Электронная библиотека » Анджей Барт » » онлайн чтение - страница 12

Текст книги "Фабрика мухобоек"


  • Текст добавлен: 24 марта 2014, 00:34


Автор книги: Анджей Барт


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Совершенно верно. Поэтому я не только удивлен, но и несколько раздосадован. Правда, я уже давно на пенсии, но на моем попечении внуки, в особенности Юрген, который еще учится.

– Виктор, насколько мне известно, уже хорошо устроен?

– Он, как я и как его отец, нотариус. – В голосе Крюгера прозвучала профессиональная гордость. – Мы у себя в стране следим за соблюдением законов…

– В таком случае, чтобы не нарушить закон, спешу дать необходимые объяснения. Причина вашего присутствия среди нас – исключительно наше безудержное любопытство. Вы пробудете с нами минут пять, не больше, и уйдете так же быстро, как пришли. Уверяю вас, Юрген даже не заметит вашего отсутствия.

– Что ж, я в вашем распоряжении.

– И согласны откровенно ответить всего на один вопрос?

– Мне нечего скрывать. – Будто в подтверждение своих слов Крюгер выпрямился и даже выпятил грудь.

Красивый мужчина, хоть и очень немолод, подумала Регина и прикинула, на много ли он старше Хаима.

– Мы это знаем. Итак: в годы войны рядовой солдат, в партии не состояли, с гестапо ни в какие игры не играли. В Лодзи, как я уже сказал, не бывали, но провели неделю поблизости, в Здунской Воле. Вы служили в охране местного гетто, но совсем недолго: благодаря вмешательству влиятельного дяди вашей тогдашней невесты были переведены во Францию. Я не ошибся?

– Все правильно, ваша честь. Я могу так к вам обращаться или нужно…

– Вы можете обращаться ко мне как угодно, хотя, не скрою, приятно, что меня так величает немецкий юрист. По счастливому стечению обстоятельств, во время войны вы никого не убили и даже не ударили. Это немало для порядочного немца, живущего в страшное время. А дальше – университет, брак и безупречная карьера нотариуса. Сейчас вы проживаете в Кёльне в районе Вилленсдорф. Словом, жизнь без особых потрясений. Я ничего не напутал?

– Да, примерно так оно и было. Хотя не могу согласиться, что без особых потрясений…

– Вы имеете в виду случай, когда ограбили вашу виллу, или смерть невесты на втором году войны?

– И то и другое, ваша честь. Еще я бы добавил операцию на предстательной железе.

– Вы правы. И в вашей жизни не обошлось без штормов, – вежливо согласился судья. – По-прежнему храните верность «мерседесу»?

– Ни разу не садился в другую машину.

– Традиция… наслышан, наслышан… Кроме Виктора и Юргена у вас, кажется, еще две внучки? Нет, не надо показывать, я не сомневаюсь, что барышни очаровательны. Давайте не отвлекаться на другие фотографии: нам с вами как раз предстоит поговорить о неком снимке… – Он встал и подошел к эпидиаскопу. – Сейчас все поймут, почему я пригласил к нам господина Крюгера…

Похоже, судья никогда не имел дела с эпидиаскопом – после нескольких неудачных попыток его включить он стал беспомощно озираться. Регина охотно ему бы помогла, если б знала, куда кладут фотографии, но ей не верилось, что судья может чего-то не уметь. Однако он, потеряв терпение, отошел от аппарата и сказал:

– Лучше сами подержите в руках этот снимок…

Почему-то Регине он первой протянул маленькую истрепанную фотокарточку и жестом попросил пустить ее по рукам. На пожелтевшем, нечетком снимке Регина увидела одноэтажный деревянный домишко и перед ним рахитичное деревце, одна из веток которого, однако, была достаточно крепкой, чтобы удержать висящего в петле человека. Рядом стояли трое солдат в мундирах вермахта. Один улыбался. Регина быстро отдала фотографию соседу, которым оказался почтальон Нахман Водзицкий; в гетто они разговаривали всего пару раз. Судья подождал, пока фото посмотрят еще несколько человек из сидящих в зале.

– Ручаюсь, это не наш господин нотариус повесил в Здунской Воле Юзефа Кральковского. На место экзекуции ему было приказано явиться как одному из солдат охраны гетто. А теперь, господин Крюгер, самое время объяснить, почему мы вас потревожили. Исключительно для порядка напоминаю: вы обязаны говорить правду. Попрошу всего лишь очень просто, по-человечески, объяснить, чту вас тогда рассмешило.

Регина сидела довольно далеко от нотариуса, однако от нее не укрылось, как он изумлен. Впрочем, уже через минуту он с облегчением вздохнул, а глаза его увлажнились. Да, она не ошиблась: об этом свидетельствовала вспышка отразившегося от слез света.

– Ого… Вот уж не ждал такой реакции от бывшего солдата. Это прекрасно. Говорите… – Судья любезно изобразил удивление.

– Это меня преследует всю жизнь… – В голосе Крюгера тоже послышались слезы.

– Подумать только!

– Еще не успев вернуться в казарму, я почувствовал к себе отвращение, но в тот вечер мы отмечали мой день рождения, было весело, и мне удалось эти мысли отогнать. Однако назавтра приснилось, что я вешаю незнакомого человека и при этом смеюсь до упаду. Сон этот снится мне до сих пор, хотя вон уже сколько прошло лет…

– Нерегулярно, надеюсь.

– К сожалению, каждую ночь. Иногда я только улыбаюсь и позирую перед фотоаппаратом, а бывает, хохочу так, что товарищи не могут меня остановить. Иной раз приходится вызывать командира, потому что я катаюсь по земле, и неизвестно, что со мной делать. Дошло до того, что однажды, сразу после нашей золотой свадьбы, мне приснился однополчанин, который когда-то на моих глазах выстрелил в ребенка. И он говорит, чтобы я успокоился, мол, негоже так… Но самые ужасные сны, когда меня утешает этот… повешенный… Не принимайте близко к сердцу, говорит, это ведь сон, сейчас проснетесь, и все будет хорошо…

– И действительно становится хорошо?

– С годами только хуже.

– То есть вам и наяву стыдно за ту улыбку?

– Еще больше – я-то не могу сказать себе, что это всего лишь сон.

– Только это я и хотел услышать. Благодарим вас. Возвращайтесь к себе в Кёльн.

– А сны?

– Не пробовали пить на ночь теплое молоко?

– Чего я только не пил, ваша честь.

– Попробуйте еще разок. Увидите: поможет. Auf Wiedersehen, Herr Krüger.

Нотариус поклонился так низко, что кровь бросилась ему в лицо, но вышел пружинистым шагом молодого солдата.

– Раскаяние… как это трогательно, – сказал еще судья, но никто уже его не слушал, все вдруг куда-то заторопились. Даже Тадек Финкель очнулся и, кажется, шарил по карманам в поисках документов. Регина не знала, как себя вести. Судья стоял к ней спиной, но на всякий случай она этой спине поклонилась и вышла из зала.


То, что великанша назвала библиотекой, было больше похоже на архив каких-то квитанций, собранных в картонные папки. Он, однако, вежливо поблагодарил и сказал, что почитает что-нибудь по ее выбору. После долгих колебаний она наконец положила перед ним папку, которая была чище остальных, и еще вытерла ее рукавом. Потом, пожелав всего доброго, оставила его одного. Выполнив обещание, Марек прочитал первый листок, где речь шла о покупке канцелярских скрепок. Это его не увлекло, так что он покинул библиотеку и после недолгих блужданий снова оказался возле зала суда. Увидел, как туда вошли санитары в клеенчатых фартуках, а потом вышел пан председатель, который выглядел как покойник. Неудивительно, что он ни на кого даже не взглянул. В коридоре все бурно чему-то радовались, а пан Гольдфиш даже сломал зонт, которым не помня себя колотил по каменной скамье. Наконец вышла пани Регина, взяла Марека за руку, и, уже без эскорта, они пошли к себе в комнату.

Марек не протестовал, когда она велела ему немедленно ложиться спать. Послушно разделся, почистил зубным порошком «Вега» зубы, лег и закрыл глаза. Ему даже не хотелось читать «Принца и нищего». Пану председателю Марк Твен не нравился, он сказал, что в Палестине халуцим от его книг не будет проку.

Лежа с закрытыми глазами, Марек прислушивался к тому, что происходит в комнате. Пани Регина, видимо, была сильно чем-то озабочена. Она вставала, ходила туда-сюда и снова ложилась. Точь-в-точь как Хая Цивинская, воспитательница их группы в приюте. Перед тем как принять важное решение, она то садилась, то вскакивала и каждый раз тщательно мыла руки, будто они могли испачкаться от одного того, что она встала. Правда, Хая не рылась в чемодане – которого у нее просто не было, – а пани Регина свой несколько раз открывала, потом спрятала в шкаф, но через минуту снова достала и положила на кровать. Команды уезжать никто не отдавал, так что у нее это все от нервов; тем более надо хорошо себя вести.

Наконец шорохи усыпили Марека; как по заказу ему приснилась излучина реки Рудки – он с родителями ездил туда на каникулы. Солнце, теплый песок, веснушчатые плечи Моники Нонас, дочки соседей… немудрено, что поцелуй в щеку Марек воспринял как часть сна. Тем более его не смог разбудить тихий скрип двери.


Когда Регина решилась принять предложение Вильского, ее движения стали быстрыми и точными. До этой минуты она сама себе представлялась растерянной дамочкой, неспособной мыслить здраво. Казалось бы, о чем тут раздумывать – ведь перед ней открывался путь к спасению! – но ее одолевали сомнения, стоит ли жизнь того, чтобы этим путем воспользоваться. Жизнь, однако, одержала верх: Регина подумала, что не все в мире погибли в газовых камерах, и, возможно, она еще повстречает тех людей, познакомиться с которыми всегда мечтала. Собрав самое необходимое, она перебросила через руку пальто и шагнула к двери. Потом вернулась, подошла к Мареку и поцеловала его в щеку. В тусклом свете он еще больше напоминал ее умершего в гетто братишку.

Выйдя из комнаты, она быстро направилась к знакомой двери. Чулан был не заперт, и Регина без труда попала внутрь, однако не увидела на противоположной стене не только замочной скважины, куда могла бы вставить ключ, но и самой двери. Первой мыслью было, что это другая кладовка, хотя запах был тот же, и она вернулась в коридор, чтобы поискать то, что ей нужно. Спокойно, никакой истерики, никаких, упаси бог, слез… правда, очень хочется, сжав кулак, колотить по полированному дереву. Впрочем, этого ей не позволит воображение: очень уж смешно она будет выглядеть…

Марек спал в прежней позе, на губах у него блуждала улыбка – ничего похожего Регина раньше не замечала. Она тоже быстро заснула. Ей приснилось, будто она снова едет в близлежащую Спалу[53]53
  Популярная курортная местность.


[Закрыть]
– как в детстве, когда узнала, что там среди сестер-терцианок отдыхает Юлиуш Остерва.

Разбудил ее громкий стук, в коридоре кто-то кричал, что поезд ждет, но Регина ни чуточки не разволновалась. Марек впервые беззаботно рассмеялся, когда она показала ему, как по-настоящему моют уши, а не только делают вид. Дорогу к выходу они отыскали легко, хотя никто их не сопровождал. Вестибюль внизу был пуст, из-за стеклянных дверей не доносилось никаких звуков. Только на маленьком диванчике сидел в одиночестве их муж, отец и глава всех лодзинских евреев. Увидев жену, он встал и поцеловал ей руку, а Марека потрепал по плечу. Такое проявление нежности их не испугало, напротив, даже было приятно. Марек хотел помочь Регине нести чемодан, но это оказалось ненужным: пан председатель вручил ему свою трость, а сам, несмотря на протесты жены, подхватил оба чемодана. Правда, он немного покраснел, но не потому, что ему стыдно было столько тащить, а от нормальной здоровой натуги – почему бы не потренироваться перед Палестиной?

Они вышли на террасу. От музыкантов остался только скрипичный футляр – наверно, уходили второпях. Если б не то, что на этот раз почтенный старец сам тащил чемоданы, все бы выглядело в точности как тогда, когда они приехали. Даже ветер, казалось, не переменился: в воздухе так же порхали клочки хлопка, да и бланки накладных далеко не улетели.


И опять я возле дома, где познакомился с Дорой. Здание ничуть не стало привлекательнее, а окна показались мне еще более мутными. К своему удивлению, я заметил выходящую оттуда Иоханну Хоркхаймер. Что ей там было делать? Из нашего последнего телефонного разговора следовало, что сейчас она должна находиться на другом полушарии. Иоханну вел под руку Юрек – похоже, очень этим гордясь. Я окликнул ее по имени, но она даже на меня не взглянула. Видимо, у нее были для этого основания, и вообще, возможно, она попала в Лодзь, сама ничего – или, подобно мне, почти ничего – о том не ведая. Юрек только знаком показал: мол, все под контролем, – и они сели в машину. Признаться, я рассчитывал на его помощь: зная уже всё про это место, я предвидел впереди трудности. Но если бы я не сделал всего, что в моих силах, чтобы снова увести оттуда Дору, то, выздоровев, себе этого бы не простил.

В приемной все те же стулья и выкрашенные масляной краской грязновато-зеленые стены. Стеклянная витрина с брошюрами, предостерегающими от венерических заболеваний, сейчас на другой стене. Кто ее перевесил и зачем, трудно сказать. Великанша в халате как раз выпускала старенького щеголя в шерстяном пиджаке, который недавно уверял, что не знает, зачем его вызвали, а теперь казался счастливым.

– Danke sehr und Wiedersehen. – Он взял сплющенную шляпу, которую она достала из шкафчика для ключей. Потом, будто сообразив, что «до свидания» – обещание, которое может осуществиться, добавил на всякий случай: – Guten Tag.

Я воспользовался тем, что великанша задумалась, что бы могли означать странные слова, и, обняв Дору, попытался проскользнуть в дверь.

– Halt! – Способная, однако, оказалась ученица. – Куда это вы? Тебе можно. А ты давай обратно!

Я никогда так грубо не обращался с женщиной, но сейчас, собравшись с духом, попробовал просто-напросто оттолкнуть великаншу. И… воткнулся головой куда-то ей в область желудка; с равным успехом можно было ударить в стену.

– Красавица, мы же с тобой лодзяне и должны друг дружку уважать. – Это я хорошо придумал: она не тронула меня (что означало бы конец всему), даже не замахнулась, и в глазах у нее мелькнуло понимание.

– Вон!

Надо признать, произнесла это она вполне добродушно. Продолжить обмен любезностями нам помешала Дора: подбежав, она расцеловала меня в обе щеки.

– Я ненадолго, милый, если позволишь так тебя называть… Скоро вернусь. Ну а если мы каким-то чудом больше не встретимся… поезжай в Прагу и отыщи в «Белом лебеде» Виктора. Может быть, ему потребуется твоя помощь. С Папоушеком они договорились: стучать условным стуком, три раза подряд…

– Мы поедем вместе, и ты сама его поищешь…

Дора просияла, словно поверив мне, и кинулась к двери. Она была так красива, что даже во взгляде охранницы я увидел умиление. Скрывшись за дверью, она еще высунула из-за нее голову, а потом и руку. Самую прекрасную в мире рыжеволосую голову и самую прекрасную руку. И улыбнулась, но одними губами – глаза, хотя мне не хотелось в это верить, были печальны. И в глазах великанши я больше не видел сочувствия. Пришлось выметаться и с улицы наблюдать за дверями и окнами.


Все было, как раньше. Они шли тем же путем: фабричная железнодорожная ветка, красные кирпичные склады, кипы хлопка, знакомый лес труб. Марек подумал, что, если б они шагали задом наперед, это бы выглядело, как будто механик кинотеатра «Риальто» по ошибке пустил фильм с конца. Однако салон-вагона на этот раз не было; Марек вопросительно посмотрел на пана председателя и пани Регину, но они, похоже, не удивились, и он решил тоже не удивляться. По наклонной доске, словно по корабельному трапу, поднялись в товарный вагон – правда, там было чисто и пахло дезинфекцией. Пани Регина сразу же уселась в углу, не дожидаясь, пока сядет пан председатель. Это тоже было что-то новое. Председатель, не говоря ни слова, забрал свою трость и, стуча ею по деревянному полу, стал прохаживаться по пустому вагону. Звук был монотонный, но энергичный – так, подумал Марек, звучит военный барабан. Встав на лавку, он дотянулся до маленького зарешеченного окошка и увидел, что со стороны фабрики идут, поддерживая друг друга, люди разного возраста с чемоданами и узлами. Кое-кого он узнал еще издалека, хотя при свете дня выглядели они похуже, чем в зале суда.

Кто-то снаружи раздвинул двери, и в их вагон – он точно сосчитал – вошел сорок один человек. В другие вагоны входили по сорок два человека, и Марек было обрадовался, что у них народу меньше, но тут вспомнил, что не посчитал председателя, маму и себя. «Вот бестолковый!» – он даже покраснел, так ему стало стыдно. От волнения захотелось пописать, но как тут пописаешь, если даже ведро, которое он приметил, затерялось среди вошедших в вагон. Марек со страхом подумал, чту будет, если станет невтерпеж, но поспешил себя успокоить: он ведь не один такой – кто-нибудь что-нибудь придумает.

Дверь задвинули, и локомотив со свистом выпустил пар. Марек посмотрел на пана председателя и пани Регину. Оба, съежившись, сидели на полу; левая рука председателя дрожала так сильно, что он не мог ее удержать на колене. И тут Марек заметил явно расширенную кем-то щель в дощатой стене. Обрадовавшись, он прижался к ней лицом и представил себе, что находится не в вагоне, а в мире, оставшемся снаружи. И в награду увидел бегущую к поезду девушку. В малиновом платье, с развевающимися рыжими волосами, она в сером сумеречном свете казалась райской птицей. Марек увидел, что она кого-то высматривает – вероятно, кто-то ждал ее в дверях другого вагона, куда она, улыбаясь, и свернула. Потом загремели засовы, и поезд, дождавшийся своей райской птицы, отправился в путь.

Марек заснул, уткнувшись носом в мамин рукав, чувствуя, как она гладит его по голове, а когда проснулся и снова прильнул к своему иллюминатору, увидел, что ночь миновала и на горизонте, над желтым пшеничным полем, встает красное солнце – или, наоборот, садится, так как еще не кончился вечер. Можно было бы об этом спросить – Марек слышал у себя за спиной разговоры, кто-то даже громко молился, – но предпочел не оборачиваться и остаться в неведении.


31 декабря 2007 года, тоже не выспавшийся, я заканчиваю «Фабрику мухоловок». Поставить в конце такую дату кое-что значит – не только для писателя: в этот день с грохотом рвутся петарды и все верят, что Новый год принесет счастье. Я окончательно излечился, и теперь ничто не мешает мне жить в ладу с реальностью. «Ощущая сопротивление реального мира, пациент направляет свою энергию в мир воображаемый, – сказал Беате наблюдавший за мной профессор. – Ни капли спиртного и побольше гулять на свежем воздухе. Как ваш муж относится к бегу трусцой?»

Чувствую я себя прекрасно, пора забыть о призраках, а главное, поставить точку. Если б еще меня не раздражало черепаховое вечное перо в выстланном зеленым бархатом футляре с золотой надписью «Pramen & Sohn» на крышке. Я смотрю на него, один раз даже попытался что-то им написать, но ведь оно не мое, я его не купил и не получил в подарок. Таких перьев в мире всего несколько штук. Где-то я вычитал, что это первые чешские авторучки, а пан Прамен хотел превратить свою фирму в мощный концерн, не уступающий производящему карандаши «Кохинору». Но не успел – был отправлен вместе с сыном в Терезин. Что его перо делает у меня дома, даже страшно подумать.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации