Текст книги "Живой мертвец"

XIX
Добрые люди

Едва Семен Павлович проснулся на другой день, как Сидор тотчас сказал ему:

– Аспид‑то этот уже тут!

– Какой аспид?

– А квартальный!«Хочу, – говорит, – на этого крепостного поглядеть».

Брыков нахмурился, но тотчас же вспомнил, сколько неприятностей может сделать ему этот квартальный, и, быстро одевшись, вышел на другую половину избы.

Квартальный, в коротеньком мундире с невероятно высоким воротником, в ботфортах и кожаной треуголке, маленький, толстый, с заплывшим лицом, сидел развалившись на лавке и говорил денщику Ивану:

– Кабы твой барин был не военный, а, так сказать, по примеру прочих, так мы за этот самый картеж из него веревку свили бы, потому что…

Но тут вошел Брыков, и квартальный оборвал свою речь. В Семене Павловиче сразу чувствовался барин, и квартальный быстро поднялся, увидев его, но потом вспомнил, что перед ним крепостной, и обозлился.

– Ты это что же! – закричал он. – Порядков не знаешь? Приехал, да вместо того, чтобы в квартал явиться, нас ходить заставляешь? А? Что за птица?

Брыков вспыхнул и забылся при виде такой наглости.

– Хам! – закричал он. – Да я тебя велю плетьми отстегать! С кем ты говоришь?

Квартальный отшатнулся и вытянулся в струнку.

– Я, ваше бла… го… – начал он и тотчас одумался. По его жирному лицу скользнула лукавая усмешка, он вдруг принял небрежную позу и заговорил: – Эге – ге! Что‑то удивительно нынче крепостные говорят! Совсем будто и господа!

Брыков изменился в лице, а Сидор хлопотливо заговорил:

– Ну что, ваше благородие, еще выдумали! Он – известный музыкант, у барина в почете, вот и избаловался!

– Ты мне глаз не отводи! – сказал, ухмыляясь, квартальный. – Знаем мы эти побасенки! Идем‑ка лучше, музыкант, в квартал. Там дознаемся, каков ты есть крепостной.

Семен Павлович обмер, но быстро нашелся:

– Я не могу сейчас идти с тобой, потому что зван утром к графу Кутайсову, а после…

При имени всесильного графа у квартального опять изменилось лицо. Он совершенно ополоумел, носом чуя, что здесь есть что‑то неладное.

– Барина нашего просили его сюда ради музыки прислать, – слова поспешил сказать Сидор, подмигивая Брыкову.

Квартальный смущенно почесал затылок.

– Ишь ведь! – задумчиво пробормотал он. Брыков воспользовался его нерешительностью.

– Ну, мне с тобой некогда разговоры вести, – резко сказал он, – на тебе! Выпей за мое здоровье, да и убирайся! – И, сунув квартальному три рубля, он вернулся в горницу.

Минуту спустя вошел Сидор с озабоченным лицом.

– Чует, окаянный, что неладно у нас, – сказал он, вздыхая, – беда с ним будет!

– Какая беда еще! Давай есть!

– Какая беда? – повторил Сидор, принеся еду. – Сами знаете: свяжись только с полицией… последнее дело!..

– Ну, ну, не каркай!.. У меня заступники здесь найдутся!

Семен Павлович поел, оделся и вышел. На площади толпился народ, навстречу ему бежало несколько человек, чуть не сбив его с ног.

– Что там такое? – спросил Брыков у стоявшей возле него бабы.

– А казнить, батюшка, будут! Вора, вишь, казнить будут. Сперва плетью стегать, потом клеймить, а там в Сибирь ушлют.

В это мгновение на площади увеличилось волнение. Вдали глухо загремел барабан, и показалась телега. Семен Павлович остановился. Грохот барабана стал яснее, телега приблизилась. На скамье с завязанными назад руками сидел преступник, и на его груди болталась дощечка с надписью: «Вор». Вокруг телеги мерно шагали солдаты, и два барабана выбивали резкую дробь. Толпа раздвинулась и потом сомкнулась, словно проглотив телегу с преступником. Барабанный бой смолк.

«На эшафот ведут», – подумал Брыков и поспешно пошел дальше – мерзость публичной казни уже смущала многих…

Семен Павлович вышел к Ямской слободе, сторговал извозчика и поехал в Зимний дворец, размышляя о предстоявшем свидании.

Граф Кутайсов был влиятельным вельможей при императоре. При штурме Кутаиса вместе с пленниками был забран и маленький турчонок. Его привезли в Петербург, он понравился цесаревичу Павлу, и тот взял турчонка под свое покровительство, окрестил его под именем Ивана и дал ему фамилию Кутайсов. С течением времени этот турчонок, Иван Павлович Кутайсов, сделался одним из ближайших к императору лиц, был обер – гардеробмейстером, в чине тайного советника, в звании графа и имел все российские ордена, включая даже Андрея Первозванного! Подозрительный цесаревич сделал из него брадобрея, а своей ласковой внимательностью верного раба ловкий, находчивый, умный Иван Павлович часто умел возвращать Павлу утраченное хорошее расположение духа, обращать его гнев в милость. И много людей было обязано своим спасением заступничеству доброго брадобрея. Этот Кутайсов являлся едва ли не симпатичнейшим из людей, окружавших императора. В течение всей удивительной карьеры он никому не причинил вреда и очень многим принес пользу.

Семен Павлович ничего не знал о нем, направляясь к нему. Он знал только, что Кутайсов – почти временщик, что вышел в люди из брадобреев, и, слышав немало рассказов об Аракчееве и Архарове, переносил и на Кутайсова их характеристики.

«Может, вот Грузинов слово замолвил», – утешал он себя, входя на дворцовый двор и в душе читая молитвы.

Доступ к Кутайсову оказался очень нетруден. Один из сторожей тотчас повел Семена Павловича к крыльцу, прошел с ним длинный коридор и, указав на дверь, сказал:

– Тут и они!

Брыков позвонил и вошел в скромную прихожую.

– Пожалуйте в приемную! – сказал лакей. – Граф сейчас откушают! Как доложить прикажете?

– Скажи от полковника Грузиноза!

Эти слова произвели на лакея магическое действие. Он низко поклонился и тотчас исчез за дверью.

Брыкову почти не пришлось ждать. Дверь распахнулась, и к нему вышел граф в шитом золотом мундире, в жабо и, ласково махнув своему посетителю рукой, украшенной драгоценными кольцами, сказал:

– А, от Евграфа Осиповича! Живей мертвец!

Брыков низко поклонился ему и заговорил дрожащим голосом:

– Ваше сиятельство! Я здесь один! До царя далеко! Только и надежда на доброту сильных людей!

– Вы хорошо сделали, что обратились к Евграфу Осиповичу! Он многое может! А я, – и Кутайсов улыбнулся, – я ведь только царя брею. Мое дело маленькое!

Брыков поклонился снова.

– Одного вашего слова будет довольно для моего спасения!

– Нет! Нет! – замахал руками Кутайсов. – Я могу разве совет дать только, а от слов избавьте!.. Вот что… Я говорил с Грузиновым, и мы решили так. Напишите государю прошение и подайте его. Только надо в добрую минуту подать. Главное! – Граф поднял вверх палец. – Послезавтра государь в Павловск едет на маневр, так и вы туда пожалуйте. Он будет назад во дворец ехать, вы тут и подайте!.. Я и Евграф Осипович, со своей стороны, по слову ввернем. – Брыков схватил руку Кутайсова и хотел поцеловать ее, но тот бистро отнял свою руху и продолжал: – А что касается проживательства, то вам лучше объявиться, а то Чулков доследит, и большая корфузия может выйти! Я вам к графу Палену цидулочку дам! Подождите! – Кутайсов ушел. В соседней комнате раздавались веселые голоса, кто‑то запел и смолк. Прошло несколько минут, и Кутайсов вышел с конвертом в руке. – Он вам все сделает и Чулкова укротит! – сказал граф, подавая письмо. – Ну, дай вам Бог удачи!

Брыков поклонился.

– Не забудьте: послезавтра! – повторил граф.

– Бог наградит вас за доброту вашу! – сказал растроганный Брыков и, на радостях дав полтину лакею, быстро вышел из дворца. – Где живет граф Пален? – стфосил он у одного из служителей.

– В комендантском доме, – ответил тот.

Брыков, оживленный надеждою, направился к Палену, бывшему тогда петербургским генерал – губернатором.

XX
Мытарства

Граф Пален был высокий, костлявый старик с умным, выразительным лицом и добродушным взглядом. В нем не было особых административных способностей, а тем более полицейских, и после расторопного и чрезмерно исполнительного Архарова он был совершенно непригодным для службы, если бы не Чулков, состоявший при нем в должности обер – полицеймейстера. Этот Чулков, выслужившийся из гатчинских солдат, обладал и неутомимостью, и удивительным чутьем. Казалось, ничто происходившее в столице не являлось для него тайной, и каждый вечер, и каждое утро он приносил Палену самые необыкновенные новости. В это утро он был у него с докладом удивительного свойства:

– В Петербург приехал какой‑то человек, по подорожной называющий себя крепостным музыкантом Ермолина. Приехал он вдвоем с крепостным человеком какого‑то Брыкова, причем этот второй при нем вроде как слуга. Приехал он в очень хорошей коляске и остановился у капитана Башилова. Денщик говорит, что они друг другу говорят» ты». Потом они вместе гуляли, были в аглицком трактире. Не удивительно ли это?

Граф Пален зарядил свой нос огромной понюшкой табака и, покачав головой, заметил:

– Может, он – очень хороший музыкант. Артист! Тогда капитан для форса ходил с ним.

Чулков кивнул и продолжал:

– Так, ваше сиятельство, а зачем он неизвестно где пропадал всю ночь и, вернувшись домой, тотчас отправился… Куда бы, как вы думаете?

– Я не знаю, – добродушно ответил граф.

– К Грузинову во дворец! И там долго совещался.

– А! – воскликнул Пален, и на его лице выразилось удивление. – Это странно!

– Я хочу арестовать его и допросить.

– Да, да! Арестуйте и допросите!

Чулков откланялся и помчался исполнять свое намерение, а граф Пален все еще сидел в своем кабинете и задумчиво качал головой. Вошедший слуга подал ему письмо и доложил:

– Господин пришли. Ваше сиятельство повидать желают, и вот письмо.

Пален посмотрел на конверт.

– От Кутайсова! Ну, ну, что ему надо! – Он вскрыл конверт и стал читать письмо, и по мере чтения его лицо прояснялось. Потом он добродушно засмеялся, позвонил и велел слуге ввести к нему господина. – А! Живой упокойник! – сказал он, увидав входившего Брыкова. – Прошу покорно! – И Пален указал ему на кресло.

Брыков низко поклонился и сел.

– Ай, ай, ай! – сказал ему граф. – Ну, и зачем вы нам столько хлопот сделали? Зачем это по чужой подорожной ехали? А?

– Ваше сиятельство, – ответил Семен Павлович, – кто же поверил бы, что я этот самый мертвец и есть!

– Ха – ха – ха! Действительно, удивляться надо. По бумаге мертвый, и вдруг живой!.. Ха – ха – ха!

Брыков просительно взглянул на графа и произнес:

– Я пришел умолять ваше сиятельство облегчить мне пребывание тут. Ко мне и то квартальный два раза в день ходит!

– Два раза? Это хорошо! Это – исправная служба! Да! – И граф улыбнулся, но, увидев смущение Брыкова, поднял руку и сказал: – Мне пишет Иван Павлович о вас, и я буду помогать вам. Я скажу, чтобы вас не трогали, а вы, когда вас спросят, пожалуйста, правду скажите!

– И со мной ничего не будет?

– Ничего! Я скажу!

Брыков поблагодарил и радостный направился домой. Его дорога лежала мимо Адмиралтейства. Он увидел гауптвахту, вспомнил о Башилове и решил зайти к нему. Подойдя к гауптвахте, он вызвал дежурного офицера и попросил позволения увидеться с арестованным. Офицер, видимо, был навеселе.

– Башилова! Капитана сорвиголову? А, сделайте милость! Пожалуйте! Мы только что пуншик вместе пили! Ха – ха – ха!

Он, пошатываясь, пошел впереди Брыкова и провел его в арестантское помещение. Это была огромная комната с четырьмя жесткими диванами, двумя столами и несколькими стульями. На диванах врастяжку лежали арестованные офицеры, у стола несколько человек сидели со стаканами и трубками, смеясь и болтая.

– Башилов, гость к тебе! – крикнул дежурный.

Башилов вскочил с дивана и закричал:

– А! Брыков! Живой мертвец! Дружище! Вот удружил! Истинно! Господа, мой друг Брыков! Живой мертвец!

Из компании офицеров трое оказались уже знакомыми Семену Павловичу по тому памятному вечеру.

– Как это – живой мертвец? – не понял один из офицеров, и Брыков рассказал снова свою историю.

– Вот так штука! – воскликнули слушатели. – Прямо сказка!

– Истинно сказка! – подтвердил Башилов и обратился к Семену Павловичу: – Расскажи, братец, теперь, как это тебе удалось удрать? А? Просто ты у нас фокусник, да и только!

– Мне Виола помогла. Я с ней убежал и у нее пробыл ночь.

– Виола? Ах она, шельма этакая! – засмеялся Греков. – Она видела, что вы в выигрыше!

– Ну нет! Просто добрая девушка. А вы надолго тут?

– По целому месяцу! Тоска, хоть удавись!

– А мы пить будем, – сказал один из офицеров и закричал: – Сашка! А – у!

На крик явился дежурный.

– Чего орете?

– Пошли за вином! Вот золотой!

– Для гостя! – засмеялся дежурный офицер и вышел. Через полчаса двое солдат внесли вино и стаканы.

– Ну, ребятки, за мертвеца! – возгласил офицер, и все окружили стол.

– Дежурного сюда!

– Башилов, пей!

Началась веселая попойка, и все офицеры разом забыли, что они отбывают суровое наказание. Вино выпили, и Брыков для реванша послал от себя за новой порцией.

– Сразу нашего брата видно! – кричали пьяные офицеры. – Как тебя звать‑то?

– Семен!

– Выпьем на» ты», Сеня!

В это время император, проезжая к Лопухиной, задумал заглянуть на гауптвахту. Он подъехал к ней через подъемный мостик и, к своему удивлению, не заметил никакого волнения. Часовой мирно дремал. Дежурный офицер отсутствовал, и никто не вызвал караула. Павел Петрович вспыхнул и тотчас вернулся назад.

– Иди на гауптвахту! – сурово сказал он своему адъютанту. – Узнай, как зовут дежурного офицера, и арестуй его!

Адъютант поскакал и вернулся через пять минут.

– Сделал?

– Никак нет – с!

– Это почему? – лицо Павла побледнело и он закусил губу.

– Не отдает шпаги. Обругал меня, сказал неприличность…

– Гм! Кто такой?

– Черемисов, поручик егерского полка!

– Иди снова! Скажи, я велел!

Адъютант скрылся.

Император в нетерпении рассекал хлыстом воздух и вздрагивал в седле. Офицер вернулся.

– Арестовал?

– Никак нет! Не дает и бранится. Хотел приказать стрелять в меня!

– Да он о двух головах? – воскликнул Павел Петрович и ударил коня. Последний тотчас вынес его к гауптвахте, император остановился. Раздался барабанный бой, и быстро выбежавший караул тотчас выстроился, а поручик Черемисов подощел к государю неверным шагом и стал было рапортовать, но государь тотчас перебил его: – Вы, сударь, пьяны, – закричал он, – не вам сторожить, а вас сторожить. Вашу шпагу! Вы арестованы! Ну – с!

Поручик покачал головой и ответил:

– Никому не отдам шпаги!

– Как?!

– По уставу, меня раньше должны сменить с караула, а потом арестовать!

Император вдруг смутился.

– А ведь он лучше моего устав знает, – сказал он адъютанту. – Не пропивай присяги только! – крикнул он поручику и отъехал прочь, очень довольный, что натолкнулся на такого смышленого офицера.

– По этому случаю выпить! – заявил Брыков, когда Черемисов вошел в общую комнату и рассказал, что с ним было.

– Верно! Посылай за вином!

Вино принесли, и попойка продолжалась.

Только в шесть часов Семен Павлович сильно навеселе отправился домой, напевая себе под нос песню. На душе у него было легко и свободно; он был уверен, что его дело удастся у царя, который вспыльчив да отходчив, который справедлив и добр. Ему представлялись радостное возвращение домой, встреча с Машей и расправа с родным братцем.

Он уже подходил к своему дому, как вдруг на него набросилась полицейская стража и перед ним очутился квартальный.

– Пошли прочь! – закричал Брыков. – Как вы смеете!

– А вот там увидим! – ответил квартальный. – Анисим, Петр волоките его на съезжую! Там разберем, кто он есть: крепостной музыкант или умерший офицер!..

XXI
Мытарства продолжаются

Брыков перестал защищаться, и его живо доставили на съезжую, или квартальную, избу. Это было некрасивое, грязное и угрюмое одноэтажное здание с маленькими, узкими окнами, заделанными железными решетками, с полицейскими служителями у ворот и у каждой двери. Его ввели в большую комнату, и квартальный тотчас куда‑то скрылся. Семен Павлович оглянулся. Два постовых стояли у дверей, на грязных лавках сидели люди подозрительного вида, откуда‑то из коридора слышались крики и свист розог, чей‑то голос кричал: «Постой! Как плетюхами отдерут, покаешься'" – В ответ на это раздалось: «Смилуйтесь, ваше благородие!..» – Затем опять возглас: «Я тебе смилуюсь, рак – к-калия!» – И послышалась крепкая пощечина. В ту же минуту в комнату влетел высокий толстый пристав в огромных ботфортах, в сюртуке нараспашку, с красным усатым лицом и прямо бросился к Брыкову.

– А! – заорал он. – Ты кто, голубчик? Музыкант? Дворовый? А? Петров, Сидоров, Иванов?

Семен Павлович побледнел от гнева.

– Я вас попрошу… – начал он.

Но пристав затопал ногами и замахал перед его лицом бумагой.

– Он меня попросит! А, каков! А это что? Это? – Он ткнул в бумагу. – Из Москвы пишут: «Задержать беглого человека Брыкова, скрывающегося под именем»… А? А?

– Я – сам Брыков! – гневно закричал, сжимая кулаки, Семен Павлович.

Пристав отступил от него и нахмурился.

– Сам Брыков! – сказал он. – Еще лучше! Ну да мы разберем! Посиди тут! – И он пошел из комнаты, шепчась с квартальным, а Брыков бессильно опустился на лавку.

«Что же это такое? Значит, обещание графа Палена – пустая насмешка? Только что обещал и тут же… на! Донос из Москвы! Кто бы это мог постараться? Кто же, кроме брата!» – И он громко усмехнулся.

В это время из комнаты вышел квартальный, подкрался к Семену Павловичу и, сев подле него, фамильярно потрогал его за колено и зашептал:

– А ты вот что! Наш барин отходчивый! Ты его умасли и все! Мне рубликов десять дай, ему сотняжку – и все по – тихому… вот! А то на рожон лезть плохо будет – выдерем и этапом в Москву! Так‑то, друг!

Брыков резко отодвинулся от него и сказал:

– Я передам обо всем этом графу Палену!

– Графу? – воскликнул квартальный и вдруг расхохотался жидким смехом. – Хи – хи – хи! Графу! Он – графу! Вот уморушка‑то! Графу!

– Ты чего грохочешь там? – раздался из соседней комнаты голос пристава.

– А вот наш‑то сокол к графу Палену идти хочет! Хи – хи – хи!

Брыков не выдержал и вдруг, размахнувшись, хватил квартального по физиономии.

– Ой – ой! – заорал квартальный. – Сидор, Поликарп, хватайте его! Я ему покажу!

Семен Павлович отскочил в угол комнаты и схватил табурет. Городовые бросились на него, квартальный кричал:

– Я его запорю, каналью!

– Что здесь за драка? – вдруг раздался оклик, и в комнату вошел высокий, стройный офицер со строгим лицом.

Городовые сразу отскочили и вытянулись в струнку, квартальный низко поклонился и тоже выпрямился. Брыков опустил табурет. В ту же минуту в комнату влетел пристав и тоже униженно вытянулся перед вошедшим.

– Что за драка? – повторил офицер.

Квартальный выступил вперед.

– Честь имею доложить, что стараниями своими выследил беглого крепостного, о коем имел честь вам ранее докладывать!

– Кто такой?

Офицер взглянул на Брыкова. Тот поклонился офицеру и сказал:

– Я был сегодня у графа Палена и…

– Вы – Брыков? – быстро спросил офицер.

– Я!

Пристав и квартальный на миг онемели.

– И вот эти нанесли мне ряд обид!

– Они? – Офицер сердито взглянул на последних, а затем сказал Семену Павловичу: – Можете идти, а этих ослов извините. Они от усердия!

Брыков поклонился офицеру, тот протянул ему руку, причем назвал себя:

– Полковник Чулков!

Сторожа бросились поспешно очищать Брыкову дорогу, пристав и квартальный поклонились чуть не до земли.

Семен Павлович вернулся домой уже поздно вечером, и его встретил встревоженный Сидор.

– Батюшка, барин! – воскликнул последний. – Вернулся! Ну, слава Те, Господи! А я уж боялся. Ведь все этот квартальный вяжется: «Кто есть твой барин? Вот ужо заберем его!«Я ему все рупь да рупь!..

– Ну, теперь можешь прямо в шею гнать, – весело ответил Брыков и расхохотался, вспомнив лица пристава и квартального.

Но на другое утро его ждала новая неприятность. Сидор, вздыхая, сказал ему:

– Что, батюшка, Семен Павлович! Совсем нам плохо приходится! Теперь Никифор привязался и гонит нас.

– Что такое? – ке понял Брыков. – Какой Никифор?

– Огородник Никифор, хозяин тутошний!

– А ему что? Ведь мы у Башилова!

– Вот поди ж ты, а он говорит… Да что! – махнул Сидор рукой. – И не выговоришь!

– Что говорит‑то?

– Говорит, что никак не может у себя мертвеца держать! Баба его, слышь, к попу побежала!

– Что за чушь? Какой мертвец?

– Про тебя, батюшка! Квартальный‑то в злости, что ли, пришел и наплел. Теперь и Иван – денщик плюет да молитвы читает! Да что! Никифор‑то там в кухне стоит!

Брыков быстро вышел и невольно усмехнулся, когда увидел, как шарахнулся в сторону здоровенный мужчина при его появлении.

– Что тебе? – спросил его Брыков. Мужик замялся и с трудом выговорил:

– Увольте… то есть, чтобы от вас!.. Потому невозможно… баба… и все такое. Опять мораль.

– Дурак! – выругался Брыков.

– Как будет угодно, а только не могу – с.

– Собирай вещи! – приказал Брыков Сидору. – И на постоялый! Живо!

Сидор стал собираться, а Семен Павлович в волнении ходил по горнице.

На постоялом Брыков снял две комнаты. Разложив вещи, он приготовился писать прошение на имя государя, как вдруг к нему снова явился Сидор и уныло произнес:

– Гонят нас и отсюда!.. Лучше бы вы, барин, по прежней подорожной, будто крепостной…

– Куда же мне деться? – воскликнул Брыков, схватившись за волосы.

– И сказать не сумею, а только тут никак невозможно! Хозяин говорит, что все бабы воют!

– Собирай вещи! Я найду квартиру! – вдруг вскочил Брыков и, схватив шляпу, выбежал на улицу, торопливыми шагами направляясь к Виоле, весь поглощенный мыслью о том, что сегодня ему необходим приют, иначе он не напишет бумаги, упустит случай, и для него пропадет всякая надежда.

Виола встретила его радостным возгласом:

– Соскучился? Ну, вот и отлично! Посылай за вином и будем обедать!

– Постой! – сказал Семен Павлович. – Мне не до вина и не до обеда. Слушай! У меня к тебе просьба.

– Ну, какая?

Брыков задумался, как ей проще объяснить свое положение, и начал рассказывать всю свою историю с самого начала. У чувствительной девушки выступили на глазах слезы.

– Бедняжка! Ах он, негодный! И она мучается! Вот удивительная история! – восклицала она то и дело, пока Брыков не окончил рассказа.

– Теперь вот что, – сказал он, – глупые люди считают меня каким‑то выходцем из могилы и боятся держать у себя. У меня нет приюта. Дай мне и моему слуге помещение. Я заплачу!

– Ах, глупый! – воскликнула Виола. – Живи! Понятно, живи! Только… – и она запнулась, – вдруг к тебе невеста приедет, а я… такая!

– Милая! – сказал Брыков. – Да ты лучше всякой иной! Дай Бог тебе счастья!

– Ну, тогда отлично! У меня есть комната, а слуга… слуга будет на кухне. Теперь станем обедать! Посылай за вином!

– Будем обедать, а потом я привезу вещи и слугу, а там писать буду и завтра уеду!

– Помоги тебе Бог! – с чувством сказала Виола и прибавила: – Вот не знала, что есть такие гадкие люди!

– Всякие есть! – ответил Брыков, наскоро пообедал и поехал за своим Сидором.

– Ну, слава Господу! – радостно вздохнул старик, переехав в новое помещение. – Теперь не погонят!

– Не погонят, старичок! – смеясь сказала Виола.

– Я напишу Чулкову свой адрес, а то квартальные опять мучить станут, – сказал Семен Павлович.

– Уж три рубля положить надобно! – сказал Сидор, устраивая барину постель на диване и прибирая комнату.

Брыков сел писать прошение.