Текст книги "Живой мертвец"

XVI
Брыков в Петербурге

Мрачный и недовольный возвращался Башилов в свою квартиру. Черт возьми этот Петербург! Царское отличие принесло ему только неудовольствия. Оставил бы он его капитаном в Москве, и жил бы он припеваючи. Товарищи – не форсуны, богачи не меньше питерских, да душа нараспашку. Вот хотя бы Греков: парень славный, деньги дает, а возьми – и он тотчас все обращение переменит, в Москве же – Ермолин, Брыков, Прыгунов… Опять и дисциплина. Здесь так и смотри в оба: чуть что – и на гауптвахту, а попадись царю – и того хуже. Положим, будь деньги… И при этой мысли Башилов стал еще мрачнее.

Он вошел на огромный двор своего дома и с удивлением и шостановился. На дворе стояла дорожная коляска без лошадей с поднятым дышлом.

«Что сие значит?» – подумал капитан и быстро вошел к себе.

В сенях встретил денщик и доложил ему:

– Ваше благородие, до вас его благородие приехали.

– Какое его благородие? Что болтаешь?

– Никак нет – с! Из Москвы!

Башилов, уже не слушая его, вошел в горницу и в недоумении остановился. Какой‑то мужчина встал с дивана при его приближении; какой‑то старик, открыв дорожный погребок, выкладывал и него всякую снедь.

– С кем имею удовольствие?.. – начал Башилов.

– Не узнаешь? – произнес приезжий, и по голосу Башилов тотчас узнал своего гостя.

– Брыков! – воскликнул он, и они начали обниматься. – Садись! – через мгновение произнес Башилов, торопливо сбрасывая парик, краги и прочую амуницию. – Вот обрадовал!.. Ну, длвай угостимся! Ивашка, тащи!

– А чего тащить‑то? – отозвался денщик.

– Не хлопочи, батюшка, – кланяясь сказал Сидор, – у нас с дороги на всех хватит. Кушайте на здоровьице!

Башилов покачал головой.

– Продулся я вдребезги! – сказал он. – Но как ты изменился! Я не узнал тебя!

– Немудрено, – ответил Брыков и коротко рассказал свою историю.

Башилов бросил есть и вскочил со стула.

– Ах он негодяй! Ах подлая душа! – восклицал он во время рассказа. – И ты не отвел души, не побил его? Да я бы… да он бы… – И Башилов замахал кулаками.

– Этим не вернуть своего, – сказал Брыков. – Сюда я хлопотать приехал. Позволишь у тебя жить?

– Да сделай милость! За удовольствие! Здесь, брат, такая казенщина! Брр! Я вот тебя сегодня познакомлю. В гости пойдем.

– Куда?

– К товарищу! Деньги у тебя есть?

– Деньги? Рублей семьсот есть.

– Семьсот! – радостно воскликнул Башилов. – Дай двести, голубчик!

– С удовольствием!

Башилов сразу просветлел и оживленно, самоуверенно заговорил:

– Ты отдохни немного, а потом пойдем гулять. Я тебе Петербург покажу. В аглицкий трактир зайдем, потом пойдем к Грекову. Славные ребята есть у нас, только все же не Москва! Куда им! А дело твое поведем. Не унывай! Подстроим так, что государь сам о тебе спросит! Ивашка, трубку!

Когда денщик подал ее, Башилов напустил полную горницу дыма, пил вино, привезенное Брыковым, и говорил без умолку, пока вдруг не откинулся к спинке стула и не захрапел. В горницу тотчас вошел Ивашка, приподнял своего барина и ловко свалил его на узкую кровать. Брыков последовал его примеру, и скоро в горнице раздался дружный храп.

Было часа три, когда Брыков проснулся от толчков в плечо.

– Вставай! – весело говорил ему Башилов. – Идем Питер смотреть, а там и к Грекову!

Семен Павлович встал и начал одеваться.

– Ну, ты клок этот уничтожь! – сказал ему Башилов, оглядев его статский костюм. – У нас он строго воспрещен!

Брыков торопливо зачесал спущенный на лоб клок волос.

– Теперь ладно! Идем! Бери деньги, – сказал Башилов и прибавил: – И забавный же ты в этой одежде! Словно приказный какой!

Они вышли. Прямо из ворот открывалась Конная площадь и на ней самую середину занимал высокий эшафот.

– Часто? – спросил Брыков, кивая на это мрачное сооружение.

– Каждый день! – ответил Башилов. – Смертных казней нет, а так, торговые: одного плетью, другого кнутом, клеймят, прав лишают… Теперь и дворян, братец! Недавно здесь из‑за одного дворянина разговор поднялся, а император решил: так как за свой поступок дворянин своего звания лишен, то и подвержен телесному наказанию наравне с прочими. Вот как у нас!

– А красоты в городе нет!

– Дура голова! Мы еще до города не дошли! Вот подожди, увидишь Невскую перспективу, Гостиный двор, дворец!..

Они через огород вышли за нынешний Загородный проспект и шли, осторожно ступая по узким тропинкам, протоптанным в грязи. Справа и слева виднелись деревянные дома, окруженные то огородами, то садами. По дороге стали попадаться прохожие и извозчики, изредка проезжал собственный экипаж, и Башилов тотчас говорил, кто проехал.

– Откуда ты узнал всех?

– Эх, – ответил Башилов, – московская, братец мой, привычка. Всех знаю! Ну, вот и Невский.

Они вышли на Невскую перспективу, и Башилов показал приятелю Аничков мост, в то время деревянный, окрашенный в зеленую краску. Справа и слева стояли дома, перемежаясь с садами. Широкая улица, с двух сторон осененная густыми деревьями, шум движения по ней прохожих и экипажей, крики торговцев, длинное здание Гостиного двора и в конце высокий шпиль Адмиралтейства очень понравились Брыкову.

– Барин, пожалте! Подвезу! – предложил лихо подкативший извозчик.

– Садись! – сказал Брыков.

– Мы не имеем права! – махнул рукой Башилов. – Пойдем лучше! – И они пошли по улице, причем Башилов то и дело раскланивался со знакомыми.

Вдруг на улице произошло волнение.

– Смотри, смотри! – сказал Брьпсов.

Посреди улицы остановилась карета, из нее вышла богато одетая дама и стала в грязь ногами.

– Тсс! – прошипел Башилов. – Нa колени! – и сам вытянулся так, словно хотел дотянуться до неба.

Семен Павлович оглянулся и торопливо опустился на колени. Посреди улицы на своем Помпоне колыхающейся рысью ехал император. Брыков смотрел ему вслед, пока он не скрылся, и поднялся с колен

– Это он к Лопухиной поехал, оттуда на постройку дворца, а потом домой и опять к ней чай пить! – пояснил Башилов.

Движение возобновилось снова.

Друзья прошли на Неву, где по набережной катились нарядные экипажи запряженные богатыми конями, и Башилов с гордостью называл Семену Павловичу всех знатных владельцев.

– Это – Зубов, – сказал он, указывая на красивого всадника, – он думал, что его император ушлет Бог весть куда, а государь приблизил его и, слышь, Кутайсов за него дочь выдает. Вон она с матерью идет!

– А вот братья Орловы, а вон Ростопчин едет. Государь его так и осыпает всякими милостями! Ну, а теперь вот сенат, площадь, вот памятник, это покойная императрица Петру поставила, а вот и аглицкий трактир. Зайдем!

Они вошли в низкие комнаты нижнего этажа и сразу очутились в тусклой атмосфере табачного дыма. У прилавка суетился человек в белом колпаке, за отдельными столиками сидели группы мужчин, прислуживающие проворно ныряли в толпе и среди общего шума из ее бедной комнаты раздавался сухой стук биллиардных шаров.

– Пройдем туда, – сказал Башилов.

На узких диванах вдоль стен сидели мужчины с длинными чубуками в руках и оценивали удары игроков, игравших на двух биллиардах.

– А, Башилов! – закричал один из сидевших, и этот возглас подхватил другой, третий.

Капитан начал оживленно здороваться то с одним, то с другим, а потом бойко закричал:

– Гарсон! Два пунша и две трубки! Брыков, садись!

Семен Павлович подошел и скоро познакомился со всеми.

Это были офицеры: кто Семеновского, кто Измайловского, кто Гатчинского полка пешие, конные и артиллеристы.

– Вы где вечером?

– У Грекова! У него карты!

– Башилов, держи мазу за Ефремова, а я за Сивкова!

– Врешь! Сивков играет куда лучше! Хочешь, я за Сивкова?

– Валяй!

Брыксов смотрел и дивился на беспечную жизнь этих офицеров. Что же говорят про суровую дисциплину? Да в Москве и похожего на это нет. Правда, в квартире кутят, так ведь это у себя дома.

– Выиграл! – закричал Башилов. – Давай два золотых! Спасибо, Сивков! Ну, Брыков, плати и идем!

Он кивнул всем и быстро прошел в соседнюю комнату. Семен Павлович расплатился и пошел следом за ним.

XVII
Кутеж и похмелье

– Славные ребята, – говорил по дороге Башилов, – только прижимистый народ. Ах, да вот увидишь!

– А далеко это? – спросил Семен Павлович, чувствуя уже некоторую усталость.

– Близко! Почти рукой подать! Сейчас по Фонтанной и к Обуховскому мосту.

– Берегись! – раздалось вдруг над их ухом, и Брыков едва успел посторониться, как мимо них промчалась линейка, в ней сидел какой‑то военный.

– Ишь, каналья! – проворчал Башилов.

– Кто это?

– Чулков! – ответил Башилов. – Вроде как полицеймейстер. Все знает!.. Недавно один офицер у нас подпил, да и начал хвастать, что государь его адъютантом сделает. И что же? На другой день в приказе: за хвастовство на две недели на гауптвахту! Вот и про тебя вскоре узнает!

– Я ведь не по своему виду. Я – как дворовый Ермолина!

– Фью! – свистнул Башилов. – Смотри, не влетел бы! Тогда и я с тобой!..

– Да ведь по моему виду совсем нельзя. Суди сам: выбывший из полка за смертью! Никто не поверит, что это и есть я!

– Да! Но всячески плохо. Надо начинать хлопотать скорее. Ну, вот и пришли!..

Башилов вошел на крыльцо каменного двухэтажного дома, поднялся по лестнице и позвонил.

В трех комнатах среди дыма от трубок толпился народ.

– А, Башилов! – воскликнул стройный, высокий офицер.

– Я! И привел к тебе своего друга из Москвы. Бывший поручик Нижегородского драгунского полка Семен Павлович Брыков.

– Очень приятно! Господа, еще партнер! Знакомьтесь!

Брыков почувствовал себя своим в холостяцкой компании и скоро успел перезнакомиться со всеми. В одной комнате компания гостей пила и ела, в другой за тремя ломберными столами шла игра, в третьей Брыков увидел трех женщин, декольтированных, с огромными, как башни, прическами. Они жеманились и звонко смеялись, поминутно чокаясь с офицерами бокалами.

– Наши красавицы! – сказал хозяин Брыкову. – Это – Нинетта, это – Виола, а это – просто Маша!

– По – нашему, по – московскому, – сказал Брыков, запросто здороваясь с женщинами, – Анюта, Феня да Маша!

– Фи! Феня! – ответила, вспыхнув, хорошенькая брюнетка.

– Что же, Феня, может быть, во сто крат красивее Клеопатры!

– Вы военный?

– Был!

– Отчего же перестали? Не нравится?

– Нет! Пришлось выйти, – сказал Брыков, покачав головой.

Сидевшие подле него офицеры окинули его подозрительным взглядом.

Семен Павлович понял их взгляды и вспыхнул.

– Случилась престранная история, – сказал он и тут же рассказал все происшедшее с ним.

– Как? – произнес Башуцкий. – Выходит, вы теперь…

– Живой мертвец! – ответил Брыков со смехом.

– Ай! Какой ужас! – воскликнула рыженькая Анюта.

– Глупая! – сказала Маша. – Ведь это только по бумагам.

– Мне вас жалко, – шепнула Брыкову Виола, пожимая ему руку, и он благодарно кивнул ей головой.

– Господа, игра начинается! Пожалуйста! – провозгласил хозяин, обходя комнаты.

– Все устроил? – спросил Башуцкий. – И окна? И Степку послал?

– Все!

– Идемте! – Башуцкий встал и сказал, обращаясь к Семену Павловичу: – У нас, батюшка, здесь столица, особые порядки! Дольше девяти часов сидеть нельзя. Должны огни гасить, а в карты – ни – ни! Вот и делаем: окна занавешиваем так, что ни огонька не видно, и денщиков на дозор посылаем! Идемте!

– Возьми и меня! – сказала Виола. – Тебе, как мертвецу, счастье будет!

– Пойдем! – ответил Семен Павлович.

В комнате метал Вишняков. Громче всех раздавался голос Башилова.

– Что за игра? – подходя к столу, спросил Брыков.

– Экарте! – ответил Башилов и шепнул: – Дай десять золотых, продулся:

– Играй со мной! – сказал Брыков и, вынув деньги, поставил их на поле.

– Ваша! – через минуту сказал Вишняков.

Брыков беспечно подвинул выигрыш и оставил все деньги на том же месте.

– Ваша! – опять ответил Вишняков.

– Эге! Да ему везет!

– Я говорила! – закричала Виола.

– Ну и я! – сказал Башилов.

– Стой, а я передвину! Хочешь, двигай и ты!

– Нет, я оставлю!

– Ваша! – бледнея объявил банкомет, равнодушно беря ставку Башилова. – Тогда снова – по – банку!.. – сказал Брыков, в то же время задумав: «Выиграю здесь – значит, и дело выиграю!»

– Ваша! – раздался общий крик, и Вишняков бросил карты.

– Выиграю! – радостно сказал Брыков и дал Виоле целую горсть золотых. – Бери! – сказал он тихонько Башилову. – Я дальше играть не буду.

– Полиция! – вдруг закричал, вбегая в комнату, денщик.

Почти тотчас в комнатах погасли все свечи. Началась какая‑то суматоха.

– Бежим! – шепнула Брыкову Виола и потянула его за руку. Он послушно пошел за ней. – Сюда, сюда! Стой! Я найду свою тальму. Ну, вот. Пойдем!

Это все происходило в темноте. Они как будто вышли из комнат, когда до них донесся властный голос:

– Приказываю открыть!

– Теперь бежим! – шепнула Виола.

Они очутились на дворе. Луна ярко светила, и Брыков увидел Зеленую лужайку, низкий забор и за ним сад.

– Ты помоги мне перелезть, – сказала девушка, – а потом в сам.

Брыкову стало смешно. Он, без шинели и шляпы, в одном фраке, пересаживал через забор красавицу в кружевной тальме. Но тут же он вспомнил, что может быть схвачен полицией, и, почти перебросив через забор Виолу, сам в один миг очутился на его гребне и спустился в какой‑то сад.

– Это – сад графа Юсупова! – сказала Виола. – Мы потихоньку проберемся, тут есть лазейка, вылезем, и ко мне домой! Бедный, ты даже без шляпы! А деньги взял?

– Взял!

– Ну, и отлично! – И Виола вздохнула. – Я завтра пошлю Катю и все купим. Лезь!

И они пролезли в узкую щель в частоколе.

– Откуда ты знаешь тут все эти ходы?

– Я? – просто ответила Виола. – Я была у графа дворовой! – И, идя по узенькому проулку, она рассказала Брыкову свою историю.

Она была дворовой графа Юсупова и обучалась для сцены танцам. В балете» Амур на ловле» ее увидел богатый подрядчик Семенов и выкупил на волю. Она жила с ним три года, пока он не умер от паралича. Покровителя не было, и она стала прелестницей. Офицеры Семеновского полка все ее знают. Она рассказывала свою историю так спокойно и просто, что Брыкову стало даже весело с ней.

Когда он проснулся рано утром, первой его мыслью было идти домой.

– Выпей кофе! – сказала ему девушка. – Я послала Катю за вещами и заодно узнать, что вчера было. Да вот и она! Ну, принесла? Что там?

В комнату вошла хорошенькая горничная с плутоватым лицом.

– Все сделала, – ответила она, – а потом и туды сбегала. Степа все рассказал. Беда! Сам Чулков наехал, потом плац – майора вызвал. Всех на гауптвахту взяли!

– Ай! Ай! Ай! А Машу и Нюшу? – И их увели!

Девушка всплеснула руками.

– Вот им беда будет! Государь их вон вышлет.

– А государю‑то что за дело?

– Ах, ты не знаешь! Государю обо всем докладывают!

Брыков широко перекрестился и встал.

– Чего ты это?

– Я подумал, что было бы, если бы я попался! – сказал он и прибавил: – Спасибо тебе! Вот, сколько могу! – Он опустил в карман руку и вытащил горсть золотых монет. – Возьми!

– Не забывай меня! – ласково сказала ему девушка. – Может, я и пригожусь тебе!

Брыков благодарно кивнул ей, надел на себя какую‑то старую фризовую шинель, высокую шляпу и вышел от гостеприимной девушки. Он шел, не зная дороги, пока не встретил извозчика, и тотчас сел на линейку. Извозчик потрусил мелкой рысью, и Брыков, подпрыгивая на каждом ухабе, думал: «Нет, от этого Башилова и его компании подальше. Еще не на такую историю напорешься. Спасибо этой Фене, а то если бы попался, так, пожалуй, и всему делу конец бы… сразу!..»

XVIII
Мытарства начались

Когда Брыков вернулся в квартиру Башилова, он застал и денщика Ивашку, и своего Сидора в совершенном унынии.

– Взяли их благородие, – горестно сказал денщик, – теперь там совсем затоскуют!

– А надолго?

– Кто знае! Може, неделя, може, и месяц. Это як царь замыслит. Беда моему барину!

– А ты чего нос повесил? Я вернулся!

Сидор с тяжким вздохом только махнул рукой.

– У нас с вами и того хуже!

– Что такое? – встревожился Брыков.

Сидор покрутил головой и начал свой рассказ:

– Сегодня в утро пришел какой‑то квартальный и прямо на Ивана накинулся: какие такие у евонаго барина поселенцы, что за люди? Я тут сейчас вышел и ему наши подорожные. Он посмотрел их и ну головой крутить. «Нечисто, – говорит, – тут что‑то. Как это, дворовый и с офицером пошел по городу гулять? Как это дворовые и в такой коляске приехали?». Я ему, уж соврал, что коляска от моего барина господину Башилову, вроде как бы его, а он: «Идем в квартал!». Я ему, проклятому, псу рубль отвалил. Ты уж, батюшка, прости на это. А он, видно, разлакомился. «Я ужо, – говорит, – снова зайду!«Попались мы, батюшка барин.

– Глупости! – крикнул Брыков, а у самого сжалось сердце дурным предчувствием.

Действительно, если привяжется полиция, он, чего доброго, не сумеет укрыться от нее, так как она жадна до взяток и до поборов. Надо начать хлопоты, и начать сегодня же. Грузинов – большое лицо, предлагал сам свои услуги. Сегодня же и к нему. Брыков решительно тряхнул головой и, позабыв о передрягах прошедшей ночи и усталости, надел дрянную шинелишку и взял шляпу.

– Я уйду! – сказал он Сидору. – Придет квартальный, вели утром ему быть. Да, вот еще что: купи мне шинель и добрую шляпу. Вот с Иваном и сходишь.

– Береги себя, батюшка! – жалостно сказал ему Сидор.

– Ну вот, старый! Что я – младенец, что ли?..

Брыков вышел и направился прямо к Зимнему дворцу. Он уже знал, что Грузинов живет там, при царе, хотя и не имел понятия, как добраться до него.

«Ну да серебро все замки отпирает», – подумал он и с решительностью вышел на площадь Зимнего дворца.

Здание дворца поразило его. На огромной площади прекрасное здание возвышалось сказочным исполином, сверкая на солнце рядом оконных стекол. В здание вели несколько подъездов, но Брыков благоразумно сообразил, что ему надо искать дороги где‑нибудь с заднего крыльца, а не с парадных подъездов, и потому обошел весь дворец и вышел на набережную.

Час был обеденный, и движение по набережной было незначительно. Брыков увидел в здании дворца маленькие двери, близ которых стоял бритый лакей в парике и ливрее. Семен Павлович решительно подошел к нему и заговорил, давая ему рубль:

– Скажи, милый человек, как я могу повидать полковника Грузинова?

Лакей, сначала презрительно покосившийся на Брыкова, при виде рубля (огромной суммы) сразу изменил свое обращение и вытянулся в струнку.

– Они тут – с пребывают, и коли ежели не при государе, то завсегда их видеть можно.

– А теперь они при государе?

– Никак нет. Их величества изволили на стройку уехать.

– Так ты, может, проведешь меня? – сказал Брыков и дал ему второй рубль.

Лакей совершенно был куплен; его лицо выразило полную готовность.

– Пожалуйте! – тотчас же сказал он и услужливо распахнул дверь.

Брыков вошел и снял свою шинель. Два лакея, сидевшие на конике, тотчас встали и с изумлением смотрели на смелого посетителя.

– Сюда пожалуйте! – И лакей стал взбираться по широкой винтовой лестнице.

Они вошли в огромный зал, затем прошли ряд небольших комнат, и лакей, пошептавшись с другим лакеем, сдал Брыкова, сказав:

– Он доложит, а вы подождать извольте!

Семен Павлович остался в небольшой круглой комнате; посредине ее стоял круглый стол, вокруг него чопорные кресла, а вдоль стен, увешанных картинками, чинно стояли золоченые стулья. Брыков с замиранием сердца стал дожидаться. Прошло минут пятнадцать, потом в высокой комнате гулко раздались шаги, и Брыков едва успел повернуться, как увидел Грузинова.

Тот сразу узнал его, и его красивое лицо осветилось улыбкой.

– А, дорожный товарищ! – весело сказал он. – Крепостной музыкант! Ну, с чем пожаловали?

Брыков смущенно поклонился и, прежде чем начать говорить, невольно покосился на недвижно стоявшего у дверей лакея.

Грузинов заметил этот взгляд, радушно кивнул своему гостю головой, сказал: «Пройдемте ко мне!» – и пошел из зала.

Они прошли несколько комнат и очутились в небольшом рабочем кабинете, убранном с совершенною простотой.

– Здесь я отдыхаю, – сказал Грузинов, – садитесь и говорите, а я ходить буду!

Он стал ходить по комнате большими шагами, но тотчас остановился, едва Брыков, начав свой рассказ, сказал:

– Я прежде всего должен извиниться в обмане.

– Что вы не крепостной и не музыкант? – быстро перебил его Грузинов.

– Да! Я – Брыков, бывший офицер Нижегородского драгунского полка, которого государь вычеркнул из списков за смертью! – И Семен Павлович рассказал все: и о своей невесте, и о брате, и попытке отравления, о ложном известии о смерти, о резолюции государя и полном разорении.

Грузинов стоял перед ним, и по лицу было видно, как искренне он сочувствовал Брыкову.

– Удивительное приключение! – задумчиво сказал он. – Невероятное!

Брыков встал со стула.

– Я слышал о нашем значении при государе. Молю вас, примите во мне участие, замолвите свое слово!

Грузинов остановил его движением руки и покачал головой.

– Годом раньше это было, – сказал он с горькой усмешкой, – а теперь я недалек от опалы. Под меня подкапывается всякий… – Он опустил голову, но потом быстро поднял ее и с ободряющей улыбкой взглянул на Брыкова. – Но я вам все‑таки помогу! Я извещу вас, когда и как просить самого царя. Это – все, что я могу. А пока вам надо сходить к графу Кутайсову. Это прекрасный человек, а я скажу ему о вас.

Брыков поклонился.

– Дело в том, что по виду крепостного вам жить нельзя. Чулков живо узнает правду, и тогда вы пропали. Надо предупредить его! Вы пойдете к Кутайсову, он направит вас к Палену – и все уладится. К графу идите завтра же, прямо на дом. Он здесь живет. Идите утром, часов в десять!..

– Чем я отблагодарю вас! – с жаром сказал Брыков, горячо пожимая руку Грузинова.

– Э, полноте! Оставьте адрес, чтобы я мог оповестить вас!

Брыков написал свой адрес и радостный направился домой.

Переходя площадь, он увидел государя. Последний ехал верхом, жадно высасывая сок апельсина. Рядом с ним ехал Пален, немного позади адъютант Лопухин.

«И в руках этого человека моя жизнь, имущество и любовь», – подумал Брыков, быстро преклоняя свои колени.

Он вернулся домой. Сидор встретил его и сказал:

– Опять был этот квартальный и опять я ему рубль дал.

– Почему?

– Ждать хотел, а потом меня в часть вести.

– Но за что же?

– А просто ваши рубли приглянулись, – сказал Иван, – им покажи только! Кушать прикажете?

– Давай!

Брыков сел есть и за едой стал расспрашивать Ивана о Башилове.

– Чего! – говорил Иван. – Господин самый хороший! Кабы у нас деньги были. А то надеть нечего. Ведь как заведутся какие, сейчас в карты, а начальство – на гауптвахту! Так и живет: месяц дома, месяц там!

Брыков улыбнулся.

– А сходить к нему можно?

– Отчего нельзя? У Адмиралтейства они завсегда сидят. К ним пущают!

– Завтра же к нему схожу, – сказал Брыков.

Он лег спать, а проснувшись, сел писать письмо. Он писал Ермолину о своих делах: о дороге, встрече с Грузиновым, о своих двух днях в столице и о начале хлопот. Потом он стал писать Маше, моля ее о терпении и описывая свою любовь. Ее образ вставал у него перед глазами как живой. Ему сделалось невыносимо грустно. В пустой комнате было неприятно, оплывшая свеча горела трепетным светом, за перегородкой мирно храпели денщик и Сидор.

– Брат, брат! Что я тебе сделал? – с укором произнес Брыков, и у него невольно выступили на глазах слезы.