Текст книги "Разлюбовь, или Злое золото неба"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
АННА

Глава 24

Я разгонялся на мотоцикле под насыпью и вылетал наверх, на тропинку.

Она шла вдоль самой «железки». Поезд в этом месте сбавлял ход, поворачивая вправо, и весь фокус заключался в том, чтобы выскочить к нужному вагону. Он стучал и качался в опасной близости, а Юж, сидевший за моей спиной задом-наперед, мощными кусачками кромсал пломбу на двери вагона и вставлял в гнездо лом.

– Есть! – орал он, и я сбрасывал скорость, а Юж налегал на лом, и дверь медленно ползла назад по направляющим, открывая нутро вагона, под крышу забитое коробками.

– Ближе! – орал Юж. Тут было важно держать равновесие и смотреть немного выше тропинки, которую я сам же и утрамбовывал мотоциклом.

На скорости около 50 км/час Юж осторожно перелезал с «Ямахи» в вагон, спиной упирался в дверной проем и сдвигал ногами дверь еще дальше. И почти сразу же из вагона начинали лететь под откос коробки и ящики, летели и летели, а там, внизу, ими занимался Рашид.

На этом моя миссия заканчивалась, и я, окончательно сбросив скорость, отпускал товарняк вперед. А когда последний вагон пролетал мимо, я разворачивал на рельсах «Ямаху» и пускался в обратный путь, стараясь никому не попасться на глаза и как следует запутывая следы.

Так выглядела моя новая работа. Три раза в неделю по шесть-семь часов, включая дорогу. Брали мы электронику, оргтехнику, один раз попался контейнер с газонокосилками, другой раз нарвались на бытовую технику фирмы «Бош». Наколка на тот или иной вагон приходила к нам из диспетчерской, где сидела подруга Южа. Сам Юж был дальним родственником Рашида, жил в Люберцах, работал на заводе сварным. Товар забирал некто Костян на зеленом стареньком «Соболе», и всем было ясно, что в один прекрасный день наш бизнес может окончиться наручниками. Денег он приносил мало. Можно было брать свою долю товаром, но уж очень стремаково сдавать краденое, пусть это даже жидкокристаллические мониторы или, скажем, телевизоры «Эл Джи».

Дав хорошего кругаля, я возвращался домой, если, конечно, можно назвать домом 12 кв. метров в чужой двухкомнатной квартире, где меня никто никогда не ждал. Ну какой это дом? Так, очередное временное логово.

В общем, вторую неделю я жил в подмосковном Видном, напротив аптеки, на втором этаже, прямо над гастрономом.

Окно моей комнатухи выходило на кондитерскую фабрику, открытую месяц назад, и, когда оно оказывалось с подветренной стороны, запаху шоколада не было равных по всей округе. Комнату сдавал мне Олег Михалыч Мохов, он же капитан Мохов, он же гражданин начальник, бывший участковый милиционер, а ныне пенсионер и владелец одиннадцати котов. Они скрашивали его холостяцкое одиночество и сильно разнообразили жизнь жильцов двора. Бывало, ломит через двор вся эта кошачья свора во главе с головорезом Пушком, взлетает на дерево одним махом и сочится в форточку Михалыча. А ночью тем же макаром выходит во двор и устраивает под окнами такой кипеж, что спать практически невмоготу. Я-то, конечно, приспособился, но многим другим это оказалось не под силу. Так что во дворе Олега Михалыча не больно-то жаловали. Ну и меня с ним заодно. Однако капитан в отставке Мохов не обращал на это внимания. За его плечами были годы нелегкой работы в ментовке, и его нервной системе до сих пор можно было только позавидовать.

За моими же плечами было два с половиной курса Литинститута, плавно перетекшие в сколько-то-там-дней дворницкой борьбы со снегом, несколько опубликованных рассказов, которые на фиг никому не нужны, долги, долги-раздолги, какие-то непонятные даже для самого себя проблемы внутреннего порядка. И если говорить о моей нервной системе, то она оставляла желать много лучшего. Тем более принимая во внимание специфику моей новой работы.

И все-таки это было удивительное время, полное какого-то необъяснимого восторга и куража. У меня не было ни денег, ни прописки, ни личной жизни, ни мало-мальских перспектив на завтрашний день, но подмывала изнутри мое сердце таинственная надежда на то, что все в конечном счете наладится.

Хотя, если взглянуть со стороны, житуха моя выглядела более-менее сносно и улаживаться тут было особо нечему. Долги? У кого их нет? Прописка? Кто без нее умирал? Хочешь жить в Москве? Ну так крутись, шевели лапами, пили гири, чтобы не кусать локти. Личная жизнь?..

Вечерами, когда не нужно было никуда спешить, я пил пиво где-нибудь в Москве, на бульварах, бродил по Патриаршим прудам, туда бродил и обратно, а когда совсем темнело, спускался в метро, тяготясь своим одиночеством. Девочки снимались на каждом углу, попадались и очень хорошие девочки, и пару раз я водил то одну, то другую в кафе, а потом мы ехали в гостиницу и оставались там до утра. Заезжал я к Лариске Самойловой, бывшей моей однокурснице, – она жила в высотке на «Баррикадной», и из ее окон была видна Спасская башня. Ночью башня ярко подсвечивалась прожекторами, и, когда мы курили на балконе, я всегда следил за минутной стрелкой Кремля. Мне почему-то казалось, что именно она отсчитывает время моей жизни. Лариска писала для одного поэтического журнала статью о творчестве Алексея Прасолова, и я был ее первым читателем. Сердце противилось теперь всякой душевности с бабами, будь то Лариска или девочки с Тверской, оно помнило тебя, Анечка, и противилось. И ночами, длинными, бессонными ночами я ворочался с боку на бок и думал, что не везет мне с ними, и точка.

Я звонил несколько раз доктору Жану, но его мобильный был недоступен. Интересно бы взглянуть на вторую половину послания Бурко. Я не был уверен в адекватности перевода первой части, но хотя бы сопоставить ее со второй. И почему я не отксерил себе штук пять экземпляров послания? Будь у меня письмо, взяв за основу расшифровку первой части, я, наверное, и сам смог бы прочитать вторую.

Мало-помалу все, связанное с «Валдаем», начало отступать на второй план. С подачи Кости через две ночи на третью я охранял автостоянку на Садовом кольце, недалеко от Маяковки. Денежки платили наутро, не ахти какие, но всегда своевременные. Я почти не пил, только пиво время от времени, каждый день часа по два холил и лелеял свою «Ямаху», стоявшую неподалеку в гараже, который сдавал мне грузин Миша; пытался что-то писать, а утро начинал с хорошей пробежки – лес был рядом, и вдоль него любители джоггинга натоптали тропинку. На опушке я как следует разминался, стараясь привести себя в былую форму, и не спеша возвращался домой. В жизни наступило относительное затишье – не затишье ли перед бурей?

Я думал об этом, легкой трусцой поднимаясь в горку, когда меня вызвонил Генка Лунберг, мой бывший соавтор. Я не видел его с того самого разговора в Переделкино на даче у Михайлова, когда он окончательно открыл мне глаза на твои, Анечка, эксклюзивные отношения с «Маздой» красного цвета.

— Помнишь наш с тобой сценарий? – спросил он без предисловий, что-то жуя.

– Который, Гена? – Мы состряпали с ним несколько сценариев, и за глаза попробуй определи, какой именно Генка имеет в виду.

– «Море», – уточнил он. – Короче, я его пристроил. С ним запускается режиссер Мыльников. Знаешь такого? Стас Мыльников, «Нику» в том году получил.

– Ну, здо#рово! – сказал я. – Ты молоток, Генка.

– Завтра в десять жду на проходной «Мосфильма», я тебе пропуск закажу. Готовь кошелек под свои пятьдесят процентов.

На другой день я расписался в шести местах и получил кучу денег за сценарий под условным названием «Море дождей и слез». Мы с Генкой написали его за неделю под ящик портвейна, между, помнится, «Прибоем» и «Столкновением в бухте». Признаться, я уж и не надеялся что-то за эту нашу халтуру получить. Но плохо я знал Генку, все-таки пристроил он наше «Море».

Два следующих дня мы с ним пьянствовали, а в понедельник он уехал в Екатеринбург на совещание писателей-фантастов. Он звал и меня с собой: мол, один звонок некоему Скворцову – и меня включат в состав делегации москвичей, но я же не москвич, не писатель и тем более не фантаст.

– Гордец и дурак, – заключил Генка, выслушав мой ответ, замахнул сто пятьдесят на посошок и уехал.

10 мая на Казантипе предполагался сбор группы «Море дождей и слез», моя явка там была обязательна. Это было оговорено в договоре, который я, по правде говоря, и не читал. Генка уехал, а я остался в Москве один на один со своим гонораром. Столько денег сразу у меня еще никогда не было, и вполне возможно, что больше уж и не будет.

Многочисленные дружки-приятели, прослышав про гонорар, звонили и ехали ко мне со всей Москвы, и, вне всяких сомнений, мы прогуляли бы все дотла, если б не Михалыч, сторонник здорового образа жизни. Первые пару-тройку дней он их терпел, а потом стал спускать с лестницы. Несмотря на 68 лет, был он мужиком еще крепким, до сих пор занимался восточными единоборствами, а два раза в неделю ночевал, надо заметить, на стороне, что говорило о его нерастраченном стратегическом потенциале.

Вечером я позвонил Рашиду и сказал, что с железной дороги соскакиваю.

– Смотри сам, – неопределенно ответил он. – Юж вообще-то давно хотел подтянуть своего гонщика.

– Вот и хорошо. Деньги нужны? У меня есть.

– Слышал, – хохотнул Рашид. – Пока не надо.

На той же неделе я расплатился с долгами и бросил сломанный ноутбук в пучину апгрейда – в ремонтную фирму Ильи Савельева «Компьютерная пучина» на Верхней Масловке, где мне поменяли винчестер, расширили память и вообще привели мой «Самсунг» в порядок. Хотя на хрена он мне сдался? Абзацы с места на место переставлять?

Вот так, в одночасье, из нищего маргинала с криминальным уклоном, которого осаждали кредиторы, которого вот-вот должны были выгнать за неуплату из комнаты, которому неделями никто не звонил, который последнее время перебивался черт-те какими заработками, я превратился в сценариста с «Мальборо» в зубах, некоторой суммой американских денег и какими-то неясными надеждами на завтрашний день.

Весна выдалась поздней; в Москве еще лежал снег. В салоне, что у Павелецкого вокзала, мне поставили на «Ямаху» новую заднюю резину, и как-то вечером я совершил променад по МКАД. 65 лошадиных сил рвались из-под меня к туманному горизонту моих неясных надежд, где меня примут, поймут и обнимут. Мотоцикл был в угоне, номера перебиты; новые документы сделали в Приволжске за 300 долларов знакомые пацаны, сделали грамотно, и можно было не бояться за них, но все равно ментовские пикеты я огибал за версту или проходил на такой скорости, какая переводит в область абсурда даже мысль о погоне. Я и глазом моргнуть не успел, как очутился в Бирюлево.

Свет у тебя не горел, а мне и не нужен был свет. Да и ты, Анечка, была мне уже не нужна. Память о тебе и о том времени, когда ты была со мной – вот что я любил больше тебя. Жить прошлым или будущим – это, конечно, глупо, потому что ни того ни другого нет, но попробуй объясни это такому, как я.

Я долго сидел на мотоцикле, как на лавочке, и курил. В который уж раз я думал о той ночи, когда прилетал «Валдай». Была ли она? Не приснилось ли мне все это?

Нет, не приснилось.

Тогда почему же никто, кроме меня, не видел этот допотопный, этот удивительный летательный аппарат? Вот первый из десятка самых простеньких вопросов, ставивших меня в тупик. Информацию о НЛО в районе Лебяжьего я искал и в печатных СМИ, и в Интернете, и даже связывался с парой солидных уфологических организаций, ведущих учет всех мало-мальски паранормальных явлений (одна – у нас, другая – где-то в Штатах), но нигде информации об этом не проходило.

Приснилось или не приснилось?

По логике вещей да, приснилось, и не надо искать кошку в темной комнате тем более если ее там отродясь не бывало. Его никогда не было, его нет и быть не может по определению – этого «Валдая», он просто плод чьей-то фантазии, ну нельзя же в самом-то деле быть таким дураком.

Конечно, нельзя, о чем речь.

И все же нет, не приснилось, потому что я в здравом уме и твердой памяти, и до сих пор всегда отдавал себе отчет, где сон, а где явь, где бред, а где реал – даже тогда отдавал, когда с пацанами пробовал разные там галлюциногены.

Тогда как я все это себе объяснил?

Да никак. Смешно и глупо, но я и верил, что прилетал «Валдай» и что я слышал голос Елисея Бурко, и в то же время не верил. Это невозможно объяснить – такую мою двойственность, но не собирался я никому ничего объяснять. А с самим собой на этот счет конфликтов у меня не было: такой уж я амбивалентный человек, ничего не попишешь. Иногда я жалел, что попросил то, чего попросил, а не какое-нибудь конкретное благо – денег, например, или талант, как у Пушкина. Мне бы попросить чего-нибудь вещественного и посмотреть, что из этого выйдет. Результаты были бы видны сразу или почти сразу, а так… Но в иные моменты я был очень рад, что попросил для тебя счастья, и гордился собой, и думал о тебе с теплом, нежностью и любовью.

У кого попросил? У некоего изобретателя со сказочным именем Елисей? Кто он такой, чтобы у него просить счастья? Кто его может дать, кроме Бога? Но для этого нужно в Него верить, а я?.. Будь я хоть немного склонен к вещам мистическим, к материям духовным, я, может быть, воспринял бы «Валдай» как-то иначе, более правильно, что ли, – принял бы на веру и успокоился. Или, наоборот, не принял бы, а расценил как какое-то особое искушение или как там у них называется? А тут я пребывал в сомнениях человека предельно земного: а было ли все это?

Было, конечно же, было.

Или все-таки не было? Может, я все это придумал, вообразил, а вернее, додумал, как иногда додумываешь на свой манер развитие какой-нибудь ситуации.

Тут-то меня и тронули за плечо.

Было темно, но не узнать его было просто нельзя – твоего, Аня, законного супруга Ивана Серко, маздиста, мастера спорта по плаванию. Он был в легком светлом плаще поверх костюма, с папкой под мышкой. Видимо, оставил машину где-то неподалеку.

– Добрый вечер, Андрей, – сказал он приветливо (что-то в его голосе показалось мне ужасно знакомым). – Решили попробовать себя в качестве байкера? – Он протянул мне руку… и я ее пожал. У меня не было зла на этого человека. Была обида, досада, ревность, но не было зла. Он-то тут при чем? Единственная его вина заключается в том, что он лучше меня. Если откровенно, то я и сам на твоем месте предпочел бы скорее его, чем себя. – Подниметесь? – предложил он, кивнув на многоэтажку. – Правда, Нюрочка в Каси. А квартиру эту мы с ней купили…

– Где она? – Меня резанула как серпом по щиколоткам и эта его «Нюрочка» по отношению к тебе, Аня, и новость о квартире. Куда уж тут мне с моими дырявыми карманами?

– Каси – это юг Франции, Средиземное море. Она у моей мамы гостит. Послезавтра будет в Москве.

И тут я все понял. Мне нужно было услышать его голос, чтобы в мозгу замкнулась цепочка «Хольский – доктор Жан – обучение за границей – Иван Серко». А ведь все исходные у меня были, мог бы и раньше догадаться.

– Так это вы мне звонили? Вы и есть доктор Жан, друг Хольского?

Он глядел на меня приветливо и спокойно: руки в карманах, папка под мышкой, ежик коротких волос.

– Друг – это слишком сильно сказано. Валерий Ильич дружил с моей мамой.

Дела! Такого поворота я, признаться, не ожидал.

– Так вы в курсе этой истории с «Валдаем»? – спросил я.

– Ну, Нюра мне кое-что рассказывала. И кое-что я понял из половинки этого… манускрипта. Вторую часть, кстати, криптолог мне почему-то не скинул. Позвонил, сказал, что дешифровал и… – Серко подумал, – …и все. Как-то странно он со мной говорил, надо сказать… Или мне это показалось – я был тогда в жутком замоте, не до него, честно говоря, было. Пообещал заехать на днях, да так и не выбрал время. Понимаете, со смертью Валерия Ильича некому стало заниматься этой темой. Тем более такой, как бы это сказать… сомнительной… – Он взглянул на часы, и с этого момента его речь потекла вдвое живее, он заторопился. – Если вас интересует мое мнение, то я отношусь к манускрипту как… ну, скажем, как к фантастике. Я отдаю ей должное, но это не мой жанр. Я, видите ли, стоматолог, человек предельно реальный.

– Стоматолог?

Он достал из кармана несколько оранжевых визиток, одну протянул мне.

«БИВЕНЬ.

Кабинет стоматологии доктора Жана.

Большая Ордынка, 9/11».

И – номера телефонов. Последний был почему-то зачеркнут, именно с него он звонил мне в Лебяжий. В качестве логотипа дантист выбрал симпатичный бивень мамонта, похожий на черный острый, блестящий банан, разместив его в левом верхнем углу визитной карточки.

– Если вдруг понадоблюсь – звоните, – сказал он. – Вы, правда, не хотите подняться?

– Нет, не хочу… Вы сказали, что криптолог говорил с вами как-то странно. Что вы имели в виду?

Дантист секунду подумал:

– Будто он чего-то не договаривал. Будто он был чем-то напуган… Или озадачен… Приблизительно так… Честно говоря, я тут же про него забыл – своих проблем хватает, сами понимаете.

– А этот ваш криптолог… – я попытался покорректнее сформулировать фразу, – он не фантазер?

Дантист усмехнулся:

– Думаю, нет. Криптология – это его хобби лет уже этак тридцать. Он считается одним из самых авторитетных специалистов в области структурно-лингвистического анализа. Вам, как писателю, это должно быть близко. – Он меня подкалывал, что ли, этот дантист? – А по образованию то ли геолог, то ли археолог, точно не знаю. Если хотите, можете сами с ним встретиться.

– Хочу, – сказал я сквозь зубы.

– Он живет у метро «Динамо», пять минут ходьбы. Его зовут Александр Викентьевич, фамилия Фомичев. Вот вам его телефоны, – и дантист на обратной стороне другой визитки написал по памяти номера двух телефонов – обычного и мобильного. – Сейчас уже поздно, а завтра утром я его предупрежу о вашем звонке.

– Благодарю, – через силу сказал я.

– Всего доброго. – И дантист пошел к своему подъезду, так до конца и не сомкнувшись в моем сознании с тем доктором Жаном, о котором говорил мне Валерий Ильич и которому я звонил из Лебяжьего.

Я выехал со двора. Сам он что-то не договаривал, этот доктор. Что-то очень важное – я чувствовал это всеми своими фибрами, – но поди узнай что. Между нами стояла ты, Анечка, и отвлекала меня на себя, уводила в свою сторону, как ложные цели уводят от истребителя идущую на него ракету.

И вот тут-то начинается самое интересное (имеющее, как это ни странно, отношение и к истребителю).

В Видном меня ждали.

Но все по порядку.

Глава 25

Дорогой я купил жареную курицу, и, когда добрался до гаража, она была еще теплой. С ней-то под мышкой я и пришел домой, снял комбез и направил свои переобутые стопы прямиком на кухню. Судя по обуви в прихожей и голосам на кухне, у нас были гости.

Грозный пожилой военный в форме генерала каких-то непонятных войск по-хозяйски расположился за столом и пил чай. Бывший же участковый Мохов притулился сбоку, между холодильником и батареей. Вечно ходивший дома в одних спортивных штанах, по случаю гостя Михалыч натянул на себя тельняшку. Он попивал чайный гриб, банками с которым был уставлен кухонный подоконник. Они ели бисквитный торт, и его остатки безжизненно лежали в коробке, похожие на развалины Карфагена. Мужики были примерно одного возраста, и, наверное, поэтому до моего прихода разговор у них шел о преимуществах советской власти перед властью теперешней. С моим появлением разговор смолк.

– А вот и он, – сказал гостю Михалыч. И мне: – Второй час ждем.

Генерал поднялся из-за стола. Небольшого роста, лысый, с седыми кустиками волос над ушами, мужик этот вид имел очень воинственный, властный. Он протянул мне руку.

– Марголин. – По всей видимости, это был отец Евы. Если кого я и не чаял увидеть, так это его. – Мартов Андрей Сергеевич?

– Так точно. – Его маленькая сухая ладошка оказалась на удивление крепкой, да и сам он, несмотря на возраст и рост, производил впечатление человека физически очень сильного. Или это военная форма вводила меня в заблуждение?

– У меня к вам дело, Андрей Сергеевич. Мы можем поговорить наедине? – спросил он хозяина, и тот с готовностью поднялся из-за стола.

– За хлебом схожу, – не столько нам, сколько себе сказал он, стоя допил свой гриб и исчез в коридоре. Через минуту щелкнул замок.

– Присаживайтесь, – велел мне Марголин.

Я занял место Михалыча и выложил на стол сверток с курицей в лаваше. Чего ему от меня надо? Всплыла в памяти фамилия «Юриков» – это был сотрудник ЧОПа «Кедр», которого я как-то вечерком прихватил у «Сокола».

– У меня мало времени – через три часа самолет, – сказал генерал. – Поэтому буду краток. Вы можете есть свою птицу, если не терпится.

Я молча встал, помыл руки и взялся разворачивать фольгу.

– Я, как вы, наверное, поняли, отец Евы, которую вы должны знать. – Я утвердительно кивнул, выкручивая на тарелку куриную ногу и соображая, как же он меня нашел? Через общежитие? – Вы в армии служили?

Его речь отличалась предельной лапидарностью человека, привыкшего отдавать приказы. Мне не очень-то нравится такого рода натиск.

– Нет, не служил.

– Почему?

– По кочану.

– А если подробнее?

– Говорю же – по кочану. – Не рассказывать же ему, как в драке меня ударили ножом, как потом я лежал в больничке с пробитым легким и как в конце концов меня комиссовали по статье 24Б. Не его это дело.

Марголин и глазом не моргнул.

– Исчерпывающий ответ, – только и сказал он. – Евка меня предупреждала, что вы фрукт непростой.

– Правда? – Я уже выкорчевывал вторую ногу. – Курицу будете?

– Нет, благодарю. Опуская вводную часть, – продолжал он, – сразу перейду к главному. Где вы были в ночь с одиннадцатого на двенадцатое февраля?

Я жевал куриную ногу и соображал, к чему он клонит. Неужели к «Валдаю»?

– А что? – спросил я. – Вы прямо как мент, товарищ генерал.

– И на этот вопрос я не услышал ответа, – констатировал он. – Значит, так. В ночь с одиннадцатого на двенадцатое февраля, примерно в ноль часов четыре минуты войска ПВО засекли неопознанный летающий объект… – «Слава тебе, Господи!» – подумал я с радостью. – Совершив кратковременную посадку в одном из районов города Лебяжий, объект поднялся в воздушное пространство… – В этом месте Марголин сделал паузу. Я перестал жевать. – Поскольку на запросы он не отвечал, его уничтожили.

– Поздравляю, – сказал я упавшим голосом.

– Во время посадки он вступил в аудиоконтакт с одним-единственным человеком. А поскольку мы отслеживали его продвижение из космоса, наш спутник произвел фотосъемку контакта. А поскольку моя дочь вернулась в Лебяжий и привезла с собой несколько альбомов с фотографиями московских друзей и подруг, ваша личность мне известна. У меня хорошая память на лица. Хотите взглянуть на фотографии?

– Хочу.

Под столом у нас был еще один табурет, для гостей. Туда, оказывается, генерал и запрятал свою толстую кожаную папку сургучного цвета. Он открыл ее на коленях, достал прозрачный файл и вытряхнул пять или шесть фотографий. Для съемки из космоса качество их было отменным, правда, на всех кадрах вид был сверху. Но себя я узнал. Вот я слезаю по пожарной лестнице с крыши отеля, а рядом стоит «Валдай». Вот я вхожу в него. Вот выхожу. Вот он взлетает.

– Мы слышали каждое слово, произнесенное там, – генерал щелкнул пальцами по снимку, – и вся эта информация ушла туда, куда она и должна была уйти.

– А куда она должна была уйти? – спросил я.

– В соответствующие спецслужбы. Которые отслеживают контакты подобного рода. Поскольку они существуют, их надо отслеживать.

– У нас и такие службы есть? – не совсем искренне удивился я.

– У нас есть все, что нужно для безопасности нашего государства, Андрей. И я представляю одну из таких спецслужб. Но речь сейчас не об этом. Как вы думаете, зачем я делюсь с вами совершенно секретной информацией?

Я пожал плечами. Действительно, интересный вопрос задал генерал службы безопасности. Ай да Евка, ай да тихоня!

– Ну, наверное, чтобы я помалкивал, – сказал я первое, что пришло в голову.

Генерал убрал фотографии в папку, а папку снова сунул под стол.

– Чувствуете, Андрей, всю несостоятельность вашего ответа? Какая разница – будете вы помалкивать или будете кричать на каждом углу, что вступили в контакт с НЛО? Ну, покричите, а дальше что? Поскольку сейчас до этого никому нет никакого дела, вами даже психушка не заинтересуется. И нет тут никаких военных секретов, сами понимаете. Так что ваша догадка неперспективна…

– Как-то странно получается, – сказал я, глодая ногу. – Информация совершенно секретная – и в то же время в ней нет никаких военных секретов. Не вижу логики.

– Военных секретов тут нет, – тупо повторил генерал своим металлическим голосом. – Но информация эта закрыта. – И он сменил тему, а главное – тон. Теперь он говорил менее официально, менее стоеросово. – Времени у меня очень мало, поэтому буду еще короче. Все это я вам рассказываю по той простой причине, Андрей, что мне вас жалко. Ева рассказывала о вас много хорошего.

Я уже не ел курицу, а смирно сидел и слушал Марголина, ровным счетом ничего не понимая. То, что Ева рассказывала обо мне много хорошего, – это было так же необъяснимо, как и прилет «Валдая». На нее это было совсем не похоже. Не те у нас были отношения.

– Не надо меня жалеть, товарищ генерал. – И я не удержался от цитаты: – «Ведь и мы никого б не жалели…» Я что – больной или увечный, что вам меня жалко? Все нормально. – И тут я подумал, что, наверное, на меня вот-вот наедет какая-нибудь спецслужба, а он предупреждает об этом, предвидя большие проблемы. Потому и жалеет.

Но, оказалось, дело в другом. Генерал накрыл бокал с недопитым чаем своей небольшой ладонью и неожиданно выдал фразу, которую потом я долго не мог забыть.

– Там кто-то есть, – сказал он, показывая глазами вверх, в небо. – Выше атмосферы, тропосферы, ионосферы. Понимаешь?

Понимать-то я понимал. Но вот с верой в это были проблемы.

– Вы в это верите? – тихо спросил я.

– Верю. Я, генерал ФСБ, большой начальник и атеист, в прошлом коммунист и даже секретарь партийной организации, – верю… Пришлось поверить. И знаешь почему? – Он перешел на «ты», и тон его сделался еще более доверительным. – А я тебе сейчас скажу. Потому что когда наш Су-27 вышел на исходную позицию для атаки, и когда уже был произведен ракетный залп, и когда головки наведения двух ракет уже захватили объект и ракеты стали к нему приближаться, майор, который пилотировал «Су»… как бы это сказать… заболел.

Я смотрел на него, открыв рот. Это уже была не фантастика, а, скорее, клиника.

– Заболел?

– Да, заболел.

– Чем? – тупо спросил я.

– Чем?.. С ума он сошел, – сказал генерал. – Ты бы слышал, что он нес в эфире… У меня волосы на голове шевелились… Но это еще не все. – Он вздохнул. – К сожалению, это еще не все. Ракетный дивизион, который вел объект, вышел из строя. Весь, целиком.

– Что, тоже заболел? – спросил я. (Ну, вопрос!)

– И это тоже… Вышла из строя аппаратура – вся, абсолютно вся. – Теперь генерал говорил громким шепотом и глядел мне при этом прямо в глаза. Мне жутковато стало от его взгляда. Может, он сам псих? – Пустые экраны… Майор в больнице… Он посадил «Сушку» чудом, просто каким-то чудом. Не истребитель, а груда цветного металла…

– В смысле? – не понял я.

– Все его бортовые системы оказались выведены из строя, включая дублирующие. Ты не представляешь, как все это выглядело. Знаешь, я всякого повидал на своем веку… Вся электроника, все бортовое оружие, двигатель – ничего не работает… А это, я тебе скажу, машина супернадежная… Как он ее сажал?!. Даже фонарь не открывался, пришлось вскрывать… Сейчас там работает комиссия… Повышенная секретность… Семь операторов дивизиона в больнице, бормочут что-то… Я подал в отставку.

Он замолчал. Я водил пальцем по клеенке. Что говорят в таких случаях? Одно ясно: Марголин генерал серьезный, это тебе не войска ПВО или какие-нибудь ВМС.

– А летчик? – спросил я.

– Майор-то? – Генерал встряхнулся и, достав из кармана мобильный, стал быстро набирать номер. – Майор глух и нем. Мычит… Под себя ходит… Вот почему мне тебя жалко… Понял?

Я молча кивнул.

– Машину к подъезду! – велел он в телефон. – Айда – проводишь.

Мы оделись и медленно пошли по ступенькам вниз. Голова у меня шла кругом от полученной информации, хотя после прилета «Валдая» я думал, что теперь-то удивить меня чем-нибудь будет практически невозможно. И уже на улице Марголин признался:

– Я почему тебе это рассказал, Андрей… Евка моя к тебе неравнодушна… Иначе, сам понимаешь… на кой хрен ты мне нужен… Извини, конечно, за прямоту.

Дела! Вот уж дела, так дела.

– Ну я заодно и посмотреть на тебя решил. – Он натягивал перчатки, придерживая папку подмышкой. – Мне ведь Юриков рассказывал, как ты его за жопу взял в подворотне. На бандюгу, говорит, похож этот Мартов. И повадки у него бандитские.

– Уж какие есть, – сказал я. – А в честь чего вы решили его к дочке приставить?

– В честь чего? – Он смотрел на меня оценивающе, словно прикидывал все «за» и «против». – А в честь того, что она у меня одна… Словно в ночи луна… И чего она в тебе, спрашивается, нашла?.. Чего она в тебе нашла, Мартов? Ты вон даже в армии не служил. И из института тебя поперли. Хоть за дело поперли?

– Подвернулся под горячую руку, вот и поперли.

– Не ври, Мартов, я все знаю, за дело поперли.

Из-за угла дома показалась черная «Волга» с короткой толстой антенной на крыше. Мы глядели, как медленно и осторожно едет она меж машин, стоявших одна к одной по обеим сторонам дороги.

– Ты знаешь, мы живем с ней вдвоем, мама у нас умерла… – совсем тихо сказал генерал. – И, кроме нее, у меня нет больше никого… Хочется, чтобы хоть у нее было все по-людски… Семья, дети… Она вообще скрытная, вся в меня, а тут как-то всю ночь мы с ней проговорили… она про тебя и сказала. И фотографии показывала. Она тебе два письма написала. Получил?

– Да нет. – Я развел руками. – Может, она их на общагу послала? Но я там не живу.

– А может, просто не отправила, – раздумчиво сказал генерал самому себе. – Я был у вас в общежитии. Там мне и дали этот адрес. Некто Улугбук дал.

– Улугбек, наверное, – мягко поправил я.

«Волга» тихо скрипнула тормозами возле подъезда.

– Я думал, что уже все повидал, – так же тихо сказал генерал, глядя на нее. – Оказывается, не все. Есть вещи, о которых я даже не подозревал… Ты в церковь ходишь? – вдруг спросил он.

– Да нет.

– А я сегодня был… Оказывается, Андрей, есть сила, гораздо сильнее ракетных залпов и всего такого… – Он пошевелил перед собой пальцами в черных перчатках. – Сила другого порядка. Страшная сила. И ты стал иметь к ней какое-то отношение. Ты как себя чувствуешь?

Я пожал плечами, прислушиваясь к себе:

– Нормально.

– Ну, тогда бывай. Надеюсь, у Евки это пройдет. Если письмишко-то получишь, ответь как-нибудь… толково, ты же писатель. Чтобы она не особо обольщалась на твой скромный счет. Задача ясна? – Он снял перчатку, и я пожал ему руку. Задача была предельно ясна. И потом, глядя вослед машине, увозившей его в отставку, я чувствовал невероятное облегчение, что вот все и подтвердилось насчет «Валдая». И вместе с тем от того, к а к это подтвердилось, мне было не по себе. С учетом новой информации все, связанное с этим летательным аппаратом, приобрело теперь еще более неопределенные и потому жутковатые очертания. Было такое чувство, будто все происходит не с тобой, а с тем, внутри которого ты живешь, – странное такое чувство, страшноватое, новое. А о Евке я старался не думать.