Текст книги "Разлюбовь, или Злое золото неба"

Наступило то самое время, когда набрякшие сумерки вот-вот станут вечером, и уже надо хорошенько щуриться, чтобы разглядеть подробности дальнего далека. Но у меня имелся с собой театральный бинокль, заметно упрощавший эту задачу. Однако прежде всего надо перекусить. Я разжег в своей чаще крохотный костерок и слегка поджарил десяток сосисок, съедая их по мере поджаривания под «Ессентуки № 17». Батон совсем размок, и пришлось от него отказаться. И все бы ничего: речка медленно катит свои неглубокие воды вниз, кругом лежат поля необозримые, вон паром, вон березы, – обычный среднерусский пейзаж, – но, во-первых, как далеко простирается этот климатический купол? Как он монтируется? По какому принципу работает? И, во-вторых, что все-таки задумал Маркель? Понятно, что дело серьезное, но – какое? «Языка», что ли, взять? Я осторожно залез на подходящую березу и медленно повел биноклем по округе. И правильно сделал.

Среди крыльев мельницы что-то посверкивало. Раз сверкнуло… другой… Я перестроил резкость и разглядел за крыльями, почти под самой крышей, узкое длинное окно, где, склонившись над стереотрубой, стоял человек. Это был один из бойцов Маркеля: крепкий, мордатый, с короткой стрижкой, без пяти минут Рэмбо. Последние лучи солнца, еще достающие до верхушки мельницы, играли на линзах стереотрубы, выдавая парня стороннему наблюдателю, то есть мне. Я тут же убрал свой бинокль и спустился на землю. Увидел ли он меня? Так или иначе, но от греха подальше надо менять дислокацию – я закинул рюкзак за плечи и быстро пошел влево, стараясь не наступать на сучья.

Часа через полтора я снова залез на березу. Она была гораздо выше той, первой, и с нее не только мельница была как на ладони, но и речка, а если присмотреться, то вдали можно было различить и что-то вроде шоссе.

В наступившей уже темноте справа, со стороны реки, показалась здоровенная машина, в которой я скоро узнал «Хаммер». Его встретили два крепыша. Они вышли на звук мотора, одетые в одинаковые спортивные костюмы, и, когда машина остановилась, помогли пассажиру выбраться из салона. Это был Питер Маркель собственной персоной. Следом вылез эксперт Вотульский в своем неизменном сереньком пиджаке. Машину загнали во двор, ворота закрылись. Я хорошенько устроился на развилке ветвей и приготовился к долгому наблюдению. Часа два пил минералку, курил в кулак, глаз не сводя с мельницы, но больше ничего интересного не заметил. Ну что, пожалуй, хватит, пора слезать.

Вблизи мельница представляла собой серьезное фортификационное сооружение, а узкие высокие окна, похожие на бойницы, да трехметровый кирпичный забор только усугубляли ее укрепленность. Да, сильное логово выбрал себе «Анкерман».

Словом, ночь. Река, полная луны. И форт неприятеля, куда надо непременно пробраться. Я перемахнул через забор и мягко приземлился на корточки. Смотал шнур, на котором спускал рюкзак. Теперь до мельницы было рукой подать. Глухо стучал дизель в ее недрах, и блестело стекло одного из окон, отражая яркий свет взошедшей луны. От непрерывного вращения крыльев двор шел равномерными полосами. Две полосатые иномарки и черная «Волга» замерли в отведенном для них месте, тоже, понятно, полосатом. Справа возвышался старый знакомый «Хаммер», утративший изрядную часть своего внешнего лоска. А около приземистого бетонного сооружения, напоминавшего бомбоубежище, на маленьком пьедестале стояла полосатая параболическая антенна, направленная на запад. Сразу за ней простиралась большая круглая площадка, обложенная чем-то белым, искристым. В волейбол они, что ли, здесь играют?

Немного привыкнув к раскладу двора, одной перебежкой я оказался под мельницей. Странно, что здесь не держат собак. В мельнице зазвонил телефон. Я крался вдоль стены направо и все оглядывался на антенну, снедаемый любопытством. И вдруг… Внутри мельницы послышался топот, звон телефона, голоса… Да нет же, это не телефон – как до меня медленно все доходит! – это сработала сигнализация, вот в чем дело. Ну да, детекторы движения – я наконец увидел в правом углу двора небольшие выпуклые диски и тут же бросился от мельницы прочь, рыская туда-сюда. Установленные по всем углам, фотоэлементы держали двор в периметре своих трасс, реагируя на любое движение.

Распахнулась дверь, на крыльцо выскочили двое, вооруженные короткими автоматами. Вот так да!

«Вторжение! – сквозь приоткрытую дверь доносился из мельницы отчетливый электрический голос. – Внимание! Вторжение в секторе 1Б!»

А я лежал под «Хаммером» и теперь понимал, почему тут не держат собак. Верный Руслан, отдыхай, тебе на смену пришли новые технологии!

Судя по тому, как спокойно и поверхностно парни совершали обход, срабатывание сигнализации впустую было тут делом обычным. Вполголоса продолжая начатый разговор, они сходили к воротам, побренчали там засовом и не спеша пошли вдоль машин. Они чувствовали тут себя в полной безопасности.

Откуда-то издалека начало мало-помалу нарастать ритмичное молотьё мощного двигателя. Я подумал, что поднимается катер по речке, но скоро стало ясно, что звук приближается сверху. Ну да – скорее всего, вертолет, который я видел днем.

– Летит, – донесся до меня голос одного из бойцов.

Я осторожно выглянул из-под «Хаммера». Положив руки на автоматы, парни глядели, как пара мигающих вперемежку огней делает круг над мельницей, и когда огни зависли над нами, я увидел вокруг них сперва сверкание лопастей, а потом и сам фюзеляж вертолета. Вспыхнул прожектор в его нижней части и стал нашаривать место для посадки. То, что я принял за волейбольную площадку, вдруг вспыхнуло в свете прожектора кольцом ответных огней. Вспыхнуло и погасло, вспыхнуло и погасло. Едва не задев забор, вертолет сел прямо в середину кольца; опали лопасти; смолк двигатель. Отъехал назад блистер. Из кабины вылезли двое: пилот в шлеме и светлом комбинезоне, туго перепоясанном в талии, и невысокий, приземистый пассажир. На нем был темный цивильный костюм, в руке не то портфель, не то «дипломат».

– Все в порядке? – спросил он. Его голос показался мне знакомым.

– Да, – почтительно ответил один из парней. – Как там Москва?

– Москва по-прежнему бьет с носка. Больно и неожиданно. – Да, мне определенно знаком этот голос. Кто это?

И все четверо ушли в мельницу, оставив дверь слегка приоткрытой. Я сделал было пару пластунских движений в ее сторону, но тут же вновь попятилсяя под «Хаммер», потому что один из бойцов вернулся. Он был уже без автомата, с упаковкой сока в руке.

Потягивая напиток через трубочку, парень походил вокруг вертолета, потрогал его, попробовал покачать с боку на бок. Машина приземлилась тютелька в тютельку, полметра в ту или другую сторону – и лопастям наступил бы хаям, однако за штурвалом сидел, по всему видно, профи высокого класса. Допив сок, боец влез в кабину. Аппарат заскрипел под его весом.

– Трах-тах-тах! – затарахтел парень, как двигатель внутреннего сгорания, и попробовал покачать вертолет из стороны в сторону. – Трах-тах-тах!..

Полетав таким образом минут пять, он достал из-за пояса пистолет и стал яростно отстреливаться от истребителей неприятеля, что атаковали его сзади и сверху. Бой был неравный. Герой отстреливался до последнего патрона, который разрядил себе в висок. Несколько минут он полежал в позе конченого человека, зевнул и ушел в мельницу. Звонко щелкнул замок.

Я ужом выскользнул из-под «Хаммера». Там воняло бензином, гарью и было довольно-таки тесновато. И тут же в мельнице вновь зазвенело, голос опять проскрипел: «Вторжение!» И снова выскочили бойцы. И еще несколько раз я безуспешно пытался пересечь двор, пока наконец в мельнице не лопнуло терпение. Они отключили сигнализацию. Давно бы так.

– Глючит аппаратуру, – буркнул один боец другому.

– Надо Курта вызывать, – ответил тот.

Толкуя о некоем Курте, они заперлись в мельнице, и больше фотоэлементы не реагировали на движение одушевленных предметов по территории двора.

Я пошел вокруг мельницы, держась к ней поближе, чтобы меня не засекли из окон. На задах нашлась еще одна дверь – маленькая, железная и тоже, конечно, запертая. Над ней нависал козырек, а чуть выше виднелось окно – правда, узкое и спрятанное в намордник решетки, но все же окно, до которого можно добраться. Я постоял, поглядел на луну, которая нынче была на удивление ярка и пригожа, и подумал, что без инструмента в мельницу не попасть. Хотел проскочить на шару, но уж слишком тут все герметично. Ладно, за инструментом, так за инструментом, какие дела?

Я сбегал к «Хаммеру», под которым припрятал рюкзак, и перенес его к черному ходу. Стараясь действовать бесшумно, минут десять на ощупь искал стеклорез. Наконец он нашелся, а следом и десантная пила, напоминающая толстую шишковатую гитарную струну, свернутую в кольцо. Еще нужен пластырь и на всякий случай дымовая шашка. Вот с фонариком я пролетел – оставил в багажнике мотоцикла, придется ограничиться зажигалкой.

Скоро я уже взбирался на козырек мельницы. Тут надо было встать, животом прижимаясь к стене, сделать шаг влево и уткнуться носом в решетку окна.

Пили, пили, десантная пила! Что тебе эти восемь не особенно толстых прутьев, если ты, помнится, даже рельсу одолевала на спор. Через четверть часа я вынул решетку и, пристроив ее на козырьке, достал стеклорез и монтажный пластырь. До чего же здорово шипит алмаз по стеклу, оставляя тонкую полосу, насквозь горящую в свете луны!

Стекло с наклеенным по периметру пластырем щелкнуло. Я вынул его, тоже пристроил на козырьке и осторожно полез в нутро кирпичного логова. Тут сильно пахло соляркой, а от работы дизеля вся кромешная тьма легонько дрожала.

Подо мной, похоже, была пустота. С поджатыми ногами, повиснув на руках лицом к луне, я медленно вытягивался во весь свой рост, и вот уже левая подошва, а за ней и правая нашли опору. Ступеньки. Вспыхнул огонек зажигалки. Так, все ясно. Новую мельницу построили поверх старой, а между ними на всякий случай спрятали пружину легкой винтовой лестницы, где я и очутился. Жалко, фонарика нет, с ним было бы гораздо проще.

Крохотное пламя зажигалки худо-бедно прокладывало путь в темноте, освещая изнанку недавней кирпичной кладки. Если оглянуться, то у меня за спиной все словно дымилось, а на мохнатых ступеньках оставались такие глубокие следы, точно шел я по мягкому серому снегу. Вот сколько тут было лежалой пылищи!

Поднимался я медленно. Шум дизеля становился все глуше, зато крепли другие, не совсем определенные звуки, в которых я, наконец, узнал голоса – раз… два… три мужика негромко разговаривали между собой. Еще полсотни ступенек – и за поворотом забрезжил слабый электрический свет.

Так, зажигалка пока не нужна. Я подкрался к окошку, распахнутому внутрь мельницы. Оттуда, снизу, и доносился разговор, а еще оттуда тянуло табачным дымом и запахом жареной дичи.

Внутри логово представляло собой помесь кирпично-деревянной харчевни, занимавшей первый этаж, с подобием многоярусного отеля наверху. Два коридора тянулись по окружности друг над другом, ограниченные толстыми перилами. В нескольких нишах томились заброшенные пальмы, а у зеркала, на растяжках, висела большая боксерская груша. Широкая лестница сбегала вниз, к необъятному столу, за которым как раз и разговаривали трое – знакомые все лица. Стол, как говорится, был девственно чист, если не считать пары пепельниц и пачки легкого «Мальборо». Еду еще, видимо, только готовили, а пока шла официальная часть. Речь держал сам Маркель – он сидел во главе стола, с дальней его стороны, и мне было хорошо его видно. По левую от него руку со скучающим видом курил… генерал Марголин собственной персоной. Перед ним и лежало «Мальборо». Так вот кто явился на вертолете! Или как? Напротив генерала с еще более скучным видом сидел Вотульский.

– …вещи своими именами, – говорил Маркель. – «Валдай» был сбит на высоте около девяти тысяч метров. Так, Сережа?

(Сережа! Значит, они хорошо знакомы?)

– Восемь пятьсот, – ответил Марголин. – Но высота в данном случае не имеет никакого значения. Две ракеты прошли его насквозь и не взорвались. «Валдай» стал не столько падать, сколько планировать, и перешел в бреющий полет.

– Как это выглядело на радарах? – быстро спросил эксперт. У него был низкий приятный голос и едва уловимый акцент.

– Никак. На радарах он был не виден.

– Почему?

– Спросите, чего полегче. – Генерал говорил отрывисто, сухо, и вообще создавалось впечатление, что бал тут правил именно он. – Я, например, вообще не понимаю, по каким законам воздухоплавания он перемещался в воздухе. Я не понимаю, почему не разорвались ракеты. У меня немало вопросов по поводу «Валдая», но кому их задавать? Разве что Елисею Бурко. Могу задать их вам, Збигнев, как правой руке господина Маркеля по вопросам научно-технического характера. Ведь, кажется, как-то так выглядит ваш статус?

– Не только по научно-техническим вопросам, – уточнил Маркель. – Еще и по организационным. После того как ты забрал у меня Фомичева, я и пригласил Збышека.

Вон оно как! Оказывается, криптолог был в команде Маркеля!

– Фомичева никто у тебя не забирал, Петя, – возразил Марголин. – Фомичев сам попросился на отдых. Кроме того, у вас с ним наметились весьма серьезные разногласия этического характера.

Маркель захохотал:

– Не наметились, Сережа, – возникли! И не весьма серьезные – принципиальные! Я в его глазах – гангстер, для которого нет ничего святого. Гангстер промышленного шпионажа. А я всего лишь выполнял задание Родины. Сначала одно, потом другое. Потом пятое, десятое… Она отправила меня на Запад укреплять свою внешнюю мощь, а в начале девяностых вдруг хлоп – и перестала нуждаться в моих услугах. Вот мне и пришлось поступиться некоторыми принципами и срочно становиться другим. Злым, беспринципным, безжалостным. Иначе я бы просто не выжил. И теперь я надеюсь только на себя и верю только себе, а не какой-то там Родине. Тем более…

Тут Марголин его мягко перебил:

– Кто же знал, Петя, что реформы коснутся даже нашего ведомства?

– Да не в реформах дело, – поморщился Маркель. – При чем здесь реформы? Если бы про меня просто забыли – это я понял бы: время суматошное, не до меня. Но про меня не забыли. Меня продали американцам. Всю нашу сеть продали.

Маркель говорил спокойно, просто рассказывал, как было дело, – рассказывал не столько Марголину, сколько себе, как бы лишний раз утверждаясь в какой-то своей правоте. И не было в его голосе ни горечи, ни обиды. Это было давно, поезд ушел. Оказывается, никакой он не эмигрант, а бывший шпион, хоть и промышленный (бывший?). Значит, и Фомичев с генералом из той же компании. Они ворошили какие-то свои давние дела, а я слушал, затаив дыхание.

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – все так же мягко сказал Марголин. – Сколько можно, Петя, переливать из пустого в порожнее? Я не для этого сюда приехал. И не продали – скажи спасибо полковнику Любимову: он перекинулся в Туманный Альбион и поделился с англичанами информацией, а СИС поделился ею с ЦРУ. А наши просто-напросто от тебя открестились. Но это же обычная практика.

– Да плевать мне на вашу практику! – сказал Маркель. – Я был обычным археологом и горя не знал, пока с вами не связался… С рыцарями плаща и кинжала… А знаешь, почему американцы меня не посадили, а только экстрадировали?

– Конечно, знаю, – ответил генерал. – Потому что ты для них гораздо более полезен здесь, в России. Потому что они тоже заинтересованы в том, чтобы в проекте «Валдай» так или иначе наступила определенность. В отличие от наших американцы очень внимательно следят за новыми разработками во всех областях науки и техники. Любимов ушел в Англию не с пустыми руками, сам знаешь, – кое-что из работ Бурко он с собой прихватил. Так что ему спасибо скажи. Поэтому спутник-шпион «Кохинор» с некоторых пор кружит по новой орбите. Не исключено, что он сейчас висит над нами и слушает наш с тобой разговор. Полагаю, твои слова американцам нравятся.

Пауза.

– Я не работаю на американцев, – сказал Маркель.

– Конечно, не работаешь. Вы все работаете на себя. Так оно вернее, да и прибыльнее, не правда ли? Родине сколько не дай, ей все будет мало. А быть «черным археологом» международного класса – дело куда более выгодное и ни к чему особо не обязывающее. Только вот текущая информация по «Валдаю» почему-то оказывается у них чуть ли не в реальном времени. Как это понимать? Одного спутника-шпиона тут маловато. Если иметь в виду, что тебя продала Родина и что тебя не посадили лет на двадцать пять, то, сам понимаешь, Петя, какие напрашиваются выводы. Однако я не спешу их делать. Это начальство меня поторапливает. Ему вынь да положь.

– «Черным археологом»? – подал голос поляк. – Что это?

– Сейчас объясню. – Марголин закурил новую сигарету. – В России есть такая любительская профессия. Существует захоронение – допустим, курган. Но у государства, как правило, нет средств на раскопки. И несколько человек на свой страх и риск идут и копают. И, как правило, находят много чего интересного. Вот Фомичев был одним из них, пока мы не взяли его к себе… Ладно, пора вернуться к нашим баранам. Для начала, Збигнев, давайте расставим точки над «i» относительно вашего тут пребывания. Давайте реконструируем общий расклад на сегодняшний день.

– Давайте, – согласился поляк.

– Итак, работы здесь ведутся в рамках одного из проектов военно-промышленного назначения, проекта, разумеется, секретного и весьма серьезного. Да и вообще практически все ноу-хау Елисея Бурко взяты в серьезную разработку нашим спецведомством, которое представляет, разумеется, интересы государства. Так что на этот счет можете быть спокойны. Ваша сомнительная структура получила неофициальный, но вполне легитимный заказ от структуры нашей, которую представляю я. Поскольку господин Маркель… Ничего, Петя, что я так тебя называю?.. Поскольку господин Маркель был хорошо знаком со спецификой некоторых ноу-хау Елисея Бурко и оказался в то время в пределах нашей досягаемости, мы и остановили свой выбор на вашей команде, предоставив вам определенный карт-бланш. Главным аргументом в вашу пользу был определенного рода опыт господина Маркеля…

Мне нравилось, как говорит генерал: просто, ясно и убедительно; я старался не пропустить ни единого слова.

– Теперь, по прошествии времени, – продолжал он, – мы весьма жалеем, что связались именно с вами. Потому что на практике вы зарекомендовали себя отвратительно. Задача была предельно простой. Подготовиться к прилету «Валдая» – это раз. И в случае прилета в неофициальном порядке доставить его в пункт «Н». Это два. Однако вы с задачей не справились, зато лишний раз убедили меня в старой истине, что скупой платит дважды. Вот так вы выглядите в наших глазах. Ничего, что я называю вещи своими именами?

Маркель раскачивался на стуле, сплетя руки на груди и исподлобья поглядывая на генерала. Судя по выражению его лица, с него все было как с гуся вода; его трудно было обидеть или пронять.

– Не сгущай краски, Сережа, – усмехнулся он. – А то Збышек может подумать, что ты зачитываешь нам приговор.

Поляк издал неопределенный звук. Он неслышно барабанил пальцами по столу, и, вне всяких сомнений, ему очень не нравились слова Марголина. Да и кому они могли понравиться?

– Пошли дальше. Большинство изобретений Бурко представляют несомненный стратегический интерес – в одних случаях военный, в других – промышленный. – Генерал чесал, как по-писанному, и нравился мне все больше своим натиском, внятностью и еще тем, что совсем не был похож на того отца Евы, который заезжал ко мне в Видное. Этот Марголин был предельно собран и двигался к какой-то определенной конечной цели, пока неведомой ни поляку, ни Маркелю, а уж мне и подавно. И эта цель наполняла его слова особым смыслом. – Взять ту же субмарину, которая плавает по земле аки по суху. А холодный огонь, или, как его еще называют, «липкое солнце». А установка, которая фасует жидкую субстанцию в несуществующие емкости. Воду, спирт, молоко, бензин, все, что угодно можно разливать в пакеты, которых нет. И придавать им при этом любую конфигурацию. От литра до двадцати тысяч литров – «Тетра Пак» отдыхает. Специальная технология архивирования жидкостей, принципиально новый подход к теме. Все, что создал Бурко, прошло через наши руки. Часть изобретений ушла на Запад, я думаю, навсегда. Кое-что находится у нас. Самая «мирная» толика осталась в музее. Четыре независимые лаборатории который год трудятся над созданием аналогов некоторых изобретений Бурко, однако – увы – до сих пор безуспешно. А там работают не самые последние умы. Все четыре лаборатории относятся к нашему ведомству, они создают там уникальные вещи, но пока ни одна из работ Бурко им не по зубам. К чему я все это говорю? Нам хотелось заполучить «Валдай» целым и невредимым, однако мы упустили из виду человеческий фактор. Мы забыли, что твои люди, Петя, – это наше славянское отребье, со всеми нашими сермяжными, посконными и загадочными свойствами русской души. Короче. В результате вашего распи…дяйства, «Валдай» как прилетел, так и улетел. Вступив, правда, в скоротечный контакт – да и то не с вашим человеком, а с посторонним. А потом полетел себе восвояси. Я, как куратор проекта, тут же связался со своим руководством и получил приказ задействовать истребительную авиацию, чтобы любыми путями посадить «Валдай». Но из этого ничего не вышло. Тогда мне приказали его сбить, чтобы поработать хотя бы с обломками. Что из этого получилось, вы знаете лучше меня… После того как «Валдай» приземлился и ушел в землю, тут же начали работать наши люди. У нас очень хорошее оборудование, наверное, лучшее в мире, и все же мы не смогли его обнаружить, хотя нырнули на глубину свыше двухсот метров. Он уходил в землю все глубже и глубже и в конце концов ушел. Не исключено, что он продолжает там двигаться. И что рано или поздно вынырнет где-нибудь в Португалии или Сомали. Вынырнет и снова взлетит. С таким явлением мы еще не сталкивались. Практически все, что изобрел Бурко, не просто уникально – оно балансирует на грани чуда: такого быть не может, но оно есть. Только климатический купол нам поддался, мы все-таки смогли его создать – помнишь, Петя, как ты испытывал его на раскопках под Бухарой?.. А здесь, на болотах, мы собрали большой образец. Правда, он оказался весьма далек от оригинала и очень несовершенен, но уж что вышло, то вышло. Мы запускаем его три-четыре раза в году, так и этого оказалось достаточно, чтобы здешний микроклимат совершенно свихнулся. У него колоссальные перспективы, однако это не относится к теме нашего разговора.

– Простите, генерал, – подал голос эксперт. – Как вел себя «Валдай» после ракетного залпа?

– Получив пробоины, «Валдай» перешел в бреющий полет, развил скорость около М2, нырнул сюда, под купол, и вошел в землю. Казалось бы, в болоте мягче, так нет – он вошел именно в землю и стал закапываться. Ты, Сережа, по старой памяти попросил меня разрешить вам тут поработать. В случае, если вам удастся поднять «Валдай» (в чем я, честно говоря, сомневаюсь), обещанная вам сумма увеличивается вдвое. Мы дали вам три дня. В ночь на двадцать седьмое мы отключаем купол… Я рассказал вам все это, чтобы предельно прояснить обстановку. Люблю ясность.

– А ваши люди, генерал? – Эксперт замялся. – Они так и будут за нами… присматривать?

– Наши люди демонтировали оборудование и уехали. По-моему, сегодня уходят последние машины, вы тут остались на свой страх и риск. Майора Кубасова и солдат с КП мы снимаем завтра. Так что хозяйничайте… Думаю, ничего у вас не получится, но попытка, как говорится, не пытка. Обо всех результатах, разумеется…

И тут я совершил непростительную ошибку – я оперся о нижний край рамы окна. Было темно, иначе я заметил бы белый проводок, который шел под рамой сквозь крохотную коробочку датчика сигнализации. Я его все равно заметил, но поздно.

Раздался еле различимый щелчок – это замкнулась цепь. Что-то зазвенело, и тот самый безжизненный электрический голос раздался сразу в нескольких местах логова, создавая жутковатый эффект реверберации:

«Внимание-ание-ание! Вторжение-жение в секторе-оре 7Б-бэ! Вторжение-жение в секторе-оре 7Б-бэ!..»

Все, сгорел!

Захлопали двери, отовсюду стали появляться бойцы. Мозг мгновенно выдал команду делать ноги и как можно скорее.

– Вон он! – крикнул кто-то, и лица обернулись в мою сторону. Сломя голову, я бросился по ступенькам вниз.