Текст книги "Живой мертвец"

VII
Странные вещи

Семен Павлович слушал рассказ своего старого дворецкого и возмущался все сильнее и сильнее. Ну, положим, Еремей поторопился известить о смерти, но для чего же так торопиться брату? Что, разве его уйдет от него? Он нахмурился и нервно прошелся по комнате.

– Мне завтра в полк являться, и нет мундира! – сказал он. – Пошли Павлушку. Да нет! Я сам! – И, быстро надев шапку, он вышел из дома.

«Странная такая поспешность! – думалось ему. – Я ли не помогал брату, и вдруг?.. А если я умер бы? Даже сам не поехал, а посылать Сидора. Ну, брат, брат!»

Он постучал в дверь квартиры брата.

Через минуту послышались шаги, и распахнулись двери в темные сени. В тот же миг раздался испуганный возглас Еремея. Он отворил дверь и не поверил своим глазам. Перед ним, ярко освещенный луной, бледный и исхудавший, стоял его умерший барин.

– Свят, свят, свят! С нами крестная сила! – орал Еремей, пятясь вглубь.

Семен Павлович вошел следом за ним, говоря:

– Чего орешь, дурак? Разве не узнал барина?

– Что за крик? Кто тут? – раздался грубый голос Дмитрия, и он, распахнув двери, остановился в своей гостиной, запахиваясь в шелковый халат.

Семен Павлович переступил порог и с горькой усмешкой сказал:

– Это – я, брат! Не ждал?

Дмитрий побледнел и отскочил, словно ужаленный.

– Ты… ты не умер? – растерянно пробормотал он. Семен Павлович с укоризною покачал головой и произнес:

– Как видишь, я словно испытать тебя хотел… Поторопился ты…

Дмитрий с бледным, искаженным лицом опустился на диван и бессильно забормотал:

– Я, собственно… чтобы сберечь… все расхитили бы… обыкновенно… я, я… я ехать хотел! Как же я рад, Семен! – вдруг словно опомнился он и бросился к брату.

Но тот резко отстранил его:

– Оставь, я верю. Я только пришел к тебе за своими вещами. Мне завтра к шефу быть надо, так мундир и прочее. Ты ведь все взял…

– Сейчас, сейчас! – суетливо проговорил Дмитрий и, бросившись в соседнюю комнату, закричал: – Эй! Федька!

– Так ты мне с Еремеем и пришли! Сейчас только! – сказал Семен Павлович.

– Мигом! – покорно согласился Дмитрий.

Семен Павлович ушел; едва он вышел, Дмитрий позвал Еремея и накинулся на него:

– Да ты что же это, собака? А? Нарочно! Обман?

Еремей отодвинулся от его сжатых кулаков и развел руками:

– Я что же? Я все сделал! Во – о сколько выпил. И Влас меня гнал: скажи, говорит, умирает!

– Ах ты, скот, скот! – Дмитрий злобно запахнулся в халат и, опустившись на диван, задумался: – Вот, все теперь придется отдавать назад снова и опять оставаться при драных стульях… И с Машей Семен обвенчается!

Лицо Брыкова потемнело и исказилось бешенством.

На другой день Семен Павлович, одетый по всей форме, явился к шефу полка полковнику Авдееву. Это был мужчина чуть не семи футов роста, назначенный императором из гатчинских батальонов. Добродушный и веселый дома, он был строгим формалистом на службе.

– Честь имею, – начал Семен Павлович, но Авдеев тотчас перебил его, махнув рукою:

– Нет тебя, поручик! Нет! Выбыл ты из полка нашего!

– Я не подавал господину полковнику прошения, а моя служба…

– Добрая, что говорить, – снова перебил его полковник, – только выбыл ты за смертью. Так и в приказ прописано.

– А ежели я жив и вернулся?

– Не мое дело! В приказе самого императора так значится… Я… я не смею.

– То есть как? – совершенно растерялся Брыков. – Значит, я умерший? Но я жив!

– Не мое дело!

– Так что же я? Кто?

– Вы? Поручик Брыков, выбывший за смертью из полка. Покойник! – сказал Авдеев и сам в недоумении пожал плечами. – Вот и поди!

– Что же мне делать?

– Не знаю, друг, – со вздохом сказал Авдеев, – а в полк тебя взять не могу. Съезди‑ка ты к Архарову. Человек он добрый, авось надоумит!

Семен Павлович вышел от Авдеева совершенно расстроенный.

– Брыков! Семен Павлович! Ты ли это? А мы‑то тебя похоронили! – с этими возгласами окружили его товарищи, шедшие из казарм после ученья.

Семен Павлович дружески поздоровался cо всеми.

– Идем ко мне! Пунш сделаем! – повторил Ермолин, и все гурьбой пошли к нему на квартиру.

– Братцы, – сказал Семен Павлович, обращаясь к товарищам. – Что со мной сделали? Скажите на милость?

– А что такое? – спросили все.

Брыков рассказал про беседу с шефом и спросил:

– И кто поторопился меня в покойники записать?

– Да братец твой! – ответил белокурый офицер. – Он на твое добро зарился.

– Что же ты теперь делать будешь, а?

– Что? Вот схожу к Ивану Петровичу Архарову. Он, говорят, добрый.

В это время внесли на подносе большую чашу пунша.

– А пока что, – воскликнул Ермолин, – за здоровье покойника! Ха – ха – ха! Пей, Сеня!

– Истинно за здоровье покойника! Ура!

Семен Павлович чокнулся со всеми и выпил, но в его сердце не было веселья. Смутное беспокойство овладело им и не давало вздохнуть свободно.

– Прощайте, господа, – сказал он, – не до питья мне! Завтра с новостями приду!

Его не стали задерживать и дружески простились с ним.

Семен Павлович вышел из казармы, и первая его мысль была о Маше.

«Надо к ней! – подумал он и беспечно решил: – Если не примут на службу, ну, что – ж делать? Я и сам хотел в отставку подавать. Уедем – и все!»

В первый миг, когда Маша обняла Семена Павловича и почувствовала на своей щеке его поцелуй, она чуть не умерла, так сильно было ее волнение. После того как она услышала страшную весть о его смерти, жизнь потеряла для нее смысл, и она собралась в монастырь. Отец топал ногами и грозил ей проклятием, но она повторяла одно:

– Ни за кого, кроме Сени, не выйду!.. Умер он, и жених мой – Христос!

– Насильно выдам! – злобно кричал старик.

– Умру, а ничьей женой не буду! – твердила Маша.

Старик понял, что с ее упорством ничего не поделать, и зорко следил за дочерью, боясь, что она действительно выполнит угрозу.

И вдруг вернулся тот, кого они считали покойником. Старик растерялся, а Маша обезумела от радости.

– Милый, дорогой! – шептала она, не находя других слов. И не отходила от своего жениха, молча целовавшего ее руки.

– Кхе – кхе – кхе, – смущенно смеялся отец – старик, – вот, значит, и за свадебку.

– Нельзя сразу, – ответил Брыков.

– А почему?

– Да вот! – И Семен Павлович рассказал всю неприятную историю, связанную с его мнимой смертью.

Старый приказный покачал головою.

– Гм… гм… – сказал он, – трудное дело, мой батюшка! Тут самая суть, что приказ‑то государев? Да? Ну, вот и оно! Кто сей приказ, кроме него, изменить может?

– Не может же быть, чтобы он не признал меня живым! – засмеялся Семен Павлович. – И наш шеф, и я думаем, что генерал – губернатор вступится.

– Милый, – воскликнула Маша, – да не все ли равно? Ну, вышел ты из полка; так уедем к тебе в имение и там мирно жить будем.

Старик насмешливо покачал головой, подумав: «Не будь ты жених моей Маши, я показал бы тебе, чего ты теперь стоишь», – но промолчал. Семен же Павлович только кивнул головой и пожал руку Маше. Они были молоды, любили друг друга, да и кому в эти минуты могла прийти мысль, что живой человек зачислен в мертвецы и нет ему воскресения?

– Завтра я по своим делам отправлюсь и в церковь зайду, – сказал Семен Павлович, прощаясь с Федуловыми.

На другой день он принялся хлопотать, и с этого времени начались его мытарства.

VIII
Мытарства живой души

Император Павел, очень ценя деятельного, расторопного и преданного Архарова, был совершенно спокоен за благоустройство столицы и пожелал иметь такого же человека и в Москве. В разговоре об этом Николай Петрович Архаров очень ловко сумел порекомендовать государю своего брата, Ивана Петровича, жившего в деревне на покое. Император немедленно вызвал последнего в Петербург, произвел в генералы от инфантерии, наградил орденом Анны первой степени, дал тысячу душ крестьян и назначил его в Москву в помощники князю Долгорукому в качестве второго военного губернатора.

По своей должности Иван Петрович был скорее просто обер – полицеймейстером и старался как можно лучше исполнять свои обязанности.

Москвичам он пришелся особенно по душе за свое хлебосольство, радушие и веселый нрав. В доме у него всегда толпилось много народу, и он радовался званому и незваному, стремясь каждого напоить, накормить и всячески обласкать. К нему‑то и направился прежде всего Семен Павлович.

Был еще ранний час, но приемная Архарова уже была заполнена людьми всяких рангов и званий. Брыков подошел к стоящему у дверей офицеру и спросил его, как повидать Архарова.

– А никакой хитрости! Он сейчас выйдет, к вам подойдет, вы и скажете.

И действительно, почти тотчас распахнулась внутренняя дверь, и в зал вошел Архаров в сопровождении адъютанта, своего неизменного спутника, пруссака Гессе.

Когда император назначал Архарова, тот оговорился, что совершенно забыл военное дело.

– Ну, я дам тебе знающего! – сказал государь и назначил ему в помощники полковника Гессе.

Тот забрал в свои руки всю военную часть и действительно так повел дело, что собранный им из разных полков батальон навеки стал образцом дисциплины и выправки. Слово» архаровец» сохранилось как нарицательное от того времени.

Затянутый в мундир, сухой и высокий, с бесстрастным лицом, Гессе выступал подле Архарова журавлиным шагом, словно на параде. Сзади, вытянувшись и боясь сделать неосторожное движение, шагал адъютант, и среди них толстый и коротенький Архаров с веселым лицом производил впечатление живого человека среди восковых фигур. Все с улыбкой смотрели на него и развеселились, когда услышали его сипловатый голос:

– А, старушка Божия! По какой нужде?

– Милостивец ты мой, – заголосила старушка, – вызволи! Кварташка совсем жить не дает. Вишь, понравилась ему моя Буренка, так дай ему! Так и цепится.

– Ладно, ладно! Бумага при тебе? Здесь? Ну, отдай ее вот ему! – и обер – полицеймейстер пошел далее.

Собственно, трудных дел или каких‑либо кляузных он никогда не решал, предпочитая сдавать их в свою канцелярию, но каждого просителя обнадеживал ласковым словом.

– А у тебя, сударь мой, какая нужда? – спросил он у Брыкова.

– Секретное дело, – ответил он поклонившись, – желал бы с глазу на глаз!

Архаров с любопытством взглянул на него и, увидев на его лице напряженное ожидание, тотчас же согласился.

– Ну, ну, подожди немного! – сказал он и стал обходить других просителей.

Зал мало – помалу пустел. Архаров спросил последнего и ушел во внутренние покои. Брыков в унылом ожидании прислонился к стене, но подошедший к нему вскоре адъютант попросил его к генералу. Брыков вошел в обширный кабинет. Архаров, расстегнув сюртук, махал руками, чтобы размять затекшее тело.

– А! Ты, сударь! Фу, фу! Ну и умаялся я нынче! Сколько народа этого! Дела! Ну, какой у тебя секрет?

Брыков изложил свое дело и почтительно замолчал. Архаров выслушал, и вдруг его лицо расплылось в улыбке.

– Ха – ха – ха, – засмеялся он, – выморочный, значит! Жив и будто мертв! Вот потеха‑то! Как же так Антон Кузьмич ошибся?

– Был введен в заблуждение оговором.

– Так. Ну и что же теперь?

– Я желал бы вступить в службу, – сказал Брыков, – да полковник не принимает.

– Как же это он может?

В это время в беседу вступил Гессе, до того времени молча стоявший у письменного стола.

– Полковник, – сказал он ломаным русским языком, – ничего не могит здесь делайт. Они умер.

– Брось, – остановил его Архаров, – видишь, что жив.

– И умер! – повторил с ударением Гессе. – Господа офисер исключаются из списков только императорским приказом. Императорски слово – закон. Император подписал умерл – и, значит, умерл! Полковник Авдеев ничего не могит делайт.

Архаров остановился посреди комнаты и переводил взгляды с Брыкова на своего Гессе и обратно. Когда он смотрел на Брыкова, его лицо выражало сожаление, когда на Гессе – удивление. Наконец он покачал головой, развел руками и воскликнул:

– Вот так штука! А ведь Густав Карлович прав! Царское слово – закон! Что же делать ему? – обратился он к Гессе. – Присоветуй!

– Просить царя, – ответил Гессе. – Ви подавайт просьбу через полковника, и он пусть говорит. Государь будет назад ехать скоро.

– Вот – вот! – обрадовался Архаров, – я тоже скажу, ежели к слову будет. Государь через полтора месяца назад будет, а до тех пор я уж тебе позволю: живи как мертвый!.. – И он засмеялся, отпуская Брыкова.

Семен Павлович пошел к шефу и рассказал про беседу с Архаровым.

– Ну, вот это дело, – решил полковник. – Пишите, а я доложу.

Брыков устал и зашел к Ермолину. На этот раз последний был один, а потому мог внимательно выслушать сообщение приятеля о визите к Архарову.

– Плохо твое дело! – сказал он, пуская клубы дыма из длиннейшего чубука. – И, знаешь, я тебе по дружбе скажу: всю эту штуку тебе Митька подстроил.

– Дмитрий? – с изумлением воскликнул Брыков. – Да ему зачем?

– А наследство?

Брыков вспомнил поведение брата и побледнел. Господи, да неужели он хотел лишить его жизни? Нет, он не такой злодей!

– Вот увидишь еще! – сказал Ермолин. – Ты знаешь, он по болезни в отставку подает?

– Да ну?

– Вот тебе и ну! Уедет к тебе в имение и заживет.

– Да я‑то еще жив!

– Жив да не жив!

Семен Павлович вне себя поспешил домой.

А в это время Дмитрий сидел в своей гостиной, уставленной мебелью брата, и, сося мундштук, беседовал с подьячим из гражданской палаты, Дмитрием Авдеевичем Вороновым. Невысокого роста, почти без талии, с лицом, на котором искрились маленькие свиные глазки и краснел вздернутый нос, Воронов стоял перед хозяином полусогнувшись и подлой улыбкой обнажал гнилые зубы. В Москве он слыл за умную каналью, способную запутать и распутать любой узел. Члены палаты зачастую звали его и спрашивали: «Ну, как тут делать, по – твоему?» – и он помогал им в их решениях, не забывая и себя, и медленно, неуклонно из поповичей пробираясь в служилое дворянство.

– Мне бы только исправником где‑нибудь стать! – говорил он с вожделенным вздохом.

Теперь Дмитрий Брыков вызвал его к себе на совет, внимательно слушал его вкрадчивую речь, и по мере слов подьячего его лицо прояснялось, и он все веселее и веселее кивал головой.

– Так, по – твоему, выгорит?..

– Беспременно – с! Раз руки нет…

– И теперь шиш?..

– Хи – хи – хи! Обязательно!

– Ну, смотри, чернильная душа! – весело смеялся Брыков. – Вот тебе теперь десять рублей. Выгорит мое дело – еще сто дам, а не выгорит, ну, тоже на орехи получишь!

– Опасаться совсем нечего, – сказал Воронов, торопливо пряча деньги.

– А теперь, значит, хлопочи изо всех сил! Ну, иди!

Воронов низко поклонился Дмитрию и неслышно скользнул за двери, а Брыков радостно потер себе руки и улыбнулся, кому‑то подмигивая.

IX
Пришла беда – отворяй ворота

Семен Павлович едва переступил порог своего дома, как кровь забурлила в нем от негодования. Его квартира была так же пуста, как и вчера.

– Что же это такое? – воскликнул он. – Брат обещал сегодня все вернуть! Никого не было? А?

– Какое! – с возмущением ответил старый Сидор. – Я посылал к нему Павлушу, так Дмитрий‑то Власович его взашей! Вот! Да еще говорит: «Я вас вот скоро к себе переволоку!»

– Он с ума сошел! – с раздражением произнес Семен Павлович. – Ну, да увидим! – И, надев шляпу, быстро пошел к своему брату.

С каждой минутой раздражение в нем росло. Слова Ермолина словно оправдывались на деле, но он еще не хотел верить в такую бессовестную наглость брата. Он не вошел, а почти вбежал в его комнату и закричал с порога:

– Дмитрий, что же это значит? Как ты смел?

Брыков, что‑то писавший у стола, быстро кинул в стол бумаги и вскочил. В первое мгновение он растерялся, но тотчас оправился и надменно произнес:

– Тсс! Что вам надо? Что вы врываетесь ко мне с криком?

Семен Павлович оторопел.

– Как? – снова закричал он. – Ты в мое отсутствие ограбил меня и еще не знаешь, что я требую? Неужели ты хочешь судиться со мною? Опомнись!

– Ха – ха – ха! – злобно засмеялся Дмитрий. – Это ты, а не я, должен опомниться! Судиться! Ха – ха – ха! Да кто ты? Что ты? Ты мертвый!.. Тебя нет!

– Ка – ак?

– Не кричи! Ведь ты сам знаешь это, да и все знают! Для чего ты был у Архарова? А? Что он тебе сказал? А?

Семен Павлович совершенно растерялся.

– Так и брось фордыбачить, – насмешливо посоветовал Дмитрий, – а иди с Богом!.. Впрочем, – прибавил он, – я тебе пришлю кое‑что из рухляди!

– Подлец! – теряя терпение, закричал Семен Павлович. – Значит, ты меня и отравлял?

Дмитрий побледнел, но не смутился.

– Иди, иди! – сказал он, стараясь казаться спокойным. – Федька, проводи барина!

– Так вот тебе! Вот! – И Семен Брыков, подскочив к брату, два раза ударил его.

– Федька! Петр! – закричал Дмитрий, бросаясь в соседнюю комнату.

– Дрянь! Убийца! Вор! – крикнул на прощание Семен Павлович и, оттолкнув Федьку, выбежал на улицу.

Он шел домой, не помня себя, со шляпой в руке, и то смеялся, то злобно сжимал кулаки. Да ему и действительно было впору и смеяться, и плакать. Но он скоро стал утешать себя мыслью, что правда до царя дойдет и тогда он не пощадит этой гадины брата.

– Сидор, – сказал он входя, – брат ограбил меня!

– Как? Да можно ли этак‑то? А в часть бы его, батюшка! Нешто на него, разбойника, суда нет? Да мы все твои холопы присягнем!

– Эх, теперь меня всякий грабить может. Не живой я, Сидор, а мертвец!

– С нами крестная сила! – даже отшатнулся от него старик. – Что ты говоришь, батюшка!

– То, что есть! – И Брыков в волнении рассказал ему свою историю.

Старик крестился и всплескивал руками; наконец он, успокаивая барина, сказал:

– Батюшка, да ведь царь‑то все рассудит! Не бойся! А мы тебе все – что живому, что мертвому – верные холопы.

Брыков опустился на табуретку в кухне и бессильно схватился за голову. Все рушится, все падает. Богатый обращен в нищего, ограблен, лишен имени, и кем же? Братом!

Вечером он пошел к Маше.

Она встретила его радостным возгласом и спросила:

– Ну, что?

– Все плохо, – печально ответил он и рассказал ей о своем положении.

Девушка сделала ему предостерегающий знак и тихо сказала:

– Не говори отцу!

Они вошли в горницу.

– Кха, кха, кха, – кашляя и охая, заговорил старик Федулов, здороваясь с Брыковым. – Ну что, батюшка, каких дел наделали?

Брыков постарался сделать веселое лицо.

– Ничего! Худого особенно нет. Архаров, генерал, приказал мне государю просьбу подать. Он вскоре назад поедет… проездом.

– Так, так! – сказал старик. – Ну, а с братцем Дмитрием Власовичем как? С имением?

– Что же? Мое при мне остается, – ответил Брыков, чувствуя, как краснеет под пытливым взглядом старика.

Тот покачал головой, пожевал губами, а потом решительно произнес:

– Только знай одно, сударь мой: пока ты этих дел своих не окончишь, не невеста тебе моя Маша. И до той поры ты и дорогу сюда забудь, потому для чего тень на нее бросать? А когда снова в права войдешь – милости просим!

Брыков побледнел и хотел возражать, но Маша незаметно стиснула его руку. Тогда Брыков поднялся и, сухо поклонившись старику, сказал:

– Благодарю, Сергей Ипполитович! Всего ждал я от людской злобы, только от вас таких слов не ждал. Думал, вы по – родственному.

– Не обессудь! – сказал старик, покачав головой. – Сам видишь: дело несуразное. Не могу же я дочь за покойника выдавать. Иди, иди, не гневайся! Маша, Машенька! Где ты? А, вот видишь: она даже убежала от стыда. Иди, иди, друг Семен Павлович, и на меня не сердись! Я дочку жалеючи говорю так‑то!

Смущенный и растерянный, Семен Павлович вышел из дома Федулова, но в темном палисаднике его схватила за руку Маша, и он тотчас ожил, хотя предчувствие беды еще сильнее сжало его сердце.

– Сюда иди, милый, на зады! – шепнула девушка.

Они крадучись обошли дом и сели в беседку, устроенную над ледником.

– Что случилось? Отчего старик изменился? – спросил Брыков.

– Ах, милый! – прижимаясь к жениху, ответила Маша. – Ведь за меня сватался твой брат, Дмитрий.

– Кто?

– Тсс! – остановила его Маша. – Кто? Брат твой! Ты ему всегда верил, а он – первый твой враг. И вот привязался он ко мне, а теперь отец меня за него выйти заставляет. Милый, они все против тебя!

– Как, Маша? Я ничего не понимаю!

– Где же понять, милый. Я сама ничего не понимаю тут. К папаше ходит Воронов, такой поганый подьячий. Папаша во всем его наставляет, а он к Дмитрию идет и того учит. Они говорят, что ты теперь мертвый.

– А царь?

– Они говорят, что до царя далеко. Милый! Сеня! Что с нами будет? Я за этого Дмитрия не пойду и лучше убью себя!.. Ведь я люблю тебя, Сеня! – И девушка залилась горькими слезами.

Брыков обнял ее и осыпал ее лицо поцелуями.

– Перестань, Маша! Никогда не может случиться, чтобы правда потонула. Ведь я – не вор, не злодей. За меня и товарищи, и друзья. Разве можно лишить меня жизни, если я жив, из‑за одной ошибки? Царь исправит эту ошибку и все… Не бойся, моя крошечка! – И Семен Павлович стал целовать заплаканное лицо невесты. – Мы как решили, так и сделаем – поженимся и заживем тихо да мирно. Только как мы с тобою венчаться будем?

Маша немного успокоилась и вытерла слезы.

– Обдумаем мы это сообща, Сенечка! Ты приходи сюда по вечерам в девять часов. Я перед сном всегда буду заглядывать сюда. А если что спешное, я оповещу тебя тотчас. – Она совершенно оправилась и решительно сказала: – Только знай: женой твоего брата я никогда не буду! Лучше смерть. Пусть отец проклянет – мне все равно… Да!

Семен Павлович крепко обнял ее, и они на миг замерли в поцелуе.

«Если бы кто‑либо стал рассказывать мне такую историю, что случилась со мной, я не поверил бы», – думал Брыков, медленным шагом возвращаясь в свой разоренный дом.

В этот миг он услышал пьяный оклик. Он поднял голову и увидел верхом на коне вдребезги пьяного Башилова, того самого, что был отличен императором на смотру.

– Смотри, тебя Гессе увидит такого, – сказал ему Брыков, – живо на гауптвахте будешь!

– Не бойсь! – ответил Башилов. – Не таковский я! Меня ныне сам государь отличил! Слышь, получен приказ. Меня в Питер, в семеновцы! Ха – ха – ха! Завтра еду. Приходи провожать!

– Спасибо!

– А ты когда женишься?

– Где там жениться! Хлопот у меня полон рот, братец мой! Ограбили меня, имени лишили.

– А ты к царю! – качаясь в седле, сказал Башилов.

– Я так и думаю!

– А будешь в Питере, ко мне! Сперва прямо в полк, спроси: «Где Башилов?», а потом прямо ко мне!

– Спасибо! Только, я думаю, мы и здесь все сделаем, – ответил Семен Павлович и, простившись с приятелем, пошел своей дорогой, а Башилов поправился на коне и затянул тонким голосом:

 
Не пастух в свирель играет
На прекрасных сих лугах…