Текст книги "Разница во времени"

Макс на несколько секунд задумался, покусывая губу. Наконец он растерянно развел руками:

– Извини, про завтра, послезавтра и другое ближайшее будущее ничего сказать не могу. Ничего выдающегося. Ближайшее событие этого года, которое мне удается вспомнить, случится осенью.

– Ну понятно! Как всегда, гнилые отмазки!

– Ну правда, – пожал плечами г-н Чусов, – ты вот можешь вспомнить, что происходило неделю назад и про что 25-го, допустим, июня были новости?

Наташа напряглась. И поняла, что вспомнить не может.

– Ну то-то же! – поучительно поднял указательный палец Макс. – А уж если бы я тебя попросил вспомнить навскидку какие-нибудь новости из середины 2000 года? А из сентября 1955 года? Слабо?

– Слабо, – созналась г-жа Ростова.

– И мне слабо. Поэтому тебе придется просто поверить в то, что я говорю. И вообще – машина работает! Ведь оттуда люди продолжают прибывать. Ладно, хватит с тебя на сегодня впечатлений! – подытожил г-н Чусов. – Светает уже. У нас еще будет время поговорить. Все равно за раз всего не расскажешь.

– Спокойной ночи, – согласилась Наташа, повернулась на бок, дотянулась пяткой до теплой пятки Макса и сделала попытку заснуть. Хоть и не сразу, но удалось.

Иногда с утра, еще не открыв глаза и даже не успев толком вспомнить день вчерашний, чувствуешь, каким выдастся новый день. То есть ты даже как будто видишь его в своем последнем перед пробуждением, коротком и каком-то рваном сне. И либо просыпаешься радостным, страшно энергичным и бодрым – если предвкушаешь славный денек… Либо еле разлепляешь глаза и с трудом выпихиваешь себя в мрачную и неприятную реальность – если сонное подсознание подсказывает, что ничего хорошего этот день не предвещает. И если это самое подсознание намекает, что что-то печальное или случилось накануне, или вот-вот случится.

В таком вот полуболезненном состоянии Наташа и нащупывала с утра в пятницу будильник на тумбочке рядом с кроватью, не открывая глаз. Перед ее внутренним взором еще мелькали тени, а все внутри сковывал какой-то неприятный холод. Г-жа Ростова «на автомате» отключила будильник и зависла где-то между сном и бодрствованием: когда конец сна все еще продолжает демонстрироваться, но выглядит почти рациональным и оценивается трезвым взглядом.

Сон, из которого на секунды была вырвана г-жа Ростова и к которому вернулась, был каким-то невыносимо депрессушным. В нем Наташа кралась, прижимаясь к стенам, по какой-то серой-серой улице, среди серых-серых домов, окруженных серыми-серыми дорожками. А по этим серым-серым дорожкам гуляли толпы серых-серых полупрозрачных теней… Тени шли медленно, бесшумно и казались мертвецами. Наташа же передвигалась по этим серым-серым улицам мелкими перебежками в военизированного вида костюме цвета хаки. На плече у нее висело ружье. Она почему-то страшно боялась этих почти бесплотных теней и пряталась от них за серыми-серыми заборами. Наташа знала, что ружье у нее для того, чтобы стрелять в этих людей. Стрелять страшно не хотелось, но она почему-то знала, что все-таки придется. «Взял ружье – стреляй. Если висит ружье – оно обязательно должно выстрелить», – всплывали в памяти какие-то слова, очевидно обрывки инструкции. И Наташа выстрелила. И только нажав на курок, поняла, что на самом деле у нее в руках ружье пейнтбольное, стреляющее краской. Маленький красный шарик попал прохожему в плечо, и по его серости начало расплываться яркое алое пятно. Г-жа Ростова с удовлетворением наблюдала из своего укрытия за тем, как человечек пытается стереть с себя следы краски, но от этого лишь еще больше в ней пачкается. Все его руки, а потом и штанины, о которые он пытался их вытереть, стали пунцовыми. Наташе было смешно наблюдать за тем, как суетливо он сучил ручками, чтобы вернуть себе первоначальную расцветку. И тут она уже без всякого зазрения совести принялась палить по серым прохожим всеми цветами радуги. И только расстреляв в запале всю обойму, заметила, что под действием краски человечки начали исчезать. Первый из подстреленных уже стал еле видимым – как привидение в кино, и Наташа, бросив ружье, кинулась ему на помощь. На бегу смачивая платок водой из оказавшейся на поясе фляжки, она готовилась оттирать краску с испаряющегося тела прохожего. Подбежав совсем близко, она встала как вкопанная: прямо посреди улицы у нее на глазах в облачко дыма превращался… Макс! Наташа страшно закричала и окончательно проснулась. Сон был настолько противно-метафоричным, что даже показался Наташе неприлично рациональным для галлюцинации…

Макс, живой и невредимый, лежал рядом на кровати и круглыми глазами смотрел на всполошенную г-жу Ростову.

Утро выдалось ярким, солнечным. В другой бы день Наташа сочла такое начало дня очень многообещающим. Но сегодня колючие, жесткие и пыльные солнечные лучи нездорово резали глаза. Себя г-жа Ростова ощущала страшно разбитой и несчастной. В воздухе витало предчувствие болезни, беды и потери. С трудом скинув ноги с кровати, Наташа открыла окно в надежде, что в комнату ворвется свежий воздух и принесет с собой ощущение чистоты и благополучия летнего утра. Но вместо вожделенной свежести в комнату ворвались зной и уличный гам. Г-жа Ростова посмотрела на часы: ба! Да уже почти полдень! Наташа села на подоконник и прикоснулась к своему лбу ладонью: нет, температуры не было… Тут в ее памяти начали всплывать вчерашние события. Наташа выудила из сумочки сигареты, поудобнее устроилась на подоконнике и закурила, старясь направлять дым в раскрытое окно.

Она со всей ясностью осознала, что уже не сможет сдать в печать рекламный модуль кафе из «списка Тарасовой». Его печать надо было остановить, и как можно быстрее. И тем самым поставить крест на своей потенциально пышной карьере в журнале «Все удовольствия столицы». Странное дело, констатация этого неприятного факта почему-то далась г-же Ростовой довольно легко. Можно даже сказать, что она отнеслась к неизбежной потере светившей ей служебной «Шкоды», оклада в 3000 долларов и даже фотографии на первой полосе корпоративного сайта с необычным для себя равнодушием. Объяснялось оно тем, что до Наташи наконец дошел весь драматизм ее личной ситуации в контексте запрета для Макса оставлять какие-либо следы о себе в XXI веке. Это же значит, что он никогда на ней не женится и не заведет с ней детей! Жизнь как будто бы специально и очень зло подшутила над г-жой Ростовой. Чтобы заставить посмотреть на нее, жизнь, несколько иначе. Наташа была наповал сражена парадоксальностью всего случившегося с ней за последние дни.

Раньше, оценивая свои перспективы на будущее, г-жа Ростова ничуть не сомневалась, что для нее не составит большой проблемы, появись у нее такое желание, увлечь дорогого Максика под венец и сделать отцом своих детей. Рассуждала она при этом примерно так: заштатный журналист из провинциальной газеты с зарплатой в три раза меньше, чем у нее, должен нечеловечески радоваться такой блестящей партии, как она, г-жа Ростова. К тому же Наташенька отдавала себе отчет в том, что она отнюдь не дурнушка, а откровенно хорошенькая барышня. Поэтому замужество казалось Наташе такой же несложной бытовой задачей, как, например, покупка холодильника, – стоит только захотеть и приложить некоторые минимальные усилия, как ей, такой умной, деловой, хорошенькой и состоявшейся, Макс тут же притащит обручальное кольцо на блюдечке с золотой каемочкой. Именно ввиду очевидной простоты задачи Наташа не особо торопилась женить на себе г-на Чусова – сложные задачи привлекали ее в первую очередь. А собственная карьера казалась именно таким – трудным и требующим полной концентрации делом.

А сейчас Наташа оказалась довольно далека от обеих своих целей – и от карьеры, и от свадьбы с Максом. И второе обстоятельство, к ее собственному удивлению, огорчало ее ничуть не меньше, чем первое. «Вообще-то с его стороны было довольно подло давать мне надежды, зная, что рано или поздно он свинтит назад в свое будущее. А если он не думает сваливать назад, то ведь детей же ему иметь от меня все равно нельзя. Да ведь и жениться, небось, нельзя. Ай, молодца!» – обиделась г-жа Ростова.

И, молниеносно затушив сигарету о карниз, набросилась на делавшего вид, что он все еще спит, г-на Чусова.

– Эй! Быстро просыпайся, бесчестное ты животное! – Наташа бесцеремонно стащила одеяло с Максика и довольно чувствительно ткнула его кулаком в бок. – Так какого хрена ты со мной вообще встречался, если с самого начала прекрасно знал, что у нас нет никакого будущего? Что ты не имеешь права ни на какие глупости вроде свадьбы и детей? У вас там совесть, в вашем XXIII веке, практикуется?

– А ты что, замуж за меня собиралась? – искренне удивился совершенно не сонный Макс.

Прозвучало это просто издевательски!

– Нет, блин, просто потрахаться не с кем было! – рявкнула Наташенька и еще раз стукнула кулачком г-на Чусова. На этот раз в живот. Но тоже больно.

Макс ловко поймал ее руку и притянул взбешенную г-жу Ростову к себе. Он с неподдельным интересом заглянул ей в глаза. Она попыталась ответить на его взгляд испепеляющим взором, исполненным ненависти. Должно быть, получилось плохо, потому что Макс глупо захихикал:

– Ну так что ж ты так разволновалась? В ближайшее время, по крайней мере, тебе будет с кем трахаться! Я никуда не собираюсь…

– Да пошел ты на хер, урод! – окончательно вышла из себя г-жа Ростова, вырвала свою руку и отправилась на кухню рыдать и курить.

Утренние ощущения на счет того, что день получится поганым, полностью оправдывались. Когда Наташа уже прикуривала третью сигарету от второй, на кухне появился Макс с чрезвычайно серьезной миной. Молча он сделал себе кофе, намазал маслом хлеб и положил сверху кусок сыра, делая вид, что не замечает г-жу Ростову. И только слопав полбутерброда, он наконец снизошел до слов:

– Ну как, ты получила уже достаточно удовольствия от своих страданий? Ты уже достаточно пожалела себя, или тебе дать еще немножко посмаковать это чувство?

– Да пошел ты! – отмахнулась г-жа Ростова. – Тебе на всех наплевать! Человек, которому наплевать на себя, который даже ради себя самого не поднимет свою ленивую задницу и не сделает ни одного усилия, чтобы жить лучше, который даже самого себя не любит, конечно же, не может любить никого другого! Какая я была дура!

– Когда ты достаточно настрадаешься и сможешь говорить спокойно, позвони, – довольно флегматично бросил в ответ Макс, поставил кружку с кофе на стол и исчез в комнате.

Еще через минуту г-жа Ростова услышала, как хлопнула входная дверь. Она хотела было побежать вслед за Максом и крикнуть ему вдогонку что-нибудь еще – очень обидное, но в последний момент передумала.

С уходом Макса Наташина истерика как-то скоропостижно закончилась, и она засобиралась на работу.

Выезжая с Орехового бульвара на Каширское шоссе, г-жа Ростова все еще размышляла, как ее угораздило связаться с таким чудовищем, как Макс.

Проезжая развилку, на которой Каширка сливается с Варшавкой, Наташа уже с интересом слушала треп ди-джеев на «Авторадио», а на светофорах пыталась накрасить губы яркой помадой.

Проезжая по третьему кольцу, она уже задумалась над тем, что же она скажет на работе по поводу отмены целого полуполосного модуля… И куда она пойдет, после того как заберет деньги за ненапечатанную рекламу и трудовую книжку из «Всех удовольствий столицы»? Конечно, в первую очередь она вернет кредит. А потом?

Съезжая с третьего кольца на Новослободскую, она смогла увидеть ситуацию с другой стороны: в ее распоряжении было целых полполосы рекламной площади, с которой она может делать все, что ей заблагорассудится. В конце концов, за модуль шести кафе руководству можно выдать все что угодно. Мало ли какие у клиента причуды?

Паркуя машину напротив офиса, г-жа Ростова вспомнила, что в ее распоряжении находятся еще восемь с половиной тысяч долларов – семь банковских и полторы личных.

В кабинет к Петрову Наташенька ворвалась легко и непринужденно, сделав вид, что просто забыла спросить секретаршу, свободен ли босс. Вначале она сурово поставила начальнику на вид, что нехорошо так кидать новых клиентов – они, можно сказать, первый раз в первый класс, а им сразу же подножку ставят. Так недолго бедняг и испугать.

– Так вот, они и испугались малость. Вы знаете, они люди мистические и решили, раз в первый раз так неудачно все прошло, то модуль был не совсем удачен. И теперь заставляют меня переписать весь текст. Так что раньше понедельника считать эту полосу сданной не получится – я только сегодня узнала об этом их желании и все выходные собираюсь работать над текстом. – В этот момент г-жа Ростова лихорадочно про себя пыталась сообразить, что бы такое написать в этом модуле, чтобы начальство приняло за рекламу кафе, а сами кафе при этом остались бы незасвеченными.

– А может, ну их, с их трехгрошовым модулем? – осторожно предложил Семен Семенович. – Вы знаете, мы тут посовещались с Еленой Михайловной, и я пришел к выводу, что мы все-таки прилагаем неоправданно большие усилия. И вообще, у меня на счет этих рекламодателей какое-то нехорошее предчувствие… И знаете, у Елены Михайловны возникло странное предположение, что эти деньги… что они ваши личные, а не от рекламодателей. И надо же, какая странность – по предложению госпожи Тарасовой я позвонил в «НИИЧАВО» и попросил соединить меня с менеджером, ответственным за рекламу и курирующим этот модуль. Там такого человека не нашлось! Более того, секретарь меня заверила, что никакой рекламы это заведение не давало, не дает, и не будет давать. И потребовала снять любой модуль, в котором упоминается «НИИЧАВО». Она заявила, что если у нас выйдет реклама с упоминанием их заведения, то они все равно не заплатят, потому что это навязанная услуга. И никакого договора нет. Может быть, вы покажете мне договор, чтобы я мог понять, в чем недоразумение?

«Та-ак! – подумала про себя обезоруженная г-жа Ростова, – пока я там ношусь по городу, рискуя своими ногами, босоножками и жизнью, он тут за моей спиной подпадает под влияние этой интриганки Тарасовой!»

– Простите, Семен Семенович, – весьма уважительно прервала спич гендиректора Наташа, – но вряд ли можно считать секретаршу компетентной во всех менеджерских вопросах. Конечно, у меня есть договор, и я покажу его вам в любой момент… Точнее говоря, он у меня дома, но… По-моему, мы не должны пасовать из-за тех небольших и в сущности технических проблем, которые у нас возникли. Вы были абсолютно правы – мы должны расширять базу рекламодателей за счет привлечения новых клиентов. Вы приняли стратегически верное решение! Не дайте же сбить себя с толку Елене Михайловне – она просто пытается восстановить свой профессиональный авторитет. Но вы же понимаете, что ее подходы довольно архаичны, а мои методы доказали свою большую эффективность.

– У меня несколько иное мнение, – не поддержал г-жу Ростову Семен Семенович. – Все-таки журнал держится на рекламе нескольких бюджетообразующих клиентов, главным образом это международные бренды. В сущности, главное для нас – чтобы они были довольны. И нельзя распылять силы, отвлекаясь от наиболее важных рекламодателей, ради тех, кто не сделает нам погоды. Понимаете? Боюсь, что у вас еще недостаточно опыта и системного видения ситуации, для того чтобы претендовать на конкуренцию с таким мастером рекламного дела, как Елена Михайловна. Можете считать эти слова ответом на вашу аналитическую записку. И, я надеюсь, в сложившейся ситуации взаимной неудовлетворенности вам может показаться довольно логичным такой шаг, как написание заявления об увольнении по собственному желанию…

Наташе не удалось скрыть своего разочарования – прозрачная пластмассовая ручка хрустнула у нее в руках. Звук ломающегося пластика привел г-жу Ростову в себя, и она довольно отвязно спросила:

– Семен Семенович, вы не находите, что это довольно… м… как бы это сказать… неэтично – вышвыривать на улицу сотрудника, который привел сюда очень заметных рекламодателей, в том числе и из числа тех самых международных брендов, о которых вы говорили. Помимо этого я, пожертвовав своим стабильным процентом, взялась за ваше личное поручение. Справилась с ним в кратчайшие сроки и на отлично. И после всего этого вы хотите сказать, что я плохой сотрудник и вы мной не удовлетворены?

Петров едва заметно стушевался.

– Видите ли, разговор об этичности и неэтичности тех или иных рабочих решений я считаю здесь неуместным. Имеет смысл разговор о целесообразности… Опустим, опять же, вопрос о том, насколько хорошо вы справились с моим личным поручением. Не будем обсуждать, не по вашей ли вине был загублен весь тираж последнего номера… – Семен Семенович сделал эффектную паузу, внимательно разглядывая г-жу Ростову.

Наташа продолжала делать невозмутимо-возмущенное лицо.

– Как вы можете такое предполагать! – фыркнула она, пожалуй, чересчур театрально.

– Так вот, поскольку это пока что только предположения, я не акцентирую на них внимания. А отвечаю на ваш вопрос об этике. Вы же мало задумывались об этичности своих действий, когда прыгали через голову Елены Михайловны? Вы же не заботились о правилах хорошего тона, когда откровенно пытались дискредитировать ее в моих глазах, – даже, вон, целую записку написали? Между прочим, она когда прочитала эту записку, то сочла ваши действия ударом ножа в спину.

Кого вы ударите в спину следующим? А? Понимаете? И, вы знаете, я прихожу к заключению, что такая некомандная игра и нарушение субординации очень опасны в таком ответственном и коллективном деле, как наше… Они нецелесообразны.

– Попросту говоря, ваша спина испугалась инициативы и энтузиазма?

– Нет! Отнюдь! – громко запротестовал Семен Семенович, и уже тише добавил: – Я одобряю инициативу и энтузиазм. В разумных пределах, конечно. Но ведь есть же правила общежития? Вы их не соблюдаете.

– Понятно, – сдалась г-жа Ростова. – Если вы настаиваете, я уволюсь. Но учтите: я попытаюсь увести из журнала как можно больше своих рекламодателей. По крайней мере вот эти шесть кафе, с которыми я работала последние две недели, у вас уже точно рекламироваться не будут. Я снимаю модуль из текущего номера. Потрудитесь вернуть деньги. И пусть ваши другие, более лояльные сотрудники, попробуют выбить из них хоть доллар. До свидания.

Наташа вышла из кабинета и громко хлопнула дверью. Конечно, она была огорчена. Но постоянное нервное напряжение последних дней привело к тому, что страшный конец г-же Ростовой оказалось пережить гораздо легче, чем бесконечный ужас ожидания провала. Честно говоря, она смирилась со своим увольнением и с поражением в этой неравной схватке с жестоким миром еще тогда, когда рыдала в туалете «НИИЧАВО». Тогда она испытала все возможные разрушительные эмоции, так что сегодня даже почти ничего не почувствовала. Она даже испытала странное чувство освобождения и удовлетворения.

Отъезжая от офиса, г-жа Ростова думала о том, как же ей теперь жить и куда податься… И наткнулась взглядом на афишу, зазывавшую на концерт группы «Клиническая жизнь».

«А почему бы и нет? – подумала Наташа. – С этой пятницы я абсолютно свободна. Надо этим воспользоваться».

Притормозив около рекламы, г-жа Ростова выяснила, что концерт состоится сегодня вечером в «Б-2». Это ей очень подходило. Если кто-то (например Петров или Тарасова) думал, что она в такой ситуации попытается покончить с собой или начнет посыпать голову пеплом, то он зря надеялся. Наташа еще что-нибудь такое придумает! Вот только отдохнет предварительно…

Наташа решила поощрить себя за все страдания предыдущих дней целой серией приятных моментов. Начала она с посещения парикмахерской, где ей очень удачно сделали укладку и изысканный маникюр, затем посетила «Кофе-хаус» тут же на Маяковке. Посидела у большого окна-витрины, лениво листая газеты, тупо глядя на прохожих и стараясь ни о чем не думать и держать голову пустой.

Многочисленные клерки офисов уже закончили работать и теперь настойчиво забивали каждый уголок центральных кафе, ресторанчиков и клубов. Наташе уже не единожды пришлось потесниться. Для начала ее попросили убрать свою сумку с соседнего, ближайшего к стене, стула. Стоило только девушке, занявшей это место, уйти, Наташу попросили подвинуться – пересесть на тот самый, ближний к стене, стул, так чтобы парочка смогла устроиться на соседних местах. Г-жа Ростова безропотно подчинялась, плывя по волнам столичного пятничного вечера. Она с интересом наблюдала за людьми, их жестами, слушала их разговоры…

Час «че» пришел незаметно, и г-жа Ростова, расплатившись по счету, переместилась в соседнее здание – в клуб «Б-2». Поднялась по черным пыльным лестницам. Заплатила 300 рублей за вход и оказалась на пахнущей дымом, подвалом и гаражом площадке перед сценой. Концерт должен был начаться с минуты на минуту. На сцене уже мялись и настраивали инструменты какие-то невнятные парни.

Наконец время пришло, публика подтянулась, и довольно многочисленная, и раздались первые гитарные аккорды. В предвкушении представления, Наташенька заказала «Мохито» и устроилась на борту танцпола поудобнее. Концерт начался с неожиданно серьезной и классической вещи группы «Queen» «There’s no time for us, There’s no place for us…». После такой мощной и пафосной раскачки артисты начали играть вещи собственного сочинения. Они были уже не так глубоки, но все же очень эмоциональны и в целом произвели на г-жу Ростову впечатление. Особенно ей запомнилась одна очень сильная песня (объявили, что она написана на стихи Бродского), в которой были такие слова:

 
«Зачем выходить оттуда,
куда вернешься вечером
таким же, каким ты был,
тем более – изувеченным?»
 

И еще чумовой припев:

 
«Не будь дураком!
Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты!
То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями.
Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса,
эроса, расы, вируса».
 

Наташа пробралась поближе к сцене. Взгляд ее был прикован к самозабвенно надрывавшемуся над микрофоном хедлайнеру группы. Вдруг она почувствовала чьи-то руки, опустившиеся ей на плечи. Г-жа Ростова вздрогнула, оглянулась и увидела Макса. Наташа не удивилась. Макс ничего не сказал. Да даже если бы он что-то и попытался сказать, в грохоте концерта Наташа все равно ничего не услышала бы. Поэтому он просто посмотрел на нее с любовью, горечью и лаской одновременно. И обнял за плечи. Г-жа Ростова не сопротивлялась.

Концерт закончился, началась дискотека в ретро-стиле. Наташа и Макс спустились на этаж ниже – в суши-бар.

– По-моему, хороший концерт, – заговорила первой г-жа Ростова, чтобы уже начать хоть какую-то беседу.

– Да, к счастью, все получилось. Наши хорошо сработали. Нельзя было допустить, чтобы первый концерт «Клиники» в столице провалился. Это могло повлечь искривление континуума.

– Понятно. Все не просто… Ну что, рассказывай, – примирительно предложила г-жа Ростова, открывая меню.

– Ну что рассказывать? – невесело вздохнул Макс, помолчал и добавил: – Ты права. Я подлец. Я действительно не могу ни жениться на тебе, ни завести с тобой шестерых детей.

– А зачем убегать было? – жестко спросила Наташа.

– Если ты заметила, я всякий раз сбегаю, когда ты начинаешь истерить.

– А у меня не было повода поистерить? Ты с самого начала знал, что между нами не может быть ничего серьезного, и пудрил мне мозги! Этого не достаточно?

– Достаточно. Но все равно неприятно видеть, когда твоя девушка орет. К тому же, подумай сама – так ли уж я виноват? Вспомни, мне запрещено изменять что-либо в естественном ходе событий. Если бы я знал, что наши отношения могут существенно скорректировать твою жизнь – помешают тебе выйти замуж за какого-то нормального мужика, нарожать ему детей, – стал бы я с тобой встречаться?

– Не поняла? – действительно не поняла месседжа г-жа Ростова. – Ты что, хочешь сказать, что мне на роду написано умереть старой девой? Да если я захочу – тут знаешь какой батальон желающих выстроится!

– Давай закроем эту тему. Я и так уже очень много сказал, – отрезал Макс.

– Нет-нет! – запротестовала Наташа. – Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее. Что все это значит? Ты хочешь сказать, что я никогда не выйду замуж и не рожу детей?

– Но ты ведь этого и не хочешь на самом деле, – пожал плечами Макс. – Загляни в себя. Разве оно тебе надо? Ты хочешь сделать карьеру, заработать миллион, получить служебный автомобиль с водителем. Я вообще, как мне казалось, для тебя идеальный мужчина – ничего не требую, никаких детей, ни ведения домашнего хозяйства, ни вязания шарфов. И еще… Между прочим, я люблю тебя.

– Да ты что? Правда? – не без издевки поинтересовалась г-жа Ростова. – А за что?

– Просто так, – улыбнулся в ответ Макс. – И еще я тебе немножечко завидую. Потому что ты другая. Не такая, как я. Ты можешь жить в этом времени так, как хотел бы жить я, – стремясь к чему-то, имея желания и возможность действовать активно. Даже уже не важно, добьешься ли ты своих целей или нет, но сам процесс борьбы он… вкусный…

– То есть ты хочешь сказать, что ты в душе тоже карьерист и тоже хотел бы сделать что-нибудь эдакое? – заинтересовалась г-жа Ростова. – И только страх за стабильность этого твоего дурацкого континуума заставляет тебя жить жизнью растения?

– Угу, – кивнул Макс.

Наташа недоуменно повела плечом:

– Ну так перестань беспокоиться и начни жить, как говорил старик Карнеги.

– Старушка, не заставляй меня сомневаться в твоих умственных способностях! Кажется, я тебе довольно внятно все объяснил. Это огромный риск! Причем не только для меня, но и для многих-многих других людей.

– Слушай, я не понимаю, чего ты так за этот континуум дрожишь, если тебе в нем жизни все равно нет? – наехала г-жа Ростова.

– В смысле?

– В прямом смысле! В своем времени ты, довольно неглупый мальчик, жить не можешь. Здесь тоже постоянно чего-то боишься, ходишь на цыпочках – разве это жизнь? Я бы уже давно на все наплевала и какую-нибудь революцию устроила! Много вас, таких чудиков, которых посчитали ненужными в вашем просвещенном XXIII веке и которые добровольно самоустранились из жизни?

– Да немало. Но зачем же бунт? Ведь нам же дали альтернативу – жить благополучной и тихой обывательской жизнью.

– То есть тебе все нравится? – ехидно спросила г-жа Ростова.

– Нет, не все. Может быть, потом, когда-нибудь, я вернусь в свое время и постараюсь как-то проявить себя, – неуверенно предположил Макс.

– Ты сам-то в это веришь? – скептически поинтересовалась Наташа. – Тебе не кажется, что вас тут просто-напросто специально замуровали? Просто никто не заинтересован в том, чтобы вы возвращались и отвоевывали свое место под солнцем. Там этих мест, как я понимаю, тоже немного. Может, вы не так уж никчемны, глупы и бесталанны, как вас убеждают? Может, потому вас там и не хотят… Если кто-то там тебя причислил к быдлу, это еще не повод самому считать себя ничтожеством! Всем очень удобно, что вы тут заперты и боитесь пошевелиться, дабы не изменить континуум и не исчезнуть. Боитесь, чтоб вам хуже не стало, как будто вам сейчас хорошо… Неужели ты так и проживешь всю жизнь как пыль придорожная?

– Наташ, ты бредишь, и притом сильно. Это не наше время! Мы не должны!

– Да ваше это время, ваше! Если вы в нем оказались – значит, оно ваше! Что, если в этой стране никому моя активность не нужна – это не моя страна? Раз уж я здесь оказалась, я предпочитаю считать ее своей!

– Я не понимаю, что, что ты от меня хочешь? Что ты хочешь? – схватился за голову Макс.

– Я хочу, чтобы ты хотел! Чтобы ты хоть чего-нибудь по-настоящему хотел, – очень по-женски и мягко прошептала Наташа, беря Макса за руку и заглядывая ему в глаза.

– Да я хочу! Я тебе уже говорил, что я тебе завидую и что у меня тоже есть желания.

– И чего ты хочешь? – серьезно спросила Наташа, не выпуская руки Макса из своей. – Что бы ты сделал, если бы был свободен? Если бы тебе не пришлось помнить про будущее?

Макс отвечать не торопился. Причем, очевидно, задумывался не о природе своих желаний, а том, имеет ли он на них право и может ли он их озвучивать.

– Для начала, – наконец разродился г-н Чусов, – для начала я хотел бы жениться на тебе.

У Наташи сжалось горло, в носу защекотало, а руки сами схватили со стола салфетку. Чтобы не дать себе заплакать, она преувеличенно насмешливо бросила:

– Хотеть – не значит жениться. Ладно. Не будем говорить о том, что невозможно, – и Наташа отвернулась к барной стойке, чтобы жестом позвать официантку, украдкой промокая уголки глаз салфеткой. – Поехали, что ли?

До машины шли молча. Уже застегивая ремень безопасности, Макс попросил:

– Подбрось меня до вокзала, о'кей?

И только тут г-жа Ростова обратила внимание на объемный рюкзак у него в руках.

– Это потому, что я заговорила о свадьбе, о жизни и всем таком? – кивнула Наташа на рюкзак.

– Нет. Это потому, что мне пора на работу. И потому, что проблема с нежелательной рекламой решилась. Пора возвращаться на базу.

– Понятно, – кивнула Наташа.

Она хотела было спросить что-то еще, но вместо этого закурила и, бросая взгляды от одного зеркала заднего вида к другому и стараясь не смотреть на Макса, медленно отъехала от тротуара.

Парочка еле-еле успела к отходу «Экспресса». К счастью (или к несчастью), в кассе даже нашелся билет на место около туалета, и Максик резво побежал на платформу. Проводницы, уже махавшие машинисту желтыми флажками, с осуждением посмотрели на скачущего мимо вагонов Максика и семенящую за ним Наташу. Хорошо хоть, до вагона пришлось бежать недолго. Г-н Чусов ловко вскочил в тамбур дрогнувшего всем телом поезда. Проводница моментально вспыхнула возмущением, тут же разродилась витиеватым порицанием, суетливо зашуршала билетом и паспортом. Поезд медленно, нехотя уплывал на север. Макс выглянул на платформу: Наташа была еще не слишком далеко.

– Кстати, следующие выходные – твое время. Тебя ждать? – крикнул Макс.

Г-жа Ростова пожала плечами в ответ…

За один день Наташина жизнь стала настолько пустой и бессмысленной, что она потеряла всякий интерес к окружающему миру. «Некуда спешить, ночь – одинокий плен, и ты не ждешь от жизни перемен…» – крутилась в голове строчка из песни. Наташу знобило. Сама не помня как, она доехала до дома. Оказавшись в квартире, как была, в джинсах, забилась под простыню. Так и пролежала, тупо глядя в потолок, Бог весть сколько времени. Она не плакала, хотя иногда одна-другая слеза все-таки выкатывалась из ее глаз. Ей не было грустно, ей не было обидно, она не чувствовала злости. Она вообще ничего не чувствовала. Ей просто казалось, что она умирает… Время от времени в груди ёкало, как будто внутри были натянуты струны, которые дергала какая-то жесткая рука и рвала их одну за другой…