Текст книги "VНУТРИ. Стихи и рассказы"

Анна Черкашина
Vнутри

© Черкашина А.В., 2017

* * *

«Стоит помнить, выбираясь из окружающего бреда…»

* * *

 
Стоит помнить, выбираясь из окружающего бреда:
Четырёхлетняя девочка, с коробком спичек,
Идёт через тундру к людям. Одна. Увязая в снегу.
От мёртвой бабушки и слепого деда.
Её волю к жизни невозможно преувеличить.
И если смогла она, то и я смогу.
 

Герострат

 
Тебе люди выстроят новый храм, Артемида!
В этот раз он будет высокотехнологичен,
И там нечему будет гореть.
А этот – гори! Одна жалкая гнида.
Один жалкий смертный. Он не столь не логичен.
Он всё хотел в жизни успеть.
Поджёг – и бежать, собрав тунику в горсть,
Любуется издали. Увы, не забыть его…
Не выкинуть из миллионов голов
И википедии. Пришедший как гость,
Натоптал, бессмертия алча и, после всего,
Вместо грёбаной тысячи слов,
Нафиг сжёг! Спалил целиком от и до!
Новый выстроят. «Этот» будет гордиться,
Помирая от пыток: "Я! Я это сделал!
Выжег начисто прогнивающий дом
Для того, что бы было чему возродиться"
И останется, падла, в истории, правда, не в белом.
 

«Хочется, чтобы тебя любила…»

* * *

 
Хочется, чтобы тебя любила
Красивая воспитательница,
Даже если ты – девочка!
Битва за любовь начинается с самого детства,
И эти мальчишки в цветных колготках
Тебе – не конкуренция!
Ведь у тебя такие длинные косы,
Которые она любит расплетать
И плести заново.
Ты уже в курсе – любовь не заменишь жалостью…
Мама! Мамочка, я буду самой послушной,
Не обстригай! Пожалуйста!
 

«Стыдно за не к месту прорастающую нежность…»

* * *

 
Стыдно за не к месту прорастающую нежность,
Как гостю стыдно за дырявые носки.
Он, как психиатр, предельно вежлив.
Политкорректен, как короткие гудки.
Хватаю за шиворот.
            Да пошёл ты!
Потом за запястья. Там же темно, снег…
Закусывая губу, гляжу волком.
            Только б
Не начать извиняться… Нет.
            А как хочется!
За голодающих детей в Африке.
За то, что воскресла зима.
            За что угодно!
Чай холодный, невкусные вафельки…
Лампочкой Ильича буду я, пока тьма
Таращится в форточку. Самим, хочешь,
Буду картавым Буддой пролетариата?
Только не ставь точку. И многоточий.
Вообще никаких знаков препинания не надо…
Жизнескрижаль уже засижена мухами:
Каждая норовит увенчать смысл точкой.
Будто смыслее так. И краткость как будто бы
Богу сестра.
            А я, так, между прочим,
Со своей перезревающей нежностью…
Она вымывается, как из стариков кальций!
А гость поставил точку с небрежностью,
И теперь, дурак, пытается затереть пальцем!
 

«Под стеклом указующий перст намагниченной стрелки…»

* * *

 
Под стеклом указующий перст намагниченной стрелки
Тычет севером в твой остывающий пепельный след.
Она тыкалась в каждого, кто мне казался пределом.
Она тыкалась в каждый вопрос, не втыкаясь в ответ.
И вращалась, как бесы, внезапно обретшие волю,
Как собака, внезапно обретшая собственный хвост.
Как Христос по воде, я шагаю по минному полю.
Мины рвутся в ногах. Им меня не достать. Не вопрос.
Неответ шевелится в груди эмбрионом Чужого,
Я спросила бы снова, но где там! Не видно не зги,
И не слышно вопросов, и каждое, КАЖДОЕ слово,
Что застряло в извилинах памяти, плавит мозги.
Этот ящик Пандора забыла закрыть не случайно,
Руки жжёт раскалённый оплавленный окисью ключ
Бесполезно командовать «Майна, чёрт возьми, майна!»
Бесполезно ответы искать. Ничего не вернуть.
 

Лекарство

 
Нам соврали. Не время излечит.
И, скорее, похоже на кому,
Оно так тяжелеет под вечер
И стучит каблуком метронома.
И приходится быть подвижным,
Согреваясь какой-то хренью
Изнутри. И делиться с ближним
Ей и этим хитросплетеньем,
Канителью надежд брюхатых
И бесплодных воспоминаний,
Сознавать, что катаешь вату…
Время давит когтистой дланью,
Забираясь за шиворот снегом…
А лекарство открыто. Настежь!
Я так долго не знала об этом!
Зря терзала сердечный мякиш…
 

Невиновность

 
Искорками электричества
По твоей разомкнутой радужке
Выскальзывает неприличное…
Радуйся, плодородная, радуйся!
Диверсант танцует на цыпочках,
Наполняя хлопьями сдачи
Капюшон и ладони-лодочки,
И ресницы.
И тает.
И плачешь.
Или это от ветра?
            Или…
Или это от лука?
            Ну-ка,
Или это от мыла плачешь?
От-мы-ла и плачешь.
Содрала вместе с кожей, сука!
А дальше что?
            Ну?
Супы-пюре? Строгая диета?
Брезгливо отодвигать лук
Удовольствие теперь запретное.
Зато Содом и Гоморра
В правильной дозировке,
И ужин, как поезд, скорый,
И презерватив к газировке,
Вилка в сумочке. Око за око,
Немезида, набравшая скорость?
Слава нашему общему Богу,
Я-то верю в свою невиновность.
 

Трамвай

 
Я вовсе не такая.
Я не жду трамвая.
Я и есть трамвай.
Для тебя, безголового, не опасный…
Но, как бы скуки
Ради, подставляешь руки,
Давай, мол, отрезай —
Дотянусь культями. Плевать на красный,
Что сердцевиной арбузной
Недоступный, вкусный…
Трамвай-желание. Загадай
Чего попроще. Бесплатный для каждого
Проезд, к примеру. Как сон
Быстрорастворимый, псом
Дворовым разбуженный: самка-трамвай.
Ужас. Так почему же
                тебе
                  не страшно?
 

«Я вчера услышала в себе Бога…»

* * *

 
Я вчера услышала в себе Бога.
Он рассказал мне о том, что я
Всё ещё могу искренне улыбаться,
Несмотря на стреляный коготь,
Всаженный в сердце амуром,
Пребывающем в наркотическом трансе!
Он не мог до меня докричаться веками
А тут его шёпот услышала в твоём дыхании
(Похоже Он нашел наконец-то лазейку!).
Иногда Он говорит со мной твоими губами,
Иногда даже целует так, что мне жаль
Вздыхающую под нами скамейку.
Бывает, за пазуху лезет тревога,
Когда мне стыдно за свои мысли.
Я очень стараюсь думать потише…
Ведь вчера я услышала в себе Бога
И это, скорее всего, значит,
Что Он меня тоже слышит.
 

«Моё имя теперь бессмысленно…»

* * *

 
Моё имя теперь бессмысленно
Я не слышу больше ни звука
Ни стука, ни скрипа, ни истины…
Я взрываю мосты и мысленно
Возвращаюсь ко взглядам,
Звонкам, пустякам… Мистика…
Ты меня превышаешь численно
В этих маленьких пригоршнях счастья
В сотни, тысячи междометий…
Но я – палач. А ты – висельник.
Или лучше пятый распятый
За правду, ложь, молчание – плети…
А это Я тебя из камня высекла!
Жница, жрица, убийца…
Сваяла, вылепила – пылиться!
 

«Забывай. Этот нежный океан больше не твой…»

* * *

 
Забывай. Этот нежный океан больше не твой.
Память прикосновений жжёт, как тавро владельца.
Не смыть их с себя, сколько ни мой.
Не содрать с кожей, мышцами, костями. Не верится
Что встанешь, распрямишься и выйдешь за,
Вспоминая, как дышать обычным кислородом,
Пока ошмётком плоти, пока мертвы глаза,
Да по металлу размазан эмбрионом-уродом.
Надо родиться заново, чтобы петь снова
И не бояться оставаться без дела, с этой пустотой
Наедине. И эти диалоги, где каждое слово
Кричит об утрате, потере, тоске, с самой собой
Не прекращаются, как ни забивай голову
Днём грядущим, как не ищи света – он позади.
Береги платье снову, честь – смолоду —
А из темноты этой – беги! Вставай и беги!
 

Мост

 
Болезненно гибким вопросом
В неловко ссутуленный рост
Корячится арками мост
С хроническим шейным хондрозом.
По небу на каждом плече,
Надёжно закованы в иле
Ступни его, прочно застыли.
В дыхании стеклянных ночей
Поспорит с прорабистым Богом
Стон металлических жил,
Натянутых туго, как жил,
Будь он небоскрёбистым снобом.
 

Апостол

 
Апостол развращён, растлён.
Кого губами будит?
Здесь аварийный поворот,
Авемарийный поворот —
Молитесь люди! Будет!
Предтечи вечности в висках
Набатным небом давит,
Да гнойный ветер в проводах
Засел, смердит…О, Аве!
Апостол пуст…прости…
Застыл… Дыханием рот в рот
Ему был знак. А он – дурак!
Ему приснился Бог.
А он – дурак, апостол мой…
Не видел поворот.
 

Тишина

 
Небо в сизых горошинах снега
Слепо тычется в лужу окна.
Между слов лижет слух тишина,
Лижет нос и глаза, лижет небо.
И она не такая, как та,
Что останется выть на причале,
Когда первый «Титаник» отчалит,
Нарочито топорща борта.
И не та, что осядет в пыли,
Когда стихнет гудок электрички.
И заплакать почти неприлично,
У надежды забрав костыли.
Это та тишина, что навзрыд,
Точит мирро в батут перепонок,
Когда в мусоропровод со звоном
Неуместная нежность летит.
 

«У загнанной лошади шансов поболее…»

* * *

 
У загнанной лошади шансов поболее…
Равнение на меня!
Догнал. Оступился. Проколотый болью.
Но терпишь, дорогу кляня.
Не знали щечки глазных дорожек,
В слезах захлебнулась душа.
Спросишь тихонько: «С тобой мне можно
Хоть небом одним подышать?»
 

«Порнографическая картина бытия…»

* * *

 
Порнографическая картина бытия
Ставит запрет на исходящие мысли,
Брызги шампанского грустно обвисли
На арматуре стального литья.
 
 
Определенно соврали великие —
Мир не равняется сумме сторон света.
И я, задрав голову, ожидаю совета,
Тщетно пытаясь лишнее выкинуть.
 
 
Но вместо этого теряю последнее.
Плачевное зрелище – бисер в хлеву.
Свиньи копытами топчут халву,
В стадном экстазе сминая наследие.
 
 
И стоит мне только закрыть глаза,
Я снова слышу визг выживающих.
Здесь ещё слишком много желающих
Не до конца отжимать тормоза.
 

Пересох

 
На дне стакана твоего день пересох,
На дне стакана твоего налипла муха.
День пересох, отдал концы, издох,
Издал последний вздох, и стало глухо.
День пересох, испарину слизав,
А над губой стеснялся поцелуя.
День умер. Как он оказался прав!
Он выбросился аварийным буем.
В «до завтра», в пекло, в новую жару,
В стакан, благоухающий сивушно,
В игру-ромашку «не умру-умру»,
Да в домну перманентного удушья.
 

Чужое

 
Вместо своей жизни,
Есть сотни чужих,
Со звёздами в глазницах,
С хрустящими простынями…
В каждую залезть хочется!
Стянуть на себя одеяло,
Лежать в носках под ним,
И думать, что это твоя собственная…
И то, что это – счастье…
И то, что оно никогда не кончится.
 

Поэзия

 
Когда поэзию втискивают в форму,
И заставляют маршировать по карнизу —
Мы называем это стихами.
Когда поэзию выписывают из морга,
Прописывая ей ритуальную клизму —
Мы называем это любовью.
Когда поэзии прорезают рот,
И рунами нот присваивают имя и прописку —
Мы называем это музыкой.
Когда поэзию никто не лапает —
Она остаётся поэзией. Невинной.
Читай: никому не давшей жизнь.
 

Гений

 
В искривленном
Внутричерепном пространстве
Мозговых извилин
Живёт гений.
Его сморщенное кулакоподобное
Лицо похоже на урюк
И полно опечаток.
Если забыть про гения,
Он ссохнется в труху.
А если раскормить
Его, то можно сшить
В последствии
Пару отличных перчаток
 

«Слушайте! А ведь у них тоже бывает любовь…»

* * *

 
Слушайте! А ведь у них тоже бывает любовь!
У не простых смертных.
Утех, кто в последних судорогах будет сжимать
Свою гулящую музу.
У них тоже бывает живот от пива,
Дети от жены или мужа,
«Простатит от инфекций»[1]1
  Цитата из Е. Алёхина


[Закрыть] или что-нибудь хуже…
Да и строчки ровнее ложатся, если с вечера плеснуть
Сивухи в нарвавшие гноем души.
Вот только блюют с утра
Не фрагментами ветчины, а чем-то на толику лучшим.
 

Творец

 
Он пальцы макает в гуашь
И сломанной в трёх местах кистью
На память рисует портрет
Поглотивший натурщицу.
Кофе. Пустая, как чашка, Она как ланфрен,
Как ланфра – хороша!
Здесь дёшево пахнет шампанским
И дёшево лавром.
Олимп проходной.
И сквозняк шевелит драпировки,
Меняя местами морщины на тканях.
Прекрасная, но вот такая безмозглая муза
Уснула в диванных подушках,
Довольно сопя. Упавший с размаху
В холодный колодец рассудка,
Он жив по чуть-чуть,
Иногда. И теперь.
 

Утро

обретённой Родине

 
Бликом нового дня на глаза твои рухнуло солнце,
В жилах вольт напряжение тихо играет минор.
Равнодушно скользя через окна маршруток, спросонья,
По-кошачьи урчишь, заплетаясь в неслаженный хор.
По губам неба твой поцелуй рассыпается пеплом,
Забивается в лёгкие твой неземной поцелуй.
Город, дышишь мне в спину, и, сразу же, ластишься беглым
Взглядом по ветру патлами пущенных струй.
И, поймав твои руки, что порохом терпким пропахли,
Я иду за тобой. Ты немного смущён, в золотом,
Чём-то длинном, но всё же с босыми ногами,
Шаг чеканя брусчатый, срастаясь трамвайным узлом,
Ты ведёшь, горделивый, холёный, такой вот красавец!
Нервно ногти грызёт постаревший растраченный Рим —
Его Боги все здесь, под своими живут именами.
Ты живёшь. Ты ведёшь. Ты проснулся. Ты неповторим.
 

Смотрите

 
Посмотрите на себя
Вы инкрустированы светом,
Постулированным до состояния твёрдого тела.
Смотрите на небо, как Кант завещал.
Смотрите! Там виснут мю-оны как ягоды:
Вы под прицелом.
Посмотрите сны —
Там так много вас по Фрейду.
Старому доброму Фрейду
Слать дифирамбы приспичило.
Смотрите мимо себя, мимо всех! Мимо смотрите!
Смотрите внимательно.
Может быть что-то увидите…
 

Взрослые

 
Как жаль! Они не ходят парами
За руку. Говорят, мол, выросли
Из возраста детского, когда с гитарами,
Осипшими от шкафной сырости,
Хохотом пугая пустынные улицы
Бродят, молясь на огрызок луны.
Или самозабвенно целуются
В грязных подъездах страны
 
 
Теперь дела у них особые, взрослые:
Рассады, выборы, ревматизмы,
Музыка – ретро, мысли – косные
Они дети ещё (о-го-го!) коммунизма.
Их принципы стали уже пережитками
Взоры их стали просто усталыми,
Шевелюры – седыми и жидкими…
Просто жаль! Ведь гуляли же парами…
 

Рефлексия

1/Женщина

 
Встроенная в меня женщина победила.
Я сдаю позиции и бегу жарить картошку.
Со всех обеих ног.
Таращусь в окно. Жду,
Готовлю еду. Иду.
Открываю двери. Привет!
Мгновенно у встроенной в меня женщины
Кончается завод. Вот
Теперь всё естественно.
 

2/Мужчина

 
Встроенный в меня желудок победил,
Я оставляю футбол
И иду жрать картошку
Жареную. А где же мясо?
Вдруг похудею часом,
Или к утру умру?
Но всё равно иду,
Есть всю твою еду.
Внезапно в моём желудке
Кончается место. Наелся.
Мой сковородку сама.
 

«Боль навзрыд разорялась осколками…»

* * *

 
Боль навзрыд разорялась осколками,
Припечатав к щеке непечатную фразу,
Небо взрывалось помногу и сразу
В россыпях звёзд иголками колкими.
 
 
В белых костяшках ошметком тщеславия
Поле непаханых линий судьбы.
Так тяжело всё бросать без борьбы,
Но на зеро я бы всё же не ставила.
 
 
Это вибрация – минусоплюс.
Звёзды шкварчат, забираясь в ботинки.
Шах – это только начало разминки
Пешки, всё больше входящей во вкус.
 

Сухой остаток

 
Девяносто процентов молекул мира – вода.
Что представляет собой сухой остаток?
Н2О исчезает, и мы имеем тогда
Таблицу Менделеева анфас и профиль,
И Нобель
Альфред выпадает монетой в осадок.
Что есть отношения чистой воды?
Прямой удар в челюсть,
Перманент ожидания чуда,
Больше «я», чем «мы» или даже «ты»,
И сухой поцелуй, без слюней —
Поцелуй Иуды.
 

«Сатанеют стаканами суки…»

* * *

 
Сатанеют стаканами суки.
Их стакатто – чин-чин по чуть-чуть.
Чем не средство от праведной скуки
Съесть, испить, может, спеть что-нибудь?
Лёд хрустит, захромав на пределе.
Мыслеформенный плавленый сыр
застывает. Оскал. Еле-еле
Карусельный несмазанный мир
Скрипом, стуком изношенных поршней,
На своей се-ля-вишной оси
Заскрежещет, и встанут когорты
Папье-машных зверей. Упаси
Засмотреться в безглазые рожи.
Запинаясь, шагает язык
По, казалось бы, смыслопорожним
Звукам, пригнанным с силою встык.
Не чужие, как ягоды в морсе,
На секунду повисшая взвесь,
Мы уходим на дно. Приготовься —
Выпит вечер, но ночь ещё есть.
 

«Бес печален…»

* * *

 
Бес печален.
Он не путает больше карты,
Молча раскладывая пасьянсы.
Одичали
Полувырезанные арьергарды,
Полувызженные засранцы.
Бесполезно
Гробы омывать любовью —
Старуха как прежде бодра!
оболезнуем,
Наученные харкать кровью,
Во светлое имя Добра…
 

Лирика

 
Глазами заглодан гламур.
Заляпаны звёзды. Замёрзла.
Смотрюсь как гетера – матёро —
Размазан помадный пурпур.
Смотрюсь лоскутом голубым…
И твой канареечный цвет,
И брюки в обтяжку. Вельвет.
И я бы не стала с любым.
Я ласковой кляксой налипла,
Расплавленным леденцом.
Из фантика с грустным лицом
Стекаю в ладони улыбкой.
Я – заживо высохший дождь.
Лекарство с портянкой гарантий —
Ты, слишком хорош: и твой фантик,
И сам ты слишком хорош,
Что верится, в общем-то, слабо.
Как будто я чем-то больна,
И брежу сегментами сна
В заразы расплавленных лапах.
Придётся привыкнуть любить.
Наверное, это не сложно…
Но я матерюсь как сапожник
И не зарекаюсь не пить,
А только пульсировать в такт
Под ногтем незваной занозой,
Врастая корнями. Мы просто
Научно доказанный факт.
Мы просто ещё одна строчка
Попсы на короткой волне —
Мы резко взлетели в цене,
Сливаясь в единую точку.
Так фондовый рынок издох,
Дотлев лоскутами салюта.
Проник валидолом, как будто
Ты мне подъязыческий Бог.
Увял раскалённый вольфрам,
И я замираю в прицеле.
Нам утренний кофе постелен,
Вселенная вся – только нам.
 

Паранойя

 
В воспоминаньях
Сахар, никотин, мечты
Все заменили синтетической отравой.
Грехом сознанья
Каялся и ты —
Всех заманили мишуроподобной славой.
И всюду слякоть,
Лужи – джакузи
Восторженных оперенных собратьев.
Гнилая мякоть
Входит в магазин —
Гори огнем Чистилище для платьев!
Ко всем приходят.
И к тебе придут.
Один звонок – и ты в прямом эфире.
Стемнело вроде.
Укрепляй редут.
И чаще ладан жги в своей квартире.
 

Не

 
Это не страшно. Не весело.
Просто вернулась вода,
Рваной ватой развесилась,
Смазала всё. Не беда.
Не всё равно? А хотелось бы
С ливнем, что к окнам приник,
Падать струями – стрелами
За клетчатый твой воротник.
Не одиноко. Не правильно.
Нрав у меня дурной.
Целюсь дождем старательно —
НЕ возвращайся за мной!
 

«Не печалься…»

* * *

 
Не печалься
Я как чайка —
Я вернусь.
От зачатья
До распятья
Только грусть.
Не робея,
Не жалея,
Позабудь.
По нетоптаной
Дороге
Двигай в путь
В многолюдный
Полноводный
Город сна,
Ты теперь
Навек свободный.
Ты – Весна.
Отрастают
После стрижки
Крылья – пусть!
От зачатья
До распятья
Только грусть.
 

Спасатели

 
Ночь наступала.
«Мессером» подбитым
С горящим шлейфом
Падала звезда.
Она упала.
В море недопитом
Взревела брызгами
Шипящая вода.
Кричали чайки
И за упокой светила
Бросали в марево
Белесые цветы.
Кипящий чайник.
Разливай что было,
Идем эвакуировать
Мечты!
 

«Все проходит, но ничего не меняется…»

* * *

 
Все проходит, но ничего не меняется
А хочется взять рычаг,
И, скинув на Марсе всех китайцев,
Сделать с орбиты флях.
 
 
Голодным ребенком глотая новинки
Надкусанных кем-то конфет,
Я буду мять в руках по старинке
На поезд обратный билет…
 
 
И точно, никого не касается
Моя всевселенская грусть.
Так четко Земля по орбите вращается —
Да я не ломаюсь, не гнусь…
 

«Мы рождены, чтоб умереть случайно…»

* * *

 
Мы рождены, чтоб умереть случайно.
За пазухой еще сопит душа —
Щекочет нёбо как чужая тайна
И ноздри щиплет словно анаша.
 
 
Вдыхаем сшитый из обрывков воздух,
Но выдох цельнокроеный на треть…
Опасность! Созиданья передоза.
И будет просто стыдно умереть.
 
 
Обидно будет как морскому волку,
Который обнаружил в днище течь.
Но чтоб вот так, не уходить без толку,
Попробую хоть пару глаз зажечь.
 

«Как надоел противный фикус лета…»

* * *

 
Как надоел противный фикус лета,
Он все равно засохнет в сентябре.
Сны прячутся в подушку до рассвета,
Как голоса детишек во дворе.
 
 
Как бесконечно солнце домогалось
Замерзших в зиму белоснежных тел.
Я партизан, хотя и мне досталось
Веснушками закончился расстрел.
 
 
Глаза сломались и погнулись пальцы —
Теперь я вижу мир, каков он есть.
Распято лето на горячих пяльцах,
Осталось только вышить жирный крест.
 

«У, тоска. В холодильнике даже…»

* * *

 
У, тоска. В холодильнике даже
Не стынет мыши ни одной,
Не говоря про фарш говяжий.
Столпом сироп, поправший кашель,
И высохший в цукат лимон —
Моё богатство. Колет вилкой
В глаза пластмассовая ночь,
Брожу вином на дне бутылки,
Не выпускаются закрылки,
Я в форточку пытаюсь прочь,
Но застреваю… Плохо дело!
Вишу бельмом, безбожно зла.
Спасите, блин! Летать хотела,
И вроде даже похудела…
Но Маргаритой – не смогла…
 

Шекспировское

 
Поспело. Собирай с деревьев
Едко-алый нарвавший ранет.
Отелло, души не живых
Дездемон, а мёртвых Джульет
Изначально. Оставшись в руках,
Да не сгинет тщетою труд.
Отелло, души Офелий,
Ещё не нашедших пруд.
Поспевших, кровавых горсть
Морозом съёжит на нет
Потом. Но сейчас так сочен
И сладок влажный ранет.
Зубы, хрустящая плоть:
Постлетний летальный звон.
Гамлет – тюфяк, Ромео – тюфяк.
Боже, храни Дездемон!
 

Удача

1

 
Моя удача спит с другим,
Опять тупик за поворотом.
Я убеленный пилигрим
С, увы, не набранным пин-кодом.
Урод «с проклятьем на челе»
Меня преследует повсюду…
Вернись, удача! С кем ты? Где?
Вернись, я больше так не буду…
Не буду больше я никак,
Ни с кем не буду, лишь с тобою.
Мои амбиции – пустяк.
Я без тебя – никто, не скрою…
Шаги. Горбун. Не прострелю,
Я без тебя не вижу цели!
Вернись! Сними с меня петлю…
Но спит она в чужой постели.
 

2

 
Моя удача спит со мной
Ко мне спиной зубами к стенке.
Под утро приходя домой
Я рядом сплю, поджав коленки
И за день уставая жутко,
Она бросается в кровать
Как в волны кит. А разве шутка?
Меня весь день спасать, спасать…
Она вернулась как торпеда,
Сомнений прогоняя рать
Мой флаг и герб! Моя победа!
Удача, спишь? Пора вставать!
 

Повтор

 
Память исходит миазмами тающей вечности.
Где-то замкнуло контакты, заело педаль,
Судьборипит, макарена для ватных конечностей
Линию жизни Господь переделал в спираль.
Здесь, на повторах, всё те же любимые грабельки
Скромно укажут на неотвратимость греха.
От поцелуев теперь не воротит ни капельки,
С губ по утру будет сызнова лезть шелуха.
Счёт адресата настиг, и своим появлением
В блудном конверте запавших за пазуху дней,
Оповестил, притворяясь святым откровением,
О старте сезона работ по сбору камней.