Текст книги "Магия страсти"

– Расскажи еще и не бойся меня ранить.

Саяни глянула в окно, подумала и сказала:

– Говаривают, что все беды нашего рода из-за твоей бабки, она была очень темным, жестоким, извращенным человеком и всю свою жизнь посвятила служению ненависти. Жила она только потому, что сама мучилась и искупала зло, причиненное другим, страданием. Она считала свой путь единственно верным и всех пыталась перестроить под себя, все ломались, только ты получилась такой, что она гордилась бы тобой, если бы дожила.

– Понятно, эта песня мне знакома.

Я отодвинула занавеску: дорога тянулась вдоль довольно большого села, у обочины стояли срубы с резными ставнями. От кареты с гоготом разбегались гуси, разлетались куры с цыплятами; с возмущенным лаем на колесо набросилась лохматая серая собака с хвостом-бубликом. Чумазые голопопые малыши в серых рубашках до колен столпились, вытянув шеи, будто сурикаты. Пышная женщина с седыми косами склонилась до земли.

– Это село Гусятня, – посвятила меня в суть дела Саяни. – На его краю – самый большой сельский базар, сюда привозят пушнину с севера и шелка с юга, сейчас, летом, торговцев мало.

На выезде из села дома стали попадаться трехэтажные, с вывесками, что тут принимают на ночлег, чуть в стороне виднелись постоялые дворы, харчевни, какие-то помосты, где толпились небедно одетые люди; за помостами тянулись ряды лавочников, в стороне от них торговцы победнее разложили свой товар прямо на земле.

Когда подъехали ближе, стало ясно, что метрах в пятидесяти от нас, на помосте кто-то кого-то лупит. Услышав топот лошадей и скрип колес, два человека развернулись, и я судорожно вцепилась в сиденье: на проезжающую процессию смотрел… Эдуард. А потом отвернулся, как и темноволосый крепыш помоложе.

– Надо остановиться! – проговорила я и крикнула кучеру: – Стой!

Он резко натянул поводья, и меня чуть не бросило на Саяни, которая спросила удивленно:

– Что случилось?

– Мне надо выйти, – проговорила я, выскочила из кареты и уже на ходу поняла, что веду себя по меньшей мере странно.

Русоволосый мужчина в кожаном жилете поверх белоснежной рубахи возвышался над всеми на полголовы, как и Эд. Неужели я нашла его? Значит, все-таки судьба, теперь я никому его не отдам, что бы ни случилось.

Синеглазый стражник со шрамом на щеке догнал меня и ехал в метре, положив руку на эфес меча. Не оборачиваясь, заинтересовавший меня мужчина направился к рядам торговцев, я поспешила за ним, не слыша ничего, кроме пульсации крови в висках.

Когда почти настигла его, он повернулся в профиль: хищный нос с горбинкой, тонкие губы, глубоко посаженные глаза. Почудилось. И почему я решила, что это Эд? Мне настолько хочется его увидеть, что бурное воображение подсовывает его лицо?

Незнакомец скользнул по мне взглядом и отвернулся, я прошла мимо, шарахнулась от нищенки, тянущей ко мне руки. Не нравится мне, что со мной происходит, пора взять себя в руки и начать новую жизнь, снять проклятие, разобраться с врагами, познакомиться с Ратоном и решить, выходить ли за него замуж.

Сейчас надо как-то объяснить Саяни свое странное поведение, я встала на цыпочки, нашла взглядом карету, возле которой стоял стражник, прозванный Кобзарем. Иллюзия истаяла, и мир обрушился на меня гвалтом базара, живущего своей жизнью: призывные крики крестьян, оголтелые споры, торги до хрипоты.

Я окинула взглядом людей, торгующих на земле. Изможденные, с покрасневшими, запавшими глазами и спутанными космами старухи будто бы стали одним человеком. Девочки – худые, загорелые, с грубыми от работы руками – тоже походили друг на друга. Здоровые женщины и девушки сейчас трудились в полях, собирая урожай.

Они никогда не знали и не узнают другой жизни. Вот я, молодая, красивая, изнеженная, собралась страдать из-за того, что сама нафантазировала, меня купают служанки и натирают благовониями, расчесывают волосы; мне прислуживает могущественный маг, который спасет меня, если я заболею. Эти девочки увидят только нищету, немытого мужа, трудную работу, как бы мне ни хотелось, я не смогу помочь всем…

Говорят, этот мир устроен так, что счастья дано всем одинаково, и эти люди либо исчерпали его лимит, либо у них все впереди. Сама я еще не ощутила законы справедливости, и понять их пока не получалось, тем более я видела калек, нищих и даже рабов. Или все в мире относительно, как и справедливость?

Развернувшись, я быстрым шагом направилась к Саяни:

– Что на тебя нашло? – нахмурилась она.

– Дай мне денег, – попросила я и сообразила, что не знаю, какая валюта тут в ходу.

Саяни сунула руку в тряпичную сумку, перекинутую через плечо, достала горсть монет, высыпала мне в ладонь, объясняя:

– Один медный ном – это десять о, они по-меньше.

Понятно, ном – рубль, о – копейка. Сжав кулак, я обратилась к синеглазому стражнику:

– Слезай, пойдем делать покупки.

Если он и удивился, то не показал этого, спрыгнул с коня и зашагал рядом со мной. Я купила кувшин молока у старушки, у другой – головку сыра за два о, у следующей старушки – лечебные травы, связанные пучками, все это сгрузила на стражника, взяла овечью жилетку, пару рубашек, раздала их старушкам, один ном положила в ладонь девочки-калечки с короткой и сухой левой рукой. Для меня это мелочи, а они – счастливы, и их счастье возвращается мне, усиленное в разы, боль потери меркнет, съеживается, и вот я уже забыла о том, что пару минут назад потерпела крах надежда, мне солнечно и радостно.

Потратив всю мелочь и раздав покупки старикам и детям, я вернулась, уселась в карету и скомандовала:

– Едем дальше.

– Что это было? – сдержанно поинтересовалась Саяни.

К тому моменту я уже придумала, как оправдаться – благородной бэрри не пристало быть столь сентиментальной и сочувствовать простолюдинам, другие аристократы сочтут проявление чувств в лучшем случае блажью, в худшем – слабостью.

– Посудите сами, я сирота, меня пытались убить, вокруг интриги и заговоры. За меня некому заступиться. Вряд ли мой будущий муж будет это делать, наш союз – ради выгоды. Все что у меня есть, чем я богата – эти земли. Но сами по себе земли ничто, все – люди, которые их населяют. Им нужно дать немного, и они вернут сторицей.

Саяни вскинула бровь, задумалась:

– Но не подумала ли ты, что они обнаглеют и начнут диктовать свои условия?

– Могут, – кивнула я и перевела взгляд на синеглазого стражника. – Но я не собираюсь настолько их баловать и приближать к себе.

Поблескивая доспехами, он держался в седле ровно и то и дело поглядывал на карету. Встретился со мной взглядом, улыбнулся, кивнул. Что это? Он одобряет мое милосердие?

– Завтра-послезавтра молва о моем добром поступке будет кочевать из поселка в поселок. Не смотрите так, я больше не буду раздавать деньги, но разрешить спор, наказать виновного вполне в моих силах.

– На то есть управляющий, – возразила Саяни.

– Лучше, чтобы мои люди благодарили меня, а не управляющего. Улавливаете разницу? А вот карать будет именно он, по той же причине.

Саяни улыбнулась:

– Пожалуй. Ты мудра, у тебя есть чему поучиться.

– Будем учиться друг у друга.

Мой стражник скакал напротив окна, его вороной жеребец на солнце отливал синевой.

Обогнув базар, дорога повела нас в сосняк, спустя полчаса мы выехали к деревянным срубам маленькой деревни. Домов тут было чуть больше десяти, они стояли вразнобой на опушке, а не вдоль дороги. Проехав хутор насквозь, карета остановилась возле покосившегося плетня, напротив крайней хижины с замшелой просевшей крышей. На единственном ровно стоящем колу покачивался глиняный горшок.

С десяток белок носились по стволу гигантской сосны, что росла метрах в десяти от хижины, но накрывала ее ветвями, будто наседка крылом – цыпленка. Мы с Саяни распахнули дверцы кареты одновременно, и зверьки замерли, словно их кто-то выключил, принялись цыкать.

Здесь пахло зеленью, сырым лесом, грибами и сказкой о Бабе-яге. Вдоль почерневших стен хижины колыхалась крапива в человеческий рост, под небольшим козырьком сушились пучки травы, я узнала только зверобой.

Заскрипели половицы, дверь открылась без скрежета, и на пороге возник белобородый старец, похожий на битого жизнью Деда Мороза. Вместо праздничной шубы легендарного Деда – залатанный на локтях жупан, вместо валенок – подобие кожаных мокасин.

Ощущение было, словно это сказка, и с десяток секунд я не верила собственным глазам – моя картина мира снова пошатнулась. Колдун. Ведьмак. Настоящий знахарь из книжки! Белки, неподвижно прилипшие к дереву, снова принялись гоняться друг за другом вокруг ствола.

– Проходите, коли пришли, – сказал колдун молодым сильным голосом и исчез в полумраке жилища, опять заскрипели половицы.

Мы с Саяни переглянулись, и она пошла первая. Замерла, когда ступенька порога прогнулась под ее ногой, и продолжила путь.

После яркого солнца все, что я видела в прихожей – светлый прямоугольник дверного проема впереди, туда мы и направились. Может, Саяни такие приключения были и не впервой, мне же хотелось взять ее за руку – совершенно иррациональное желание, страх перед неведомым.

В светлой комнате с бревенчатыми стенами и полом, где нас ждал старик, не было даже стульев, и мы остановились примерно в середине. Хозяин дома шагнул нам навстречу, и я чуть не отшатнулась, потому что его широко распахнутые глаза были белесыми, как у снулой рыбины.

– Не пугайся, дитя, – проговорил он, провел рукой у меня перед лицом, коснулся моих рук. – Я слеп с тех самых пор, как принял дар, а случилось это сто пятьдесят четыре года назад. Спрашивайте.

Маг повернулся в полупрофиль. С такого ракурса он выглядел раньше срока поседевшим мужчиной средних лет. Мне следовало что-то сказать, но не находилось слов, сердце частило, бросало то в жар, то в холод. Саяни хлопнула меня по спине, и я пробормотала:

– Мне сказали, у меня проклятие или порча. Не могли бы вы взглянуть… Проверить.

Маг снова взмахнул рукой, и на миг показалось, что меня оплетает тончайшая серебристая сеть.

– Вначале были семена, и выросли деревья, которые тоже дали семя. Потом – снова и снова. Нынче семя одичало, но проросло новое. Вижу огонь. От тебя жар, как от печки. Помни, что огонь не только греет, но и сжигает дотла все живое. Вижу тебя не здесь. Много молодых людей в странном месте. – Он закатил глаза и шумно втянул воздух, помотал головой. – Не здесь, совсем не здесь. Смерть как плата. Долгий, долгий путь, радость и боль. Небосвод на плечах шестерых. Мир накрыт ладонями, холодно. Твой жар, дитя, – не печь, нет. Кузня. – Маг застонал, положил руки мне на плечи, приблизил невидящие глаза к моим. – Научись держать молот, меха раздуют другие, не дай угаснуть огню, иначе небосвод рухнет. Пелена тумана – нить в руках прядильщицы. Найди прядильщицу. Подует ветер, раздует огонь, мужчина поймет женщину, а мудрец станет как дитя… Но, – он прищурился, – неточно. Зыбко.

Убрав руки, слепой маг оперся о стену, вытер пот.

Я стояла неподвижно, как тот самый столп, безуспешно пытаясь переварить услышанное. Ощущение было, будто жужжит прибор, снимающий энцефалограмму или делающий магнитно-резонансную томографию, выдает какие-то важные сведения, а ты ничего не соображаешь, и врача нет, чтоб объяснил.

– Не поняла, – проговорила все это время молчавшая Саяни. – Есть у нее порча или нет?

Маг взмахнул рукой, словно стряхнул брызги с пальцев:

– Твоей вины нет, ты лишь почтовый голубь, попавший в сеть. До самой смерти награда тебе будет – счастье.

Суровость слетала с лица княгини, вот она уже улыбается, молодея на глазах, кладет монету в руку мага, он сует ее в карман и отвечает с запозданием:

– Не то ищешь, княгиня, о другом позаботься. Дитя, сохрани вещь, которая у тебя, она бесценна. Теперь – ступайте.

– Спасибо, – пробормотала я и поплелась за Саяни, она взяла меня под руку и прошептала:

– Постарайся запомнить, что он сказал, слово в слово. Он – пророк, который говорит иносказаниями и не к каждому снисходит. Мэтиос отрекся от ордена Справедливости и был приговорен к смерти, но выжил. Потому, даже если он увидел у тебя печать, никому не расскажет.

Произошедшее настолько захватило меня, что, садясь в карету, я ничего вокруг не замечала. В голове вертелись слова, на первый взгляд бессмысленные. Одно я понимала – пластина Незваного бесценна, маг увидел ее и узнал, что Саяни совершила страшное преступление, но не осуждал ее. Его слова нужно довезти в неизменном виде, переложить на бумагу и еще раз попытаться проанализировать.

Что за огонь и кузня? Что за столпы, на которых держится небосвод, собирающийся рухнуть? При чем тут я? Какая прядильщица? И ведь не переспросишь! Никто не говорил, что нельзя приставать к магу с расспросами, просто было понимание – не ответит. То ли не может, то ли не хочет.

Радует, что проклятия на мне нет, мои враги имеют плоть и кровь, а значит, с ними проще справиться. Мироздание не пытается меня отторгнуть – можно успокоиться и попытаться освоиться в этом мире, а потом отвоевать позиции.

– Вианта, – проговорила Саяни – я вздрогнула, сфокусировала на ней взгляд: тетушка протягивала мне пластину Незваного. – Я была не права, не стоит ее выбрасывать, надень.

Я взяла пластину и с удивлением заметила, что раны на ладонях затянулись – Мэтиос залечил их прикосновением. Застегнув цепочку, спрятала подарок Незваного под платьем, вспомнила, ради кого Саяни совершила преступление, сказала:

– Он красивый. Дарьель. Теперь понимаю, зачем вам нужен развод. Вы ж будете на моей свадьбе?

Саяни ничего не ответила, посмотрела на меня без выражения и выдала:

– Мы обе княжеского рода, к тому же я – твоя тетка, нам пора переходить на «ты». Это раз. Два. Свадьбе предшествует помолвка. Между свадьбой и помолвкой должно пройти от семи дней до месяца. Так что скоро у тебя праздник, готовься.

– А еще помню, что мой жених приезжает завтра, – вздохнула я. – Почему вы разводитесь, уж прости за нескромный вопрос?

– Для ордена Справедливости, который дает согласие на развод, все просто: у нас нет детей, а Ратону нужен наследник. Но на самом деле причина не во мне, маги сказали, что я могу зачать и выносить ребенка, а в Ратоне, и он согласен меня отпустить. Но есть одно условие: чтобы получить согласие на развод, надо, чтоб была невеста, одобренная орденом.

– Я с моим приданым вполне подхожу. Вот только о детях от Ратона можно забыть…

– Если маги помогут, то они появятся.

– Ага, придут и всей толпой помогут…

Саяни улыбнулась:

– Мы с ним не подходим друг другу, бывает такое.

Я хотела сказать «несовместимость», но не нашла нужного слова. Княгиня продолжила:

– Ратон – хороший человек, ты сама увидишь.

– Хочется верить, – проворчала я.

Ничего. Могло быть и хуже. Дьяволу как никому другому известно, что через два месяца я должна была ослепнуть от рассеянного склероза. Эд меня бросил. Мне нечего терять там. А здесь я смогу построить свой мир. «Место твое не здесь» – некстати всплыли слова седого мага. Где же тогда? Где мне искать прядильщицу и зачем? Как научиться держать молот? Он, должно быть, тяжелый. Или это все иносказания?

В имение мы попали к обеду. Нас встречали, и ворота открыли заранее. Первым делом надо записать все, что говорил маг, спасибо, память у меня теперь была отменной, в предыдущей жизни пораженный болезнью мозг давал сбой – я могла забыть имя, дату, человека. Даже пароль от почты забыла, который десять лет помнила.

На пороге моего родового замка стоял начальник стражи Леон, и недоросток Арлито покачивался с пятки на носок, заведя руки за спину. Так посмотришь на него – мужчина лет тридцати, симпатичный, восточной, даже скорее испанской наружности, приглядишься получше – плечи узкие, руки длинные, ноги, как у цапли, румянец на щеках. Подросток, который только начал формироваться. Интересно, сколько ему лет и кому он служит на самом деле? Мэтиос вон больше ста лет прожил, а этот – сколько? Ведет он себя совсем не как ребенок, хотя у него, наверное, гормоны бурлят сильнее, чем у меня.

Так, хватит о глупостях. Нам собрались сообщить, кто же на меня покушался. Карета остановилась, мы с Саяни вышли, и я напомнила себе, что надо разобраться, как работает амортизационная система кареты – дорога была ужасная, а нас почти не трясло. Магия какая-то.

– Что вы нам скажете? – обратилась я к начальнику стражи, выпрямляя спину и придавая лицу отстраненное выражение.

Леон приосанился и выпятил солидный живот – аж пластины кирасы разошлись. Саяни посмотрела на меня с осуждением, и я поняла, что получилось не очень.

– Скорее всего, произошедшее – досадная случайность, я допросил слуг, никто не покушался на вас, – доложил Леон, и Арлито перебил его:

– Как прошла поездка? Стал ли Хромой Мэтиос с вами разговаривать?

– Он принял нас, – ответила я. – И наговорил кучу непонятного. Саяни сказала, что его пророчества важны и нельзя забывать ни слова. Мне нужен писец, и срочно!

– Раньше вы любили писать сами, – сказал Арлито и увязался за мной. – Я могу вам помочь и заодно попытаюсь понять, что же имел в виду Хромой.

– Что-то не заметила его хромоты. – Я переступила порог, зашагала к лестнице, чтобы попасть в библиотеку.

– Даже я не помню, за что его так прозвали.

Я поперхнулась слюной, закашлялась. Мэтиосу сто пятьдесят… Сколько же Арлито?! Одно ясно, тут маги живут дольше простых людей…

– Мне девяносто два, – ответил маг на незаданный вопрос.

Я помотала головой, открыла дверь и по привычке потянулась к выключателю, но вспомнила, что тут не открыли электричество, а как добывать огонь, понятия не имею. Арлито запрокинул голову и крикнул:

– Лииса! Принеси зажженные свечи!

– Здорово вам, магам, – проговорила я, потупившись. – Люди слишком мало живут: только начинаешь понимать, что к чему, и уже пора умирать.

– У всех есть выбор, становиться ли магом. Кроме женщин, конечно. И вот что скажу: если бы меня спросили повторно, принимаю ли я дар, то отверг бы его. Магом быть не здорово, запомните. Мы платим счастьем за силу, и чем мы сильнее и несчастней, тем дольше живем. Спящий всегда отбирает самое ценное.

А Незваный? Чем Саяни заплатила ему, чтоб вернуть Вианту? Мэтиос говорил: «Смерть как плата» – неужели она кого-то убила?

Будто ниоткуда появилась Лииса, склонила передо мной голову, отдала Арлито канделябр с тремя свечами и поспешила удалиться.

– Это несправедливо, – вздохнула я. – Почему женщинам нельзя в маги? Извини, я не помню. Обращайся ко мне на «ты», ты ж мне в прадеды годишься.

Арлито с подсвечником шагал впереди, и я не видела его лица. Наверняка ведь лишнее говорю или глупость по местным меркам. Но кто, если не маг, расскажет лучше о жизни волшебников?

– Потому что женщина – ветер и непогода. Вы не умеете выбирать правильно и готовы пожертвовать многим ради малого.

– Это правда, – согласилась я, разглядывая книжные корешки, мимо которых проходила. – Но женщина дарит жизнь и потому ценит ее, она милосерднее.

Арлито поставил канделябр, уселся за стол и взял перо:

– Ордену не нужны милосердные слуги. Надо же, как вы… Как ты изменилась. Раньше бы поостереглась рассуждать о таких вещах, а то еще в ведьмы запишут. Ладно, давайте… давай лучше побеседуем о Хромом Мэтиосе, точнее, о его предсказании.

Стоит ли ему говорить все? Вдруг в словах седого мага зашифровано мое прошлое? Например, про меня не здесь? Или пророки не трогают прошлое, просто мне предстоит уехать? Любопытство победило осторожность, и я передала все слово в слово, наблюдая, как Арлито выводит на желтоватом листе каждую закорючку и от гусиного пера тянется щетинистая тень.

– Интересно, – вынес вердикт он, когда я замолчала. – Прямо вот так и сказал: «Подует ветер, раздует огонь, мужчина поймет женщину, а мудрец станет, как дитя, и родится твердь»?

– Да. И добавил, что зыбко… То есть, кажется, он не был уверен.

– Похоже, он говорил, как должно быть, но будет ли? Главный вопрос, понимаете… понимаешь, в чем?

Я молча помотала головой.

– В том, что все эти оды, а это именно они, – тебе. Он разглядел в тебе что-то настолько значимое, что разразился потоком предсказаний…

– Скорее рекомендаций.

– Да. Приступим же. Про семя понятно, он имел в виду богорожденных, но почему оно одичало? Огонь – твоя стихия, это тоже понятно. Он увидел тебя не здесь, это странно.

– Ага, я никуда не собираюсь, у меня большие планы на эти земли.

– Посмотрим. Молодые люди в странном месте не здесь – непонятно. А тебе?

– И мне не очень, – соврала я. – Да и как может быть понятно, когда это будущее? Молодые парни – по-моему, это неплохо. А вы все говорите, что я – уродина.

Арлито фыркнул:

– Ты – луна среди звезд! Они все – бледные моли, недостойные твоей тени. На Изумрудах мужчины гибли бы на поединках за право обладать тобой.

– Ты родом с островов? – удивилась я, села на табурет рядом, Арлито тотчас вскочил, уступая мне стул-трон.

– Да. Магам нельзя оставаться в родных краях, – сказал он с сожалением, подвинул к себе исписанный листок. – Любовь, смерть какая-то. Кузня. Прядильщица. Нет, непонятно. Просто запомни его слова. Может, это подсказки, которые ты и только ты поймешь, когда придет время.

– Кажется, я поняла, что Спящий забрал у тебя – ты перестал расти. Но ведь могло быть и хуже. Ты мог потерять кого-то близкого…

Арлито криво усмехнулся:

– Мне девяносто два, но никто не воспринимает меня всерьез. Я никогда не познаю женщины, меня никто не полюбит, потому что… Да посмотри на меня! – он развел руками. – А знаешь, что я хотел отдать Спящему в двенадцать, когда пришла пора Выбора?

– Нет.

Ну вот, задела человека за живое: глаза мечут молнии, ноздри раздуваются. Пусть говорит. Наверное, он мало кому об этом рассказывал.

Арлито усмехнулся, покрутил перо пальцами, поставил на подставку и подпер подбородок, его миндалевидные глаза-бездны отражали трепещущий огонек свечи.

– Вся беда в том, что маменька очень меня любила. Отец погиб, старшие сестра и брат умерли, остался только я, и она изо всех сил оберегала меня. Знахарка сказала ей, что младенцы не болеют, потому что их защищает грудное молоко, и она кормила меня грудью до десяти лет.

– Бывает такое, да. – Я чуть не проговорилась «в нашем мире» и прикусила язык.

– Это не самое гнусное. – Он поморщился. – Самое гнусное в том, что она рассказывала это каждому, а ее подруги – своим детям, с которыми мне приходилось знаться. Драться я тоже не умел, она растила меня, не чтобы я стал мужчиной-воином, как принято на островах, а чтобы ей не было одиноко в старости и я никуда не ушел. У меня не было друзей, дети, даже малыши, смеялись надо мной, а я не мог ответить, потому что они понимали только язык силы.

– Сочувствую, – искренне сказала я, вспоминая свою бабушку, которая, конечно же, любила меня, но очень старалась воспитать по своему образу и подобию: секс только после свадьбы, при выключенном свете, под одеялом, в одной позе; прощать никого нельзя, ненавидеть и проклинать – правильно, все родственники – сволочи, свести в могилу подлеца деда ценой собственного счастья – героизм, достойный ордена. Мою психику спасло то, что бабушка работала в библиотеке и просиживала там допоздна, болтая с кумушками, на меня у нее не оставалось времени. Там ее и нашли мертвой.

Арлито продолжил:

– Пора Выбора настала, когда мне исполнилось двенадцать. Как сейчас помню, это случилось, когда я ложился спать…

Безумно хотелось спросить, как это происходит, но я отложила вопрос, потому что для мага важнее было другое.

– Все родители боятся, что их дети примут дар, а значит, отправятся на обучение в орден. Надо ли говорить, как этого боялась моя матушка? Но она рассказывала неправильные страшилки: про девочку, у которой Спящий забрал маму, про мальчика, у которого все умерли. Я принял дар в надежде, что Спящий лишит меня маменьки и начнется счастливая жизнь. Понимаешь? Я принес ее в жертву. Помню, как дрожал под одеялом, представляя ее мертвой. Плакал, ругал себя. Не спал до утра. Каково же было мое удивление, когда дверь распахнулась, – он зажмурился.

Прошло семьдесят лет, но те события все еще задевают его!

– Тогда казалось, что Спящий пожалел меня и не забрал ничего, одарив сполна. Маги ордена удивлялись моему редкому дару – я был универсалом и мог сам выбирать, кем стать… То есть все стихии были подвластны мне, я выбрал огонь и воздух.

– Матушка тяжело перенесла твой отъезд?

Арлито скривился:

– Рыдала, волосы на голове рвала. Поехала со мной, чтоб кормить и оберегать – ее маги выставили из обители. Она побунтовала и успокоилась, а может, ее успокоили. Поселилась в хижине недалеко от крепости, носила мне еду и угасала на глазах. Умерла она спустя пять лет. Высохла от тоски.

И опять по велению проклятой эмпатии захотелось обнять и утешить Арлито. Семьдесят лет его точит чувство вины, и он ничего не может изменить. Про то, как наступает пора Выбора, спрашивать было неудобно. Воцарилось неловкое молчание, и я страдала вместе с Арлито, представляла его тощую мать с закрытыми глазами и склонившегося над ней черноволосого подростка.

Арлито встал, громыхнув табуретом, и его огромная тень растянулась на всю стену, увешанную старинными свитками и неумелыми рисунками. Казалось, книги на стеллажах вздрогнули и затрепетали. Маг шагнул в темноту и завозился между стеллажами, свечи он с собой не брал, потому что, как и в прошлый раз, его глаза горели оранжевым светом и плыли в черноте будто бы сами по себе.

Наконец Арлито вернулся с тремя книгами под мышкой, положил их на стол и похлопал по верхней, стряхивая пыль.

– Вианта, поскольку вы… ты потеряла память, очень рекомендую прочитать эти фолианты, там ответы на многие вопросы.

Он что же, помогает мне? Намекает, что я привлекаю внимание и веду себя неадекватно?

– Спасибо, – уронила я, открыла книгу и чихнула от пыли. – Очень бы хотелось все вспомнить, а то чувствую себя младенцем. Удивительно, но я могу читать, знаю буквы. Наверное, еще много чего знаю и умею.

– Помнишь, какое главное правило этого мира?

– К сожалению, нет.

– Всем дается счастья и горя поровну, это считается справедливым. Если Спящий дает что-то важное, он забирает что-то не менее важное, на землях Справедливости нет совершенно счастливых и несчастных.

– Интересно. Если я богата, значит, мне должно не везти в чем-то другом?

– Да.

– Хм… Расскажи обо мне, какой я была, что умела.

– Насколько мне известно, Вианта… ты умело обращалась с коротким мечом и двумя ножами, стреляла из лука не хуже мужчин и отлично держалась в седле, но… – Он замолчал и посмотрел на меня с тоской. – Мне хотелось бы, чтобы ты осталась такой, как сейчас. Раньше у тебя был сквернейший нрав. Если будет нужно, обращайся за помощью!

– Еще раз спасибо, – напряженно улыбнулась я.

Как учит история, все средневековые аристократы лгут, играя в свои игры, – доверять нельзя никому. Но лучше маг-союзник, чем маг-неприятель, просто с ним надо держать ухо востро.

– Помоги отнести мне книги в спальню.

Я взяла верхнюю – огромную, с пожелтевшими от времени страницами и кожаным, тисненным золотом переплетом. «Житие первых людей, и как ныне жить подобает». Полезная информация! Арлито на полусогнутых шел впереди, я топала за ним, зажав книгу под мышкой, а правой рукой держа канделябр.

Оказавшись возле лестницы, я заметила спускающегося со второго этажа синеглазого стражника. Он нес шлем в руках, и русые пряди наискосок прилипли ко лбу, он взирал на меня восторженно.

– Помоги мне.

Едва я проговорила, как он спикировал коршуном, забрал у меня книгу и свечи, задул их одну за другой. Я не спешила к себе, находиться рядом с ним было волнительно и приятно, хотелось поцеловать его. Чтобы он запрокинул мою голову и припал к моей шее, чтобы трепетать от каждого прикосновения. Наверняка у него нежные и требовательные губы, и без одежды он красивее, чем в ней. Здешние мужчины мускулисты за редким исключением, и соблазны подстерегают на каждом шагу.

– Отнеси в мою спальню, – распорядилась я, ожидая, что он пойдет вперед, но стражник не спешил, смотрел на меня с обожанием – не как на женщину, которую желают, а как на сошедшее с небес божество.

– Не знаю, насколько это важно… Я хочу поблагодарить вас.

Близость этого мужчины волновала меня, но спать с ним я не собиралась – он мне не по статусу, просто мне нравилось щекотать нервы, испытывать томительное вожделение. Правильнее дождаться мужа и с ним выяснить, насколько страстное мое новое тело.

– Скажи лучше, как тебя зовут?

– Амиль. Неважно. То, что вы сделали… Спасибо.

– Ты о чем?

– О людях на базаре, о девочке с высохшей рукой.

– Ааа. Понятно. Идем.

Он топал позади, я слышала его дыхание.

– Меня продали в детстве, – проговорил он, останавливаясь возле скамейки, что возле балкона. – Хозяин учил меня драться и выставлял против зверей и против других людей. – Он провел по шраму. – Это я получил в бою.

– Мне жаль, – сказала я совершенно искренне, задумалась ненадолго. – Подожди-ка. Я не ослышалась, в мире Справедливости существует рабство?

– Только если человек потерял свою жизнь. Тот, кто его спас от смерти, становится хозяином. Я умирал, и отец отнес меня богатому торговцу, тот заплатил магу, и он излечил меня.

– Знаешь что, я дарую тебе свободу. Если останешься, будешь получать жалованье, если уйдешь… Мне хотелось бы, чтоб ты остался, но принуждать тебя не имею права.

Амиль опустился на колени и склонил голову:

– Отныне как свободный человек клянусь служить вам. Моя жизнь ваша.

Растрогавшись, я положила руку ему на голову – он замер и боялся даже дышать:

– Спасибо, я ценю твой выбор.

Почувствовав чужое внимание, я заметила, что дверь в мою спальню приоткрыта, и Арлито наблюдает за мной. Когда понял, что замечен, вышел и проговорил, нимало не смутившись:

– Оставил книги на кровати.

– Спасибо, Арлито. Вставай, Амиль. – Я забрала у него книгу, он поднялся, обеими руками держа подсвечник.

Один союзник у меня есть – Амиль искренен, теперь, когда могу распознавать чужие чувства, я уверена в нем. Арлито тоже был искренним, когда делился переживаниями детства, но не это было самоцелью: он рассчитывал вызвать сопереживание и показать, что он – друг. За девяносто лет человек обязан обучиться искусству манипуляций ближними.

Закрывая дверь, я села на кровать, открыла книгу и подумала, что эмпатия может принести не только страдания, если уметь ею пользоваться. Эмпат как никто другой чувствует фальшь.

Только я собралась углубиться в чтение, как в дверь постучали, и Лииса проговорила:

– Бэрри Вианта, княгиня Саяни приглашает вас отобедать с ней. Не желаете ли спуститься?

Живот заурчал. Я закрыла фолиант, села.

– Лииса, зайди ко мне.

Служанка замерла у входа, втянув голову в плечи, по старой памяти ожидая тумаков и издевательств.