Текст книги "Истории Габриэля Дежа"

***

Наступила самая сладкая пора: подготовка к приключению. Это женщины могут между делом прошерстить дюжину лавочек и накупить гору вещей, не утруждая себя вопросом, куда именно это добро применить. Мужчина же скуп и прагматичен; чтобы купить что-то ненужное, ему сначала приходится выдумать глобальную цель, а лучше подвиг. Оптимальным вариантом, разумеется, является путешествие в Антарктиду пешком, потому что на этом длинном и трудном пути может пригодиться практически все что угодно. Увы, мои планы были гораздо скромнее – впрочем, финансы им соответствовали.

Я купил две новые керосиновые лампы, шесть стекол к ним и дюжину фитилей. Керогаз брать не стал, зато взял таганок, позволяющий вскипятить кружку воды на лампе со снятым стеклом. Кастрюлю, сковородку с длинной ручкой, кофейник с носиком и отдельно чайник. Два набора посуды – а вдруг романтическое свидание? Подушку, одеяло, простыни – опять же два комплекта, – а еще ведро, лопату и набор гвоздей, молоток, топорик среднего размера (совсем маленький у меня был – остался от эпохи путешествий), одноручную пилу со сменными полотнами. Анкерок под питьевую воду. Складное парусиновое кресло и маленькую чертежную доску – вместо рабочего стола. Походная кровать у меня тоже была, восьминогое букового дерева чудовище из офицерского комплекта британских колониальных войск времен трансваальской войны. Два матросских сундучка для хранения всего на свете; один из них, похоже, действительно когда-то ходил в дальние плавания, а второй был юн и девственно опрятен, поэтому я назначил его буфетом. Чай, кофе, соль, пряности и кое-какие консервы… Тут я начал себя тормозить, поскольку явно увлекся. В конце концов, я собирался отнюдь не на зимовку в Южную Патагонию: до бургады ходьбы минут сорок, а там есть и лавка, и деревенское кафе.

Вот! вопрос о транспорте меня тоже заботил. Признаться, благодаря упоминанию о пасущихся на участке козах в мою голову даже залетела шальная мысль купить осла. Однако мне удалось ее оттуда быстро выдворить, поскольку животноводство никоим образом не входило ни в список моих талантов, ни в планы на ближайшие 10—15 лет. Да и хорош я буду, въезжая в Ар-де-Фуа на осляти, ровно спаситель наш в Иерусалим – нет уж, таких ассоциаций нам не нужно ни под каким соусом. Поэтому я выбрал велосипед. Удалось найти недорого подержанную машину, в мастерской его привели в порядок, поменяв все, что было можно. Ну и деньги на этом у меня практически кончились.

Договориться о заброске вещей… нет, точно – предприятие все больше напоминало экспедицию старого доброго времени, когда жажда неизвестного сильнее любви и страха; как поется в русском романсе, «ах, молодость, bujnaja молодость!». Конечно, заезжать надо было вместе с вещами. Но я тут же придумал логичную уловку: если уехать вперед одному, то можно еще успеть дозаказать что-то из стройматериалов. Поэтому я упаковал груз, собрал необходимое на четыре дня и рано поутру сбежал из города на своем велосипеде.

***

Выехал я практически еще затемно, по холодку. Не торопясь крутил педали, чтобы поймать ритм и не выбиться из сил раньше времени. На Обновленном мосту остановился у скульптуры Водяного льва, глянул через парапет: вода шла низко, значит, дождей в горах вчера не было. Заодно подтянул ремень у сумки.

Правый берег пошел вверх; пришлось приналечь. Я свернул мимо Старой площади переулками, шины мои громко шуршали по булыжнику мостовой. Правда, я не удержался и проехал вдоль решетчатой ограды Сада францисканцев, где стоял такой утренний птичий гвалт, что никаких других звуков слышно не было. Потом еще раз свернул переулками и выехал на Северное шоссе. Тут я набрал крейсерскую скорость и катил себе, катил, сдвинув набок козырек кепки, чтобы восходящее солнце не так сильно мешало глазам.

Вокруг пошли поля, виноградники и островки садов между ними. Остался справа замок Арабаль на своем крутом холме, словно специально воткнутом посреди полей для фортификационных целей, блеснула вода у подножья… и только тут до меня постепенно начало доходить, что крутить педали придется еще очень долго. До обеда как минимум. Хорошо еще, что шоссе пустое – ноги работают, а голова свободна. Я принялся сочинять велосипедную песенку с тем расчетом, чтобы как будет что записать, сделать привал. И что вы думаете? К тому моменту, когда я сообразил, что это было легкомысленное решение, потому что ноги уже гудели, а песенка из веселой прогулочной польки стала превращаться в унылую шанти галерных каторжников, я все-таки успел проделать почти половину пути.

А потом дорога пошла чуть-чуть вниз, и двигаться сразу стало легче, а потом вдалеке замаячили сады Ар-де-Фуа, и тут уже стало совсем рукой подать. Я проехал мимо бургады по нижней дороге, чтобы удержаться от искушения позавтракать с мэром, и уже через четверть часа был на перекрестке возле участка. Ну, надо же было его хорошенько обследовать, прежде чем выдвигаться дальше! Я бросил велосипед под старыми тополями и прошел вглубь пыльных зарослей.

Нашел искомое я почти сразу. Да, честно говоря, и спрятаться-то ему было особо негде. Деревьев десятка полтора, ну, кусты какие-то полудохлые, а потом уже склон. Когда на карте ты видишь угол возвышенности, огибаемый дорогой, а от нее отвилку вниз, да еще кипу деревьев – где-то тут должен быть источник. Окончательно демаскировали его старые каменные плиты, еле-еле торчащие над дерном. Один раз в жизни я совершил крупную ошибку, приняв за природные валуны остатки взорванных казематов укрепрайона, и с тех пор всматриваюсь в лежащие на земле камни очень внимательно. Одну плиту пытались вытащить на дорогу, но она застряла, тогда ее решили расколоть и увезти по частям, но раскололась она неудачно: мелочь погрузили и увезли, а две большие части бросили на месте. Еще одна встала почти вертикально, видимо, провалившись в какую-то яму, и ее пооббивали сверху. Трава между ними была выше и зеленее, а дальше по склону наросли хорошие кусты. Да, от источника почти ничего не осталось… Тут нужны топор и лопата. И еще пара дней работы, а баланс-то совсем никакой. Ну, как-нибудь доберусь, еще будет время. В любом случае иметь ухоженный родник в полусотне метров от дома полезно. Я вернулся на дорогу, оседлал своего двухколесного ослика – вот все-таки интересно, как звали то животное, на котором Иисус въезжал в Иерусалим? Должны же его были как-то звать! про Буцефала и Росинанта все помнят, а тут такое упущение, – и поехал домой. Да, собственно, вот он, рукой подать.

Когда-то у этого участка был хороший хозяин: он оборудовал замечательный въезд с дороги, выбрав не одну повозку грунта. Если ехать с юго-запада, то есть с противоположной стороны, то направо по склону отходила широкая тропинка, метров через двадцать завершающаяся почти строго горизонтальной площадкой, на которой можно развернуть упряжку быков с телегой. Ясно, что сюда спускали по склону и грузили товар. Следов больших построек не видно, но сарай, действительно, был. Заглубленный одним боком в склон, всухую сложенный из местного камня – видимо, сюда отчасти пошло и то, что выбрали с площадки – с двускатной черепичной крышей. Внутри было сухо и достаточно чисто – то есть пыльно, конечно, но никакого особого мусора. Дверь в торце, два небольших оконных проема на дорогу. Без рам, ну да не страшно. Я вышел наружу и посмотрел на запад. Хм, и правда – вид на горы был очень даже хорош.

Отыскав в сумке складной нож, я прошел вверх по склону. Чахлые деревца и кусты, между которыми кое-где еще виднелись засохшие остовы виноградых лоз, давали очень скудную тень; никаких коз на выпасе мне не встретилось. Действительно, участок был классическим неудобьем, простиравшимся вдоль дороги по склону. Граница с верхним виноградником была обозначена парой камней, один из которых, похоже, был достаточно старым, может быть, даже ровесником плит у источника. На южной границе уровень земли снова пошел вниз; там начинался скудный придорожный луг – впрочем, по другую сторону дороги выпас был куда лучше: там в полукилометре петляла между кустов маленькая речушка. Вот и постоянный источник воды, если до нее можно добраться через пастбище на велосипеде. На обратной дороге я нарезал зеленых веток и обломил несколько сухих побольше. Соорудив метлу, убрал паутину со стен и мусор с земляного пола. Вот и ладно. На пятачке у крыльца я сложил нехитрый очажок и расчистил место для сидения. Сел и стал глядеть на горы. Наглядевшись, разогрел банку бобов на малом огне, запил из фляжки и позорно продрых до вечера.

Проснулся уже в сумерках. Распаковался на ночь, подкинул еще хвороста в очаг, достал бутылку вина и стал смотреть на закат над горами. Солнце уходило за горы, но его лучи с той стороны вершин подсвечивали облака, и они бежали розовые, зеленые, сиреневые… Кузнечиков сменили цикады и звуков вокруг существенно прибавилось. Свистнула летучая мышь – здравствуй, соседка! Хорошо нам с тобой провожать день! Я пожертвовал несколько капель вина огню и попросил спокойствия, радости и удачи этому месту. Хуже от такой просьбы никому не будет.

И вдруг посреди этих веселых трелей мое ухо уловило глубокие ноты деревянного духового инструмента. Где-то слева и сверху невидимый музыкант неуверенно, с гулким подходом выдул «до», потом «ми», потом «соль» – и замолчал. И тишина стала еще более пустой, несмотря на все звенящие трели насекомых. Луна наконец-то доползла до гор и встала над ними.

Стало прохладно, и я придвинул бутылку ближе к нагретым камням очага. Подбросил в огонь еще пару веток и стал слушать дальше.

Через некоторое время звук появился вновь. Невидимый музыкант определенно играл мелодию… Ну, это было что-то вроде жиги, если перевести ее в минор и дуть медленно и печально, примерно на семь четвертых – впрочем, мое музыкальное образование не просто оставляет желать лучшего, а горько скорбит о начальном курсе сольфеджио. Боюсь, я не смогу описать музыку, которую услышал в ту ночь. Окликнуть исполнителя я не решился.

***

Следующий день был исполнен трудов и забот. Я облазил свой сарайчик с рулеткой, выверяя размеры необходимых деревянных деталей, съездил в бургаду к плотнику и в лавку, выяснил, что за водой не обязательно ехать через луговину – можно спуститься от бывшего источника по нижней дороге, там в полутора километрах мостик через ту же речушку, а на велосипеде это сущий пустяк; потом мне привезли вещи, я их выгружал, распаковывал и расставлял. Умаялся и уснул без задних ног на своей старой походной койке.

Наутро я изладил из привезенной чертежной доски стол и немного поработал – хозяйственные удовольствия бесконечны, а деньги все равно понадобятся. К полудню я сделал перерыв, наскоро перекусил и решил еще раз оглядеть участок. Если я собираюсь остаться тут еще хотя бы несколько дней – а я собирался жить гораздо дольше, – то следовало оборудовать отхожее место. Притом по возможности сразу так, чтобы не переносить, если я решу когда-нибудь перебраться из сарая в более капитальное сооружение. Поскольку справа был источник, то логично было искать место где-то слева. Однако за моим сараем склон поднимался, и прямо за стенкой устраивать нужник не хотелось – нехватало еще, чтобы его содержимое просачивалось ко мне обратно. Таким образом я снова оказался на юго-западном углу участка. Сегодня там действительно паслись козы.

Пожалуй, если где-то и ставить дом, то почти посередине, ближе к верхней границе. Тогда сарай и въезд окажутся справа внизу, а бугор посредине дает мне выступающую вперед террасу, расположенную чуть ниже первого этажа… о, как меня понесло! Сколько-сколько этажей будет у виллы? – я рассмеялся вслух. Впрочем, отчего не помечтать? Я подошел поверху поближе к дороге. Действительно, здесь определено была лучшая точка для того, чтобы сидеть и любоваться на закат. И, похоже, кто-то здесь сидел совсем недавно.

Почему же я его не видел? Потому что он меня тоже не видел – крыша сарая перекрывала мой очаг и пятачок у входа. Вот откуда долетали до меня ноты его мелодии! Кто бы это мог быть? Да еще на моей, черт возьми, земле?!

И что теперь делать? Я человек не суеверный, много чего повидал, но идти ночью в сортир мимо музыкального незнакомца почему-то очень не хотелось.

Ну, придется познакомиться, вот и все. Дождемся ночи.

***

Я еще поработал, съездил за водой и набрал хвороста. Заодно благоустроил земляную скамейку у очажка, выбрав несколько лопат грунта со склона и приладив на это место две короткие широкие доски. Все лучше, чем прямо на земле сидеть. И долго смотреть на горы.

Я развел очаг, вынес стол и кресло, открыл первую бутылку и поставил два бокала. Солнце садилось, справа над горами показался Марс. Летучая мышь прошла так близко, что, кажется, дуновение воздуха от ее крыльев дошло до моей щеки. Наконец, я услышал первые ноты.

Минуты три я импровизировал приглашение. К гримуарам я отношусь с большим недоверием – слишком часто меня и в прозе-то понимали превратно даже вполне грамотные и вменяемые люди – но сформулировать свою мысль учтиво и отчетливо никогда не помешает. Как обратиться к ночному соседу, ведь не назовешь его просто незнакомцем – «эн инкогно»? назвать музыкантом? чревато. В голову почему-то лезло слово «певец». Наконец, формула нашлась. Я встал и по возможности звучно произнес:

 
Кто б ни был ты, мой гость ночной,
Садись со мной и пей со мной.
Тут за беседой и вином
Мы славно время проведем.
 

Кажется, терпимо. Я сел на скамейку и, как пишут в романах, весь превратился в слух. Нет, получить чем-нибудь тяжелым по затылку вероятность была минимальная. Но если бы я умел раздваиваться, а еще лучше – учетверяться, мы бы уже заключили пари о том, кто именно ко мне выйдет. В качестве пятого варианта я предполагал фавна.

Звук шагов я услышал, они были широкие, хотя и очень легкие. Я начал разливать вино.

– Доброй ночи. Я пришел по твоему приглашению, – голос был мелодичный и почти без акцента.

– Добрый гость – к доброй ночи, – ответил я, оборачиваясь и указывая на кресло. Мужчина был высок и строен, на вид ненамного старше меня. Капюшона у плаща не было.

Он сел, и цепочка на правом бедре все-таки звякнула о ножны. Да-да, складные кресла коварны, и быстро вскочить из них трудно, почти как из гамака.

– Вино ждет нас, – я театральным жестом повел рукой над столом. – Не голоден ли ты?

Он помотал головой. Я представился и добавил, что недавно купил эту землю. Потом спросил:

– Можешь ли ты назвать свое имя?

– Меня зовут Ардиваль. Я… я незаконный мигрант, – терпкая, хорошо настоявшаяся горечь прозвучала в этих словах.

– Сегодня ночью ты мой гость, я пригласил тебя к столу. Попробуй вино.

Мы подняли бокалы. Сквозь вино Марса видно не было. Блики от огня делали его еще темнее.

– Неплохое, – вежливо сказал Ардиваль.

– Местное. Говорят, до Виноградной Чумы оно было лучше.

– Местное? – на его тонком лице отразилось легкое недоумение. – Не сильно оно было лучше. Разве чуть слаще было когда-то… но это когда было!

– Bene te!

– И тебе всех благ, гостеприимный хозяин. – Да, дергать тигра за усы дальше не стоило. Разве что очень незаметно. Я подвинул гостю миску, где лежали сушеные фрукты. Разумеется, он взял дольку яблока.

– Не сердись, я просто гадал, кто ты. Теперь я думаю, что ты сид. И зовут тебя… Ардиваль – это здешнее произношение, а исходная форма…

– Эрдуил.

– Тогда, – я поднял бокал, – пусть эта встреча будет доброй для нас обоих, благородный Эрдуил.

Во всяком случае, она уже была по-своему чудесной. Встретить тут, в глуши южных виноградников, да еще посреди лета – Белтейн давно прошел, а до Самайна еще как до Китая пешком – благородного воителя из высших эльфов было редкой удачей… или редкой опасностью, это как поглядеть. Никогда в жизни я еще не сидел вот так с бокалом вина напротив сида.

Я болтал о том и о сем, аккуратно обходя неприятные темы. Эрдуил постепенно оттаял и даже стал немного разговорчивее. Выходило, что он уже достаточно давно путешествует – вернее, скитается – почти по всем благоприятным для него местам. Там, где хоть когда-то ступала нога его народа. Я осторожничал и тщательно избегал прямых расспросов, хотя просто сгорал от любопытства. Наконец, когда мы стали подбираться к третьей бутылке, я осмелился:

– Что же заставило тебя пуститься в такое долгое путешествие?

Эрдуил зябко повел плечами.

– Война и поражение, эн. Когда некуда вернуться, путешествие получается длинным.

– Кто это был – римляне, германцы?

– Ни те, ни другие. Они всего лишь люди, и их победы часто не имеют никакого значения. Самых страшных битв человеческая история вообще не замечает.

– Но твой противник…

– О, их судьба еще печальней. От них вообще не осталось никакой памяти, и народ их исчез без остатка. Хотя это было гораздо позже, и мы тут ни при чем.

– Подожди… А люди… народа, с которым ты связан?

– Они остались, а я должен был уйти. Это я проиграл, а не они.

– Я всегда думал… я читал в книгах, что сиды приходили на помощь людям и сражались вместе с ними…

Эрдуил звонко расхохотался:

– Воистину, вы, люди, так и остались детьми! Да, конечно, когда у вас война – а вы готовы вырезать половину соседней деревни из-за украденного поросенка – люди взывают к нам и просят помощи. Бывает, что мы приходим и сражаемся вместе с вами. Но когда война у нас и мы просим людей о помощи… они не приходят никогда.

Он внезапно помрачнел.

– И правильно делаете, потому что судьба тех, кто ввязался в битвы высших, ужасна. В подавляющем большинстве ужасна. Эти народы просто исчезают – быстро и очень странным образом. Ну, как киммерийцы.

– Киммерийцы? – переспросил я. – Но ведь киммерийцы были завоеваны скифами!

– Ты ошибаешься, – мой ночной гость покачал головой. – Перечитай Геродота, он не врет. Он, правда, знал эту историю лишь в пересказе, в путаном позднем пересказе, и многое сам домыслил, но в главном он прав: скифам досталась уже пустая земля. И очень много могил.

– И с тех пор ты путешествуешь? чем же ты занимаешься в пути?

– Я воитель. Что еще мне остается? Я помогаю людям воевать.

И тут до меня постепенно начало доходить.

Получается, мой гость столетиями бродит по Европе, примыкая к разнообразным восстаниям и мятежам. Веселое дело!

Почти две тысячи лет… черт, да больше двадцати веков. Накатывались одни народы, уходили другие, кто-то растворялся в местном населении, кто-то вырезал его почти под корень и оседал сам. Горы и города меняли названия и владельцев. На месте одних святилищ строились другие, потом третьи. Менялись языки обрядов, менялись сами обряды. И все это время на огромном пространстве звенело железо. И там, где этот звон был громче, можно было искать моего ночного гостя.

– Я никогда не скрывал своего имени. Другое дело, что его всегда произносили по-разному…

Точно! В Большой энциклопедии была статья «Эрдуил». Вот только что там было написано, я категорически не помнил.

Один среди людей, с каждым поколением становившимися ему все более и более чужими. Вести их ночью древними тропами, чтобы вырезать караул или перехватить обоз. Укрыть раненых на островке среди болота или в пещере. Оставить решивших прекратить сопротивление и уйти на поиски еще готовых сражаться. Редкие победы и бесчисленные поражения.

– Конечно, я не мог сказать, кто я на самом деле. Меня считали то венгерским графом, то гарибальдино…

Прекрасный воитель и почти бессмертный среди слишком быстро умиравших соратников. Двадцать веков быть в гуще сражений, чувствовать себя острием меча в чужих руках и в чужой битве. Держаться на старой обиде, долге или проклятии – да какая разница? Нет, я не пожелал бы такую судьбу никому. Даже романа нельзя написать о такой судьбе, потому что никакой роман не выдержит последовательности событий в два тысячелетия.

А гость все говорил и говорил. Он сыпал именами и названиями, раскрывал мне особенности тактики и преимущества построений, сравнивал оружие разных народов и эпох. Похоже, ему редко удавалось рассказать о себе, а прошлые подвиги всегда кажутся значительнее и веселее. Я подбросил новых веток в огонь, и тень от его плаща металась по стене сарая, будто у ночного гостя и вправду были за спиной мощные черные крылья. Я уже перестал удивляться и готов был услышать, что «Песнь о моем Сиде» – это тоже о нем. Приходилось терпеть.

Интересно, вдруг подумалось мне, а ведь сколько-то лет назад я сидел бы, открыв рот, и слушал, как мальчишка, захлебываясь слюнями и восторгом. Да и в самом деле, было от чего захлебнуться! Идейный воин, сотни лет сражающийся за тех людей, которые когда-то отказались сражаться за него, абсолютно бескорыстный… Клинок у него на бедре, судя по длине лезвия и форме рукояти, старше Цезаря лет так на шестьсот… А вот нет, сижу и скучаю, думаю, как бы виду не подать.

Наконец (уж не из чистой ли учтивости?), Эрдуил решил дать и мне возможность рассказать о каких-нибудь приключениях. Он стал расспрашивать об экспедициях, в которых я принимал участие; особенно его интересовали волшебные существа дальних стран.

– Видел ли ты ифрита? – спросил он.

– Нет, ифрита ни разу не видел. Говорят, это довольно злобные создания, и никакого желания встречаться с ними у меня нет. Впрочем, в азиатском походе как-то раз проводники сказали, что видели ифрита неподалеку. Я отправился на разведку, но, к счастью, это оказался просто горный гуль.

– На кого он похож?

– На отощавшего тролля. Это было вблизи селения Борна-Улла, там, где степь переходит в горы. Рельеф сильно изрезан, и я заметил его на другом берегу каньона, к счастью. Они существа довольно глупые, но магия у них сильная, хотя тоже дурная: они путают азимуты, и человек может выбиться из сил, пытаясь найти дорогу. От того места до лагеря было чуть больше мили, но я возвращался больше двух часов. Мне повезло: взошла луна, да и с паникой я справился.

– А что было бы, если бы ты испугался?

– Ну, он гонял бы меня по скалам всю ночь, пока я не упал бы от изнеможения, и тогда бы он меня съел.

– А почему он глупый?

– Говорят, они не любят вопросов. Если начинаешь их о чем-то спрашивать, они сразу приходят в ярость – думают, что ты их специально запутываешь.

Эрдуил, похоже, сильно интересовался ифритами. Пришлось пересказать ему несколько свежих статей, авторы которых сходились на определении природы этих существ как симбиоза двух элементалей – огненного и магического. Но вот с какой целью лаборатории царя Давида создавали их в промышленных масштабах, до сих пор никто не знает.

– Погоди, уж не собрался ли ты в Азию?

– Нет, – сид отрицательно покачал головой. – Я уйду за горы.

Он обернулся, и мы оба посмотрели вдаль, где в темноте никаких гор видно не было.

– К Последнему маяку?

Он переспросил:

– К маяку?

– Там на побережье стоит последний римский маяк. Ну, из тех, что действуют до сих пор. Конечно, огонь ему поменяли, но сама тесаная кладка римская, и простоит еще неизвестно сколько… Э, постой, ты решил уйти на Запад?

Молчание было мне ответом, как пишут в романах.

– Не стоит. Ты знаешь, на Западе теперь все совсем по-другому. Там больше нет надежды, и никто не ждет тебя там.

– Ты думаешь, мы раньше на что-то надеялись? – усмехнулся мой ночной гость. – Нет, я просто перейду горы.

Мы разлили по бокалам остатки.

– Прежде чем уйти, я сделаю тебе три подарка, – внезапно сказал Эрдуил. – Два ты выберешь сам, а третий я прибавлю к ним.

– Хорошо, – ответил я. Мы выпили. Он ждал. Два, значит…

– Первый. Помоги мне восстановить источник.

Он кивнул. Я понял, что не ошибся.

– Второй… можно ли что-то сделать с этим старым виноградником?

Он опять кивнул:

– Можно. Среди этих лоз – вон там, наверху – есть одна старая, с виду давно засохшая. Сколько ей лет, даже я сказать не могу. Но уж точно она намного старше Виноградной чумы. Я помогу ей пустить новые корни, и у тебя будет лоза от этих корней. Сделаешь себе римское вино, раз уж так хочется попробовать…

– Отлично. Ну, а твой третий подарок?

– Я уйду.

Я даже язык прикусил. Действительно, это был щедрый подарок. Мы пожали друг другу руки, и он тихо отступил в темноту.