты снаряд, вылетел легковой «мерседес». Счастливо избежав как минимум трех столкновений (потому что за рулем, как и в «бентли», сидел настоящий ас), «мерседес» проскочил прямо перед носом у «тойоты», едва не задев ее передний бампер. Водитель джипа рефлекторно вывернул руль, уходя от казавшегося неизбежным столкновения; в следующий миг правое переднее колесо ударилось о высокий бордюр, машину подбросило в воздух, она начала переворачиваться, но не перевернулась, потому что ее эффектный полет грубо остановила повстречавшаяся на пути опора контактной сети троллейбусной линии.

Ставший виновником происшествия «мерседес», не снижая самоубийственной скорости, беспрепятственно и стремительно скрылся из вида в боковой улице.

– Ай, молодца, – чуть слышно похвалил водитель, глядя в зеркало на лежащую на боку «тойоту», нежно обнимающую вмятой вовнутрь крышей покосившийся столб. Столь любимая Витольдом Карловичем завершенность вряд ли стала бы полнее, даже если бы кто-то, подойдя, облил перевернутую машину бензином и поджег или просто проутюжил бы ее асфальтовым катком.

С заднего сиденья послышался негромкий шелест перевернутой страницы.

Водитель проглотил вертевшееся на кончике языка упоминание о премии, которая, по его мнению, причиталась коллеге из «мерседеса». Назвать Бергера скупым или неблагодарным не повернулся бы язык даже у злейшего врага; просто он не считал добросовестное исполнение должностных обязанностей подвигом, заслуживающим отдельной награды, тем более что оплачивалось это самое исполнение и без того более чем щедро.

Через двадцать минут Витольд Карлович уже неторопливо шел по затененной раскидистыми кронами старых кленов аллее парка, давая прогуливающимся здесь мамашам с колясками и пенсионерам обоего пола великолепную возможность убедиться, что превосходно сохранился для своих сорока восьми лет и пребывает на пике материального благополучия и физической формы. За ним по пятам, отставая на метр, двигались два телохранителя; еще двое, подъехавшие на том самом «мерседесе», маячили впереди. Обычно Бергер не прибегал к таким суровым, громоздким, издалека бросающимся в глаза мерам. Но после похищения Марты за ним начали следить, службе безопасности пока не удалось выяснить, кто и с какой целью этим занимается, и он предпочел подстраховаться. Он уже приступил к поискам Марты; как известно, начатое дело следует доводить до конца, а мертвому эта задача явно не по плечу.

Человек, для встречи с которым Витольд Карлович приехал сюда, поднялся ему навстречу с садовой скамейки. Заочно Бергер знал его как облупленного, потому что даже к любви подходил с надлежащей основательностью и досконально изучил подноготную своей избранницы, а значит, и ее окружения. Но узнать известного журналиста и блогера удалось не сразу, чему немало способствовала разросшаяся на его физиономии окладистая борода. Да и одет господин щелкопер был довольно странно, чтобы не сказать скверно – не то чтобы грязно, о нет, но бедненько, в приобретенное на вещевом рынке дешевое тряпье.

Действуя с заученной слаженностью отменно натасканных сторожевых псов, охранники шагнули вперед, загородив собой хозяина. Один из них быстро и вполне незаметно для случайных прохожих обыскал бородатое светило столичной журналистики, изъяв обнаруженный в кармане легкой ветровки перочинный нож. Другой так же быстро и ловко проинспектировал стоящую на скамейке сумку, извлек оттуда цифровой диктофон, осмотрел и, убедившись, что тот выключен, аккуратно положил на место.

– Присаживайтесь, – предложил Липский, усевшись сам и глядя на Витольда Карловича снизу вверх с таким видом, словно ожидал, что тот откажется из боязни запачкать костюм.

Бергер спокойно уселся. Будучи человеком в высшей степени рациональным, он считал, что одежда, даже самая дорогая и статусная, как та, которую он носил уже на протяжении полутора десятков лет, предназначена в первую очередь для защиты человека от холода, ветра, дождя и прочих нежелательных воздействий окружающей среды. Кроме того, скамейка выглядела достаточно чистой, чтобы не опасаться угробить купленный по цене подержанного автомобиля деловой костюм.

– Полагаю, нужды в представлениях нет, – сказал журналист.

– Думаю, нет, – согласился Бергер, – если только вы не хотите познакомиться с моими телохранителями.

– Звучит как угроза, – заметил Липский.

– Скорее как предложение перейти к делу, – поправил Витольд Карлович. – Хотелось бы узнать, зачем вы меня сюда пригласили.

– Полагаю, вы об этом догадываетесь, иначе просто не согласились бы приехать.

– Марта, – полуутвердительно произнес Бергер.

– Совершенно верно, Марта.

– Я так и думал, что это из-за вас, – неприязненно произнес Витольд Карлович. – Меня не интересует, во что вы встряли, но, если с ней что-нибудь случится, я вас из-под земли достану.

Липский помолчал, задумчиво катая в пальцах незажженную сигарету.

– Знаете, Бергер, – сказал он, – я тоже не испытываю к вам нежных чувств. Но вынужден признать: вы правы, это из-за меня.

– Ценная информация, – презрительно фыркнул Витольд Карлович. – Откровенность за откровенность: ваше раскаянье, увы, меня ни капельки не трогает.

– А мне плевать, что вас трогает, а что оставляет равнодушным, – резко сообщил Липский и, явно передумав спрашивать разрешения, закурил. – Меня интересует другое, – вместе со словами выталкивая изо рта и ноздрей облачка табачного дыма, продолжал он, – а именно то, насколько вы заинтересованы в судьбе Марты. Поверьте, вопрос не риторический. Так насколько?

– Предположим, максимально, – сказал Бергер. – Настолько, насколько это вообще возможно. И?..

– Тогда еще один вопрос, – оставив его «И?..» без ответа, отрывисто продолжал журналист. – Насколько далеко вы готовы зайти, чтобы ее вернуть? Надеюсь, вы понимаете, что я сейчас говорю не о деньгах, хотя они тоже могут понадобиться, и расспрашиваю вас отнюдь не для того, чтобы удовлетворить свое любопытство.

– Судя по преамбуле, – задумчиво произнес Витольд Карлович, – вы знаете что-то, чего не знают другие, и сейчас пытаетесь решить, стоит ли делиться этой информацией со мной.

– Совершенно верно, – просто подтвердил Липский. – Разбрасываться этими сведениями направо и налево опаснее, чем спьяну ломиться в трансформаторную будку. Я ни за что не обратился бы к вам, если бы мог справиться с этим в одиночку. Но я не супергерой, а обычный журналист с очень средненькой военной подготовкой…

– Упоминание о военной подготовке прямо указывает на ваши намерения, – заметил Бергер. – А как насчет закона?

– Не пытайтесь выступать со встречными предложениями, не зная, о чем идет речь, – сказал Липский. – Закон в данном случае способен только констатировать факт смерти и завести уголовное дело, которое никогда не будет раскрыто. Когда украденное ищет тот, кто украл, рассчитывать на успех не приходится. Кроме того, в силу некоторых соображений личного характера я не хочу, чтобы дело окончилось судебным разбирательством.

– Ваши личные соображения касаются только вас…

– И именно поэтому, – перебил Липский, – я хочу знать, готовы ли вы действовать так, как нужно. Не во имя моих соображений и мотивов, не ради торжества высоких идеалов гуманизма и принципов российской законности, а для спасения Марты.

– А если я отвечу отрицательно?

– Тогда она умрет. А заодно и мы с вами – не знаю, в какой последовательности, но это вряд ли имеет значение. Но Марта умрет первой – просто потому, что она у них в руках и не может оказать сопротивление.

– А вы уверены, что она еще жива?

– Типун вам на язык, Бергер! Да, уверен – процентов эдак на девяносто пять. Потому что она – приманка в капкане, расставленном на меня. Пока я не обнаружил себя, вступив в переговоры или как-то иначе попытавшись ее освободить, ее должны беречь как зеницу ока, чтобы, когда наступит время торговаться, было что предъявить в качестве товара.

– Черт бы вас побрал, щелкопера! – в сердцах выругался Бергер. – Оказывается, чтобы обезопасить себя от мести героев ваших сплетен, с вами мало было развестись! Ладно, выкладывайте, что вам известно.

– Вы не ответили на мой вопрос, – проигнорировав оскорбительный выпад, кротко напомнил Липский.

– Можно подумать, вы не знаете ответа! – с горечью воскликнул Витольд Карлович. – За каким дьяволом, скажите на милость, мне понадобилось бы с вами встречаться, рассчитывай я только на свой кошелек и полицию?!

– Хорошо, – кивнул журналист, – зачтем это как положительный ответ. Минуточку… – Порывшись в сумке, он достал оттуда диктофон и протянул его собеседнику. – Просто включите воспроизведение и послушайте. Динамик здесь слабенький, так что рекомендую держать машинку у самого уха – не волнуйтесь, она не взорвется, в этот раз я охочусь не за вами. Вам многое станет ясно, а остальное – например, имена – я назову по первому вашему требованию.

– Ну-ну, – с известной долей сомнения произнес Витольд Карлович Бергер и, включив диктофон, поднес его к уху.

– Громкость…

– Помолчите, вы мне мешаете. И если не можете не курить, потрудитесь хотя бы выдыхать дым в другую сторону!

– Ха, – пренебрежительно бросил Липский, но отвернулся и стал, покуривая, строить глазки маячившим поодаль телохранителям.