Текст книги "Почему Америка и Россия не слышат друг друга? Взгляд Вашингтона на новейшую историю российско-американских отношений"

Нато устраивает «Большой взрыв»

Вскоре после прихода в Кремль Путин, как до него Борис Ельцин, высказался о возможности вступления России в НАТО. Помимо обсуждения этого вопроса с Биллом Клинтоном Путин также спросил, когда Россию могли бы принять в НАТО, генерального секретаря альянса Джорджа Робертсона и канцлера Германии Герхарда Шрёдера. Робертсон отвечал, что Россия должна подать заявку{216}216
  Putin, Russia and the West, интервью с лордом Робертсоном и канцлером Шрёдером.


[Закрыть]. На пресс-конференции в июле 2001 года Путин заявил, что для альянса одна из возможностей состоит в том, чтобы «включить Россию в НАТО. Это позволит создать единую область оборонной безопасности». Российские чиновники высшего ранга полагают, что Путин всерьез изучал возможность членства в НАТО – пусть даже и не был твердо уверен, что это произойдет.

Эти идеи нашли отклик у ряда американских чиновников из команды Буша. Когда в начале его президентства администрация пересматривала политику США на российском направлении, отдел политического планирования Госдепартамента направил госсекретарю Пауэллу докладную записку, где отмечалось, что НАТО зарекомендовало себя как организация гибкая и что в НАТО XXI века может найтись место для России. В записке предлагалось подготовить официальное приглашение России вступить в НАТО вместе с «дорожной картой», расписывающей, как должны проводиться переговоры. Эту тему предлагалось обсудить в ходе дискуссии о дальнейшем расширении НАТО, вместо того чтобы сразу исключить Россию из этого процесса. В заключение говорилось: «В наших же долгосрочных интересах, чтобы Россия была нашим партнером, а не деструктивным фактором»{217}217
  “Why NATO Should Invite Russia to Join,” записка Ричарда Хааса, руководителя Отдела политического планирования Государственного департамента США, госсекретарю Колину Пауэллу 27 июля 2001 года. С разрешения Государственного департамента США.


[Закрыть]. Директор бюро политического планирования Ричард Хаас был твердо уверен, что это правильно: «Включить Россию в НАТО – великолепная мысль. НАТО уже превратилось в конгломерат разрозненных связей, и приближение России к НАТО совсем не будет противоречить сегодняшней сути этой организации». Впрочем, эта записка дальше стола Пауэлла не пошла. Вспоминая этот эпизод, Хаас отмечает: «По отношению к России мы нарушили принцип Ареты Франклин[26]26
  Имеется в виду хит Ареты Франклин 1967 года Respect («Уважение»).


[Закрыть] – не выказали русским достаточно уважения»{218}218
  Интервью с Ричардом Хаасом.


[Закрыть].

Спустя несколько месяцев экс-госсекретарь Джеймс Бейкер опубликовал статью, где поддерживал идею предложить России в перспективе стать членом НАТО. Бейкер напомнил читателям, что НАТО представляет собой «коалицию бывших противников – а один из печальных уроков ХХ века в том, что отказывать разгромленным противникам в союзах еще опаснее, чем вступать с ними в союзы»{219}219
  James A. Baker, “Russia in NATO?” Washington Quarterly 26 (Winter 2002): 95–103.


[Закрыть]. Бейкер как человек, который внес свою личную лепту в окончание холодной войны, явно говорил со знанием дела. Но администрация Буша изъявила столь же мало интереса к этой идее, как и ее предшественники из администрации Клинтона. Всех их тревожили размеры России и тот факт, что она имеет общую границу с Китаем, а также ее вероятные претензии на особую роль в НАТО. А может, свою роль сыграло отсутствие у чиновников воображения и их нежелание творчески подойти к делу, которое обещало стать серьезнейшим вызовом.

И раз уж членство в НАТО не рассматривалось в принципе, администрация Буша стала подыскивать способы, которые позволили бы более плодотворно сотрудничать США и России. В 1997 году, когда учреждался Совместный постоянный совет Россия – НАТО, США и их союзники надеялись, что это некоторым образом ослабит антипатию России к альянсу и создаст площадку для обсуждения общих проблем европейской безопасности. Но особых результатов на этом пути достичь не удалось. Российские официальные лица так и не преодолели своего интуитивного недоверия к НАТО: альянс рассматривался как организация, которую подмяли под себя США, враждебно относящиеся к геостратегическим интересам России. После 11 сентября США и их союзники активно искали возможности вдохнуть новый импульс в отношения Россия – НАТО, надеясь, что это подстегнет сотрудничество. В результате в мае 2002 года на римском саммите НАТО был учрежден Совет Россия – НАТО. Обращаясь к только что созданному Совету с приветствием, генеральный секретарь НАТО лорд Робертсон отметил, что возможностей Совместного постоянного совета «просто было недостаточно» и «потребовался новый, более качественный тип взаимоотношений». Если Совместный постоянный совет работал в формате «19 плюс 1», то есть Россия встречалась с НАТО уже после того, как альянс принимал решения по вопросам, представлявшим взаимный интерес, то Совет НАТО – Россия, как предполагалось, перейдет на формат «двадцатки». Это означало, что Россия сможет озвучивать свое мнение до того, как НАТО примет коллективное решение, и что НАТО, как предполагалось, будет принимать в расчет мнение России. Это, впрочем, не развеяло подозрения российской стороны, что Совет НАТО – Россия в вопросах первостепенной важности по-прежнему работает по формуле «19 плюс 1». В реальности Совет НАТО – Россия представлял собой обновленную версию СПС и, как предполагалось, должен был действовать на основе консенсуса, тогда как перечень областей для сотрудничества оставался тем же, что и при Совместном постоянном совете, – борьба с терроризмом, реагирование на стихийные бедствия и катастрофы, нераспространение ядерного оружия, контроль над вооружениями, ракеты средней дальности, поисково-спасательные операции на море, сотрудничество в военной области, чрезвычайные ситуации гражданского характера и новые угрозы. На Римском саммите риторика руководства НАТО – да и президента Путина – отражала воодушевление, да и разговоров о новых начинаниях тоже хватало{220}220
  Сборник речей и новых положений, выдвинутых на саммите НАТО в Риме см. NATO – Russia Council, Rome Summit, 2002, NATO, www.nato.int/docu/basictext/b020528e.htm.


[Закрыть].

При всех стараниях усовершенствовать отношения по линии Россия – НАТО администрация Буша была не менее привержена и другой цели, грозившей подорвать потеплевшие американо-российские отношения, – следующей стадии расширения НАТО. Дело в том, что альянс разработал План действий по членству в НАТО, программу принятия новых членов. Были установлены ориентиры, которых следовало достичь государствам-соискателям, чтобы получить право вступить в НАТО. Стоял вопрос, следует ли допустить в альянс три государства Прибалтики – Эстонию, Латвию и Литву. В случае положительного решения создался бы прецедент вступления в альянс государств, прежде входивших в состав СССР, – для Москвы это была особенно болезненная тема. Скептики в структурах НАТО задавались вопросом, большой ли вклад внесли Польша, Чехия и Венгрия с тех пор, как в 1999 году присоединились к НАТО. Однако господствующее мнение явно склонялось к тому, что вполне разумно было бы во втором раунде расширения НАТО включить в состав организации еще больше членов. В Сенате США обе партии решительно поддержали расширение НАТО за счет членства трех прибалтийских государств. Процесс набрал скорость, и его было уже не остановить. Утверждалось, что расширение НАТО необходимо для реализации зародившейся после 1989 года идеи «Европы единой и свободной». Представители США беспрестанно твердили, что Россия в любом случае не могла бы наложить запрет на планы НАТО, и подчеркивали, что «расширение НАТО никому не угрожает»{221}221
  “The Transatlantic Partnership at the Crossroads: Meeting NATO’s Five Challenges,”speech by U.S. Ambassador to NATO Alexander Vershbow at the Netherland Institute of International Relations, March 23, 2001, http://european-security.com/index.php?id=868.


[Закрыть].

Мнения стран – членов НАТО относительно того, кто должен вступить в ряды организации, расходились, а Россия выступала против расширения состава НАТО в принципе. Как отмечал Евгений Примаков, «Россия непреклонна в своем несогласии с экспансией НАТО, поскольку это приводит военный альянс непосредственно к ее границам без каких бы то ни было реальных оснований»{222}222
  Евгений Примаков. Годы в большой политике. С. 64.


[Закрыть].

В 2002 году, в преддверии окончательного решения о расширении НАТО, США выступили главным сторонником здорового расширения. Германия и Франция придерживались более осторожной позиции, озабоченные тем, как на это может отреагировать Россия. Осторожность проявляла и Великобритания, выступая за меньшее число участников альянса. Государства Северной, а также Центральной Европы были самыми ярыми сторонниками принятия в НАТО стран Балтии, тогда как государства Южной Европы упирали главным образом на необходимость укрепить южный фланг альянса. В итоге сформировалось три мнения – принять в альянс всех семерых кандидатов, только часть из них или вообще не принимать никого. Причем третье мнение не имело реальных шансов{223}223
  Из обсуждений, в которых автор участвовала в период работы в Бюро политического планирования Госдепартамента и в формате США – НАТО, а также на встрече Совета евроатлантического партнерства в Риге, 2001 год.


[Закрыть]. В конце концов альянс утвердил план «Большого взрыва»: выдал приглашение трем прибалтийским государствам – Эстонии, Латвии и Литве, – а также государствам Центральной Европы – Румынии, Болгарии, Словакии и Словении – вступить в НАТО в 2004 году. В Декларации пражской встречи НАТО на высшем уровне отмечалось: «Мы приветствуем значительные достижения Совета Россия – НАТО» и «полны решимости активизировать и расширять наше сотрудничество с Россией»{224}224
  “Prague Summit Declaration,” www.nato.int/docu/pr/2002/p02-127e.htm.


[Закрыть]. Официальная реакция России была сдержанной. Однако за ней скрывались глубокая обида и возмущение, что Соединенные Штаты снова, в который уже раз, пренебрегли интересами России.

К концу 2002 года России пришлось мириться с тремя инициативами администрации Буша, против которых она раньше выступала: односторонний выход США из Договора по ПРО; Договор об СНП, умалявший значение контроля над стратегическими вооружениями; расширение НАТО за счет членства трех прибалтийских государств. В ответ на возражения российской стороны официальные представители США утверждали, что опасения Москвы по поводу расширения НАТО и планируемой США системы противоракетной обороны не имеют под собой почвы, поскольку ни то ни другое не направлено против России. Американские официальные лица полагали, что на личном уровне такие люди, как Сергей Иванов, Игорь Иванов и сам Путин, прекрасно понимают это. Тем не менее Кремль в высшей степени двойственно относился к проводимой США политике, и у российской стороны возник вопрос: а чего же, собственно, добилась Россия, когда поддержала военные действия США в Афганистане?

Сохранялись и другие проблемы двусторонних отношений. Вашингтон по-прежнему критиковал Москву за непрекращающуюся помощь Ирану в ядерной области, в особенности после того, как Путин заявил, что Россия выходит из соглашения по Бушеру, достигнутого в рамках Комиссии Гор – Черномырдин. В июле 2002 года Россия подписала с Ираном контракт на строительство в следующем десятилетии еще пяти ядерных реакторов гражданского назначения, что не могло не вызвать неудовольствие представителей американских властей{225}225
  Baker and Glasser, p. 221.


[Закрыть]. А для России это была возможность получить миллиарды экспортных долларов. Путин пригласил посетить Россию с официальным визитом северокорейского лидера, известного затворническим образом жизни, Ким Чен Ира – главного, по мнению США, распространителя ядерного оружия и важной части той самой «оси зла». Позитивная риторика и более активное двустороннее сотрудничество могли лишь до некоторой степени сгладить существенное расхождение интересов, порожденное асимметрией в могуществе двух стран, а также тяжелым процессом внутренней трансформации России.

Путинская «вертикаль власти»

Если в бытность кандидатом в президенты Джордж Буш-младший критиковал внутреннее положение в России и осуждал войну в Чечне, заявляя о решимости поддерживать права человека и демократию, то после 11 сентября он редко когда касался внутренней политики России, а Путина постоянно называл реформатором и патриотом. И все же сотрудники администрации Буша отчетливо делились на две группы – те, кто больше сосредоточивался на интересах, и те, кого больше волновали ценности. Внутриполитическая эволюция России и в самом деле давала массу поводов для тревоги. В первые два года, что Путин находился у власти, он изгнал из страны двух олигархов, Бориса Березовского (который многое сделал, чтобы Путин пришел к власти) и Владимира Гусинского, и отобрал в пользу государства выстроенные ими медиаимперии, что усилило контроль властей над распространением информации. Путин был научен горьким опытом трагедии на подводной лодке «Курск»: в разгар драмы он не успел вернуться из отпуска, чтобы лично руководить спасением утонувшей подлодки, на борту которой погибло 118 моряков, за что СМИ обрушили на него ураганную критику. Это, видимо, и убедило Путина, что пришло время ограничить свободу слова{226}226
  Hill and Gaddy, pp. 198–199.


[Закрыть]. Путин занялся централизацией политической власти, стягивая все нити управления в свои руки. Было сформировано семь федеральных округов, и Путин поставил руководить ими своих полномочных представителей, которые подчинялись непосредственно президенту. Он был полон решимости восстановить порядок и государственность в России. Так называемая «вертикаль власти» была задумана для того, чтобы сосредоточить беспрецедентные возможности контроля на самой верхушке политической пирамиды.

Самый знаменательный шаг по укреплению собственной власти Путин предпринял еще в 2000 году, когда пригласил богатейших российских олигархов в богато декорированный Голубой зал Кремля. «Вы сами формировали это государство, – обратился он к ним, – через подконтрольные вам структуры, поэтому не надо пенять на зеркало». Отныне, предупредил Путин, если они хотят сохранить свои активы, в большинстве своем добытые за счет непрозрачных схем 1990-х годов, им лучше держаться подальше от политики. При соблюдении этого условия «пересмотра итогов приватизации не будет»{227}227
  Putin, Russia and the West, part 1; Baker and Glasser, p. 87.


[Закрыть]. Стремясь упрочить собственную легитимность, Путин возродил некоторые символы советской поры, в том числе мелодию старого советского государственного гимна, правда, с новым текстом, – Борис Ельцин публично высказался против такого шага. К началу 2001 года Путин уже сосредоточил в своих руках почти все рычаги власти и нейтрализовал большинство влиятельных игроков, сохранивших свои посты со времен Ельцина. Вместо них Путин перевел из Санкт-Петербурга в Москву своих бывших коллег, многие из которых в прошлом были сотрудниками спецслужб и потому получили обобщенное название «силовики». Силовики, оказавшись на ключевых постах, начали утверждать свое влияние во всех органах власти, а также в некоторых сферах бизнеса. Они также стали энергично аккумулировать в своих руках активы, в том числе и те, что ранее были конфискованы у изгнанных олигархов{228}228
  Lilia Shevtsova, Putin’s Russia (Washington, DC: Carnegie Endowment for International Peace, 2005), pp. 114–120; Крыштановская О. Анатомия российской элиты. М.: Захаров, 2004. С. 372–376.


[Закрыть]. Под знаменем спасения России от хаоса и нищеты 1990-х годов Путин начал подчинять регионы центру и взял под контроль информационные потоки в стране, апеллируя к таким исконно российским ценностям, как «державность».

Накануне войны в Ираке

В 2002 году стало окончательно ясно, что в администрации Буша наметились серьезные расхождения насчет того, какую политику следует проводить в отношении Москвы. По этому вопросу сложились как минимум три группы чиновников разных ведомств. В первую группу входили те, кто скептически относился к контролю над вооружениями, идеологические противники Договора по ПРО в Государственном департаменте, Пентагоне и аппарате вице-президента. Они считали, что США должны воспользоваться преимуществами, которые открывает слабость России («второразрядного смутьяна с бесполезными бомбами», как отзывались о России некоторые из представителей этой группы), и постепенно выхолащивать договоры о контроле над вооружениями, сохранившиеся со времен холодной войны. Внутренняя политика России и ситуация в стране представителей этой группы практически не интересовала. Ко второй группе относились сотрудники и представители руководства Госдепартамента, Совета национальной безопасности и Министерства торговли – умеренные прагматики, считавшие необходимым улучшать отношения с Россией. Они придавали большое значение сотрудничеству с Россией по широкому спектру политических и экономических вопросов и были убеждены, что относиться к России следует дипломатично, с уважением. Кондолиза Райс, в основном разделявшая эту позицию, считала: в сотрудничестве с Россией пора исходить из того, что холодная война уже закончилась, однако ее критиковали коллеги из других ведомств, не разделявшие ее убеждений.

Один высокопоставленный сотрудник Госдепартамента из числа умеренных описывает бесплодные межведомственные распри по поводу отношений с Россией: идеологические разногласия временами выливались в партизанскую войну вокруг того, докладная записка какого из противоборствующих лагерей ляжет на стол президента США. По этому поводу один чиновник задался вопросом: а не сидят ли в Вашингтоне сразу два разных правительства? В определенном смысле это были различия между идеологами и прагматиками. Но в администрации Буша существовала и третья группа – неоконсерваторы. Их интересовали события внутриполитической жизни России, и, по их мнению, президент Буш должен был критиковать Россию за войну в Чечне и нарушения в области прав человека. Правда, когда сами США допускали перегибы во время войны в Афганистане, в хоре осуждения голоса неоконсерваторов звучали не так уж громко.

Что же касается политики России в отношении Америки, то процесс принятия внешнеполитических решений при Путине был объектом оживленных обсуждений и домыслов как в России, так и в США. Считалось, что в окружении президента есть как люди идеологизированные, так и прагматики и что определенные круги в министерствах обороны и иностранных дел куда более критически, чем руководство кремлевской администрации, относятся к развороту Путина в сторону Запада и его поддержке Соединенных Штатов. Но не было никакой ясности по поводу того, с кем консультируется российский президент, прежде чем принимать решения. Может, в России и не существовало консенсуса по поводу политики в отношении США, но было ясно, что есть один-единственный «решающий голос», как Буш когда-то охарактеризовал свою собственную роль. Этот решающий голос – Владимир Путин – мог взять верх над своими критиками, продолжавшими лелеять обиды на дурное обращение Америки с Россией.

К концу второго года президентства Буша Путин все еще верил, что его перезагрузка принесет плоды. Американо-российские отношения на вид были вполне крепкими, несмотря на скрывающиеся под внешним благополучием трещины. Обе стороны возлагали надежды на качественное улучшение взаимоотношений. Главным двигателем этого нового партнерства служили личные связи между Путиным и Бушем, они также находили отражение в частых контактах между оборонными и внешнеполитическими ведомствами обеих стран. Российская сторона, судя по всему, восприняла аргумент Райс, что холодная война кончилась и что отношения с Америкой вступили в новую фазу. Американо-Российская консультативная группа по вопросам стратегической безопасности и Американо-Российский энергетический диалог стали попытками расширить круг заинтересованных сторон и развивать двусторонние отношения на основе более широкой, чем борьба с терроризмом, в таких областях, как арабо-израильский мирный процесс, проблема Северной Кореи, противоракетная оборона и дальнейшие вопросы контроля над вооружениями.

И все же у третьей перезагрузки были свои пределы. В двусторонних отношениях сохранялась напряженность из-за ряда нерешенных вопросов, и это все сильнее накладывало отпечаток на проводимую администрацией Буша внешнюю политику. Но, как вскоре выяснилось, имелось еще одно, куда более серьезное препятствие на пути к новому американо-российскому партнерству, в силу которого третья перезагрузка начала терять обороты: Москва не разделяла мрачных предчувствий Америки в отношении одного из элементов «оси зла» – государства Ирак во главе с Саддамом Хусейном – и, разумеется, не разделяла мнения США о том, какой участи предать этого диктатора.

Глава 4
Война в Ираке

После 2002 года путинская перезагрузка практически сошла на нет. Американо-российские отношения начали приходить в упадок по мере того, как обострялись споры вокруг двух проблем: применение военной силы для смены политического режима в третьей стране и законность военного вторжения на территорию другого государства без санкции ООН. Нараставшие разногласия между США и Россией по этим вопросам вносили все больший раскол в двусторонние отношения. Москва настаивала на незыблемости принципа суверенитета и невмешательства во внутренние дела другой страны, тогда как Вашингтон оправдывал применение военной силы для смещения режимов, рассматриваемых в качестве угрозы международной безопасности. В основе этих разногласий лежал вопрос о смене режимов на Большом Ближнем Востоке, а как следствие, и в других странах мира.

Разногласия США и России со всей очевидностью проявились в реакции России на лейтмотив президентства Буша – «Программу свободы» (Freedom Agenda). Основные идеи этой программы Джордж Буш обозначил во время инаугурационной речи в 2005 году, в начале своего второго срока, хотя его администрация еще задолго до этого проводила ее в жизнь: «Лучший шанс добиться мира в нашем мире – это распространение свободы по всему миру, и потому политика Соединенных Штатов состоит в том, чтобы находить и поддерживать ростки демократических движений и институтов в каждой стране и в каждой культуре с конечной целью искоренить тиранию в нашем мире»{229}229
  http://www.bartleby.com/124/pre67.html.


[Закрыть]. «Программа свободы» стала новым воплощением либеральных интернационалистических взглядов эпохи Клинтона: демократии не воюют с демократиями, и на США лежит обязанность распространять демократию по миру. Буш писал о «преобразующей силе свободы в регионах, подобных Восточной Европе», а также о том, что «сам рассматривал расширение НАТО как мощный инструмент продвижения “Программы свободы”». Он признал, что «Россия выбивается из «Программы свободы» как не оправдавшая надежды»{230}230
  George W. Bush, Decision Points (New York: Crown Publishers, 2011), pp. 397, 430, 435.


[Закрыть]. Кондолиза Райс характеризует «Программу свободы» как «долгосрочный стратегический сдвиг в определении наших интересов» и «пересмотр понятия “реализм”»{231}231
  Condoleezza Rice, No Higher Honor (New York: Random House, 2010), pp. 325, 328.


[Закрыть]. Москва же не считала эту доктрину новой формой реализма. Наоборот, «Программа свободы», обязывающая США поддерживать демократические движения по всему миру – и особенно под носом у самой России, – казалась богохульством в контексте того, как Кремль определял свои интересы.

Россия позиционировала себя как державу, которая стремится сохранить сложившееся статус-кво, а Соединенные Штаты, на ее взгляд, стремились подвергнуть пересмотру мировой порядок. В этом смысле расстановка сил времен холодной войны изменилась с точностью до наоборот. Канула в Лету готовность СССР добиваться смены режимов по всему миру. При Горбачеве советская внешняя политика избавилась от лишней идеологии и от прежней миссии нести дело коммунизма по всему миру. Теперь же, в отличие от Америки, Россия ратовала за невмешательство во внутренние дела других стран. И теперь уже не Москва, а Вашингтон желал перекроить мир по своим меркам. Администрацию Буша все сильнее раздражали продолжающиеся контакты Москвы с Ираном, Ираком и Северной Кореей – тремя государствами, которые президент Буш особо выделил в своем послании Конгрессу о положении в стране за 2002 год. «Подобные государства, а также их союзники-террористы, – заявил Буш, – составляют “ось зла”, они вооружаются, чтобы угрожать миру во всем мире»{232}232
  Bush, Decision Points, p. 233.


[Закрыть]. А Путина и его советников выводили из себя, по их мнению, безответственные дискуссии американцев о возможности свергать не нравящиеся им режимы, тем самым ставя под угрозу региональную безопасность. И команда Клинтона, и команда Буша никак не могли взять в толк, почему российская сторона так упорно протестует против предложений США о борьбе с жестокими диктаторскими режимами, которые намерены производить оружие массового поражения и поддерживают террористические сети.

Кремль оценивал всю эту ситуацию совсем иначе. Вашингтон, считали в Кремле, оказывает давление на Россию, чтобы принудить ее свернуть деловые отношения с государствами, которые США причислили к разряду изгоев и в которых у них если и есть экономические интересы, то самые незначительные, – а ведь Россия пользуется определенным политическим влиянием в этих государствах и поддерживает с ними широкие экономические отношения, начиная с продажи оружия и заканчивая нефтяными сделками. Учитывая непростую экономическую ситуацию в России, требования США представляли прямую угрозу интересам Москвы, особенно ввиду того, что американские энергетические компании должны были многое выиграть от свержения иранского или иракского режимов – хотя, как показала жизнь, все обернулось иначе. Мало того, высокопоставленные российские чиновники в приватной обстановке замечали, что как Москва, так и Вашингтон поддерживают «своего» диктатора – соответственно Саддама Хусейна и главу Египта Хосни Мубарака, – и обвиняли США в лицемерии, причем по мере реализации «Программы свободы» предъявляемый американцам счет рос. Наконец, своей односторонней политикой администрация Буша грозила еще сильнее уронить авторитет международной организации, где Россия и Соединенные Штаты имели равный вес, – Совета Безопасности ООН.