Текст книги "Почему Америка и Россия не слышат друг друга? Взгляд Вашингтона на новейшую историю российско-американских отношений"

Вскоре после начала войны Путин позвонил Бушу и сказал: «Для вас это обернется чудовищными трудностями. И мне жаль вас». По воспоминаниям Буша, то был «звонок очень искренний, от чистого сердца. Без всяких там а-я-вас-предупреждал. Звонок был чисто дружеский. Я оценил это – кстати сказать, в той ситуации его звонок был единственным звонком такого рода»{278}278
  Цит. по: Baker and Glasser, p. 228.


[Закрыть]. И кстати, когда война началась, Соединенные Штаты подсказали России, как лучше эвакуировать сотрудников ее посольства в Багдаде{279}279
  Интервью с Ричардом Армитеджем и Стивеном Пайфером.


[Закрыть]. По окончании войны Буш озаботился восстановлением отношений с Россией. Райс поддержала его, кратко сформулировав свое мнение в афористичном совете, который, как она рассчитывала, не достигнет чужих ушей, хотя он в конечном счете все же просочился в прессу: «Наказать Францию, простить Россию, а Германию игнорировать». Через несколько недель после окончания войны Райс отправилась в Москву выяснять, как исправить двусторонние отношения, и провела продуктивную встречу с Путиным: как она сказала, «между нами установилось хорошее взаимопонимание». Путин просил, чтобы Соединенные Штаты, восстанавливая Ирак, приняли в расчет экономические интересы России{280}280
  Rice, No Higher Honor, pp. 212–214.


[Закрыть].

Официальные лица США в частном порядке не раз отмечали, что возлагали на Россию меньше ожиданий, чем на Францию и Германию, ведь, в конце концов, те были союзниками США по НАТО. Пока Путин резко критиковал действия США, американская сторона реагировала весьма сдержанно. В конце мая Буш прибыл в Санкт-Петербург принять участие в пышных торжествах по случаю 300-летия города, которые проходили в разгар знаменитых белых ночей. Во исполнение рецепта Кондолизы Райс Буш не встретился с Шираком, тоже приглашенным на празднование. Отговорившись напряженным графиком, Ширак дипломатично ретировался из Санкт-Петербурга, когда туда прибыл Буш{281}281
  Jack, pp. 294–295.


[Закрыть]. По отношению к Шрёдеру Буш держался с ледяной холодностью. Быстро наступивший крах режима Хусейна и быстро одержанная военная победа укрепили уверенность Вашингтона в правильности решения начать войну и в оценке ее последствий. Еще до этого Буш в одном частном разговоре обронил: «Думаю, Герхард и сам понимает, что совершил ошибку»{282}282
  Это замечание сделано в разговоре с автором.


[Закрыть].

Буш буквально сиял от восторга, пока смотрел красочный фейерверк и балетное представление в ослепительно прекрасном Летнем дворце в Петергофе. Похлопывая Путина по спине, Буш рассуждал о «своем добром друге Владимире» и приглашал того осенью приехать к нему в Кэмп-Дэвид. «Мы покажем миру, что друзья могут в чем-то не соглашаться, могут подняться над своими разногласиями и работать весьма конструктивно, чтобы беречь мир». Государственная дума наконец ратифицировала Договор 2002 года об СНП, и руководители США и России подписали ратификационные грамоты. Позже, в Кэмп-Дэвиде, Буш только что не благословил Путина на переизбрание словами, которые вызвали удивление у некоторых его советников: «Видение Путиным России вызывает у меня уважение – страна, которая живет мирно в своих границах и поддерживает мир с соседями, страна, где сохраняются демократия, свобода и власть закона»{283}283
  Baker and Glasser, pp. 229–230.


[Закрыть].

Таким образом, осенью 2003 года американо-российские отношения вернулись к их предвоенному равновесию. Впрочем, равновесие это обнажило пределы партнерства, сложившегося после 11 сентября. При всем обилии позитивной риторики двусторонним отношениям не хватало сущностного наполнения. Пока российская сторона размышляла, выиграла ли администрация Путина что-то существенное, поддержав войну против терроризма, и продолжала жаловаться на то, что ей казалось пренебрежением, американская сторона обратила внимание, что Россия не держит своих обещаний не распространять ОМП среди государств, считающихся вне закона. Официальные представители США не желали соглашаться с тем, что Россия, учитывая ее неспособность держать слово, должна получать экономические выгоды или заслуживает, чтобы с ней обращались как с великой державой. Как отмечено в работе одного российского критика власти, «американо-российское партнерство превращается в богатый фасад, выстроенный мощными и эффективными дипломатическими и политическими машинами обеих сторон и удобный им обеим, однако ни одна из них ни за что не признает, что они по большому счету лишь притворялись партнерами»{284}284
  Shevtsova, Putin’s Russia, p. 272.


[Закрыть].

События, назревавшие в соседних с Россией странах, вскоре подвергли это партнерство еще более серьезной проверке на прочность.

Глава 5
«Цветные революции»

В 2003 и 2004 годах развитие событий в сопредельных с Россией государствах показало, какие распри может спровоцировать «Программа свободы». Американо-российские отношения взбудоражила новая тема – роль Вашингтона в поддержке «цветных революций» на задворках России. Постсоветское пространство превратилось в арену боев между США и Россией.

Россия еще не до конца смирилась с потерей бывших советских республик и все еще верила, что имеет право на особые отношения с ними. Соединенные Штаты, напротив, настаивали, что эти государства независимы и имеют право выбирать свою геополитическую ориентацию. США никогда не признавали публично, что Россия обладает какими-то особыми правами на постсоветском пространстве, и потому отвергали применимость концепции сфер влияния в этом регионе. Эти две позиции расходятся фундаментальным образом, вплоть до того, что нет согласия, как необходимо называть эти страны.

Прошло более двадцати лет после краха СССР, а единой характеристики для территории бывшего СССР все так и нет. Да, еще 8 декабря 1991 года Россия, Украина и Белоруссия основали Содружество Независимых Государств (СНГ), и к 1993 году в состав СНГ вошли все бывшие союзные республики, за исключением Прибалтики. Хотя многие россияне изначально видели в СНГ лишь инструмент цивилизованного политического развода, век его оказался на удивление долгим.

Россияне нередко называют соседние государства «ближним зарубежьем», словно бы не считая эти страны настоящей заграницей – в отличие от стран «дальнего зарубежья». Кроме того, в России в ходу термин «постсоветское пространство», указывающий, что эти страны объединяет общее советское прошлое. Государственный департамент, с другой стороны, называл эту группу стран «новыми независимыми государствами». Но по прошествии двух десятилетий с распада СССР такая характеристика все больше становилась анахронизмом. В Вашингтоне этот регион предпочитали называть Евразией, однако многие украинцы ответят на это, что они никакие не евразийцы, а чистые европейцы. Безуспешность всех попыток придумать этим государствам новое обобщенное и признаваемое всеми название отражает гораздо более глубокую проблему, а именно что Москва рассматривает Вашингтон как соперника на близлежащем пространстве и полагает, что Соединенные Штаты стремятся подорвать ее влияние на этой территории. Вашингтон отрицает, что они с Москвой соперники в этом регионе, однако многие чиновники администрации Буша именно так и трактовали эту проблему.

Администрации и Клинтона, и Буша как заклинание повторяли, что холодная война закончилась и Россия не должна рассматривать взаимоотношения с Соединенными Штатами как игру с нулевой суммой. Вашингтонские чиновники часто и с удовольствием говорили о «взаимовыгодной ситуации», но Москва подозревала, что это лишь ширма и что США на самом деле конкурируют с Россией за влияние на постсоветском пространстве, по-прежнему навязывая ей свою повестку и обращаясь с ней как с младшим партнером. Представители российских властей уверились, что США не планируют уходить из Центральной Азии, а продолжающуюся войну в Афганистане используют как предлог, чтобы продолжить подрыв российского влияния в этом регионе. Эти подозрения усиливались по мере того, как эпидемия смены режимов с полей войны Ирака шагнула на улицы Тбилиси, Киева и Бишкека.

Москве и Вашингтону пришлось также иметь дело с так называемыми замороженными конфликтами в регионе. Все они возникли в ходе развала советской системы, при которой разные этнические группы были вынуждены сосуществовать в многонациональных союзных республиках и при этом копили обиды друг на друга – яркий пример сталинской политики «разделяй и властвуй». Как только рухнул Советский Союз, национальные меньшинства в трех новообразованных государствах принялись требовать независимости от новой центральной власти. В результате этнических войн, начавшихся в последнюю пору существования СССР, образовались четыре малых непризнанных государства. Первым стал Нагорный Карабах, область в Азербайджане, большинство населения которой составляют армяне. Они объявили о своей независимости после войны с Азербайджаном, породившей миллион азербайджанских беженцев. Вторым таким государством было Приднестровье, область, официально входившая в состав Молдовы, но с русскоговорящим населением, которое в 1992 году при поддержке еще советской 14-й армии объявило о независимости и создании нового государства с собственными национальной валютой и флагом.

Два других замороженных конфликта касались Грузии, вернее, формально входящих в ее состав Абхазии и Южной Осетии. Местное население этих областей при поддержке российских войск еще в начале 1990-х годов объявило о независимости от Тбилиси. Эти непризнанные образования вполне успешно функционировали как мини-государства{285}285
  Charles King, “The Benefits of Ethnic War,” World Politics 53, no. 4 (2001): 524–552.


[Закрыть]. Однако в любой момент насилие могло вспыхнуть с новой силой. Более того, три из четырех конфликтов разворачивались в Закавказье, в результате чего Армения и Азербайджан оставались в состоянии войны друг с другом, а территориальная целостность Грузии была нарушена. Хотя и США, и Россия принимали участие в многосторонних переговорах по урегулированию этих конфликтов, у Вашингтона имелись подозрения, что Москва не заинтересована добиться какого-либо окончательного решения, поскольку само затягивание переговоров сохраняло позиции России в данном регионе.

Постсоветский синдром

Несмотря на все попытки бывших советских республик создать национальную идентичность и функциональность независимого государства, в реальности они сохраняли между собой долгосрочные и крепкие связи. Одной из самых стойких особенностей, унаследованных ими после семи десятков лет коммунистической власти, был так называемый постсоветский синдром – он просматривался во всех бывших советских республиках, за исключением Прибалтики, быстро примкнувшей к Западу. Синдром этот проявляется в разной степени, он более выражен в государствах Центральной Азии, выстроивших авторитарные режимы, а в новых постсоветских государствах, расположенных западнее, менее заметен. Однако все двенадцать бывших советских республик, а ныне независимых государств имеют нечто общее, что роднит их между собой и отличает как от западных, так и от восточных соседей. В отличие от Центральной Европы демократия западного образца лишь только начала пробивать себе дорогу в каких-либо из этих государств.

Постсоветскими политическими системами управляют узкие группы представителей политических или семейных кланов; выборы если и проходят, то зачастую являются конкурентными лишь внешне, а на деле – управляемыми, и исход их заранее предрешен. Личные связи гораздо важнее, чем институты, которые еще недостаточно развиты. Власть закона слаба. Прозрачных механизмов обеспечения сменяемости власти практически нет. Экономику контролирует малочисленная элита, имеющая тесные связи с политическим руководством страны, и вместе они держат под контролем значительный объем активов. Коррупция и семейственность повсеместны и в порядке вещей. Свобода слова ограничена. Электронные средства информации, как правило, либо полностью подконтрольны государству, либо управлять ими поставлены лица, близкие к политическому руководству. Коммерческие связи между российскими олигархами и богатейшими бизнесменами в постсоветских государствах насаждают в них российскую манеру вести бизнес. Связи, скрепляющие эти государства, как правило, гораздо сильнее тех факторов, что разъединяют Россию и большинство ее ближайших соседей. При Путине Россия, чтобы вернуть влияние на своих соседей, все чаще и активнее начала применять «мягкую силу» – в виде языковых, образовательных и культурных связей, а также русскоязычного телевещания.

Спустя десять лет после развала СССР население в некоторых постсоветских государствах – в особенности там, где имело место стремление сблизиться с Европой, – начало восставать против постсоветского синдрома. Доведенные до крайности произволом и коррупцией в системе государственной власти, люди при помощи новых интернет-технологий и мессенджеров начали налаживать контакты с другими противниками режима в своих собственных странах, а также с зарубежными активистами борьбы за демократию и права человека. В начале XXI века на постсоветском пространстве возник новый феномен, для российских властей прозвучавший сигналом тревоги, – народные восстания, получившие название «цветных революций», которые один исследователь охарактеризовал как «недолгий и обнадеживающий момент в постсоветской, а также и в американской истории»{286}286
  Lincoln Mitchell, The Color Revolutions (Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2012), p. 15.


[Закрыть].

У всех «цветных революций» имеются общие черты. Они стали реакцией на выборы – президентские или парламентские, – которые народ счел мошенническими. Действовавшая власть не имела широкой поддержки в массах, но либо не желала, либо не имела возможности применить жесткую силу и подавить мятеж. К другим общим чертам «цветных революций» относятся наличие политической оппозиции, способной организовать и объединить людей; поддержка оппозиции общественностью и элитой в главных мегаполисах; наличие как минимум одного крупного средства массовой информации, которое принимает сторону оппозиции и позволяет ей широко транслировать свои воззрения. Сервисы обмена текстовыми сообщениями применялись для того, чтобы созывать активистов на массовые уличные акции в обход правительственной прослушки. Международные НКО с иностранным финансированием охотно помогали оппозиционным активистам советом и поддержкой. Коротко говоря, «цветные революции» имели успех, поскольку власти были неспособны насильственно подавить их, отчасти из-за того, что значительные группы сотрудников полиции и вооруженных сил перестали поддерживать власть, возмущенные произволом и коррумпированностью системы, а отчасти потому, что новые коммуникационные технологии позволяли избегать электронного наблюдения.

Кремль же увидел в «цветных революциях» угрозу для себя именно потому, что политические системы постсоветских государств во многом были схожи с политической системой России. Политику в постсоветских государствах Россия рассматривала как продолжение своей внутренней политики. В конце концов, если украинцы смогли выйти на улицу и свергнуть свое правительство, то и россияне могут сделать то же самое. А тот факт, что западные НКО активно способствуют построению гражданского общества и побуждают народ требовать большей прозрачности и подотчетности власти, облегчил Кремлю его планы изобразить эти движения как очередной пример попыток США ослабить позиции России в сферах ее законного влияния. Сотрудники администрации Буша, как и предшественники, расходились во мнениях о том, в какой мере политика США в отношении постсоветских государств должна учитывать заботы и интересы России. В аппарате вице-президента Дика Чейни выступали за жесткую политику по отношению к России, в целом поддерживали соседей России и с подозрением воспринимали намерения Москвы. Постсоветское пространство рассматривалось как полигон для проверки на состоятельность «Программы свободы», особенно после того, как стало ясно, что Ирак эту проверку, скорее всего, провалит. Мэтью Брайза, который в Белом доме курировал дела Закавказья, выразился так: «Нам надо потребовать, чтобы Россия играла по тем же правилам, что и все остальные, – мы не должны относиться к ней по-особому и давать поблажки»{287}287
  Интервью с Мэтью Брайзой.


[Закрыть].

А вот главный эксперт по России в администрации Буша Томас Грэм выступал за более реалистичную политику по отношению к России. Он признавал, что, вырабатывая политику в отношении постсоветских государств, США должны принимать в расчет интересы России. Грэм до 2002 года был первым помощником директора Бюро политического планирования Госдепартамента, а после перешел в Совет национальной безопасности, где проработал до 2007 года, занимая должность сначала директора, а потом и старшего директора Бюро по делам России. В период работы в Белом доме Грэм часто выражал несогласие с официальной позицией аппарата Чейни, а позже – со взглядами помощника госсекретаря по вопросам Европы и Евразии Дэниела Фрайда и его заместителя по делам России и западных новых независимых государств Дэвида Крамера. По мнению последних, интересы России не должны влиять на политику США в соседних с Россией государствах. Корень проблемы Грэм видит в том, что когда он отвечал за Россию в Совете национальной безопасности, его работа никак не координировалась с работой тех, кто в Совете отвечал за другие постсоветские государства. Так, в СНБ даже не обсуждался вопрос о том, как могут сказаться на американо-российских отношениях действия США в Грузии или на Украине. При Буше Совету национальной безопасности, считает Грэм, не хватало целостной и последовательной политики по отношению к постсоветскому региону{288}288
  Интервью с Томасом Грэмом.


[Закрыть].

Разногласия существовали не только между различными ветвями исполнительной власти, но и внутри самих ведомств. Кадровые военные из Министерства обороны регулярно взаимодействовали со своими российскими коллегами и потому более оптимистично оценивали сотрудничество с Россией, чем политические назначенцы в аппарате министра обороны, хотя ни та, ни другая структура, разумеется, не были едины во мнении. Конгресс по-прежнему относился к России с большим подозрением, что явствует из самого факта провала попыток как клинтонской администрации, так и администрации Буша убедить Конгресс отменить дискриминационную поправку Джексона – Вэника. Широкий круг неправительственных организаций и этнических лоббистских групп искали возможности повлиять на политику действующей администрации, и те из них, кто ратовал за жесткий курс в отношении России, пользовались значительным влиянием. Так, украинско-американские группы, выступавшие за расширение финансовой и политической помощи Киеву, находили сочувствие в аппарате вице-президента. С другой стороны, Американо-российский деловой совет и Торговая палата США выступали за развитие более активных коммерческих связей США и отмену для России действия поправки Джексона – Вэника.

Неправительственные организации, поддерживаемые США, активно действовали в ряде соседних с Россией государств. Так, организация Джорджа Сороса «Открытое общество» потратила миллиарды долларов на усилия по укоренению демократии в государствах постсоветского пространства. Джордж Сорос, член Демократической партии, с некоторого времени с растущим неприятием относился к внутренней и внешней политике администрации Буша, а в 2003 году заявил, что «поражение Джорджа Буша – главная цель моей жизни»{289}289
  Washington Post, November 11, 2003.


[Закрыть]. Однако Кремль – вероятно, в силу природы системы российской власти – так и не взял в толк, что Сорос действует независимо и по собственному почину, и причислял деятельность его организации к действиям правительства США. Такие организации, как Национальный демократический институт, Международный республиканский институт, Национальный фонд поддержки демократии, получали финансирование от американского правительства и активно содействовали организации политических партий и групп гражданского общества на всем постсоветском пространстве. Хотя у каждой НПО были свои цели и повестка, Кремль относился подозрительно к ним всем, а также к факту их иностранного финансирования и вскоре начал вводить меры ограничения их деятельности на территории России. Кроме того, в Кремле полагали, что правительство США координирует свою политику с представителями некоторых из этих НПО, и из-за этого глубокого непонимания принципов устройства политической системы США американская политика рисовалась Кремлю гораздо более последовательной, чем она была в реальности. Все эти подозрения достигли апогея, когда в Закавказье – в Грузии – повалилась первая «костяшка» в домино «цветных революций».

«Революция Роз»

Исторически российско-грузинские отношения всегда были более глубокими и серьезными, чем связи России с другими частями сначала царской империи, а потом Советского Союза. В культурном плане русских связывали с Грузией особые узы. Титаны русской литературы – Лермонтов, Пушкин, Толстой – провели немало времени в Грузии, а грузины, со своей стороны, преклонялись перед русской культурой. Российско-грузинские отношения восходят к первой половине XVIII века, когда Россия завоевала Грузинское царство, ставшее самым южным православным форпостом империи, и соперничала за влияние в этом регионе с Турцией и Персией. После недолгого периода независимости, с 1918 по 1921 год, Грузия снова вошла в состав одного с русскими государства, которое вскоре преобразовалось в Советский Союз. Этой многонациональной империей, насчитывавшей более ста различных этнических групп, управлял бывший комиссар по делам национальностей, недоучившийся семинарист Иосиф Сталин. Он превратил страну в пеструю мозаику союзных и автономных республик, выделенных по национальному принципу, а также национальных автономных округов, чтобы стравливать этнические группы друг с другом – это гарантировало, что ни одна нация не приобретет достаточной мощи, чтобы сопротивляться диктату Москвы.

В 1936 году, когда Москва установила новые территориальные границы для трех республик Закавказья, три района в составе Грузии, этнически к Грузии не относившиеся, – Абхазия, Аджария и Южная Осетия – получили статус автономий. Как и многие другие территориальные образования в составе СССР, эти автономии сохранялись, пусть и силой принуждения, но как только Советский Союз канул в Лету, исчезли и узы, связывающие эти образования. Между прочим, многие видные – и печально известные – советские руководители по национальности были грузинами, начиная со Сталина, правившего Советским Союзом целых четверть века. Его соратник и земляк Лаврентий Берия в самые мрачные годы СССР руководил НКВД, советской тайной полицией. Позже другой грузин, Эдуард Шеварднадзе, который, прежде чем стать министром иностранных дел СССР, занимал аналогичный пост в правительстве Грузинской ССР, совместно с Михаилом Горбачевым председательствовал при демонтаже советской империи. Отношения между Москвой и Тбилиси в советские времена, с одной стороны, были близкими и доверительными, а с другой – не чуждыми противоречий. Среди русских было немало тех, кто питал теплую симпатию к этой прекрасной, экзотической, очень напоминающей Средиземноморье стране, где можно было с удовольствием провести отпуск. Но были и те, кого злило объединявшее всех грузин сильное чувство национальной солидарности. После развала СССР русские особенно болезненно отреагировали на твердое желание Грузии вырваться из орбиты бывшего СССР. «Нас удручает несанкционированный политический выбор Грузии, решившей ориентировать свою политику на сближение с Западом», – жаловался один из представителей высшей российской власти{290}290
  Интервью с Джеймсом Макдугаллом.


[Закрыть]. Бывший американский посол сформулировал эту же мысль резче: «Отношения России и Грузии напоминают развод по-плохому»{291}291
  Интервью с послом Ричардом Майлсом.


[Закрыть]. С точки зрения российского руководства президент Грузии Эдуард Шеварднадзе был фигурой очень неоднозначной. Ему приписывали решающую роль в развале СССР. В российском политическом истеблишменте многие считали Шеварднадзе предателем.

Когда Советский Союз развалился на куски, Грузия под властью нового президента Звиада Гамсахурдия погрузилась в хаос. Южная Осетия и Абхазия объявили о выходе из состава Грузии, и между ними и Тбилиси разразился военный конфликт. В ходе конфликта 230 тысяч грузин подверглись этническим чисткам в Абхазии, и по его окончании российский миротворческий контингент остался на территории как Абхазии, так и Южной Осетии. Шеварднадзе вернулся из Москвы в Тбилиси в 1992 году, и в 1995 году страна избрала его своим президентом. Государством он управлял по советским рецептам: правящая партия и исполнительная власть слились в единое целое.

С самого начала отношения с Москвой у Шеварднадзе складывались трудно. Как министр иностранных дел СССР он сыграл решающую роль в событиях, которые привели к краху ГДР; именно из-за этого офицер КГБ Владимир Путин почувствовал себя в Дрездене как в осажденной крепости. С одной стороны, возможностью так долго оставаться у власти Шеварднадзе был обязан России. С другой стороны, во времена, когда в правительстве Ельцина царили хаос и неразбериха, часть российских военных, хотя вряд ли с полного ведома Москвы, помогали абхазским и южноосетинским мятежникам, а кроме того, на самого Шеварднадзе было организовано несколько покушений. У Москвы же все больше обеспокоенности вызывала ситуация в Панкисском ущелье на границе с Грузией: оно все больше превращалось в прибежище для чеченских боевиков, а Тбилиси не мог – или не желал – что-либо предпринимать по этому поводу. Примаков обвинил Грузию, что она использует чеченских боевиков в борьбе с абхазскими и южноосетинскими сепаратистами. Правда, напряженность в этом вопросе разрядилась, когда грузинские силовики начали сотрудничать с российскими спецслужбами по выдворению чеченских боевиков из Панкиси на территорию России{292}292
  Evgeny Primakov, A World Challenged (Washington, DC: Brookings Institution Press, 2004), p. 127.


[Закрыть]. Но мирная передышка в отношениях с Грузией длилась недолго. Тбилиси активно противился более тесным связям с Россией, и это, как и активизация западных НПО на территории Грузии, определенно указывало, что готовится почва для новой конфронтации.

Грузия изо всех сил боролась за то, чтобы выстроить жизнеспособное государство. Требовалось обустроить беженцев из бывших грузинских территорий. Хотя Абхазия и Южная Осетия считались «замороженными конфликтами», любой из этих неразрешенных территориальных споров мог «разморозиться» и спровоцировать новый взрыв вооруженных столкновений. Между тем правительство Грузии демонстрировало целый ряд симптомов постсоветского синдрома. Поколение молодых грузинских политиков, честолюбивых и целеустремленных, преимущественно с западным образованием, все сильнее отдалялось от правительства Шеварднадзе. Накануне парламентских выборов ноября 2003 года их пути окончательно разошлись. Группы оппозиционной молодежи стали громче заявлять о себе, они выходили на демонстрации и требовали перемен.

Учитывая стратегическое положение Грузии и тесные связи, которые Вашингтон поддерживал с Шеварднадзе еще с 1980-х годов, вполне объяснимо, что в 1990-е годы Грузия была одним из крупнейших в мире получателей американской помощи на цели установления демократии и экономического развития в расчете на душу населения. В совокупности за 11 лет правления Шеварднадзе помощь США Грузии составила почти $1 млрд{293}293
  Charles King, The Ghost of Freedom (New York: Oxford University Press, 2008), p. 230.


[Закрыть]. Вашингтон сделал солидные вложения в Грузию, как экономические, так и политические, и администрацию Буша все сильнее беспокоило недовольство, назревавшее в стране летом 2003 года по мере приближения парламентских выборов. В июле Буш попросил бывшего госсекретаря Джеймса Бейкера – человека, который с успехом отстоял сторону Буша при подведении итогов на спорных президентских выборах 2000 года, – отправиться в Грузию и попробовать примирить противоборствующие силы. У Бейкера сложились тесные взаимоотношения с Шеварднадзе еще в эпоху президентства Джорджа Буша-старшего, когда он и Шеварднадзе в ранге министров иностранных дел договаривались о мирном окончании холодной войны. Бейкер пустил в ход свою недюжинную переговорную силу и силу убеждения, чтобы повлиять на различные партии; он встречался и с Шеварднадзе, и с представителями оппозиции, предостерегая последних воздержаться от массовых уличных демонстраций{294}294
  Интервью с Мэтью Брайзой.


[Закрыть]. Бейкер полагал, что добился согласия сторон; эти договоренности стали известны как «План Бейкера» и должны были снизить вероятность фальсификации выборов, обеспечить более широкое представительство оппозиционных партий во власти. Но после отъезда Бейкера грузинский парламент, где проправительственные силы составляли большинство, утвердил правила формирования Центральной избирательной комиссии, противоречившие положениям Плана Бейкера, и наводнил ее ставленниками Шеварднадзе.

Парламентские выборы в Грузии состоялись 2 ноября 2003 года. Бюро по демократическим институтам и правам человека (БДИПЧ) ОБСЕ и другие международные НПО направили наблюдателей на избирательные участки и в пункты подсчета голосов. Грузинская организация по защите гражданских прав «Кмара» (в переводе с грузинского – «хватит»), частично финансируемая Институтом «Открытое общество» Джорджа Сороса, а также другими НПО, вела параллельный подсчет голосов избирателей на основе данных экзит-полов. Центральная избирательная комиссия Грузии объявила, что Шеварднадзе получил большинство голосов. БДИПЧ заявил, что эти выборы не соответствуют международно признанным демократическим стандартам. В следующие три недели массовость и накал уличных демонстраций протеста непрерывно нарастали. Во главе протестующих стояло трио молодых политиков-реформаторов: Михаил Саакашвили, Зураб Жвания и Нино Бурджанадзе.

Рослый харизматичный политик Михаил Саакашвили, способный красноречиво и убедительно изъясняться на нескольких языках, окончил два университета, Колумбийский и Джорджа Вашингтона, и как дипломированный юрист практиковал в США, прежде чем вернуться на родину, где он примкнул к партии Шеварднадзе. Он был избран в парламент в 1995 году и занял кресло министра юстиции. Зураб Жвания и Нино Бурджанадзе тоже получили образование на Западе и в 1990-е годы также состояли в партии Шеварднадзе, но быстро растеряли иллюзии, насмотревшись на окружавшие их коррупцию и блат, порвали с партией Шеварднадзе и основали свои партии. Шеварднадзе и его сторонники пытались делать вид, что не замечают нараставших протестов. 22 ноября Шеварднадзе прибыл в парламент, намереваясь открыть новую сессию. Едва он открыл рот, в здание парламента внезапно ворвались Саакашвили и его сподвижники с розами в руках, нарушили ход сессии и принялись кричать, что Шеварднадзе должен уйти. В ответ Шеварднадзе приказал мобилизовать армию на разгон десяти тысяч протестующих, собравшихся на центральной тбилисской площади Руставели. Но войска отказались поддержать его. Тем временем один из двух центральных телевизионных каналов Грузии, «Рустави-2», перешел на сторону протестующих и предоставил им трибуну для публичного выражения своих взглядов. Встревоженная таким поворотом событий, Россия отрядила в Тбилиси своего министра иностранных дел Игоря Иванова – по происхождению наполовину грузина – урегулировать ситуацию. Иванов был близок как к Шеварднадзе, под началом которого служил в МИДе СССР, так и к лидеру оппозиции Зурабу Жвания{295}295
  Putin, Russia and the West, part 2.


[Закрыть]. Иванов убеждал Шеварднадзе пойти на компромисс, который позволил бы ему остаться у власти.