Текст книги "Пробуждение барса"

Два дня бушевал замок Шадимана, строились и разрушались кровавые планы, и, приняв решение, князья тихо разъехались по замкам.

Шадиман вернулся в Метехи. В Картли было спокойно…

Мариам больше всех удивила и встревожила резкая перемена в Шадимане. Правитель всецело проникся интересами Луарсаба и Тэкле, не переставая восхищаться красотой, умом и добротой «прекрасной царицы». Властью дидебули он прекратил интриги против молодой царицы, и перепуганные придворные поспешили переменить позиции, даже Гульшари сразу сделалась доброй и старалась подружиться с Тэкле. Растроганный Луарсаб преподнес Шадиману мозаичную саблю и вновь проникся доверием к любимому наставнику.

Видя радость и вернувшееся хорошее настроение царя, Тэкле, инстинктивно ужаснувшись перемене Шадимана и назойливости придворных, не решалась высказать свои опасения Луарсабу.

По одинокой аллее скрипели темные цаги, сквозь обветренные деревья мелькали белая и черная бурки. Внизу в каменной оправе тускнела тяжелым опалом Кура. На серых крыльях спускались сумерки…

– Значит, посольство необходимо, мой Шадиман?

– Необходимо, царь… Пышное посольство и богатые подарки. Подумай, шах Аббас стареет, через пятнадцать лет персидский трон займет полугрузин, сын прекрасной Тинатин. Какая будущность Картли! Необходимо увидеться с Тинатин, узнать ее чуства к родным и тихонько убедить ее воспитывать сына в любви к Картли… Великая задача, царь, – заранее подготовить почву для будущего благополучия царства…

– Постой, увидеться с Тинатин, говоришь? Разве мужчины допускаются в гарем?

– Мужчины, конечно, нет, княгинь придется послать… Предлог подходящий: первый сын от законной жены, шах давно этого ждал. От царственных родственников подарки. Сефи-мирзе, шаху и матери… Шах любит почести, всегда старается на весь майдан разглашать приятные события…

– Кто же, по-твоему, должен поехать?

– Думаю, царь, возглавлять посольство должны равносильные Эмир-Гюне-хану и Ага-хану, иначе обидится шах. Персияне крепко запоминают промахи и внимание… Хорошо было бы светлейшего Симона, но опасно, старый Баграт с молодости в трон Картли влюблен.

– Похвальная верность, – рассмеялся Луарсаб, – но, конечно, таким лучше около возлюбленной вздыхать… Мухран-батони подходящий?

– Блестящая мысль, царь! Жаль с Андукапаром враждует, иначе удачно было бы, Гульшари тоже поехала бы, с Тинатин сумела бы поговорить, тут большая осторожность и ум нужны. Но в подобных случаях лучше друзей посылать.

– Что, если Зураба просить? Нестан когда-то любимой подругой Тинатин была, ей больше доверит сестра. Нестан тоже нельзя отказать в уме и ловкости, недаром в Метехи росла… Ты недоволен, Шадиман?

– Нет, почему, царь? Твоими желаниями я всегда доволен… Конечно, кроме Нестан, еще умные найдутся, например Хорешани… Для пышности двух княгинь следует послать, а с ними блестящую свиту…

– Нестан и Хорешани? Очень подходящие, но боюсь огорчить княгиню: поездка на два месяца от азнаура оторвет…

– Такое женщины не прощают, а Хорешани больше недели не терпит. Если азнаур здесь, она тоже здесь, если в Амши, она тоже дома. Говорят, князь Турманидзе особых собак завел, тайные ходы завалил, стража с пиками по всей стене стоит, сам даже по ночам охотится, а азнаур через день у княгини ночует…

Луарсаб расхохотался, мальчишески тряхнул головой.

– Молодец, наградить за такое дело…

– Случай подходящий, можешь, царь, и наградить.

– Что же, в Иран послать? Конечно, надо послать! Представляешь бешенство старого князя. Его следует наказать, Метехи, как воды, избегает… А для Хорешани с удовольствием веселое путешествие устрою.

– Да, царь, только неудобно одного азнаура посылать, заметно. Может, по сурамскому делу? «Дружина барсов» особенно отличилась, многие ранены были, а Сурамскую битву не покинули. Милость заслуженно выйдет. Шах подарками наградит, а Георгий обрадуется, близкие друзья… Князья спорить не будут, научились исполнять волю царя Луарсаба… Да, пышная свита нужна… Придется молодежь подобрать, главное, князей с громкой фамилией, азнауров с громкой храбростью… На совете соберутся, царь может кого-нибудь по желанию назначить.

Через двадцать дней прискакали на совещание приглашенные Мирван Мухран-батони и другие князья.

Луарсаб пожелал присутствия княгинь: это дело их тоже касается…

Задолго до начала, сжигаемый любопытством, собрался двор в охотничьем зале. Веселый вид Луарсаба обещал приятное совещание.

Скрепя сердце Мариам села по правую сторону, Тэкле рядом с царем. В черных косах горел жемчуг, парча обвивала стан. Скромно опустив глаза, она изредка нежным взглядом дарила радость сердцу Луарсаба.

По мере того как царь говорил, лица все больше веселели. Только кто поедет в приятное путешествие? Как, княгинь тоже? Поздравить Тинатин? Пышный гарем, танцы, песни, подарки шаха, но кто из счастливиц удостоится?

Затаив дыхание удерживали сердцебиение. Мирван… Такое следовало ожидать… Зураб? Почему? Разве мало других?

– Может, царь пожелает присоединить Джавахишвили?

Шадиман притворился недовольным.

– Невозможно, Шадиман, я только вчера обещал ему вместе поохотиться. Князь страдает подозрительностью, долго вчера просил не отказать. Еще подумает – предлог ищу не исполнить обещание.

Луарсаб, рассыпая любезности уму и такту Нестан и Хорешани, просил выполнить от имени царя и цариц Картли долг вежливости перед иранским двором и передать искреннее пожелание счастья царственной сестре.

Гульшари чуть не упала на ковер, она не смогла даже скрыть огорчение.

– Почему не Гульшари, мой сын? Тоже была дружна с Тинатин? – прохрипела царица.

Луарсаб заявил о нежелании причинять неприятности начальнику замка, лишая князя на два месяца прекраснейшей из прекрасных женщин.

– Хотя здесь не лес, но вижу «барсов» в полном составе. Наградив их за сурамское дело, все же сохранил право блеснуть хорошей памятью… Все «барсы» поедут в Исфахан, им поручаю охрану княгинь.

Мимолетный взгляд на откровенно обрадованную Хорешани.

Саакадзе побледнел. «На два месяца? Странное дело. Почему посылает только близких мне людей?.. Но на Шадимане нет лица… Неужели Луарсаб раньше не советовался с правителем? Неужели перестает советоваться? Баака изумлен, Мариам змеей шипит, Гульшари еле живая, и все же странно».

Шадиман уловил взгляд Георгия и с едва скрытым неудовольствием спросил:

– Не найдешь ли царь, возможным зачислить Тамаза Магаладзе? Князь давно желает посетить Иран…

Луарсаб, слегка удивленный, оценивал предложение Шадимана. Помолчав, ответил:

– Я и сам думал о князе, но только «барсы» – не для всех приятное соседство.

Посмотрев на просиявших Магаладзе, Луарсаб перевел взгляд на унылого Реваза. Сделать и ему одолжение? Астан не вызывает жажды наслаждаться ее обществом. И, мягко улыбаясь, продолжал:

– В таких случаях, князь, хорошо иметь поблизости хорошего охотника. Реваз Орбелиани, надеюсь, и в Исфахане прославит картлийскую удаль…

– Царь, не забудь и Мамука, иначе Мамука умрет здесь без князя, – язвительно бросила Гульшари.

Дато, толкнув в бок обомлевшего Реваза, прошептал:

– Мамука возьмем, Дареджан тоже, это нигде не мешает, а в путешествии особенно приятно… К Хорешани устроим…

Реваз бросил взгляд на гордо выпрямившуюся Астан.

– Отпустит.

Радость заклокотала в горле, и он неожиданно громко чихнул. Луарсаб прикусил губу. Мирван усиленно разглядывал золотистого турача на потолке. Джавахишвили, предупреждая «неприличный» смех, поспешно обернулась к Луарсабу.

– Разреши, царь, к посольскому каравану присоединить верблюда с подарками для прекрасной Тинатин от искренне преданных тебе князей Джавахишвили.

Зал с благодарностью взглянул на умную княгиню и внезапно расхохотался до слез, до всхлипывания, до хрипоты.

Царь, кусая губы, поспешно предложил обсудить подарки и состав свиты.

Димитрий незаметно передвинулся.

– Георгий, что он, баран, смеется над нами? Если хочет с «барсами» дружить, пусть полтора часа в Орбети чихает, а не у царя под ногами…

Саакадзе не разделял шумной радости Нестан, Хорешани и «барсов»… Он крупными шагами измерял крепостной вал. Мрачно клубились тучи над зубцами башен, высоко над Тбилиси парил одинокий орел… Сейчас конец марта… Лучшие сподвижники и исполнители его воли уезжают. Легко сказать – задержать восстание, когда оно из рук рвется. А у князей разве не все готово? Гордятся милостью и доверием царя. Нестан и Хорешани радуются, но почему только моих друзей отправляют? Может быть, сказать «барсам»? Остановить? Нет, это вызовет подозрение Шадимана.

Но не в силах побороть беспокойства и подозрения, Саакадзе нашел способ увидеться тайно с Тэкле.

Нет, царь никогда не делится с ней делами царства, уверяет, что, переступая порог ее покоев, он словно из подземелья вырывается и не думает об оставленном за стенами… Но как раз о посольстве Луарсаб спрашивал, не скучно ли ей будет без Нестан… Шадиман усиленно гульшари предлагал, но царь все же решил доставить радость бедной сестре… Потом дело серьезное, царь больше доверяет Эристави, чем Амилахвари, родственнику Баграта. Симон тоже хотел ехать. А «барсов» давно искал случая отметить. Дато и Ростома по возвращении из Исфахана решил княжеством пожаловать за сопровождение царя в Сурамской битве. Она за остальных просила, обрадовался, первая просьба, обещал.

Такие сведения приглушили подозрения Саакадзе.

Не желая портить будущность друзей, Моурави скрыл от «барсов» не покидавшую его тревогу и, напротив, передал намерение царя возвести их в звание князей, встреченное «барсами» довольно равнодушно. Их радовало путешествие, приключения в неведомой сказочной стране, пиры, охоты, состязания с персидской знатью.

Дато еще радовало тайное поручение Моурави к шаху Аббасу.

Ночью венецианское зеркальце отражало торжествующие глаза Гульшари. Любуясь прекрасным изображением, она хохотала с Андукапаром над ненавистью желтой змеи и плебеев.

Только одна Мариам ничего не знала и своей откровенной яростью успокаивала Моурави.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

Кривой саблей повис над Картли месяц. Теплый туман косматит ущелье. Пятнистой черепахой сползают к шумным рекам горы, вьются змеями затаенные тропинки, и по ночам дурманят дикие цветы.

На синем небе маячит цепь настороженных башен. Но не видны копья кизилбашских сарбазов, не видны фески упрямых бешли, не видны вздыбленные кони янычар.

Только в густом мраке шуршат леса, тихо крадутся тени, хрустит приозерный камыш. Осторожные чувяки тревожат лощину. Крадутся по Картли торопливые шорохи, из деревни в деревню перебрасываются огненными птицами острые слова.

Прикрылись деревни щитом покорности, в колчанах меткие стрелы нетерпеливо дрожат.

Боязливо оглядываясь, пригибаются друг к другу крестьяне. Торопливый шепот будоражит желание, опускают покорные руки плуг, опускают топор, хватают шашки, кинжалы, скользят в ночную тишь.

Мокнет шерсть в реках, замирают прялки в руках, безжизненно виснет спица, озадаченно мычат коровы, сиротливо бродят куры. Сбились в тесный круг крестьяне, крестятся, роняют слезы.

– Женщины, женщины, у князя Шадимана все месепе под ярмом ходят, как сухой кизил стали… Для девушек солнце закрыл князь, на год запретил жениться дружинникам.

– Напрасно думает, такое не удержит, уже многие к Саакадзе бежали.

Разрывая на себе рубаху, полуслепой старик в безумной пляске призывает бежать к Моурави, спасение там от озверелого князя Джавахишвили, выколовшего глаза пойманным глехи.

– Горе нам, люди, князь Амилахвари долю наполовину уменьшил, работы вдвое прибавил… Детей отнял, если старший убежит, в рабство к туркам продает.

– Напрасно думает, такое не удержит, уже многие бежали…

– Люди, люди, светлейший Баграт в подземелье стариков на цепи держит, заложницами девушек в сарае запер: если молодежь убежит, стариков задушат, девушек в гарем продадут.

– Напрасно думает, такое не удержит, уже многие бежали.

– Люди, князь Качибадзе у всех дружинников копья отобрал, оружие спрятал; мсахури из деревни никого не пускают, ночью стерегут, собаками ловят, волосы режут, хозяйства отнимают…

– Напрасно думает, такое не удержит, уже многие бежали…

Ползут шорохи, опутывают Картли слухи, тревожит Картли ожидание.

– Не бойтесь, люди, Саакадзе в Цвели сам ночью прискакал, обещал детей спасти, обещал…

– Не в Цвели, в Мицоби, старый Пануш сам видел…

– Богом клянусь, в Аркивани был…

– Великий Моурави в одно время в двух местах может быть… Конь тайные крылья имеет.

– Люди, люди, готовьте стрелы, в Атании наш Моурави был, всех глехи выкупил от разбойника князя Чиджавадзе!

– Не только глехи, месепе больше любит: от бешеного князя Магаладзе много месепе отбил.

– Старый Павле говорит – от князей все будет для народа отнимать…

– Как от врагов… Берите сабли, берите копья.

– Трудно от князей отнимать, силы мало…

– Сурам показал, как мало… Землю будет Моурави народу раздавать.

– Моурави не допустит продавать детей, не пустит народ душить, бегите, дружинники, в Носте…

– Люди, люди, точите шашки, седлайте коней, скачите в Носте, не бойтесь, там большое сердце к народу Моурави держит.

И с неудержимой силой мчался людской поток в уже захлестнутое живыми волнами Носте.

Саакадзе угадал, задержать стихию не в его власти. Подхваченный ураганом неизбежности, Моурави летел навстречу преждевременной грозе, но он твердо помнил: ни один не должен вернуться обратно разочарованным, иначе погибнет многолетнее усилие, надолго заглохнет пробужденная ярость, и снова черное рабство задушит картлийскую землю…

И народное ополчение вооружалось…

Громко о настоящей цели не говорили, случайным любопытным, очевидно подосланным князьями, охотно рассказывали о приготовлении к царскому смотру.

Громко не говорили, но все знали – надвигается борьба, долгожданная борьба… Надвигаются кровавые тучи, беспощадно звенят стрелы, рука яростно потрясает меч, но кто бросит на замки князей ярость народа? Кто поможет выполнить назначенное?

С мучительной ясностью Саакадзе понял: он одинок.

Верная дружина «барсов», с полуслова схватывающая мысли Моурави, суровый Зураб, беспощадно идущий к намеченной цели, Мирван Мухран-батони, не подозревающий истины, согласившийся помочь в истреблении партии Шадимана, зоркая Нестан, следящая за настроением Метехи, Хорешани, предназначенная быть при Луарсабе… Даже простодушный Гиви стоил десятка опытных в боях азнауров…

Один, без поддержки преданных сподвижников, неустрашимых воинов и тонких политиков.

Смелый союз азнауров не мог охватить властные мысли, – не всегда понимал, но еще более странно – не хотел воплотить в жизнь все планы Моурави.

Только исхудалый, с воспаленными глазами Эрасти с двадцатью разведчиками, словно одержимый, мчался из деревни в деревню с приказом Моурави быть готовыми к выступлению по его сигналу. И только хмурый, потерявший сон Папуна, обремененный заботами, чем прокормить и одеть пол-Картли, знал, какая пропасть раскрылась перед Моурави…

Сначала проскакал амшинский отряд. Алые башлыки скрылись за орлиными холмами. Следом мчались легкоконные дружины. В полуверсте, развевая знамена, тянулись ощетинившиеся копьями квадраты.

Ежегодный смотр стягивал царские и азнаурские войска к Метехи.

Шадиман посоветовал царю превозмочь усталость, дабы не огорчить Моурави отказом в смотре войск, и тбилисские ворота проглатывали дружины за дружинами.

Перекрестки дорог, духаны, базары кишат лазутчиками. Неожиданно в Арали вспыхнул бунт, исчезли гзиревские кони, а на рассвете у паперти нашли убитого священника.

Черный башлык и Отар тихо выскользнули из пылающего Арали, но на повороте, словно из-под земли, вырос на коне хевсур, закованный в латы и с опущенным забралом.

Хевсур вплотную подскакал к Отару, поднял забрало. Едва успел изумленный Отар крикнуть: «Ты?! Киазо?!», как тяжелый хевсурский меч опустился на голову Отара, и мертвый Отар скатился с коня, запутавшись ногой в стремени.

Хевсур быстро опустил забрало, посмотрел вслед уже далеко ускакавшему Черному башлыку и скрылся за поворотом.

И вскоре бунты и пожары растеклись по придушенным деревням.

Перепуганные купцы по благоразумному совету неожиданных «друзей» просили у царя защиты от надвигающегося народного возмущения.

Спешно съехались князья на чрезвычайное совещание, и перед Луарсабом раскрылось обожженное лицо Картли: переполненное беглыми крестьянами Носте готовится к войне. Саакадзе подстрекает к убийству священников. Служители святой церкви из деревни бегут. Дерзкие разбойники даже у гзири коней воруют, владетели без большой охраны мсахури не рискуют выезжать на охоту… Скоро вся Картли будет перерезана плебеями… Возмущение плебеев против господ, против освященного веками порядка…

Князья не намерены подвергать жизнь и имущество опасности. Необходимы решительные меры… Княжества Картли ждут царского слова…

– Разве царю не видно? Саакадзе против трона и замков замышляет.

– Что князья предлагают?

– Немедленно расторгнуть брак, позорящий картлийский трон с тех пор, как сестра Саакадзе стала царицей.

– С лица Картли смести Саакадзе, замышляющего измену.

– Его смертью успокоить царство и спасти трон и замки.

– Иначе князья сами прибегнут к решительным мерам, а царь пусть один останется во власти плебея.

Луарсаб грозно, с негодованием отверг домогательства о расторжении брака: пока Луарсаб царь, царицей будет Тэкле. Но, сильно поколебленный в верности Саакадзе, царь обещал расследовать действия Моурави, и тогда совместно с князьями он придет к необходимому решению…

Саакадзе срочно вызван в Метехи.

По совету Шадимана царь потребовал объяснения в присутствии князей.

Саакадзе окинул быстрым взглядом князей, угрожающе сдвинувшихся в полукольцо: какой безграничной ненавистью пылают их лица, как отвратно подергивает острыми плечами Джавахишвипи, как кровожадно облизывает толстую губу Магаладзе, как свирепо Андукапар выбивает костлявыми пальцами дробь на эфесе меча, как нелепо выкатил Симон свои налитые кровью глаза.

Сказать при всех? Сказать о желании союза азнауров уничтожить княжескую власть? Вот теперь, почти завтра, окружить Метехи, пленить Шадимана, сеятеля рабства, окружить могущественные замки, насильно заставить царя остаться одному у власти? Саакадзе усмехнулся. Сказать сейчас: «Царь и народ» – и пасть изрубленным шакалами и погубить дело? Нет, тайна раскроется своевременно. Сказать царю… Наедине? Но разве уже не было опыта?.. Рисковать всем?.. Нет, и на это не пойдет Моурави…

И Саакадзе спокойно посмотрел на Луарсаба.

– К какой войне готовлюсь, царь? Только к той, которую объявит царь Луарсаб. Почему не распускаю азнаурские дружины и даром кормлю? Лучше своих даром кормить, чем чужими быть съеденным… Давид Строитель первый ввел постоянные войска и никогда не проигрывал сражения. Моурави, облеченный доверием царя, обязан охранять Картли от неожиданных вторжений врагов… А замок Носте укрепляю, конечно, не от друзей. Народ ко мне бежит? От меня никто не убегает, пусть князья об этом подумают.

Саакадзе понимал шаткость объяснения, но войско Нугзара Эристави, главные силы, будут готовы к выступлению, всеми средствами оттянуть…

– Потом, царь… есть еще важные причины, только разреши через четырнадцать дней доложить… Имею сведения… Турки на границе тоже спокойно не живут… Вот и светлейший Баграт побледнел… Не советую оруженосцам князя на границе кружиться, нехорошо с врагами обмениваться черными башлыками… Народ бежит? Не все ко мне, вот одного мсахури князя Амилахвари на границе поймали…

Какой угодно ценой оттянуть…

– Думаю, удастся найти разбойника, убившего священника. Один мествире в лицо видел, говорит, в черный башлык прятался… Прошу, царь, разрешения представить тебе доказательства моей верности… Через четырнадцать дней многое тебе открою.

Луарсаб гулко стукнул мечом Багратидов.

– Не правда ли, что существует тайный союз азнауров?

– Правда, царь. Однажды союз азнауров открыл свою тайну царю Картли на сурамских полях… Только благодаря азнаурам не турки враждуют со мной сейчас, а князья…

Луарсаб покраснел от слишком ясного намека. Потом о Баграте вспомнил, гиены всегда надо опасаться…

Шадиман, наблюдая царя, понял необходимость спасти положение.

Острый взгляд на Андукапара, и «сухой» князь не замедлил пойти в атаку. За ним ринулись остальные. Угрозы, брань…

– Выбирай, царь: мы или плебей, осмелившийся посягать на честь и права князей всей Картли.

Забряцало оружие. У дальней стены мелькнула обнаженная сабля. Георгий стал считать, сколько уложит, пока до него добегут… Но обнажать шашку при царе в царском замке?.. Захочет ли Луарсаб после такой дерзости ждать объяснения?

Шадиман поспешно сказал:

– Князья, прошу выслушать. Моурави просит четырнадцать дней, имеем ли право отказывать? Слишком велики перед Картли заслуги Моурави. Я рассчитываю, любезному князю удастся успокоить доблестных защитников трона…

Саакадзе изумленно, а Луарсаб с благодарностью взглянули на Шадимана. Посоветовав Саакадзе не терять времени, царь назначил смотр войск через четырнадцать дней…

И снова Негойские высоты. Рука по-прежнему уверенно сжимает поводы, по-прежнему настойчивы властные глазе, но отрывистее конский цокот, беспокойнее звенит шашка, первый подарок Нугзара, и резче взмах нагайки. Извивается вокруг гор быстрая дорога. Мелькают цветистые уступы, с которых некогда стремился увидеть чужие страны. Но мимо, мимо воспоминаний… Отбежал в сторону новый поселок, блеснула речка… Уже не задержали взора ни обширная шерстопрядильня, ни загон, где резвились молодые кони. Не наполняли гордостью зоркие бойницы Носте, не рассеяли озабоченность радостно распахнувшиеся ворота. Носте казалось маленьким муравейником, верной, но отслужившей саблей. Здесь отшумели молодые ветры, отцвели молодые побеги. Великие замыслы Моурави уже перехлестнули каменные стены Носте, перехлестнули остроконечные Негойские высоты. Вся Картли в багровом зареве, громыхая оружием, врезалась в воспаленную мысль Моурави.

Не успели ворота замка Носте закрыться за беспокойным владетелем, как вновь поспешно открылись. И Папуна, вздыхая, поскакал к Нугзару передать просьбу Саакадзе ускорить отправку войск в Тбилиси, где Георгий будет ровно через четырнадцать дней.

Папуна не любил торопить коня, но поручение требовало стремительных взмахов нагайки, и вспомнилось счастливое время, когда упрямые буйволы лениво передвигали его спокойную жизнь. Вспомнилось последнее возвращение на арбе из Тбилиси. Вот откос, речка, там за большим камнем Бадри рассказывал об очокочи. Бадри! Папуна нахмурился. «Жемчуг кровь любит, а кровь место ищет, а место всю землю заняло…» И Папуна отчетливо понял неумолимость завтрашнего дня. Болезненно сжалось бесстрашное сердце…

Озадаченный неожиданной поддержкой злейшего врага, Георгий с еще большей осторожностью стал подготовлять азнауров к отступлению из Тбилиси в случае предательства. Главное – выбирать выгодные вершины и ставить между собой и врагом зажженные леса, овраги, ущелья. Помня первую неудачу при Георгии X, Саакадзе решил не доверять изменчивому настроению царей, и Носте, как в дни набегов, спешно прятало в подземелья зерно, масло, тонкую шерсть.

Пастухи, нахлобучив папахи, угоняли большие стаде на дальние пастбища. Только что обосновавшиеся на базарной площади амкары бережно сворачивали разноцветный сафьян, прятали в кованые сундуки серебряную чеканку, грузили на арбы медные изделия, на верблюдов полосатые тюки. С трудом налаженная торговля, уже связавшаяся с передаточными караван-сараями, сейчас временно перебрасывалась в Амши к Дато Кавтарадзе. Никто не верил в реальную опасность, но с трудом завоеванное у князей право торговли решили не подвергать неожиданностям. Целый день на шумных улицах скрипели нагруженные арбы, женщины и дети отсылались в деревни «Дружины барсов». Эрасти отправил свою жену Дареджан и маленького сына Бежана в семью Даутбека. Отец Эрасти ни за что не хотел уходить и остался, заботливо оберегая достояние народа.

А в весенних садах распускались пышные розы, благоухала белая сирень и звонко на все голоса разливался птичий гам…

Луарсаб, обеспокоенный создавшимся положением, поделился с Тэкле своими сомнениями относительно странного поведения Георгия, даже не пытавшегося повидаться с ним отдельно. Угадывая настроение брата, Тэкле объяснила поведение гордого Моурави нежеланием пользоваться родственными правами.

Через три дня к Луарсабу вошел встревоженный Шадиман.

– Плохо, царь, нехорошие сведения князья получили, опять совещания требуют…

– Какие сведения? – спросил хмуро Луарсаб.

– Одного турка у Читского ущелья поймали, из Ирана бежал, оруженосец Азис-паши… Единственный спасся от жестокой казни. Говорят, Азис-паша охотился вблизи границы, а Саакадзе и десять азнауров арканами поймали Азис-пашу вместе с его охраной, заткнули рты, привязали коня, никто крикнуть о помощи не успел. На границе Ирана в грузинские платья одели и за большие деньги шаху Аббасу продали. От имени царя действовали. Большая дерзость! Перед Стамбулом стыдно, Азис влиятельным пашой был.

– Возможно ли?! За такую дерзость голову снять мало! Но подождем объяснения Саакадзе.

– Конечно, царь, но князья взбешены, боюсь, междоусобие начнется. Большая опасность… Нугзар поднимается, Баграт давно ждет случая, Шалва Ксанский на Андукапара тоже давно косится, а враги только и ждут, когда князья саблю обнажат…

– Дорогой Шадиман, прошу тебя пресечь распри.

– Трудно, царь, князья невозможное требуют… Грозят тебе ненавистью народа, будто открыто негодующего на брак, унизивший высокий сан царя-помазанника.

– Об этом прекратим разговор, Шадиман… О народной ненависти только от князей слышу и, должен сознаться, мало значения придаю.

– Да, царь, но дела царства в опасном положении.

– Ты можешь, Шадиман, предотвратить волнение.

– Думаю, царь, охотой растянуть время. У князей кровь остынет, и прекрасная царица, за спокойствие которой готов жизнь отдать, довольна будет…

– Празднество?! По какому случаю? Да и правду сказать, Шадиман, встревожен я, не лежит сердце к веселью.

– Царь, сейчас только пришло мне в голову… Двадцатого мая год твоего высокого венчания… Что, если из желания отслужить благодарственный молебен в Кватахевском монастыре ты и царица скроетесь на время в Твалади? Никто не посмеет осудить желания царя в такой день помолиться и отдохнуть от бурных дел…

– Шадиман, дорогой, неужели это возможно? А смотр войска? Как с Георгием?

– Очень хорошо выйдет… В Тбилиси жара, у порога переполненных дружинниками домов черная болезнь стучится. Отдашь приказ Цицишвили на Китеки уйти и там ждать смотра. Георгий не обидится, поймет, день свадьбы молодому царю и царице приятнее провести в прохладном Твалади, а не в раскаленном зноем и ненавистью Тбилиси…

– Шадиман, вдвоем?.. А как князья?..

– Пригласи всех в прекрасный замок Цавкиси. Можно не всех. В Карайских степях сейчас лучшая охота: князья кровь успокоят, а после твоего отъезда в Твалади скажу, будто двадцатого приедешь. Всегда найдется предлог объяснить отсутствие царя. Саакадзе оправдаться успеет. Уверен, все успокоится, и гроза без кровавого ливня мимо пройдет…

Луарсаб, измученный интригами и ссорами, уцепился за возможность уединиться с Тэкле в любимом Твалади.

По совету Шадимана, до выезда в Цавкиси приглашенных князей, поездку в Твалади скрыли даже от Херхеулидзе. Баака по желанию царя отправился в Цавкиси для приготовления царской охоты. После отъезда начальника дворцовой стражи царь призвал Цицишвили и приказал немедленно отправиться с войском в Китеки и там ждать царского приезда. В Носте был послан царский гонец с приглашением Моурави отпраздновать торжественный день двадцатого мая в Цавкиси на охоте.

После тайного совещания с Шадиманом князья с благодарностью приняли приглашение царя и даже слишком поспешно покинули Тбилиси. Цицишвили также спешно вывел войска в Китеки.

Ночью Луерсаб и Тэкле тайно, только под охраной телохранителей и дружины Шадимана, выехали в Твалади…

Молодой князь Эмирэджиби с любопытством оглядывал пышное персидское убранство комнаты Русудан в замке Косте. Он изысканно восхищался вкусом княгини и весело передал поручение царя.

Саакадзе, выслушав Эмирэджиби, не мог скрыть радости: отсрочка так кстати, а там подъедут друзья. Он благословлял двадцатое мая, день венчания любимой Тэкле… Быстрые сборы, последние распоряжения и, оставив Квливидзе во главе пятнадцати азнаурских дружин, умчался с Эрасти в Цавкиси.

Из осторожности Моурави предупредил Квливидзе: в случае каких-либо изменений он пришлет гонца, и пусть Квливидзе не замедлит выступить в Тбилиси.

Такой гонец, к удивлению Квливидзе, прискакал на следующее утро.

– Царь изменил решение: раньше будет смотр, а потом азнауры приглашаются на совместную охоту.

Обрадованные азнауры поспешили выступить с дружинами в Тбилиси.

И в то же утро по азнаурской дороге, не останавливаясь в духанах, мчался азнаур Асламаз. Возвращаясь из Ананури в Носте, Папуна и не подозревал в проскакавшем мимо знакомом всаднике лазутчика, иначе лезвие кинжала Папуне могло разрядить грозу не по плану Шадимана.

Ананури также напоминал военный лагерь. Гонца царя впустили со всеми предосторожностями. Нугзар хорошо знал Асламаза как ярого приверженца Саакадзе, и после дружеской еды князь увел гостя в свои покои.

– В Тбилиси неспокойно, царь и Моурави совещались, он послан тайно от всего двора. Войско войдет в западные ворота Тбилиси, а доблестный князь Нугзар пусть пока не выезжает из Ананури. Через три-четыре дня Папуна снова с тайным посланием от Моурави приедет, тогда князь сам решит, как лучше.

Встревоженный Нугзар немедленно направил в Тбилиси соединенные дружины в пять тысяч шашок под начальством азнауров, испытанных в боях с горцами.

Желая навсегда разделаться с партией Шадимана, как убеждал его Саакадзе, Нугзар два дня собирал людей по деревням Арагвского княжества и отправил всех, кто мог сесть на коня и держать оружие. В Ананури остались только глубокие старики. Даже личную охрану Нугзар сократил наполовину.

В Цавкиси особое оживление. Смеются князья, злобно сверкая глазами, отдают приказания, угрожающе сжимая шашки, за столом нервно проглатывают яства, шумно опрокидывают чаши и только говорят придушенно, подозрительно оглядываясь.

Нервность растекается по замку. В конюшнях – беспокойное ржание, на дворе – перебранка слуг, в сторожевых башнях – угрюмая настороженность. В Цавкиси нехорошо веселятся, нехорошо спят, нехорошо выжидают кого-то…

С башенной площадки замка Херхеулидзе наблюдал въезжающего с дружиной уже пятого князя из друзей Шадимана. Подозрительное бряцание оружием, нерасседланные кони в конюшнях, странная нервность князей мало напоминали мирные приготовления к охоте в Карайских степях.