Текст книги "Сгоревшая под дождём"

– А ты не смей его защищать! И вообще, ещё раз подойдёшь к нему, то же самое получишь.

Хозяин вышел на улицу, и я понаблюдал через окно, что направился он в тот самый сарай, где сидели кролики. А потом обратил взор на Арину и сказал:

– Видишь, что ты наделала. Теперь мы совсем не сможем общаться.

– А ты лишь об этом и мечтаешь, – с грустью заметила девушка и побежала вверх по лестнице в свою комнату.

В итоге мы с Ариной и впрямь оборвали все связи друг с другом. Даже перестали здороваться по утрам. Не знаю, каково было её отношение ко мне, но я по-прежнему любил её и желал ей только добра. Признаться, в одиночку было гораздо тяжелее осваивать учебный материал, но я продолжал проявлять усердие в подготовке к экзаменам, всерьёз задавшись целью получить аттестат. Едва ли я грезил о красивой бумажке. Для меня было важно не подвести Арину, которая приложила немало усилий, разжёвывая мне в течение нескольких месяцев одну сложную тему за другой.

Полгода пролетели как один день и в одно солнечное летнее утро я отправился сдавать первый экзамен по математике. Волнение в таких не очень-то важных на мой взгляд делах и без того было не присуще мне, а с учётом того, что весь год готовился как положено, я со спокойной душой и желанием поскорее это всё закончить переступил порог школы. Увидев среди школьников, столпившихся возле экзаменационного кабинета, своего давнего приятеля Женю, я помахал в воздухе паспортом и радостно воскликнул:

– Эй, дружище!

В мою сторону устремились сотни любопытных взглядов, но только один задержался на мне дольше секунды. Вздрогнув от удивления, Женя улыбнулся и подошёл ко мне.

– Где же ты пропадал всё это время? спросил он. – Год, считай, как не виделись.

За этот год много чего поменялось в моей жизни и я вынужден был перевестись на самостоятельное обучение.

– Да, – покачал головой Женя, – слышал от Ирины Викторовны, что мама твоя умерла и ты теперь раб в доме богатых людей.

– Это она так сказала? – вспыхнул я. – Вот гадкая женщина! Если увижу её когда-нибудь, плюну ей в лицо!

– Не бери в голову, она недостойный человек. Вот я всегда восхищался тобой, мечтал быть таким как ты – в меру жёстким и сильным духом. Вон в какой яме оказался, и так достойно из неё выбираешься.

– Спасибо, Женя. Кроме тебя мне никто никогда не говорил таких слов.

Нам пришлось закончить беседу, ибо дверь распахнулась, и из неё вышла высокая пожилая женщина с большим белым листком в руках и начала зачитывать фамилии учеников, приглашая их по очереди в кабинет. Услышав свою фамилию, я протиснулся сквозь толпу взволнованных школьников и оказался в кабинете, где другая женщина в больших круглых очках выдала мне конверт с экзаменационным билетом и указала на мою парту. Я аккуратно вскрыл конверт и вытащил из него два листа. На одном были напечатаны задания, на другом – пустые клеточки для ответов. Я поспешил взглянуть на задания. Уж очень было интересно, попадётся ли мне хотя бы одно из тех многочисленных, что я штудировал в течение всего года. Некоторые и впрямь оказались копиями уже решаемых мною когда-то, а некоторые я увидел впервые. Причём последние оказались настолько сложными, что я аж покраснел от злости, корпя над ними. «Надо же, – сказал я про себя. – Мне подложили свинью». В итоге мне удалось одолеть половину заданий. С экзамена я уходил в приподнятом настроении, будучи убеждённым, что заслуженная тройка, а быть может, и повыше оценка у меня в кармане.

Дома только Ольга справилась об экзамене. Андрею Ивановичу не было дела до моих проблем, что вполне объяснимо, Арина также молчала как рыба, делая вид, что ей на меня всё равно. Я ответил жене хозяина, что предпочитаю помолчать до прихода результатов. Спустя несколько дней я написал экзамен и по русскому языку, а через пару недель узнал результаты обоих экзаменов, которые оправдали все мои ожидания. Математику я сдал на оценку «удовлетворительно», а русский язык на оценку «хорошо». И это означало, что я получу свой заветный аттестат.

Вернувшись из школы с тёмно-синей книжечкой в руке, я стал метаться по дому в поисках Арины, чтобы показать ей наше с ней общее достижение и поблагодарить её за помощь. Не обнаружив девушку ни в гостиной, ни в кухне, ни в её комнате, я отправился в сад и застал её там с красными от слёз глазами. Она сидела на маленьком плетёном диванчике, прижавшись к спинке и свернувшись ежиком. Я сел рядом с ней, отложил аттестат в сторону и положил руки ей на плечи.

– Что у тебя стряслось? – спросил я.

Она вскинула голову и оглядела меня таким ненавистным взглядом, что я даже испугался, уж не сделал я чего плохого этой девушке, сам того не ведая.

– Ты, конечно, получил аттестат, – сказала она с непонятным мне сожалением.

– Да, вот он, – едва заметно улыбнувшись, я протянул девушке документ. Но она даже не взглянула на него.

– И ты, конечно, уйдёшь теперь.

Я догадался, в чём тут дело. Год, в течение которого я должен был отработать на хозяина, кончился. Это означало, что в доме меня никто не держал и я мог дальше устраивать жизнь, как хотел. А хотел я, разумеется, прежде всего избавить себя от зависимости от Андрея Ивановича.

– Да, уйду, – твёрдо ответил я, сознавая, что огорчаю девушку, но не чувствуя за собой вины.

– Ты рад, что меня больше не увидишь, – сказала она и горькая ухмылка проскользнула по её лицу.

– Не говори глупостей! – воскликнул я. – Мне хотел бы видеть тебя каждый день, каждую минуту. Но одно дело – хотеть, другое дело – иметь на это право.

Подобные разговоры с Ариной сильно утомляли и даже раздражали меня, ибо сводились всегда к одному – к ссоре. Чтобы не разжигать наш пока ещё маленький конфликт до уровня пожара, я встал с дивана и хотел было уйти, но девушка схватила меня за руку и попросила остаться, поклявшись, что больше не будет ни в чём меня упрекать. Я не мог не выполнить её просьбу и снова сел рядом. Она попросила показать ей мой аттестат и даже улыбнулась, покрутив его в руках.

– Я очень рада за тебя, – призналась Арина. – Весь год ты был прилежным учеником, и тебе воздалось по заслугам. – Немного помолчав, она продолжила: – Уверена, что если ты и дальше будешь проявлять в жизни большое усердие, ты всего добьёшься. А мне очень сильно хочется, чтобы ты всего добился. Я искренне желаю тебе удачи.

В знак благодарности я поцеловал девочку в щёку, и сразу после этого отправился в свою комнату собирать вещи.

Андрей Иванович выразил сожаление о моём уходе и сказал, что я был очень покладистым работником. Арина не захотела прощаться со мной, закрывшись в своей комнате, а её мать, когда мы остались наедине, сунула мне в карман рубашки несколько купюр на первое время и пожелала удачи. Я был не в том положении, чтобы отказываться от денег, хотя совсем не желал оставаться перед ней в долгу.

Целый год я жил с одной единственной мечтой – покинуть дом Андрея Ивановича и начать новую жизнь. А теперь, идя по тёмной улице с чемоданом в руке, я сделал для себя важное открытие, что понятия не имею, как устроить эту самую новую жизнь и какой бы мне хотелось её видеть. Город готовился ко сну: всё меньше людей встречалось мне по дороге, пустовали парки и скверы, мимо которых я проходил бесцельно и в растерянности, закрывались кафе и рестораны. Я грезил об утре, когда я смогу начать поиск работы. Но впереди была целая ночь, которую нужно было пережить. Оказавшись в самом центре города и оглядевшись кругом, мне пришла в голову идея провести ночь в гостинице с заманчивым названием «Одна и четыре звезды».

У стойки администратора стояла крупная пожилая женщина с химией на голове и ярким макияжем. Я вежливо поинтересовался, могу ли снять номер на одну ночь. Прежде чем дать ответ, она перегнулась через стойку и оценивающе оглядела меня с головы до ног. А затем улыбнулась и сказала:

– Разумеется, молодой человек. Ночь в гостинице обойдётся вам в четыре тысячи рублей.

Никогда раньше мне не доводилось посещать гостиниц, потому я не имел представления о расценках. Но мне эта сумма показалась приемлемой и я без колебаний отдал женщине деньги, взамен получив ключи от номера.

– Может быть, ужин или ещё что пожелаете?

– Нет, спасибо, – отозвался я, не желая истрачивать последние сбережения.

Оказавшись в номере, я первым делом открыл окно, чтобы немного проветрить помещение. Прохладный ночной ветер и шум машин ворвались в комнату. Не успел я раздеться, как в дверь постучали. И когда я дал разрешение войти, дверь отворилась и в неё вошла та самая администратор.

– Молодой человек, не могли бы вы уделить мне несколько минут вашего времени? – осведомилась она. – Тем более, что эти минуты, возможно, станут для вас определяющими.

Женщина меня так заинтриговала, что я даже закрыл окно, дабы ни один звук не отвлекал меня, когда я буду внимать её речи.

Она опустилась на стульчик в углу комнаты, я же по давней привычке сел на подоконник и устремил на неё внимательный взгляд.

– Я осмелилась предположить, что вы неопределённый в жизни юноша, нуждающийся в пристанище и деньгах. И ещё, что кроме самого себя, у вас никого нет, кто мог бы вам помочь.

– Да, этот так, – кивнул я. – Но ведь не это вы пришли обсудить со мной?

– Почему же? – пожала плечами женщина. – Именно это.

– В таком случае, я рискую остаться в эту ночь оскорблённым, униженным и не выспавшимся. А значит, нам лучше закончить этот разговор.

– Какой молодой, а уже дерзкий, – ухмыльнулась администратор. – Тебя хоть как звать-то?

– Тамаш.

– Слава богу, что не Иван. А я Мария Андреевна. Ты не хмурься, я ведь тебе помочь хочу. Ты мне очень понравился. Такой красавец, хоть сейчас на обложку журнала.

Сей комплимент больше насторожил меня, чем обрадовал и я уже приготовился отказаться от её, как мне подсказывала интуиция, противоречивой помощи.

– Эта гостиница принадлежит моему мужу. И, как ты можешь догадаться, я здесь тоже в некотором роде начальница. У нас неделю назад швейцар уволился. Вот мы и подыскиваем на его место симпатичного дисциплинированного молодого человека. Можешь поверить, форма на тебе будет сидеть лучше чем седло на лошади. Работа несложная. Тебе придётся открывать парадную дверь посетителям и выполнять их пустяковые просьбы – относить чемоданы в номер, вызывать такси. Гостиница у нас элитная, можешь надеяться на хорошие чаевые. Не говоря уже о самом жаловании. Оно куда больше, чем у любого пролетария. Жить ты сможешь прямо здесь, в гостинице. У тебя будет свой личный номер. Ну как, согласен?

Моя плачевая ситуация не позволяла мне раздумывать и минуты, ибо вероятность, что в ближайшие сутки мне поступит лучшее предложение о работе, была равна нулю. Мне уже было не столь важно, каков будет размер моего жалованья и будет ли оно вообще. Я просто радовался, что в эту ничего не предвещающую ночь я стал жертвой счастливого случая.

Уже на следующее утро я приступил к своим обязанностям. Мне был выдан строгий синий костюм, белая рубашка, чёрные лаковые туфли. Подойдя в этом одеянии к зеркалу, я увидал высокого, стройного, красивого молодого человека. Но стоило мне осознать, что этот человек – я, как меня охватила непонятная печаль. Я привык подходить под описание, которое давала мне Ирина Викторовна. «Грязный мерзкий цыганёнок», твердила она. Не сомневаюсь, застань она меня в этой дорогой гостинице в этом образе с иголочки, забрала бы назад свои слова.

Работа моя и впрямь оказалась нетрудной, а в каком-то смысле, скучной. Целыми днями я тем и занимался, что с застывшей на лице улыбкой встречал гостей. Одни даже не глядели в мою сторону, словно полагая, что дверь для них открывает ветер, другие наоборот, здоровались со мной, благодарили за оказанную услугу и даже совали в карман пиджака пару копеек на чай. Когда мне приходилось тащить чьи-то тяжёлые чемоданы в номер, я только радовался, что время моё проходит с пользой. Но такое происходило крайне редко. И я стоял по нескольку часов подряд на крыльце гостиницы как манекен на витрине магазина, без движения и без дела. Но, разумеется, мне грех было жаловаться на свою работу. Фактически я и получал деньги за безделье. Другие о такой работе и мечтать не могут. Посмею быть наглым и сделаю уверенное заявление, что некоторые другие в силу своей непривлекательности просто не подходят для такого занятия.

С каждым днём я всё больше привыкал к своей работе и спустя год пребывания в должности швейцара совсем полюбил её.

Однажды к крыльцу гостиницы подъехала дорогая чёрная машина, начищенный капот которой блестел на летнем ядовитом солнце. Из машины вылезла красивая девушка с длинными черными волосами, в красном длинном платье и в большой белой шляпе. Улыбнувшись своей «рабочей» улыбкой, я распахнул широко дверь, чтобы гостья прошла внутрь. Но поднявшись на самую верхнюю ступеньку крыльца, она вскинула голову и попросила меня тихим нежным голосом закрыть её снова. Тогда же я узнал в красавице Арину. Девушку, память о которой хранил весь этот год, которая снилась мне едва ли не каждой ночью и которую я не переставал ни на минуту любить всем своим сердцем. Она молчала и только смотрела на меня с восхищением и досадой одновременно. Я также не решался вымолвить и слова, глядя прямо в её чистые голубые глаза.

– Ты стал ещё прелестнее, чем был год назад, – улыбнулась она и протянута мне руку, которую я тут же взял в свою и поцеловал. – Этот костюм тебе безумно идёт. Ты самый прекрасный мужчина, которого я когда-либо видела.

– Полагаю, – неуверенно проговорил я, медленно оглядев её с ног до головы, – самому прекрасному мужчине полагается самая прекрасная женщина?

Она засмеялась. А потом, подойдя ближе, провела тёплой нежной ладонью по моей смуглой щеке.

Счастливые

Глава 1

Усталыми руками Ася пошарила в карманах белого фартука в поисках ключа от своей комнаты. Она достала его и уже было поднесла к замочной скважине, но он подобно мокрой гусенице выскользнул из рук и упал на пол. В это время по коридору шла Виктория Игоревна, управляющая детским домом. Она остановилась у нагнувшейся Аси и недоверчиво прищурилась на неё. Привычка подозревать людей в их непорядочности зародилась у женщины ещё в далеких девяностых, когда она, выпускница педагогического института, заняла должность директора школы в родном посёлке. Подняв с пола ключ, Ася уставилась на Викторию Игоревну. Глаза у девушки были красные, лицо бледное, руки чуть дрожали. Окинув её презрительным взглядом, управляющая огляделась по сторонам, убедилась, что поблизости нет ни одного ребёнка, и прошептала:

– Трава? Табак? Ликёр?

В первые полминуты Ася не нашлась, что ответить, ибо не понимала, какой смысл вкладывает собеседница в данный набор слов, но когда до её сознания дошло, что Виктория Игоревна подозревает её в наркотической или алкогольной зависимости, девушка едва не заплакала от возмущения и обиды.

– Что же вы говорите? Целый день я провозилась с детьми и так устала, что сил никаких нет.

– Устаёте? – с неким укором проговорила Виктория Игоревна, явно не смягчившись по отношению к молодой воспитательнице после её ответа. – В таком случае пейте больше кофе… или ищите место, где вам не придётся тратить много энергии.

– Я стараюсь…

– Думали, вам здесь будет мёд? – властным тоном перебила Асю Виктория Игоревна и сняла свои большие круглые очки. Все знали эту высокую полноватую женщину с пучком на голове как заядлого нравоучителя и большую любительницу скандалов. – Дети не должны видеть вашу кислую физиономию круглые сутки. Кажется, вам отводится немало времени на отдых. – Виктория Игоревна взглянула на стрелки своих наручных часов. – Десять часов. Ваш рабочий день заканчивается в девять. Если вы думаете, что чем дольше будете работать, тем больше будет зарплата, то вы ошибаетесь. Не занимайтесь самодеятельностью. Заканчивайте вовремя, как и остальные тридцать девять воспитательниц этого дома.

– Ваня никак не мог заснуть. Мне пришлось прочитать ему вторую сказку, – спокойно ответила Ася на претензии Виктории Игоревны.

Женщина надела очки, ещё раз внимательно всмотрелась в красные глаза Аси, хмыкнула и, пройдя мимо девушки, быстро, громко постукивая высокими каблуками на шпильках, направилась куда-то по коридору. Ася обернулась и смотрела вслед управляющей до тех пор, пока та не завернула за угол, скрывшись из виду. Тогда девушка отперла дверь и вошла. Она в очередной раз осмотрела комнату, в которой поселилась три дня назад и к которой пока не успела до конца привыкнуть. Первые восемнадцать лет своей жизни Ася прожила с матерью в крохотном домике на окраине города. Домик напоминал деревенскую хату. Так он был прост за счёт деревянных полов, дешёвой мебели из советского прошлого и ковра на стене. Следующие пять лет жильём для девушки послужила комната в общежитии при педагогическом институте, где она получала профессию воспитателя. Та комната была маленькая, всегда пыльная и неуютная. Эта же комната в детском доме, отведённая Асе как воспитательнице, казалась девушке райским уголком. Она была такая просторная, что, по мнению Аси, в ней свободно уместились бы все пятьсот шестьдесят детей дома. Голубые как море стены и шторы цвета морской волны успокаивали девушку в те моменты, когда она, оставаясь наедине с собой после многочасовой работы с озорниками (так Ася называла детей, что были под её надзором), начинала тосковать по матери, по родному городку и думала о том, как тяжело полюбить места, далёкие от дома. Никогда ещё Ася не спала так крепко, как здесь, даже во времена сессий, когда времени на сон оставалось всего ничего. И дело было не в большой удобной кровати с белоснежным, пахнущим лавандой, бельём. Просто двадцать ребятишек, за которыми с утра до вечера смотрела Ася, что называется, выжимали из девушки все соки. Когда Ася смотрела на шкаф, что был высотой с трёхлетнюю берёзу, росшую на площадке для игр у дома, она с улыбкой думала о том, что в нём поместились бы вещи всех студентов, что жили в общежитии, сразу. Её же скудные вещи занимали лишь две полочки. У окна, из которого можно было наблюдать озеро, в котором плавали пять белых лебедей, стоял большой письменный стол. Это был единственный предмет в комнате, который не нравился Асе, оттого что он был чёрный. А тёмные цвета с детства угнетали, а порой пугали девушку.

Ася обратила свой взор на стол и медленно, как бы опасаясь этого, по сути не представляющего никакой для неё и вообще не для кого опасности предмета, подошла к нему и впервые положила на него свою хрупкую влажную руку. Сделала она это предельно осторожно, словно попыталась приручить зверя. К пальцам тут же прилипли пылинки, что опускались на стол в течение трёх дней (Ася ещё не стирала в комнате пыль). Ася села за стол, взяла с его края белый лист с ручкой и принялась писать.

«Ну вот, дорогой мой человечек, я наконец выкрала у этой жизни крохотный отрезок времени, чтобы поведать тебе о своей, в каком-то смысле, новой жизни. Во вторник двадцатого числа я прибыла сюда с чемоданом в руках. Я дрожала как мышка, когда администратор, прелестная молодая девушка, провожала меня до кабинета управляющей. Я молила Бога, чтобы человек за дверью оказался благосклонным ко мне. Это оказалось не совсем так. Виктория Игоревна, властная женщина в возрасте, едва увидев меня, заявила: „Ребёнок приехал воспитывать детей. И кому в голову приходит выпускать таких слюнтяек?“ Повздыхав и поохав, управляющая всё-таки приняла меня на работу, чему я бесконечно рада. Я сказала Виктории Игоревне, что не подведу её, но не была уверенна, что выполню своё обещание. Мне как воспитательнице выделили отдельную комнату. Она замечательная. Она похожа на номер в той гостинице, где мы с тобой однажды ночевали, когда приезжали в Архангельск на похороны тёти Иры. Ты ещё тогда говорила, что такой роскошной мебели не видала отродясь. Не хочу жаловаться, но работа моя тяжёлая. Двадцать детей каждое утро ждут, когда я помогу им одеться, отведу их в уборную, потом в столовую, уговорю, если не каждого первого, то второго, съесть хотя бы пару ложек каши или супа. Благо, на десерт им всегда дают настоящую вкуснятину. После завтрака я веду их на занятия, которые проходят в кабинете на четвёртом этаже. Их учат читать, писать и считать. Пока идут занятия, я должна находиться в кабинете и угоманивать нарушающих дисциплину ребят. После занятий я снова веду их в столовую уже на обед. После обеда мы идём с детьми на площадку. Там они играют, а я приглядываю за ними, а точнее внимательно смотрю, чтобы ни один ребёнок не ударился или не произошло что похуже. Вечером, после того, как дети поужинали, необходимо каждого переодеть в пижаму, уложить в кровать, прочитать сказку и проследить, чтобы все уснули. Я работаю от рассвета до заката. На себя у меня почти не остаётся времени. За эти три дня я прилично похудела. Постоянно хочется спать. Жду не дождусь, когда наступит воскресенье. Детей из моей группы увезут на экскурсию на целый день. Тогда я смогу хорошенько отдохнуть. Сегодня краем уха я услышала, что завтра дом посетит его владелец и что наверняка он захочет встретиться с персоналом. Я немного волнуюсь и надеюсь, что этот человек окажется хоть чуточку добрее, чем управляющая. Мама, я очень соскучилась по тебе. С нетерпением жду конца месяца, когда мне дадут неделю выходных. Тогда я приеду домой и увижу тебя, моя родная. Умоляю, если тебя снова потревожит сердце, поезжай в больницу. Не стоит так небрежно относится к собственному здоровью. Как получишь письмо, напиши ответ. Я буду ждать.

С любовью, твоя Рыбка».

Ася сложила письмо и сунула его в карман, чтобы завтра не забыть вручить его поварихе, когда та отправится к почтовому ящику. Когда Ася только начинала писать, она думала о том, что после душа неплохо было бы чего-нибудь перехватить на кухне. Но теперь девушка чувствовала, что у неё нет сил ни на что, даже на удовлетворение своих естественных потребностей. Она могла лишь доползти до кровати, что она и сделала с удовольствием. Прямо в своей рабочей форме, в тёмно-синем расклешённом платье по колено и белом фартуке поверх него, она уснула. И сон, что видела девушка, был похож на все предыдущие сны, которые ей неустанно снились вот уже шестой год подряд. Ася бежит по коридору. Точно такой же коридор был в школе, в которой она училась. И с каждым её шагом он становится уже, жёлтые стены вот-вот соприкоснутся и придавят её. Но всё в который раз обходится. Ася выбегает из коридора и оказывается в какой-то тёмной, незнакомой ей комнате, где она встречает школьную уборщицу. Та смотрит на неё ласково и говорит, что ей необходимо умыться. Уборщица предлагает провести Асю до раковины, но девушка отказывается. Вместо этого она умоляет уборщицу сказать, где тот мальчик, которого она любит. Уборщица понимает, о ком говорит Ася. Она объясняет девушке, что её любимого давно нет в школе и что здесь он больше никогда не появится. Ася плачет от горя и обиды.

Настало утро, и Ася проснулась со слезами на глазах в залитой солнцем комнате. Точнее, её разбудил громкий стук в дверь. В испуге Ася подхватилась с кровати решив, что проспала, и злобная Виктория Игоревна спешит ей об этом напомнить. Но стоило Асе взглянуть на наручные часы, как к ней вернулось спокойствие. До работы оставалось ещё двадцать минут. Ася открыла дверь и увидела перед собой Анну Павловну, главную повариху в доме. Это была пожилая и очень толстая дама с короткой стрижкой и ярким макияжем. В представительности она ничуть не уступала Виктории Игоревне, а в добродушии и открытости и вовсе её превосходила. Женщина, не дожидаясь приглашения Аси, с недовольным выражением лица поспешила войти в комнату. Одета она была в серое пальто, а обута в высокие красные сапоги.

– Мы так не договаривались, – строго, но с улыбкой сказала Анна Павловна. – Ты обещала, что в полдевятого спустишься на кухню и отдашь мне письмо. Я тебя там десять минут ждала.

– Ах, Анна Павловна, дорогая, я проспала, – виновато проговорила Ася, скрестив руки на груди. – Простите, простите, вот письмо. Будьте добры, купите для него конверт.

Ася достала из кармана письмо и протянула его поварихе. Та с наигранной злостью вырвала его у девушки и поспешила удалиться.

– Спасибо, – прошептала ей вслед Ася.

Анна Павловна была единственным человеком в детском доме, с кем Ася по-настоящему сдружилась за три дня пребывания здесь. А познакомились две работницы следующим образом. Один из детей за завтраком, толи случайно, толи из-за нежелания есть, опрокинул на себя тарелку с горячим супом. Когда он закричал и заплакал, в столовую прибежала Виктория Игоревна и обвинила Асю в том, что она не досмотрела за ребёнком и что он едва не получил серьёзные ожоги. Тогда за Асю заступилась Анна Павловна. Она выбежала из кухни и сказала, что видела в окошко, как мальчик специально толкнул тарелку, а до этого заявил, что ненавидит суп и не будет его есть. В своё оправдание Анна Павловна сказала, что всегда перед тем, как разливать только что сваренные суп или кашу по тарелкам, ждёт, пока они слегка остынут, чтобы никто не обжёгся.