Текст книги "Те, которые"

Не помню уже, когда я так много плакал.

Мама попросила отпустить ее в монастырь. Я не стал спорить. Только попросил разрешения навещать ее иногда.

22.10.04

Завтра я встречусь с Верочкой.

Все валится из рук, даже про маму почти не вспоминаю.

Завтра я уйду из офиса пораньше, в половине пятого. По необъяснимому капризу пойду на остановку, чтобы доехать домой на троллейбусе вместе с народом. Троллейбуса долго не будет. От скуки я начну рассматривать людей на остановке.

И встречусь с ней взглядом. Точнее так: наши взгляды столкнутся, как бильярдные шары. Это будет так неожиданно, что мы рассмеемся. А потом станет накрапывать дождь, и я подойду к ней и предложу подвезти ее на такси. Она удивится, но согласится.

Мы доедем до самого дома, беспрерывно болтая о всякой ерунде. А когда она будет высаживаться, я неожиданно для себя выйду из машины, расплатившись с таксистом какой-то купюрой (кажется, пятьсот рублей, потому что водила не станет окликать меня). И провожу ее до подъезда. Она даже удивляться не станет, только рассмеется. А когда я потребую телефончик, она без колебаний продиктует его – и снова будет хохотать, когда выяснится, что я не знаю ее имени и не понимаю, что записать в телефонную книгу.

После чего мы разойдемся, улыбаясь, легкие, словно наглотавшиеся гелия.

Все будет именно так.

Завтра я пройдусь по своей тропе след в след.

23.10.04

Троллейбус пришел почти сразу!!!

Какого черта он вдруг решил не опаздывать, я не знаю, но он прошел явно раньше, чем в прошлый раз, дождем еще и не пахло!

Видимо, я что-то такое сместил в прошлом, наступил на какую-то бабочку – и троллейбус, который должен был сломаться на маршруте, не сломался…

Это был самый страшный миг в моей жизни. Потом, на остывшую голову, я понял, что паниковать не стоило. Я помнил Верочкин адрес, знал, где она работает. Я мог устроить сотню случайных встреч. Но в тот момент ни о чем таком я не подумал – бросился к Верочке, схватил ее за руки и почти закричал: «Не садитесь в троллейбус!». Она уставилась на меня в полном обалдении, двое подвыпивших пролетариев двинулись защищать симпатичную девчонку от маньяка, но маньяк (то есть я) рявкнул на них: «Не мешайте! Это моя будущая жена!». Получилось очень убедительно, пролетарии остановились в нерешительности.

А я продолжил, обращаясь теперь только к Верочке. Умолял не садиться в троллейбус, просил выслушать, рассказывал ей обо всех ее привычках и привязанностях, приводил такие детали ее характера, которые никто мне рассказать не мог…

И постепенно Верочка успокоилась. Думаю, подействовали не мои доводы, а мой страстный, отчаянный и одновременно убежденный тон. Она только попросила: «Отпустите, пожалуйста, мои руки. Троллейбус уже ушел». Я понял, что сделал ей больно и, совершенно потеряв крышу, принялся целовать ее запястья, на которых краснели следы от моих пальцев…

Когда мы расставались, я предупредил, что позвоню, что теперь она от меня никуда не спрячется. «У вас и телефон мой есть?» – рассмеялась Верочка. Я продиктовал номер. Она только покачала головой.

Уже дома я почувствовал, что становлюсь легче воздуха.

Значит, все получилось.

Я не удержался и послал эсэмэску «Ага?». Это из наших будущих совместных секретов, из песенки «А ты меня любишь – Ага!».

Верочка ответила правильно: «Ага!». И смайлик.

11.11.04

Наши отношения с Верочкой развиваются и так, и не так, как в прошлый раз. События все другие – в первой жизни я долго сомневался, топтался вокруг да около. Теперь иду короткой дорогой. Но внутри крепнет необъяснимая уверенность, что все правильно. Все идет туда, куда и должно идти. Однако страх потерять колею так сильно въелся в меня за последние годы, что время от времени начинаю паниковать.

Может, найти толкового психолога?

13.11.04

Сходил к маме в гости. Она светлая и по-хорошему задумчивая. Выглядит гораздо лучше. Говорит, что от молитв и от работы на свежем воздухе. Спрашивает, как у меня дела. Осторожно рассказал ей про Верочку. В прошлый раз она мое «случайное знакомство» восприняла в штыки, а теперь только головой покивала: «Главное, чтобы она тебя любила. А там – как Бог даст».

Этот визит навел меня на мысль заехать к о. Виталию. Чем не психотерапевт?

Я тут же отправился к нему в гости. О. Виталий как раз работал на стройке, собирал строительный мусор и на тачке отвозил на свалку. «Епитимья?» – блеснул я своими познаниями церковного быта, но батюшка меня разочаровал. «Да нет, – сказал он, – просто так думается лучше. Делаю что-то полезное, тело радуется, дух с Богом беседует»…

Как-то так само получилось, что я взялся ему помогать. Мы бросали в тачку осколки кирпичей, куски застывшего бетона, обрезки арматуры и болтали. Именно болтали – не беседовали. Я сначала использовал опосредованный рассказ об «одном своем знакомом», но постепенно перешел к повествованию от первого лица. О. Виталий слушал внимательно, и я решился рассказать все как есть. В том числе и о перемещении во времени. Говорить старался иронично, чтобы потом можно было быстро перевести все в шутку.

«Ну что, батюшка, – усмехнулся я, добравшись до конца истории, – какова история? Бред, правда?»

«Отчего же бред?» – задумчиво ответил тот и взялся за ручки тачки, была его очередь катить.

«То есть вас не шокируют перемещения во времени?» – я шел рядом, недоверчиво на него поглядывая.

«Я верю в воскрешение Божьего Сына, – пожал он плечами, – и во многие другие чудеса. Неужели вы меня удивите перемещениями во времени? Мудрость и сила Господни бесконечны… Но вы можете и лгать. Можете оказаться безумны».

Я хмыкнул, помогая переворачивать тележку.

«Спасибо, батюшка… Значит, псих?»

Тут он глянул мне в глаза так, как никогда не смотрел раньше. Так опытный хирург одним движением скальпеля вскрывает нарыв.

«Нет, Дмитрий Алексеевич, – сказал он совершенно серьезно. – На безумного вы не похожи. И не врете, уж ложь-то меня Господь научил в людях видеть. Значит, придется признать, что вы говорите правду».

И тут меня прорвало. Я вывалил на о. Виталия все свои сомнения. Безо всякой системы, горячо и нетерпеливо, меня словно рвало словами. Почему я пытаюсь совершить что-то хорошее, а не получается? Почему я убил собственного ребенка? Может, лучше вообще ничего не делать, плыть по течению? Как мне вести себя с Верочкой? Смогу ли я удержать ее, или получится, как с Тошкой и папой?..

Когда я иссяк, о. Виталий сказал с необычайной проникновенностью… нет, скорее, с нежностью: «Вы хороший человек. Вы хотели как лучше, но только Господь наш знает эту меру, только он может сказать, что лучше, что хуже…»

Это было совсем не то, что я хотел услышать. Я-то ждал готового рецепта. «Не умею я с богом договариваться», – сказал я и принялся отряхиваться.

«А вы попробуйте. Бог – Он повсюду, значит, и внутри вас. Послушайте себя. Поймите себя. Идите за своим сердцем. Это и будет совет Господа».

Пока я обмозговывал эту сентенцию, он загрузил меня еще больше: «А если, Дмитрий Алексеевич, Господь действительно сотворил с вами чудо, то ведь это не спроста. Может быть, это не только для того, чтобы вы решали ваши личные проблемы? Может быть, стоит применить ваше… м-м-м… знание будущего кому-нибудь на пользу?»

Я ехал домой и перекатывал его слова в голове так и сяк. Все-таки что-то есть в этом попе. Именно на таких попах и держится любая религия. По-моему, такие отцы виталии – и есть религия.

Наверное, и Иисус был таким же.

14.11.04

Эк меня пробило вчера!

Отец Виталий мозги прочистил качественно. Теперь я совсем не думаю ни о какой колее, просто живу. И с Верочкой отношения развиваются своим путем.

Возможно, из чувства благодарности о. Виталию я решил помочь кому-нибудь, используя свое «знание будущего».

Осталось придумать, кому помочь.

Сегодня вечером – интимное свидание с Верочкой! Волнуюсь, как будто в первый раз!

15.11.04

Свидание прошло отлично, хотя и не так, как ожидалось. Мы сразу набросились друг на друга, как голодные на гуманитарную помощь, и… В общем, мне все понравилось.

Нет, не буду кокетничать – я в полном восторге. Верочка, кажется, тоже. «Странно, – сказала она, – такое чувство, что ты знаешь каждый миллиметр моего тела».

Еще бы мне не знать!

Находясь в послеинтимной эйфории, вспомнил о вчерашней идее помочь кому-нибудь. С большим трудом нашел кандидата на мою помощь. Был когда-то… Вернее, есть где-то один удивительный слепой художник, который создаст так называемое «тактильное искусство». Он, кажется, выйдет из бомжей и через полгода, 13 августа (дата в память врезалась!), умрет смертью странной и таинственной. Все газеты обеих столиц будут мусолить это дело, намекать на вину его спонсора.

Зовут его Александр Петрович Добрышев, более известный как Петрович.

Потому что если и спасать кого-нибудь – так это именно Петровича. И самое надежное – самому стать его спонсором.

14.12.04

Менеджер Петровича Миша наконец отвел меня к своему великому слепому. Выпил душу, вытащил нервы по одному, выдурил денег, заставил подписать бумагу, что только он является официальным представителем Петровича – но отвел.

Художник оказался совсем не таким, каким я его представлял по газетным публикациям (впрочем, публикации – дело будущего). Никакого нимба вокруг головы, никакой особой харизмы, очень обычный мужичонка, грубоватый, но работящий. Неподвижные глаза на подвижном, словно текучем, лице. Плавность и отточенность движений. И еще… не знаю почему, но кажется мне, что он все время себя играет. Гениальный актер, вжившийся в роль. С чего я это взял? Сложно сказать. Наверное, из-за улыбки. Жуткое зрелище, но какое-то… отрепетированное? Выверенное?

Ладно, посмотрим.

Купил несколько его штуковин, попробовал – очень странное чувство. На кончиках пальцев возникает то ли жжение, то ли щекотание. Потом начинают гореть ладони, руки, а затем и вся поверхность тела. И мир меняется. Видишь звуки, слышишь тепло. По отзывам специалистов, так бывает, когда налижешься ЛСД.

Отнес Верочке. Она у меня как раз химик по образованию и месту работы. Она ничего не нащупала – во всех смыслах. У нее никаких необычных тактильных ощущений, на штуковинах никаких наркотических веществ.

Сводил Верочку в гости к маме. Мама приняла ее прохладно. Ничего, дело привычное. В прошлый раз они тоже долго друг к другу принюхивались.

1.01.05

Встречал Новый год с мамой, без Верочки. Мама все-таки решила остаться «в миру», хотя и будет помогать местному священнику.

(Кстати, вчера звонил о. Виталию, поздравил его с обрезанием Христовым. Тот посмеялся, но уточнил, что я почти на две недели опережаю события.)

Несмотря на кротость и просветление, мама сразу напряглась, когда я намекнул, что хочу позвать к столу и Верочку. «Конечно, – сказала мама, потупившись, – я могу и с подругами посидеть. Хотя праздник-то семейный…» Решил не педалировать конфронтацию, уверил маму, что моя семья – это только она. Мама сразу расцвела и наготовила провизии на полк.

Иногда у меня мелькают подозрения, что в монастырь она не пошла исключительно из-за появления в моей жизни Верочки.

Вере я все объяснил, утешил. Она расстроена, конечно, но спорить не стала.

А ведь пройдет всего два года, и она раскомандуется круче маршала Жукова! Что с женщиной замужество делает…

Кстати, поеду прямо сейчас к ней и сделаю предложение. По-моему, отличный новогодний подарок.

9.03.05

Вчера сделал Верочке презент – целый день был в полном ее распоряжении. Я и так стараюсь побольше времени с ней проводить, но «побольше времени» качественно отличается от «все время». И в офис заглядывать надо, и Петрович требует присмотра. Он замечательный мужик, с большим запасом всяких баек, с мудростью необыкновенной. Чтобы накопить такую мудрость, не один век нужен.

Кстати, сводил Верочку на Петровича поглядеть, она давно просила. Но визит получился очень коротким. Мы подъехали к дому Миши, увидели Петровича, который сидел во дворе, грелся – и Вера вдруг напряглась. Отказалась выходить из машины, минут десять подозрительно всматривалась в лицо Петровича. Он, не замечая нас, полностью расслабился, развалился в вынесенном во двор кресле. Слепота Петровича в этот момент совершенно не бросалась в глаза, казалось, он просто задумчиво смотрит в пустоту перед собой. Может, и правда смотрел – в руках у Петровича я заметил его любимую поделку «Пианино». С помощью этой штуки он умеет вызывать зрительные галлюцинации, я – слуховые. Миша однажды тоже попробовал «Пианино» тайком от хозяина, но его немедленно стошнило.

Верочка наблюдала за ленивым Петровичем с каким-то болезненным любопытством. Это была завораживающая пара: безмятежный художник и предельно напряженная женщина. «Боже, – сказала она наконец, – какой он старый. Поедем отсюда, хорошо?»

Так они и не познакомились. Весь вечер пришлось Верочку развлекать, ночью даже съездили в ночной клуб, но, по-моему, она так и не отошла от впечатления, которое получила от Петровича.

Странно, мне он таким уж старым не кажется – если не считать его нечеловеческую мудрость. Но как Верочка ее почуяла? Они ведь даже словом не перемолвились?

Женщины…

2.04.05

Все! Теперь мы законные супруги! Верочка до последнего делала вид, что свадьба ей не нужна, что ей и так со мной хорошо, но стоило ей надеть подвенечное платье…

Такое ощущение, что свадебный наряд – главная, если не единственная, причина для современной женщины сочетаться браком. В этом наряде любая, даже самая некрасивая, девушка превращается в Золушку, которую наконец разыскал принц. Верочка и так весьма привлекательная особа, но в платье… Нет слов, одни фотографии. Хотя и фото, и видео не в состоянии передать ту пыльцу волшебной феи, в облаке которой находится невеста. Смотреть на это без слез невозможно. Верочкины родители плакали. Моя мама непрерывно промокала глаза. Гости произносили тосты с подозрительной дрожью в голосе.

Одному мне было неприлично весело, я постоянно сдерживался, чтобы не огласить праздник веселым ржанием.

Я чувствовал, что абсолютно точно попал в колею! Идеально! Хотя в прошлой жизни и свадьба случилась на год позже, и мама моя ее бойкотировала, и вообще все было по-другому – но я чувствовал нижним нюхом, что все происходит именно так, как должно.

Петровича на свадьбу звать не стал. Он мне не друг, да и занят он сейчас по уши – готовит экспозицию к первой выставке. А самое главное – невеста вряд ли обрадовалась бы, увидев его за столом.

10.05.05

Выставка в галерее Звягинцевой прошла на ура. Кто-то из посетителей реально получил неземные ощущения, кто-то приехал с целью засветиться перед прессой, забрело пару идиотов. Нашлись и такие, кто ни черта не понял и не почувствовал, но вслух сказать побоялся. Десяток скандалистов, правда, с порога обвинили Петровича в шарлатанстве, но они к его «теркам» даже не прикоснулись. Кто-то напился, кто-то заявился с чужой женой, литератор Маратов потряс за грудки критика Гурченко… В общем, журналистам было о чем писать.

Петрович прислушивался ко всей этой суете с хладнокровием Наполеона на поле Аустерлица. Похоже, на деньги ему наплевать, хотя цены он заламывает дикие. В тщеславии тоже вроде как не замечен – но профессиональных искусствоведов (для разнообразия я пригласил и их) Петрович выслушивает с неподдельным интересом. Но что они могут ему сказать? Они в тактильном искусстве понимают ровно столько же, сколько и я. Разве что терминология более наукообразная.

Многие интересовались, когда следующая выставка. Я отвечал уклончиво: «В начале осени». И думал про себя: «Главное – пережить 13 августа».

Пока Петрович готовил экспозицию, я не слишком его опекал. Только в тех случаях, когда мне казалось, что Петрович слишком часто дышит, вызывал «скорую». Дважды они приезжали вхолостую, и мне приходилось платить штраф, но один раз помощь «скорой» все же пригодилась.

Однако теперь пора вводить жесткий контроль за здоровьем моего великого слепого. Сразу же после презентации я ввел сухой закон и непрерывное дежурство медперсонала в доме Миши. Вырученные от «терок» деньги позволяли нанять полноценный госпиталь МЧС, но я ограничился бригадой кардиологов. В прошлой жизни у Петровича отказало именно сердце.

Петрович почему-то недоволен. При всей своей мудрости он удивительно легкомысленно относится к собственному телу. Как будто у него куча жизней в запасе.

7. 06. 05

Состояние Петровича стабильное. Это самое тревожное. Если бы начал барахлить какой-нибудь клапан, это заметили бы мои эскулапы. Но с его сердцем все более-менее нормально. «Насколько оно вообще может быть нормальным», – каждый раз уточняет бригадир эскулапов, доктор медицинских наук, между прочим.

Я нервничаю и дергаюсь. Верочка тоже какая-то сама не своя ходит.

А еще я совершенно потерял чувство колеи! Я уже не понимаю, куда меня несет!

10.06.05

Не выдержал и заехал к о. Виталию. Говорил с ним долго и невнятно. То есть говорил, как обычно, только я. О. Виталий умеет изумительно слушать. Как будто подорожник к ране прикладываешь: ничего вроде не ощущаешь, но боль незаметно уходит, кровь останавливается.

Когда я завершил свой сумбурный рассказ риторическим «Что делать?», он ответил мне вроде бы тоже риторически: «Делай что должно и будь что будет». Но сказано было так душевно, что я воспринял сей афоризм не как отмазку, а в качестве руководства к действию. Действительно, что я дергаюсь? Не дергаться нужно, а делать что должно.

Например, с Верочкой стоит поговорить по душам. Задать все неприятные вопросы и получить все неприятные ответы. Иначе ведь гнить начнет…

P. S. Поговорил! У нас будет ребенок! У нас будет Маринка-Маруська! Ура!!!

13.07.05

Остался ровно месяц до времени «Ч». До того момента, когда я узнаю, можно ли менять судьбу не только в худшую сторону. Перед Верочкой приходится изображать бодрость и оптимизм, а стоит остаться в одиночестве – и начинают трястись руки.

Все ли я делаю правильно? Может быть, я снова все порчу?

Опять ездил к о. Виталию, и опять он меня успокоил. При этом ни слова о необходимости выполнить какой-нибудь церковный обряд. Даже креститься меня не подбивает! О боге говорит, но ненавязчиво и всегда к месту. Например, советует не брать на себя ответственность за весь мир, это под силу только богу.

Уходя, я не удержался и спросил: «Отец Виталий! Зачем вы со мной возитесь? Я ведь не приближаюсь к религии ни на шаг!». Он ответил: «Во-первых, это вам так кажется. На самом деле вы к Господу гораздо ближе, чем раньше. Во-вторых, я просто хочу вам помочь. В-третьих…»

Тут он осекся, как будто раздумывая – говорить ли мне правду. Решился и закончил: «В-третьих, по-моему, некрещеный праведник Господу ближе, чем крещенный лицемер». И добавил, улыбнувшись: «Только вы никому об этом не говорите, иначе меня лишат сана за ересь».

16.07.05

Вчера я все-таки сорвался.

Наглотался виски (почему вдруг виски? Я его терпеть не могу!) и впал в меланхолию. Инстинкт сохранения рода подсказал, что к Верочке в таком состоянии идти не стоит, поэтому я направил свои нетвердые стопы к Петровичу. По дороге добавлял, так что саму встречу помню смутно.

Только свои слова – про вторую жизнь, про отца с Тошкой, которых я не уберег…

Что-то он такое мне сказал, что меня удивило, но в памяти не задержалось.

Проснулся на гостевом диванчике в Мишином доме. С Петровичем решил не встречаться, заглянул только к врачам. Главный уверил меня, что с пациентом все в порядке, а затем предложил аспирина. Пришлось принять и поспать еще полдня. Хорошо, что Миша догадался отзвониться Верочке, предупредил ее.

Может, у меня все-таки паранойя? И не случится ничего с Петровичем 13 августа?

13.08.05

Это была не паранойя. Он умер. Несмотря на все меры безопасности. Несмотря на героические усилия кардиологов.

Черт!

15.08.05

Сегодня окончательно рассчитался с эскулапами. Бригадир взял только половину денег, от остальных категорически отказался. Я не смог его убедить, потому что сил не было. А ведь они сделали все, что смогли. И я – все, что смог. В день смерти Петровича даже поговорил с ним максимально откровенно. К моему удивлению, он воспринял мой рассказ о второй жизни без насмешек и верчения пальцем у виска. Значит, месяц назад я действительно все на него вывалил. И он то ли поверил, то ли решил не заморачиваться на бреде своего мецената.

Пообещал мне, что будет во всем слушаться. И ведь слушался! Не упирался, не выкидывал коленца.

И все равно умер… Кстати, с сердцем все было в порядке, отказал мозг. Причем совершенно невероятным образом – никакого инсульта, отключился и все.

В последний момент произошло что-то странное. Видимо, чтобы утешить меня, Петрович принялся намекать, что не умрет, а куда-то реинкарнируется. Даже успел договориться о том, что пришлет мне по е-мейлу кодовое слово. С перепугу я продиктовал не вполне приличную фразу про обезьян, которые использовали банан не по назначению.

До сих пор стыдно, что мои последние слова, обращенные к Петровичу, получились такими.

Еще более стыдно, что я бросился к компьютеру проверять почту сразу же, как только врачи констатировали смерть…

20.09.05

Отмечал сорок дней по Петровичу.

За столом сидели я, Миша и о. Виталий (Верочка не рвалась, да ей в ее положении и не стоит посещать траурные мероприятия). Вспоминали только хорошее. Миша выпил больше обычного и много рассказывал о том, как он нашел Петровича в больнице, как тот продемонстрировал ему свою первую тактильную картину – якобы прямо на больничном покрывале.

Выпили еще, и я завел философскую беседу на тему, которая не дает мне покоя: зачем это все? Почему судьба нас сводит и разводит? Почему оказались рядом такие странные люди, как я и Петрович? (Тут, правда, о. Виталий меня мягко поправил – на Петровича я вышел вполне целенаправленно.)

Чувствуется во всем этом некий замысел… или промысел? Короче, план. Не случайно мы сошлись, нутром чую.

Миша понес какой-то бред, мол, великих людей во все времена тянет друг к другу, но это чистой воды подхалимаж, как это часто бывает у Миши. О. Виталий ответил вдумчиво: «Чуете? Значит, и правда, есть план. Познать нам его не дано…» И рассказал чудесный анекдот.

Умирает не слишком праведный человек и попадает прямиком в рай. Он удивленно спрашивает у Бога: «Как же так? Я ничего такого в своей жизни не совершил, часто грешил, а меня сразу в рай?» – «Грешат все, – ответил Бог, – но ты, в отличие от многих, выполнил свое предназначение». – «Какое?» – «Помнишь, ты ехал в поезде из Парижа в Берлин?» – «Да». – «Помнишь, в вагоне-ресторане женщина попросила тебя передать соль, и ты передал?» – «Ну?» – «Вот».

Мы негромко посмеялись, и я вспомнил, что та же идея использована в «Сиренах Титана». Живет себе очень удачливый человек, которого «любит кто-то там, наверху», потом его мотает по космосу… Словом, в конце выясняется, что вся его сложносочиненная судьба нужна только для того, чтобы доставить запчасть для летающей тарелки на Титан.

Уже потом, когда ехал на такси домой, подумал: «А шутка ли это? Вдруг я получил второй шанс, чтобы передать кому-нибудь какую-нибудь запчасть?»

Кстати, роль «запчасти» вполне может сыграть «Пианино». Петрович так любил эту штуковину, что я не смог ее никому продать. Оставил себе на память.

Каждый день проверяю почтовый ящик. Письма про обезьян с бананами, естественно, нет.

18.10.05

Он написал!

Не знаю, какое чудо произошло, но Петрович жив! Сегодня с какого-то бесплатного сервера пришло сообщение «Сорок голых обезьян…» и так далее!

Значит, хоть что-то я смог! Значит, и Верочку с Марусей спасти смогу!

Только теперь я понял, почему мне так важно было спасти Петровича. Он дорог не только сам по себе, но и как доказательство моей власти над колеей!

Хожу и сияю, как елка! Верочка не может на меня нарадоваться. Причины ей не говорю, просто повторяю: «Теперь все будет хорошо!»

Написал Петровичу радостный ответ, зову в гости. Интересно, какой он теперь?

30.12.05

То письмо от Петровича так и осталось единственным. Иногда я начинаю паниковать: вдруг это чей-то розыгрыш? С большим трудом удается себя успокоить.

Мама согласилась встретить Новый год с нами. Надеюсь, рождение Маруськи окончательно примирит ее с Верочкой.

1.3.06

Маринка родилась точь-в-точь такая же, как в прошлой жизни!

Впрочем, возможно, я сам себя обманываю. Все младенцы одинаковые… Неважно! Все равно она родилась, и теперь уж я не допущу никаких сбоев на нашей колее.

31.12.07

Сегодня сел и перечитал весь дневник. Оказалось, если читать все подряд, получается довольно занудно. Надо будет сократить. Вдруг это все, что от меня останется?

Петрович пропал насовсем. Иногда я беру в руки его «Пианино», протираю тряпочкой, но никогда не «играю» на нем. Где-то внутри теплится надежда, что когда-нибудь я смогу передать эту «терку» ее создателю.

Эй, Петрович! С Новым годом тебя! С новым телом!

7.01.08

Я как раз занимался сокращением дневника, когда пришло письмо от Петровича.

Сначала я долго не мог въехать, кто и что от меня хочет, а когда въехал…

Странно, я даже вроде и не рад… Наверное, слишком долго убеждал себя, что он пропал навсегда. Оказывается, не навсегда.

Петрович (которого теперь зовут Алексей Мухин) просит доставить ему «Пианино».

Все-таки не зря я его хранил! Два с половиной года берег, и вот сегодня, за день до главного события моей жизни, оно ему понадобилось!

Нет, это не совпадение. Это промысел и есть. Не знаю, божий ли, но точно промысел.

Опомнился и ответил Петровичу, пригласил его в гости. Он прилетит сегодня.

Не понимаю, волнуюсь я или нет.

8.01.08

Петрович (сильно помолодевший!) улетел, прижимая к груди свое «Пианино». Я так и не понял, для чего оно ему – сам он его теперь не чувствует.

Но есть в этом что-то очень правильное: я раздаю долги перед завтрашним днем. Подписал бумаги о продаже всех своих компаний, выбросил все ненужное из дому и с компьютера, даже за квартиру заплатил, хотя обычно тяну до последнего. Позвонил о. Виталию и поблагодарил за все. Неожиданно для себя попросил благословить. Он не стал отшучиваться, серьезно пожелал Божией милости – даже не спросил, для чего мне благословение. Замечательный он все-таки мужик!

Задача на завтра – самая что ни на есть простая: никуда не выходить из дому.

Я накупил всевозможных продуктов и предметов первой, второй и прочих необходиостей. Дошел до того, что спрятал Верины ключи (у нас замок изнутри ключом отпирается). Наверное, это смешно.

С удовольствием посмеюсь над собой послезавтра.

10.01.08, 0 ч 00 мин

Все.

Это оказалось очень просто.

Неправдоподобно просто.

Мы тупо отсидели день дома.

Судьба даже не пыталась вытолкнуть нас наружу. Никто не звал в гости, никто не назначал деловых встреч.

Верочка пару раз порывалась погулять с ребенком, но я лег перед порогом, аки пес, и не выпустил. На все вопросы пообещал ответить сегодня. Сейчас они уже спят, так что разборки придется оставить до утра.

Хотя чего тут разбираться? Дам почитать дневник – хоть какая-то от него польза.

Что я чувствую? Да ничего особенного. Никакого такого освобождения от судьбы, никакой безумной радости. Наверное, слишком устал ждать сегодняшнего дня.

А с другой стороны, какое, к лешему, «освобождение от судьбы»? Колея-то осталась, никуда не делась. Я по-прежнему ее чувствую, по-прежнему знаю, куда идти правильно, а куда – не очень. Раньше помогала память, теперь выработалось чутье. Как будто раскрутился внутри меня мощный гирокомпас, указывающий верный курс.

И, честное слово, это мне нравится.