Текст книги "Глубокий рейд"

Глубокий рейд
Андрей Жалнин

© Андрей Жалнин, 2022

ISBN 978-5-0059-4028-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глубокий рейд

«Мы с красными Россию не делили.

Вопрос стоял иначе: или-или!

Одним из нас нет места на земле!..»

Гражданская война… Конармия, будёновцы, «Шашки под высь!», Каховка, Перекоп, Фрунзе, Котовский… С самого раннего детства мы жили во всём этом. Книги, фильмы: «Школа», «Сказка о Мальчише-Кибальчише», «Человек с ружьём», «Неуловимые мстители», «Свадьба в Малиновке» и «Красные дьяволята»… Игры в белых и красных… Каждый из нас хотел быть только красным, каким-нибудь Яшкой Цыганом или Чапаевым.

Но, однажды, я, человек, воспитанный и живущий в советской стране, пионер и комсомолец, не смог говорить плохо о тех, кого называли белогвардейцами, белыми, беляками. Захотелось узнать о них больше, подробнее, чтобы понять их. Сжималось сердце, когда смотрел «Чапаева» с той «психической» атакой, в которой офицеры с развёрнутыми знамёнами шли на смерть, умирали, но не кланялись пулям. Глубоко в душе отзывались слова: «За Веру, Царя и Отечество». Почему такое произошло со мной? И не только со мной, кстати. Мода? Нет! Ну какая тогда могла быть мода на подобное?! Это уже в 90-е, когда СССР не стало, а все коммунисты, особенно высшего звена, оказались демократами… Тогда, да, была такая мода. Романтика? Не знаю. Мне кажется, что романтика заставила бы как-то реализовывать все эти чувства, превращать их в какое-то действие. Но этого не было, точно.

Сейчас я думаю, а может это было желание справедливости? Хотя бы из какого-то чувства протеста против официально бытовавшей тогда оценки Белого движения, ведь о них мы знали только плохое. В советских литературе, кино, живописи их изображали палачами, чудовищами. А я, всё-таки, знал, что это были РУССКИЕ люди! Их было миллионы! И что, все эти миллионы – палачи и изуверы?! Да не может быть такого! Но как это доказать хотя бы самому себе? Не было информации, чтобы делать хоть сколько-нибудь верные выводы. Нигде не было! Всё воспринималось на интонациях, на чувствах, на внутреннем протесте во время чтения книг, просмотра фильмов. Став взрослее, я нашёл для себя иной смысл «Поднятой целины» и «Тихого Дона», «Даурии» и булгаковского «Бега», и ещё десятков книг, фильмов, прочёл стихи Ахматовой и Цветаевой, многое из работ Ленина. В Полном собрании сочинений В. И. Ульянова-Ленина, особенно в последних томах, в опубликованной там его рабочей переписке, есть информация, помогающая понять страшную суть внутренней политики первого, крайне жестокого, этапа построения нашего будущего социалистического общества, длившегося с 1917 по…, ну пусть будет 1927 год. Это время можно назвать периодом столкновения и противостояния разрушительной для Руси-матушки силы – ленинско-троцкистской идеологии – с силой иной – с политикой тех, кто видел Россию сильной, процветающей. Мы сегодня знаем, что Иосиф Виссарионович Сталин стал олицетворением этой силы. Он, слава Богу, сумел взять верх в этой кровавой, архитрудной борьбе. Но это, как говорится, совсем другая история.

Однажды в Оренбурге, в школе сержантского состава, зимой 1981 года произошёл такой случай. Мы с товарищем (кажется, его звали Сашка Внуков) были дневальными. Ночью, когда казарма стихла, солдаты уснули, даже сержанты улеглись и захрапели, мы ушли в каптёрку. У нас было по банке сгущёнки и по пачке печенья. Роскошь неслыханная! А ещё были сигареты. Да не какие-нибудь, а моршанская «Прима»! И вот, когда мы блаженствовали, запивая кипятком сгущёнку с печеньем и затягиваясь «Примой», Сашка сказал:

– Смотри, что я нашел.

И протянул мне пакет с фотографиями. Их было много. В основном, снимки, сделанные в 1941—42 годах на полях боёв, снимки времён Гражданской войны. Среди них я увидел фотографию Государя Императора Российского Николая II и сына его – цесаревича Алексея. Я взял её себе. Портрет Государя со мной до сего дня.

Это фото… Оно словно пробудило во мне интерес к познанию истории России, моей малой родины, семьи. Помогали в этом многие и многое —мои дед и обе бабушки, батя, родные, земляки, книги и фильмы, старые фотографии и газеты. А потом появился Интернет с огромным количеством информации!..

Но, наверное, не об этом здесь надо говорить. Лучше о произведении. В общем, по-моему, у меня получился эдакий боевик, в котором есть и отголосок тех моих мыслей и чувств, что не давали покоя мне много лет. Прочитав массу самой разной литературы, отражающей отношение к Гражданской войне, как со стороны красных, так и со стороны белых, я, так сказать, вылепил образы своих героев. Ну а что у меня получилось, вы увидите, если прочтёте всё до конца.

ТРИУМФ И ПОРАЖЕНИЕ

20 июня 1919 года А.И.Деникиным была подписана «Московская директива»: «…Генералу Май – Маевскому наступать на Москву в направлении Курск, Орел, Тула». В наступлении приняли участие знаменитые полки – Дроздовский, Марковский, Алексеевский, Корниловский. В значительной мере они состояли из кадровых офицеров царской армии. Большинство из них ни титулов, ни имений не имели, а только чувство долга перед присягой и честь, присущие русским офицерам. Так об этом писал современник тех событий.

Главное ядро Добровольческой армии, нанося тяжёлые удары по частям Красной армии, упорно приближалось к Москве. Особое значение в этой ситуации обе стороны придавали Курску. Курский укреплённый район был объявлен на осадном положении. В постановлении Губкома РКП (б) об этом говорилось: «Мобилизовать от 80 до

90% коммунистов… коммунисты не имеют права эвакуироваться, а должны оставаться на местах с воинскими частями. Бороться до последней возможности».

Несмотря на все усилия красных, город им пришлось оставить. В 9 часов утра 20 сентября 1919 года бронепоезд «Офицер» вошёл на станцию Курск, которую уже покинули красные войска. Это способствовало занятию города практически без боя. 21 сентября в Курске был устроен парад. Принимал его генерал – лейтенант Кутепов.

Битва за Курск явилась последним крупным успехом Белого движения. Именно её можно считать переломом в Гражданской войне. Белое движение на курской земле окончательно выдохлось. Из последних сил, больше по инерции, Добрармия дотянулись до Орла, но с трёх сторон её уже били красные.

Белая армия испытывала большую нужду, практически, во всём. Так, например, к этому времени у белых было всего 54 580 солдат и кавалеристов, 797 пулеметов и 259 орудий при огромной нехватке патронов и снарядов. В то же время армии Южного фронта большевиков имели 81 тысячу солдат и кавалеристов, 2000 пулеметов и 479 орудий при достаточном, а то и удвоенном боекомплекте. Та же ситуация с обмундированием, медикаментами, продовольствием. Большевики имели в своём распоряжении, фактически, весь арсенал империи, оружейные заводы в Туле, на Урале…

Огромными были потери Добровольческой армии в живой силе. Только в рядах корниловцев за время штурма Курска погибло около 14 тысяч человек! М. Левитов в книге «Корниловцы в боях летом – осенью 1919 года» пишет: «Потери корниловцев за операцию на Курск были настолько велики, что обильно подходившее пополнение не успевало пополнять убыль… Только качество наших войск и действенность огня сломили сопротивление красных…». То же положение было и в других бригадах, дивизиях, корпусах. Белогвардейцы из последних сил сдерживали всё возрастающий напор красных армий.

КОМДИВ КАШИРИН

Бригада генерала Алексеевского уже больше недели удерживала железнодорожную станцию Еропкино и одноимённый посёлок. Это сдерживало передвижение частей Красной армии на данном участке, не позволяло эффективно использовать бронепоезда. Упорство генерала Алексеевского приводило в бешенство и Главкома Каменева, и командование Южного фронта – командующего Егорова, членов РВС Сталина и Сокольникова. Они требовали от красных командармов, комкоров и комбригов активных, решительных действий, обещая в противном случае сурово покарать их всех.

– Я не собираюсь из-за вас, сволочей, подставлять собственный лоб под пулю, – орал на собравшихся командиров корпусов и дивизий командующий фронтом, только что вернувшийся из ставки Главкома. – Даю вам неделю, чтобы выбить Алексеевского из Еропкино! Во-первых, это касается 13 армии и вас лично, командарм Корк! Думайте! Ищите! У вас есть всего неделя!..

Командующий 13 армией Корк поручил исполнение приказа командования командиру 9-ой дивизии Каширину, в случае неудачи пообещав лично расстрелять его. Именно 9-ая дивизия осуществляла наступление на Еропкино, и именно ей успешно противостояла бригада генерала Алексеевского. Каширину и должно было отвечать за всё.

Утром следующего дня, в Желудёво, что в двенадцати километрах от Еропкино и в двадцати восьми – от Орла, в штабе 9-ой дивизии комдив Каширин был приглашен к телефону. На другом конце провода был командир Эстонской дивизии Лацетис:

– Товарищ Каширин? Это комдив Лацетис.

– Каширин слушает.

– Я знаю, что вы находитесь в трудном положении…

– Это точно.

– Я могу быть полезен вам, товарищ Каширин.

– Каким образом?

– Генерал Алексеевский – серьёзный противник. Он будет держаться до последнего солдата и последнего патрона…

– Я знаю. Но я разобью его!

– Это сложно сделать за оставшееся предоставленное вам время. Но выход есть.

– Говорите, товарищ Лацетис!

– В руки Орловской ЧК, во время последней акции…

– Я понимаю вас…

– Да! В общем, у них в подвале сейчас находятся жена и дочь генерала Алексеевского.

– Ого! Вот это улов! А они их не…

– Нет. Я, услышав об этом, обратился к председателю Орловской ЧК, он мой земляк, и попросил не ликвидировать их, а передать вам. А уж вы сами распорядитесь своей добычей.

– Товарищ Лацетис! Я ваш вечный должник! Поверьте…

– Верю. О долге мы с вами поговорим потом, когда-нибудь… А сейчас поторопитесь. Чекисты долго ждать не будут.

– Да-да! Огромное вам революционное спасибо, товарищ Лацетис!..

Женщин привезли в тот же день к вечеру. Их разместили в небольшом доме, соседнем со штабом дивизии. В помещении не было ничего, кроме широкой деревянной лавки, стола, на котором стояли ведро с водой и жестяная кружка, и ещё одного ведра у двери – параши. Пленницы забились в угол комнатёнки и сидели, обнявшись, ожидая самой страшной участи.

Ждать им пришлось недолго. Дощатая дверь, заскрипев, открылась, в комнату вошел человек в кожаной фуражке со звездой, в кожаной куртке, затянутой ремнями, кобура маузера висела на боку.

– Здравствуйте. Я командир дивизии Каширин. Мы с вами враги. Я могу отдать приказ, и вас расстреляют. Но вы мне нужны, а потому будете жить. Вы понимаете меня? Отвечайте!

– Мы вас слышим и понимаем, – ответила супруга генерала Ксения Аркадьевна. – Не нужно кричать. Мы не понимаем только, чем можем быть полезными вам?

– Вы мне, мадам, даром не нужны! Мне нужен ваш муж – генерал Алексеевский! Скажу откровенно, я ничего не смог сделать с его упрямой бригадой. Но теперь я могу взять его за вымя! Он как от чумы побежит из Еропкино!

– Вы считаете, что генерал Алексеевский способен даже ради нас пойти на предательство? Нет, – она усмехнулась, покачав головой, – мой муж – русский офицер! Он не способен предать!

– Способен, не способен… Какая мне разница?! – Каширин сплюнул на пол. – Если он откажется, я ему передам вас. Вернее, то, что от вас останется. Вы думаете, я вас расстреляю? Не-ет. У нас мало женщин, а мужчинам без этого плохо. Вот вы и будете помогать нам в этом. Вам понравится!

Он сел на стол, достал из кармана серебряный портсигар с монограммой, раскрыл его, взял папиросу. Не спеша, со вкусом прикурил. Выпустил клуб дыма в лицо женщинам:

– Ну, как вам такой расклад, мадам?

– Вы мерзавец и подлец!

Всё ещё улыбаясь, он встал, шагнул к Алексеевской и сильно ударил её кулаком в лицо. Она упала в угол, ударившись головой о стену. Дочь с криком бросилась к ней.

– В следующий раз я сломаю тебе шею, дворянская сучка! А это генеральское отродье на недельку отдам в роты! Встать! Быстро!

Ксения Аркадьевна с трудом поднялась с пола. Её лицо было залито кровью. Дочь Настя прижалась к ней, ища защиты.

– Сейчас вам принесут бумагу и чем писать. Вы напишете мужу о моих требованиях. И пишите так, чтобы он согласился их выполнить. Иначе вас обеих ждёт страшная судьба.

– Нас в любом случае не ждёт ничего хорошего. Я не буду писать мужу.

– Хорошо. А ты?

Настя, плача, замотала головой.

– Ладно. Обойдусь без вас. Главное, что вы здесь.

Он протянул руку и сорвал с шеи Насти маленький медальон.

– А вот и доказательство того, что вы в моих руках. Прощайте, мадам и мадмуазель.

Он вышел. Дверь захлопнулась.

У себя в кабинете Каширин выпил полстакана водки, прикурил новую папиросу.

– Быков! – крикнул он.

В дверь тут же вошел денщик.

– Слушаю, товарищ комдив!

– Писаря ко мне пошли. Срочно.

Через час ультиматум был готов, вложен в конверт. Туда же отправился и медальон, сорванный с шеи генеральской дочери. Конверт был вручен командиру эскадрона Пахомченко, который с белым флагом на пике отправился по дороге, ведущей в Еропкино. На заставе поручика Заславского он передал его самому поручику. Ещё через полчаса курьер, отправленный командиром третьей роты штабс-капитаном Скопцовым, помчался в штаб бригады, к генералу Алексеевскому, с этим, полученным от парламентёров, письмом.

ГЕНЕРАЛ АЛЕКСЕЕВСКИЙ

Об этом злополучном письме генералу Алексеевскому стало известно поздно вечером. Курьер, посланный к нему штабс-капитаном Скопцовым, добрался до штаба бригады лишь к 22.00.

Адъютант генерала штабс-капитан Горский незамедлительно провёл прибывшего в кабинет. Михаил Александрович, сидя у рабочего стола, курил папиросу, время от времени прихлёбывая давно остывший чай из стакана в тёмном серебряном подстаканнике. Он читал сводку донесений за день, что-то помечая в тетради остро отточенным карандашом. Кабинет освещался двумя свечами на низких подсвечниках, стоявших на столе.

Курьер, подпоручик Звягинцев, попытался подойти к столу генерала строевым шагом, отрапортовать, чётко чеканя каждое слово, но Горский придержал его за руку и приложил палец к губам. Мягко ступая по ковру, что покрывал пол от двери до стола, он подвёл Звягинцева к командиру бригады.

– Михаил Александрович, к вам подпоручик Звягинцев со спешным донесением, – негромко доложил он.

– Да? И, видимо, это донесение так же неприятно, как и предыдущие? – усмехнулся Алексеевский.

– Ваше превосходительство, подпоручик Звягинцев с пакетом по приказанию командира третьей роты штабс-капитана Скопцова!

– Тише! Тише, молодой человек! – засмеялся Алексеевский. – Вы же не на плацу… Ну давайте ваш пакет.

Подпоручик расстегнул крючки кителя и достал небольшой конверт из серой бумаги. Он, чуть прищелкнув каблуками и уронив в поклоне голову, протянул конверт генералу. Тот так же, с лёгким поклоном, принял его, но не распечатал, а, взглянув на Звягинцева, спросил:

– Господин подпоручик, вам что-то приказано передать мне на словах?

– Так точно.

– Я слушаю…

– Ваше превосходительство, утром сего дня в пять с четвертью часов на дороге, что ведёт в Желудёво и которую охраняет застава поручика Заславского, показались конные большевики в количестве четырёх человек. Ехали медленно, держали над собой пику с белым парламентёрским флагом. Навстречу им выехал сам поручик Заславский в сопровождении двух казаков. Он получил от них этот конверт. Как видите, он не надписан. Но один из них, видимо, старший, сказал, что пакет адресован лично вам.

– Всё? – спросил его генерал.

– Никак нет. Когда поручик возвращался, ему вдогонку один из красных крикнул, чтобы вы, господин генерал, поторопились. Теперь всё.

– Да-а. История, полная загадок и тайн, – протянул командир бригады. – Как вы думаете, господин Горский?

– Думаю, что ключ ко всем этим тайнам находится внутри пакета, – ответил адъютант.

– Я тоже так думаю, – кивнул головой Алексеевский. – Ну что же, я благодарю вас за службу, господин подпоручик! Вы свободны. Отдохните, покушайте и возвращайтесь в свою часть.

– Разрешите идти?

– Да-да, голубчик, ступайте.

После того, как Звягинцев удалился, Алексеевский прикурил новую папиросу и, откинувшись в кресле, попросил Горского:

– Станислав Дмитриевич, прочтите сие послание вслух. Я устал что-то сегодня.

– Хорошо, Михаил Александрович.

«Генералу Алексеевскому. Срочно. Лично в руки. Командование 9-ой дивизии РККА приказывает вам сложить оружие и сдаться вооруженным силам пролетариата. Вы предстанете перед справедливым революционным судом и ответите за свои преступления перед народами Советской республики.

В любом случае, захотите ли вы прекратить бессмысленную войну против Красной армии или решите продолжить её, вы должны в течение трёх дней с момента получения сего ультиматума, то есть не позднее 18 октября, оставить захваченную вами и удерживаемую до сего дня железнодорожную станцию Еропкино.

В противном случае, по истечении указанного срока, ваши супруга и дочь, которые находятся в нашем полном распоряжении, будут нести ответственность, а значит и соответствующее наказание, вместо вас. В этом случае, перед судом предстанут они. Как вам известно, в военное время гражданский суд часто заменяется военным трибуналом. Можете не сомневаться, его решение будет скорым и самым суровым.

Командир 9-ой дивизии Каширин»

Когда адъютант начал читать большевистский ультиматум, Алексеевский хмыкал, усмехался, постукивая карандашом о столешницу. Но, услышав о жене и дочери, он замер, карандаш в руке задрожал. Горский хотел прервать чтение, но Михаил Александрович кивнул ему:

– Продолжайте, пожалуйста.

Наконец Горский закончил. На несколько секунд наступила тишина. Затем штабс-капитан вновь обратился к генералу:

– Здесь ещё вот… – и подал ему медальон с цепочкой, выпавшие из конверта.

Алексеевский долго оставался неподвижен. Затем он протянул руку к пачке папирос «Пушка», взял из неё одну, тщательно размял в ставших непослушными пальцах. Прикурил. Сделав несколько затяжек, он поднял голову:

– Господин штабс-капитан, прошу вас, оставьте меня одного. Если мне что-то понадобится, я позову. Благодарю вас. Вы свободны.

Генерал Алексеевский вызвал адъютанта только через несколько часов. Штабс – капитан Горский вошел в кабинет. Здесь было ужасно накурено, на сервировочном столике стояли два пустых чайника. Корзина для бумаг была полна до краёв. Хозяин кабинета сидел, ссутулившись в кресле, неподвижно глядя в пол. Ковёр вокруг стола весь был усыпан пеплом:

– Как быть, Станислав Дмитриевич? – Генерал потерянно смотрел на штабс-капитана. – Выполнить требования красных я не могу…, вы понимаете… Но отказ – это гибель жены и дочери. Я не трус, и никогда таковым не буду, но я не знаю, что делать. У меня даже мелькает мысль о том, чтобы…, вы понимаете? – он кивнул на револьвер, лежащий на столе.

– Ваше превосходительство, я буду говорить, может быть, жестко, но, думаю, так будет правильнее, – помолчав несколько мгновений ответил ему Горский. – Если вы имели в виду, в виде выхода, пустить пулю в лоб, то, по моему глубокому убеждению, это шаг в никуда, он не решит ничего.

– Станислав Дмитриевич, я ведь об этом лишь к слову, – оправдываясь, пробормотал Алексеевский.

– Михаил Александрович, именно так я это и понял, – кивнул Горский. – Но простите меня, я о том, что касается ваших супруги и дочери… Как вы понимаете, им не уцелеть при любых обстоятельствах.

– Вы считаете, что им реально угрожает опасность?

– А вы считаете иначе, Михаил Александрович? Вы считаете, что они могут отпустить жену и дочь белого генерала, одного из лучших военачальников Добровольческой армии? Не утешайте себя подобными надеждами.

– Красные могут нарушить соглашение?

– Какое соглашение, ваше превосходительство?

– То, что они прислали с парламентёрами.

– Нет никакого соглашения! Есть ультиматум, где изложены конкретные требования большевистского командования. О том, что женщины будут выпущены в случае вашего положительного решения их требований, там нет ни слова. Они их вам обязательно покажут, а затем уничтожат или будут шантажировать вас какое-то время, а затем всё равно уничтожат.

– Значит, они погибли?! – почти простонал генерал.

– Михаил Александрович, я говорю вам всё это без приукрашивания, потому, что вы солдат и способны вынести подобное испытание.

– Да-да, вы правы. Прошу вас, продолжайте. Значит, мы должны исходить из того, что красные примут самое страшное решение?

– Непременно! В случае, если вы проявите слабость и дадите приказ об оставлении позиций у Еропкино, красные тут же займут их, возьмут станцию, оседлают железную дорогу и… больше вы им нужны не будете, если только они не решат использовать вас и дальше в качестве своего шпиона. Простите.

– Не извиняйтесь. Вы говорите всё правильно. Но, в таком случае, что же мне делать?

– Во-первых, я полагаю, нам необходимо время. Три дня – это очень мало. Нам не хватит.

– Для чего мало? Что нам не хватит?

– Позвольте, об этом чуть позже, Михаил Александрович.

– Хорошо, продолжайте.

– Считаю, что необходимо написать ответ… положительный.

– Что-о? Объяснитесь, милостивый государь!

– Именно так! Нам необходимо время. Внятное объяснение ничтожности выделенного срока позволит нам выиграть ещё день или два, а может и больше.

– Видимо, вы правы, Станислав Дмитриевич, извините меня за эту вспышку.

– Полно вам, Михаил Александрович, о чём вы говорите?!

– Но вот мы выиграли эти два или даже три дня… Что нам это даст? Простите, но я сейчас туго соображаю.

– Думаю, что у нас есть возможность обмануть их. По данным, которыми располагает наша разведка, в Желудёво, где расположено командование 9-ой дивизии красных, то ли в связи с их наступательными действиями на фронте, то ли в силу недостатков организации тыла, царит некоторый хаос. То есть, обстановка позволяет проникнуть в расположение красных и лишить их рычага давления на вас. Ну, выкрасть пленниц.

– Не обижайтесь, Станислав Дмитриевич, но это чистой воды авантюра! Это слишком фантастично, господин штабс-капитан!

– Да, господин генерал, я считаю, что красные думают именно так! Но это не авантюра и не фантастика. Ведь речь не идёт о вторжении полков или дивизий. Речь идёт о небольшом отряде охотников, добровольцев.

– Но это смертельно опасное предприятие!

– Да. Потому я и говорю об охотниках.

– Но подвергать жизнь подчинённых опасности, даже ради спасения своей семьи?! Нет, я не могу!

– Смею заметить, господин генерал, что это не так! В данном случае речь идёт не столько о членах вашей семьи, сколько о разрушении планов вражеского командования, механизма воздействия на полководца нашей армии со всеми вытекающими последствиями. А они могут быть гибельными не только для вашей бригады, но и для Добровольческой армии в целом.

Алексеевский встал, прошелся по комнате, остановился у окна, долго смотрел на улицу. Затем повернулся к Горскому:

– Да, вы правы, Станислав Дмитриевич. Но есть ли у нас те, которые смогли бы выполнить столь сложное задание?

– Я уже думал об этом. Считаю, что такие есть. Лучшая кандидатура на командирское место в отряде– известный вам лично офицер – поручик Грицевич. Смею рекомендовать его, как весьма опытного, смелого офицера, компетентного в проведении именно таких тайных операций. Количество членов этого отряда, вооружение и все другие вопросы лучше ему решать самому.

– Да-да, вы правы. Спасибо вам, Станислав Дмитриевич. Пригласите ко мне поручика Грицевича. Пусть приходит в любое время, я приму его.

– Вопросом об ответе красным я уже занимаюсь.

– Спасибо вам…

– Разрешите идти?!

– Да-да, идите…