Текст книги "Эпоха завоеваний"

Называть, как это принято, данные процессы культурного сближения «эллинизацией» для эллинизма и «романизацией» – для Империи было бы неверно. Эти термины предполагают одностороннюю связь между центром и периферией, в то время как развитие культурного койне (общей формы выражения) в течение «долгого эллинизма» стало результатом более длительных и куда более сложных процессов. Главными действующими лицами были не только носители политической власти, но и пересекавшие границы бродячие артисты, ораторы и поэты, солдаты и рабы, маги и толкователи снов. Увеличение мобильности в полиэтнических царствах и Римской империи привело к культурному сближению и слиянию религиозных идей, известному как синкретизм. Следовательно, когда в этой книге я использую термины «эллинизация» или «эллинизированный», я подразумеваю лишь принятие греческого языка и письма негреческим населением, учитывая тот факт, что под налетом общего наречия буйно цвели местные обычаи и различные формы самосознания. Греко-латинские, греко-египетские, греко-еврейские, латинско-арамейские и другие надписи на двух или трех языках – зримое выражение неувядающей культурной сложности. Живой взаимообмен между греками, местным населением Азии и Египта и позднейшими переселенцами из Италии постоянно преобразовывал культуру. Негреческий элемент лучше всего различим в религиозных практиках и личных именах, но определенно он присутствовал в целом ряде феноменов, начиная с мифов, исторической памяти и представлений о загробной жизни и заканчивая общественными устоями, погребальными практиками, одеждой, приготовлением еды и способом обработки земли.

Естественно, культурное многообразие было наиболее выдающейся чертой «мегаполисов» этого периода. Такие города, как Александрия, Антиохия, Афины, Эфес, Фессалоники, Коринф и Пергам, насчитывавшие от 100 000 до 1 млн жителей, нельзя сравнивать с современными мегаполисами с населением 10 млн человек или более. Но современникам они казались огромными. В начале III века до н. э. поэт Феокрит описывает реакцию двух женщин, приехавших из Сиракуз в Александрию и прогуливающихся по улице во время фестиваля:

Боги, какая толпа! Ах, когда бы и как протесниться. Нам через весь этот ужас! Без счета – ну впрямь муравейник[3]3
  Феокрит, Мосх, Бион. Идиллии и эпиграммы. – М., 1958. – С. 71 (пер. М. Е. Грабарь-Пассек).


[Закрыть].

Крупные, имеющие разнородное население города наподобие Александрии ставили перед своими обитателями целый ряд проблем, известных и нам: безопасность, напряженность между людьми разного происхождения, чувства обезличенности и одиночества, желание принадлежать какой-либо группе. Чем более ослаблялось участие жителей в политической жизни их городов, тем сильнее ощущалась потребность компенсировать эту утрату участием в сообществах другого рода – религиозных, профессиональных или иных.

На некоторые из этих потребностей, совсем как и в нашем мире, отвечали «новые религии», обещавшие защиту при жизни и блаженство после смерти. В греческую среду вносились и приспосабливались к ней экзотические культы, предписывавшие своим ревнителям организовываться в добровольные ассоциации; доступ в них был одновременно и ограничен, так как требовал инициации, и свободен, ибо обычно они были открыты для всех независимо от происхождения, пола и социального статуса. Религиозные и иные добровольные ассоциации давали своим членам чувство сопричастности.

Несмотря на господствующее положение царств и крупных федеративных государств, главной ареной политической, общественной и религиозной жизни оставался полис. Ни в какой другой период греческой истории, даже во время Великой греческой колонизации VIII–VI веков до н. э., не основывалось столько новых городов, как в конце IV–III веке до н. э. Старые и новые полисы, а затем – римские колонии, создававшиеся в Греции, Малой Азии и на Ближнем Востоке с конца I до начала II века н. э., обладали определенным суверенитетом и широким самоуправлением. Но этот суверенитет урезался: сначала – вмешательством царей, после 146 года до н. э. – созданием римской провинциальной администрации, а затем – вездесущей фигурой римского императора. Хотя города сохранили ряд политических институтов, позволявших гражданам участвовать в принятии решений – таких как народное собрание, – они становились все более зависимы от вкладов богатых благотворителей. Это наряду с прямым вмешательством царей и римских властей в пользу олигархических кругов постепенно превратило города из умеренных демократий, в которых богатым приходилось договариваться о своей власти с гражданами, соперничать со своими конкурентами за должности и отчитываться перед народом, в олигархии, где политические права и власть зависели от имущественного ценза. Это противоречие между номинальным суверенитетом и участием народа в управлении, с одной стороны, и реальной властью – с другой, знакомое современным демократиям, привело к принятию элитами, а также и царями театрализованного поведения, целью которого был поиск баланса между показной любезностью и надлежащей дистанцией. Такое поведение похоже на современный популизм. Периодические бунты должников, неимущих, не столь привилегированных и дискриминируемых не приводили к реформам. Власть «знати» не ставилась под сомнение до тех пор, пока она старалась тратить часть своего богатства на то, что сегодня мы назвали бы «общественными расходами». Общественные отношения «долгого эллинизма» основывались на сложных формах обоюдности.

Без сомнения, столь злободневные явления покажутся современной аудитории наиболее поразительной чертой исторической эпохи, рассматриваемой в настоящей книге. древнего читателя увлекли бы две другие особенности, которые в эллинистический и имперский периоды имеются в изобилии: peripeteiai (внезапные перемены судьбы) и paradoxa (неожиданные события). «Долгий эллинизм» сталкивает нас с противоположностями и противоречиями: сохранение традиций и технологические революции вроде разработки антикитерского механизма – сложного устройства, показывавшего положение небесных тел и циклы Солнца и Луны; рационализм и суеверия, монархия и народовластие, маленький мирок полиса и огромная вселенная царств и империй, локальное и универсальное. Этот период создал культурный контекст становления христианства. И он дает пищу для размышлений внимательным наблюдателям современности. Надо надеяться, эти причины достаточны для того, чтобы углубиться в книгу.

1
Как все начиналось
От Македонии к ойкумене (356–323 гг. до н. э.)

Отцовское наследство (ок. 356–336 гг. до н. э.)

Воображаемый странник, в 343 году до н. э. прибывший в Миезу – небольшой городок у подножия горы Вермион, – сначала был бы поражен захватывающей дух красотой ландшафта: покрытые деревьями склоны, кристально чистые ручьи и ряд гротов в отвесной скале. Именно красота местоположения дала местным жителям основания считать его домом нимф – Нимфеоном. Наш гость удивился бы тому, что нимфы приняли в мужскую компанию бородатого учителя сорока с небольшим лет с группой подростков и молодых мужчин, увлеченно спорящих о поэзии, географии, мифах и природных явлениях. Он никогда бы не подумал, что людям, собравшимся в этом идиллическом месте, уготовано кардинальным образом изменить ход мировой истории. Среди них был Аристотель, который заложит основы западной философии и науки; ни один человек до Декарта не окажет столь сильное влияние на европейскую мысль. Македонский царь Филипп поручил ему воспитание своего сына Александра и отпрысков местной знати. Племянник Аристотеля Каллисфен, когда ему будет около 40 лет, напишет достойную внимания историю деяний Александра, которая позднее вдохновит создателя «Романа об Александре», циркулировавшего в греческой, латинской, сирийской, армянской и церковнославянской адаптациях и вплоть до Нового времени и являвшегося одной из наиболее распространенных книг. Тринадцатилетний Александр менее чем через десять лет начнет военную кампанию, что изменит облик известного мира; еще через 11 лет он заложит Александрию, которой предстоит затмить все остальные города Восточного Средиземноморья богатством, численностью населения и культурным влиянием. В этом городе другой юноша, Птолемей, создаст династию, которая превзойдет все прочие известные династии древнего мира долголетием; что еще более важно, он учредит величайший из известных до этого миру образовательный центр – Мусейон с его знаменитой библиотекой.

Такие созвездия выдающихся личностей в одно время и в одном месте редки в истории. Если они появляются там, где сильны требования перемен, как в эпоху Ренессанса, Просвещения или Великой французской революции, то могут вызвать грандиозные события. В Греции в 343 году до н. э. требования перемен были сильны. В конце V – первой половине IV века до н. э. державы-гегемоны сменяли одна другую, лишь на короткое время устанавливая свое господство в мире свободных городов и федераций. Их непрерывные войны с мятежными союзниками дали персидским царям Ахеменидам шанс отомстить за поражение в серии войн с греками (480–449 гг. до н. э.). В 387 году до н. э. Ахемениды вновь включили греческие города Малой Азии в состав своей державы. После того как города-государства Афины, Спарта и Фивы установили и утратили в боях свою гегемонию, в середине IV века до н. э. на краю греческого мира возникла новая сила – македоняне (македонцы) под властью царя Филиппа II из династии Аргеадов.

Царский дом Аргеадов правил македонянами с VII века до н. э. Династия возводила родословную к аргосскому царю Темену и в конечном счете к Гераклу. Македоняне были племенем, название их было греческим и, вероятнее всего, означало «горцы» от слова makednos («высокий»). Они поклонялись греческим богам и особенно почитали Зевса-Олимпийца. Самые важные поселения носили греческие имена: Дион («святилище Зевса») и Эги («место коз»). Их личные имена имели греческую этимологию: Филипп («любящий лошадей»), Птолемей («воинственный»), Пердикка («куропатка»), Аминта («защитник»), Александр («защитник людей»), Береника («приносящая победу»), Клеопатра («дочь выдающегося отца»), Архелай («полководец»). Говорили же они на диалекте греческого языка. От эллинов материковой Греции и колоний их отличал не столько диалект, понятный, вероятно, афинянину в той же мере, что английский глубинки Юга США – оксфордскому профессору, сколько образ жизни. Вплоть до V века до н. э. они были главным образом пастухами и обитали в мелких поселениях. В отличие от греков юга, избавившихся от наследственной царской власти к VI веку до н. э. (исключением была Спарта, имевшая двух монархов одновременно), ими правили цари. Различие между «эллинами и македонянами», которое делается иногда в публичных документах, относится не к этнической принадлежности, но к различным формам общественной организации.

Вплоть до начала IV века до н. э. македоняне жили в тени сначала ахеменидских царей, а затем – Афин. Царь Архелай (413–399 гг. до н. э.) укрепил царство, содействуя развитию городской жизни и культуры; именно при его дворе Еврипид создал своих «Вакханок». За его смертью, однако, последовали династические распри и войны. Когда в 359 году до н. э. царь Пердикка III погиб в бою, его брат Филипп пришел к власти, отстранив своего малолетнего племянника Аминту. За 25 лет своего правления Филипп II (см. илл. 1) преобразил Македонию и весь греческий мир столь же сильно, как его сын преобразит позднее остальную известную вселенную. Историк II века н. э. Арриан вкладывает в уста Александра такую оценку вклада Филиппа в становление Македонии:

«Филипп застал вас нищими-бродягами; одетые в кожухи, пасли вы в горах по нескольку штук овец и с трудом отстаивали их от иллирийцев, трибалов и соседей-фракийцев. Он надел на вас вместо кожухов хламиды, свел вас с гор на равнины, сделал вас грозными противниками для окрестных варваров, научил охранять себя, полагаясь не на природные твердыни, а на собственную доблесть, поселил вас по городам, упорядочил вашу жизнь, воспитав вас в добрых обычаях и законах»[4]4
  Арриан. Поход Александра. – М.; Л., 1962. – С. 218 (пер. М. Е. Сергеенко).


[Закрыть].

Хотя, как показывают археологические исследования, бедность Македонии до Филиппа определенно преувеличена, его достижения поразительны. Военный гений, проницательный дипломат, великий организатор, жадный ученик, с энтузиазмом принимающий вызовы и реализующий возможности, опытный пропагандист с безграничными амбициями, Филипп II заслуживает эпитета «Великий» не менее, чем его сын. Филипп, проведя несколько лет своей юности в качестве заложника в Фивах, изучил новую тактику фиванской армии – косую фалангу, при которой левое крыло оказывалось сильнее центра и правого крыла. Пока ослабленный правый фланг вступал в схватку с врагом, удерживая позиции, насколько это было возможно, или, отступая, левое крыло получало возможность ударить в правый фланг противника, обладавший обычной глубиной, разбить его и окружить врага. Филипп усовершенствовал эту тактику с помощью блестящей находки. Он экипировал свою пехоту длинными – 4,5–5,5 м – копьями (сариссами), которые, опускаясь одновременно, позволяли защищаться пяти рядам бойцов. Вместе с тем он повысил выучку кавалерии. Со временем к военным победам, расширившим его царство, прибавились административные решения. Он обучал при дворе отпрысков своей знати, основывал города, пускал древесину и серебро из новоприобретенных областей на строительство флота и наделял солдат землей за военную службу.

То обстоятельство, что Филипп пригласил восходящую звезду философии и науки Аристотеля обучать его сына, казавшегося подходящим преемником, демонстрирует, что Филипп был не просто человеком действия. Его недавно раскопанный дворец в Эгах (современная Вергина) свидетельствует о продуманной идеологии. Один из дворов был декорирован символической темой: Зевс похищает финикийскую царевну Европу. Современники разгадали бы намек на конфликт между Европой и Азией. Геродот начинает свое повествование о греко-персидских войнах упоминанием этого мифа, дабы объяснить, как начался непрерывный конфликт между греками и варварами. Филипп сознательно готовил греков к следующему шагу в борьбе со слабеющей Персидской державой – к возобновлению войны против Азии под его началом. В 346 году до н. э., когда строился и украшался дворец Филиппа, афинский мыслитель Исократ призывал его в открытом письме «привести эллинов к согласию и возглавить поход против варваров»[5]5
  Исократ. Речи (продолжение). V. Филипп // Вестник древней истории, 1966. № 1. – С. 156 (пер. В. Г. Боруховича).


[Закрыть], то есть против Персидской державы.

Для того чтобы осуществить свой план вторжения в Персидскую державу, Филипп постепенно выстраивал сеть поддержки, кульминацией чего стал его самый выдающийся дипломатический шаг – создание в 337 году до н. э. общегреческого союза. Усиление влияния Филиппа к югу от рубежей Македонии началось значительно раньше, с фактического присоединения к его державе Фессалии в 352 году до н. э. Заняв высшую должность Фессалийского союза (archon), он стал контролировать землю, богатую зерном и лошадьми, а также получать доходы от портов и рынков. Успехи Филиппа опирались не только на военную силу. Он подкупал государственных деятелей Афин, соперничавших с ним за лидерство в Греции, и подписывал союзные договоры всякий раз, когда они казались ему удобным средством нейтрализации врага, – не намереваясь, однако, их соблюдать. Часто о Филиппе вспоминают как о престарелом отце-алкоголике, конфликтовавшем с талантливым сыном и амбициозной женой. Но Филипп был человеком, от одного присутствия которого умолкал лучший оратор Греции. Когда в 347 году до н. э. афинянин Демосфен получил единственный в своей жизни шанс встретиться с Филиппом лицом к лицу в качестве посла, он лишился своего главного оружия – речи. Сказав несколько вводных слов, он внезапно умолк и упал в обморок.

Величайшее достижение Филиппа состоит в том, что впервые с 477 года до н. э. он объединил греков в союз. В 338 году до н. э. в битве при Херонее его армия нанесла поражение соединенным войскам афинян и беотийцев. Для историков XIX – начала XX века эта битва символизировала конец свободных городов-государств и, следовательно, греческой истории – по крайней мере, той ее части, что достойна изучения. Но можно взглянуть на это иначе: битва при Херонее – это начало конца истории Ахеменидов. Вместо того чтобы уничтожить поверженных врагов, Филипп – это один из его внезапных и искусных дипломатических поступков – пригласил их на совещание. Место было выбрано тщательно – Коринф. Там, где узкая полоса земли соединяла Центральную Грецию с Пелопоннесом, находилось святилище Посейдона – центр одних из четырех традиционных панэллинских атлетических игр. Именно в Коринфе греки впервые заключили союз против персов в 480 году до н. э. Тот Коринфский союз нанес поражения Ксерксу в битве при Саламине в 480 году до н. э. и под Платеями в 479 году до н. э., за год до своего распада. Филипп считал себя причастным к традиции этих победителей; он сообщил грекам, что они смогут победить персов и защитить свою свободу только в том случае, если объединятся, и напомнил также об их долге освободить греческие города Малой Азии от персидского господства, как они сделали это в 478 году до н. э. Большинство греческих городов и федераций, за исключением Спарты и Эпира, приняли приглашение. Делегаты заключили мир, гарантировавший то, что греки ценили превыше всего, – независимость, свободу от дани и гарнизонов. Давшие клятву соблюдать договор обещали хранить мир и не пытаться сменить устройство членов союза или царскую власть Филиппа и его преемников. Члены союза были представлены в совете (synhedrion), по-видимому, пропорционально численности их населения или войск; несколько мелких общин могли выставить одного делегата. В случае конфликта между членами союза совет выполнял функцию арбитражного суда. Посягательство на землю или внутреннее устройство одного из членов союза обязывало прочих объявить войну агрессору. Альянс избирал предводителя (hegemon), который командовал армией на войне и определял размер контингента, отправляемого каждым из союзников. Как и следовало ожидать, гегемоном был избран Филипп, который мобилизовал греков на войну против персов. Его конечной целью было, вероятно, расширение собственной державы, освобождение малоазийских греков от персидского владычества и присоединение их к своему союзу; возможно, он не рассчитывал уничтожить Персидскую державу. Хотя многие детали договора нам не известны, его влияние на последующую историю было значительным. Коринфский, или Эллинский, союз стал основой главенства Александра в его походах и впоследствии периодически воскрешался царями, претендовавшими на лидерство среди греков.

Филипп мог успешно устроить дела Греции, но ему не удалось снять напряжение внутри собственной семьи. Новый – седьмой – брак, заключенный в 338 или 337 году до н. э., не вызывал удивления: македонские цари практиковали многоженство. Но молодая жена Клеопатра, в отличие от прочих, принадлежала к знатному македонскому семейству; любой ее сын мог бы оспорить право Александра занять престол. Отношения между отцом и сыном стали настолько напряженными, что Александру на короткое время пришлось покинуть двор. Незадолго до начала персидской кампании он примирился с отцом и вернулся в Эги.

Замысел сына: от Трои до Египта (336–331 гг. до н. э.)

Филипп был убит одним из своих телохранителей и прежним любовником в зените своего могущества, в день свадьбы его дочери Клеопатры в театре в Эгах. Утверждают, что убийцей двигала обида за то, что Филипп не покарал лиц, изнасиловавших его на одном из обычных придворных пиров. Всего за несколько минут до убийства процессия внесла в театр изображения 12 богов; 13-м был портрет самого Филиппа. Этим он приравнивал свою земную власть к власти богов. Многие греки сочли это дерзостью и кощунством, а его гибель – божественным наказанием. Безусловно, факт убийства его в театре был трагической иронией. Зрители пришли туда лишь затем, чтобы увидеть безотлагательную божественную кару осквернителя мифических героев. Именно такой спектакль судьба предложила аудитории, собравшейся в тот день в городском театре. Жизнь подражала искусству.

Но мысли большинства современников занимали другие вопросы. Была ли вдохновителем убийства Олимпиада – отстраненная жена Филиппа, мать Александра, могущественная и вспыльчивая женщина? Был ли Александр вовлечен в заговор, который привел его отца к могиле, а его самого – на трон? Было ли замешано в этом убийстве золото персов, стремившихся отвратить угрозу неизбежного вторжения? Ходили только слухи; ничто даже отдаленно не было подтверждено. В Афинах Демосфен, оплакивавший тогда кончину собственной дочери, появился на публике в великолепном одеянии, чтобы отпраздновать смерть Филиппа. Он хотел показать, что его привязанность к ребенку слабее любви к родине и свободе, которую, как он надеялся, теперь смогут обрести Афины. Демосфен ликовал всуе.

Александр, достигший 20 лет, укрепил свое положение на македонском престоле. Для этой цели Александру пришлось умертвить собственного двоюродного брата Аминту, сына царя Пердикки. Серией стремительных походов молодой царь обезопасил границы на севере, разбил тех, кто считал, что македонская гегемония подошла к концу, и разрушил город Фивы. В 336 году до н. э. он возобновил Эллинский союз и был избран гегемоном для продолжения отцовского дела. Филипп уже отправил армию в Малую Азию. Теперь Александр мобилизовал союзные войска на войну против великого царя Дария III.

В мае 334 года до н. э. он переправился в Азию. Его первой остановкой стала Троя, где он совершил ряд символических действий с целью уподобить свой поход Троянской войне.

«У надгробия Ахилла он, согласно обычаю, умастил тело и нагой состязался с друзьями в беге вокруг памятника; затем, возложив венок, он сказал, что считает Ахилла счастливцем, потому что при жизни он имел преданного друга [Патрокла], а после смерти – великого глашатая своей славы [Гомера]»[6]6
  Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Александр. 16.4 (пер. М. Н. Ботвинника и И. А. Перельмутера).


[Закрыть].

Заявленная цель кампании состояла, судя по всему, в освобождении малоазийских греческих городов и мести персам за разрушение святилищ во время их вторжения в Грецию в 480/479 году до н. э. Первая задача была выполнена менее чем за два года. Вторая – вероятно, намеренно – носила неопределенный характер. Достойное возмездие могло быть (и было) вопросом лишь интерпретации.

Шаги Александра непосредственно после первой крупной победы у Граника и взятия Сард, персидской столицы в Малой Азии, в 334 году до н. э. были более или менее предсказуемы (см. карту 2). Не считая необязательного со стратегической точки зрения, но символически важного броска на Гордион, где он разрубил известный узел, показав, что власть над Азией, обещанная тому, кто развяжет веревку, решается мечом, Александр продолжил поход вдоль побережья. Он упорно искал прямого столкновения с персидской армией, пока не нанес поражение самому великому царю при Иссе в октябре или ноябре 333 года до н. э. Предсказуемо также, что в это время Дарий предложил прекратить войну. Но предложение, обещавшее Александру все земли к западу от Евфрата, было отклонено. Хотя достоверность писем, которыми якобы обменивались два царя, оспаривается, кажется, что к этому моменту Александр уже подверг сомнению законность самого правления Дария. Его следующий шаг также не лишен смысла: поскольку одним из самых слабых звеньев его стратегии была беззащитность Греции и Эгеиды перед нападениями персидского флота в Эгейском море, следующей целью Александра стали важнейшие военно-морские базы Персии в Финикии. После долгой семимесячной осады пал важный порт Тир. В ситуации, при которой большинство полководцев, вероятно, бросились бы в погоню за побежденной армией, Александр, казалось, прервал нормальный ход войны и в 332 году до н. э. направился в Египет. Это решение стало важным поворотным моментом его похода.

Был ли этот шаг оправдан? Следовало ожидать, что эта персидская провинция, часто восстававшая против Ахеменидов, будет легкой целью; и действительно, Египет не оказал сопротивления. Кроме того, разумно предположить, что после двух лет военных действий и, в особенности, осады Тира, а за ним Газы армии требовался отдых. Со стратегической точки зрения контроль над Египтом означал, что в руках Александра окажется все Восточное Средиземноморье. Однако его действия в Египте говорят о том, что он пришел сюда не для того, чтобы дать армии отдых или укрепить контроль над Восточным Средиземноморьем. За несколько месяцев пребывания в Египте Александр предпринял ряд мер, крайне показательных для понимания его правления и дальнейших планов. Он принял титул и власть фараона; поездка к оракулу Амона в оазисе Сива стала первым шагом к его обожествлению; и он основал новый город, дав ему свое имя.

В египетских документах имя Александра сопровождается официальной титулатурой фараонов, хотя непонятно, был ли он коронован формально. О том, как Александр собирался править своей державой, ясно сказало принятие им местных традиций. Он совершил жертвоприношение священному быку Апису в Мемфисе, восстановил привилегии жрецов и начал строительную деятельность в святилищах Карнаке и Луксоре. Затем он пересек Ливийскую пустыню, чтобы посетить храм Амона в оазисе Сива. Почему Александр решился на столь трудную задачу – пересечь одну из самых опасных пустынь? Хотел ли он ответить на еще более манящий вызов – превзойти завоевателя Египта Камбиза, чья армия в 525 году до н. э. была, как передают, погребена здесь внезапной песчаной бурей? Или его мотивом была глубокая религиозность? Желал ли он получить совет одного из самых почитаемых оракулов и укрепить свой авторитет? Ответы историков на эти вопросы разнятся, так как у нас нет достоверных источников. На этом неясные моменты, связанные с личностью и действиями Александра, не заканчиваются. За всеми его решениями сложно найти рациональные, идеологические или эмоциональные мотивы.

В Сиве верховный жрец, как и следовало ожидать, приветствовал Александра как фараона и сына бога Амона-Ра. На греческий язык это приветствие можно было бы перевести как «сын Зевса», так как именно с этим своим божеством эллины идентифицировали Амона-Ра. Указание на божественное происхождение Александра наделяло его аурой, которая в последующие годы только усиливалась. Он принес дары «своему отцу Амону»; монеты, отчеканенные сразу после визита, изображают его с рогами Амона (см. илл. 2). Поездка в его святилище имела вполне определенные пропагандистские выгоды.

Третье и самое важное событие времени пребывания Александра в Египте – это основание Александрии. Идея едва ли была оригинальной. Куда бы ни направлялись греки, они всюду основывали города; они делали это на протяжении столетий. Геракл, мифический предок Александра, во время своих скитаний будто бы делал три дела: выполнял клятвы, казавшиеся неисполнимыми, спал с девственницами и основывал города. В отношении по крайней мере двух из этих видов деятельности Александр следовал за прародителем. Неудивительно также, что новый город был назван в его честь. Его отец дважды давал эпонимические именования городам[7]7
  Эпоним – человек, по имени которого назван город или какой-либо другой объект. – Прим. пер.


[Закрыть] – Филиппам и Филиппополю. Еще в 340 году до н. э., в 16-летнем возрасте, Александр после успешной военной экспедиции основал Александрополь где-то во Фракии. Александрия, однако, отличалась масштабами и вниманием, которое, как говорят, уделял ее планированию Александр. Этот город, как оказалось, стал самым долговечным его свершением.

Александр прибыл в Египет в качестве царя македонян и полководца Эллинского союза. Уехал он в качестве фараона, ктиста (основателя) города и живого бога. Как фараон, он являлся единоличным и абсолютным правителем самого древнего из известных его современникам царств. Царская власть здесь сильно отличалась от македонской: она наследовала традициям трех тысячелетий и вытекала из специфических административных нужд земли Нила. Как основатель города он приобрел положение легендарной фигуры, которая имела больший вес, нежели герои греческих мифов и легенд, и являлся объектом поклонения в созданном им городе. Своей поездкой в Сиву он прочно ассоциировал себя с божественными силами. Египетский поход закрыл еще один вопрос: по ходившим в то время слухам, оракул в Сиве подтвердил, что Александр казнил убийцу своего отца. Оставалось еще одно дело: наказать персов за святотатство в годы греко-персидских войн. Оно будет исполнено в следующем году.