Текст книги "Красное на голубом"

6

– Говорю же, у меня пропала жена! Я понимаю, у вас свои правила, надо подождать три дня или что-то в этом духе, а я вам говорю, что моя жена – не такая женщина, которая может исчезнуть, уехать, не предупредив и не позвонив. Возможно, конечно, что ей стало, предположим, плохо на улице и ее подобрала «Скорая». Мы с ее подругой обзвонили все больницы – женщин с ее приметами не поступало. Но если она исчезла так, как исчезают все те люди, о которых постоянно показывают репортажи по телевизору? Может, ее напоили чем-то или сделали укол и куда-то увезли? Вы поймите, я схожу с ума! Вот, посмотрите на фотографию. Она молодая, красивая… прошу вас, начните действовать! Вы же можете оформить мое обращение, скажем, задним числом, как если бы я пришел к вам три дня назад. Я могу и денег дать, если вы пойдете мне навстречу.

Герман Овсянников дрожал и ничего не мог поделать с этой гнусной дрожью. Подумалось еще, что вот так, вероятно, дрожат люди перед пытками, перед смертью… его просто всего колотило изнутри, и контролировать этот процесс он не мог. Плюс к этому, от страха и нехорошего предчувствия у него разболелся живот. Дашка тоже сказала, забывшись, что он все же не ее подружка, а мужчина («любовник на пятнадцать минут», так она его охарактеризовала, дурища), что у нее болит живот. «Это нервное», – заключила она и помчалась в туалет. У нее все – «нервное». Она сама такая, нервная, непоседливая, да к тому же еще и паникерша. Вместо того чтобы успокоить его, довела до стрессового состояния, до дрожи во всем теле. Даже зубы его стучали. Надо было выпить, и побольше, а уж потом ехать в милицию.

Молодой милиционер слушал его и кивал головой. Да, он со всем согласен, он понимает, но ничего поделать не может. Герман вдруг ощутил такую тоску и печаль, что устало опустился на деревянную скамейку для таких же, как и он, печальных посетителей (вряд ли сюда заглядывают на огонек счастливые люди), расставил ноги, опустил голову и крепко стиснул ее руками. Где-то глубоко внутри него кто-то стонал и рычал, выл и кричал. А в груди появилась стойкая, твердая, как металл, боль, словно в самую его душу вбили острый кол.

Он слышал, что где-то поблизости произошло какое-то движение, кто-то пришел, что-то сказал, после чего его тронули за плечо, и уже другой милиционер спросил его, нахмурив брови:

– У вас имеется фотография вашей жены?

– Сто!!! – Герман достал из кармана приготовленную заранее пачку снимков с изображением Ирины. – Держите.

Милиционер быстро пробежал по ним взглядом, потом кивнул, бросил быстрый и какой-то болезненный взгляд в сторону своего коллеги, который только что объяснял, что милиция пока-де бессильна ему в чем-то помочь, после чего показал Герману плохую – мутную, словно присыпанную черной пылью, ксерокопию другого, большого снимка с изображением женщины. Белое одутловатое лицо, прикрытые глаза. Он не понял, зачем ему показывают эту некрасивую женщину.

– Скажите, вам знакома эта женщина? – запинаясь, спросил его первый милиционер.

– Не знаю… не понял. Вы хотите сказать, что это Ирина?!

В ушах у него зазвенело. Но даже через этот пространственный гул он ясно услышал, как милиционер разговаривает с кем-то по телефону.

– Марк Александрович? Сержант Ванеев из сорок пятого отделения милиции. К нам обратился гражданин Овсянников, он утверждает, что у него вчера пропала жена. Фотографии гражданки Овсянниковой Ирины Владимировны по всем приметам совпадают с полученным снимком от 14 мая. Есть. Понял.

А потом его куда-то повезли. Он сидел в одной машине со следователем прокуратуры Марком Александровичем Садовниковым – немногословным, с умными глазами мужчиной. Рядом с ним Герман почему-то почувствовал себя защищенным.

Он никогда прежде не был в морге. Поэтому, переступив порог этого мрачноватого, тускло освещенного здания, понял, что сейчас случится что-то ужасное. Что его привезли сюда не просто так: снимок той женщины с раздутым лицом и слегка приоткрытыми, но какими-то неживыми глазами может иметь прямое отношение к Ирине. В это не хотелось верить.

Но вдыхал же он мерзкий запах разлагающихся тел, смешанный со стойким запахом формалина? Ему же это не снилось – что он входит в не совсем чистое, выложенное столетней потрескавшейся плиткой помещение, плетется, не чувствуя своих ног, за следователем, видит на металлическом столе тело, прикрытое простыней.

Тучный человек в несвежем медицинском халате и с тонкой дамской сигареткой в зубах откинул угол застиранной, желтоватой, в пятнах простыни, и Герман увидел знакомые глаза… нос… рот. Спутанные волосы, сероватая кисть руки, показавшаяся из-под сползшей с тела простыни. Словно эта женщина, похожая на Ирину, хочет дотронуться до руки Германа, подержаться за нее.

Он отшатнулся. Увидел приближающиеся к нему вытертые, в темных трещинках, плитки пола, потом промелькнул высокий, как пасмурное небо, потолок, и Герман потерял сознание.

7

– Оля жила с котом. Некоторые молодые женщины живут с мужьями, с детьми. А Оля жила с котом. Словно он был ей другом или братом. Она с ним разговаривала, кормила его тем же, что ела сама. У него даже место свое было за столом. Бывало, приду к ней, а они сидят себе за столом, ужинают.

Соседка убитой Ольги Погодиной сначала говорила, чуть не плача, а потом в голосе ее зазвучали нотки раздражения. Видно было, что достал ее этот котяра.

Марк представил себе жизнь одинокой молодой женщины, которая всю свою любовь и нежность обратила на животное – кота.

– Понимаете, он так орал всю ночь, почти кричал, как человек! – Рыжеволосая пухлая женщина, соседка Погодиной, нервно теребила край своего вязаного жилета. – Вот я и подумала: Оли нет, это факт, иначе кот так не мяукал бы. Если она, к примеру, куда-нибудь уходила, в театр или к подружке, то оставляла Жану… Жан – так зовут кота… оставляла Жану еду и воду. Обычное дело. Так поступают все. Думаю, что и она, когда уходила на работу, например, тоже оставляла ему еду, и сухой корм, и консервы специальные, кошачьи. Значит, он уже все съел. Вернее, все это означает, что Оли долгое время нет дома.

У соседки были железные нервы. Она уже опознала Ольгу Погодину в судебном морге и теперь, после этой нервной для всех процедуры, вела себя на редкость спокойно. И возбуждение если и охватывало ее, то лишь на время, когда до нее вдруг доходило, что она находится в стенах кабинета следователя прокуратуры и ее показания крайне важны для следствия. К тому же она считала, что совершила геройский подвиг, заявив в милицию об исчезновении соседки. Таким образом, труп женщины, обнаруженный за городом, был опознан в считаные часы.

– Хорошо, что у меня был запасной ключ от ее квартиры. Олечка сама мне его дала, говорила, – не дай бог, что-то случится, чтобы всегда был запасной ключ. Разве могла она предположить, что такое произойдет?! Ну вот, я открыла дверь, первым делом нашла на полке консервы, чтобы дать их Жану, он орал как оглашенный. Воды опять же налила ему. Потом осмотрела квартиру. – А она какая-то неприбранная, вещи были разбросаны. Нет, не то чтобы в квартире был кто-то посторонний и рылся в вещах Олечки, нет. Все как раз наоборот. Видно было, что она словно сама куда-то собиралась. На кровати платья были разложены, словно она никак не могла выбрать, какое же ей надеть. Белье, опять же. Туфли. Пудра рассыпана в ванной комнате, да и полотенца мокрые. А в спальне пахнет лаком для волос. Я знаю этот запах, у меня точно такой же лак. Оля вообще-то следила за чистотой в квартире, а тут она словно куда-то собиралась, нервничала. А может, наоборот, это было приятное волнение.

– Скажите, у нее был мужчина? Друг? Любовник? Ухажер?

– Не знаю. Может, и был, – порозовела соседка. – Но я не видела.

– Вы не заметили, из квартиры ничего не пропало? Что-нибудь ценного?

– Так, на первый взгляд как будто ничего. Но, с другой стороны, я же не лазила по шкафам, ящикам, сумкам.

– Где работала Ольга?

– Да нигде, – сердито отмахнулась соседка. – Сначала работала где-то секретаршей, но потом уволилась – платили мало.

– Она искала работу?

– Нет, не думаю.

– А на какие же средства она жила?

– Может, мать ей что оставила? Не знаю. А спрашивать было неудобно.

– Но были у нее какие-нибудь драгоценности, золотые вещи? – Марк едва не зевнул, задавая эти дежурные вопросы. Хотя они были крайне важны. Ведь, если девушка не работала, но ни в чем не нуждалась, значит, был человек, который ее содержал и, вполне возможно, имел отношение к убийству.

– Были, конечно, были. Как не быть?

– Вы поедете с нами на квартиру Погодиной. Посмотрите, может, что-то и вспомните.

– Конечно. Буду рада помочь следствию, – сказала она торжественно. – Господи, она же умерла! Никак не могу привыкнуть к этой мысли. Надо же – удушили! А где ее одежда-то, я хотела спросить? Там, в морге, она без одежды.

– Ее так нашли – без одежды. Может, вспомните, во что она была одета, когда вы видели ее в последний раз, какие на ней были украшения, хорошо?

– Да-да, я постараюсь вспомнить. Бедная девушка, за что ее так?

– Тамара Серафимовна, имя Ирина Овсянникова вам ни о чем не говорит? – спросил Марк на всякий случай.

– Как вы говорите? Овсянникова? Нет, что-то не припоминаю. Но если вспомню, обязательно скажу вам. Ирина… Нет, думаю, у меня не было таких знакомых. А что?

8

До супермаркета она дошла без приключений. Человек, идущий за ней, куда-то свернул. Во всяком случае, обернувшись спустя несколько минут, Елена поняла, что на улице она совершенно одна. Вокруг было тихо. Она вошла в супермаркет, взяла тележку и покатила ее вдоль заставленных продуктами стеллажей. Оказывается, таких полуночников, как она, было не так уж и мало. В основном это были мужчины, которые с равнодушным видом наваливали в свои корзины упаковки с пивом, чипсы, кетчуп, сосиски и пакеты с пельменями. Дома их ждал, судя по всему, холостяцкий ужин.

Лена же складывала в свою тележку принципиально другую еду: мюсли, кефир, молоко, творог, сахар, печенье, вишневый джем. Уже перед кассой решила заехать в мясной отдел и купить охлажденную курицу, чтобы сварить суп. Вспомнила, что у нее нет моркови, и медленно, не спеша покатила в сторону овощей и фруктов. Пакет моркови, зелень, два апельсина, виноград. Мысль о том, что все это ей предстоит нести в пакетах, в руках, что она, забывшись, набирает столько продуктов, словно поедет в машине, пришла ей в голову только возле кассы. Но отступать уже было поздно. Четыре тяжелых пакета. Ничего, как-нибудь донесет. В кармане джинсовой куртки дремал пистолет. Интересно, как поведет она себя, если столкнется с теми, кто может подкарауливать ее возле дома? Бросит пакеты на землю, схватит пистолет и начнет палить в преступников? Ну не смешно ли?

Расплатившись, она вышла на улицу. Тихо, словно и нет никого. В нескольких шагах от нее мужчина выкладывал из корзины пакеты в багажник «Рено». Вот сейчас он повернется и выстрелит в нее прямо в упор, в самое сердце. И тогда все, кто предал и бросил ее, будут рыдать у ее могилы. Жаль только, что она этого не увидит. Она вспомнила Инну и чуть не расплакалась. Почему Инна-то ведет себя так? Неужели не понимает, как матери сейчас трудно?

Уже возле самого дома она услышала сзади себя шаги, прибавила ходу. Пакеты оказались тяжелыми. Или она просто отвыкла носить тяжести? Она быстро вошла в подъезд, мучаясь с пакетами, дверь не успела захлопнуться, как не успел сработать и кодовый замок, и следом за ней вошел молодой мужчина. Добродушное лицо, в одной руке пакет, точно такой же, как и у нее, белый, с красными буквами, а в другой. Пистолет? Нож?

– Елена Викторовна? Извините, что напугал вас. Не бойтесь, я не вор и не бандит. Просто увидел вас в магазине, узнал. Смотрю, вы идете с тяжелыми сумками.

Неужели у бандитов бывают такие симпатичные, открытые лица? Или она перестала разбираться в людях?

– Вы кто? – побледнев, спросила она. Двери лифта открылись, но войти туда она не решилась.

– Моя фамилия Гурьев. Зовут меня Сергей Я был на суде, где вы рассматривали дело моего брата, Андрея Гурьева, который отвоевывал, если можно так выразиться, свое право видеться с сыном. Они с женой развелись. А я выступал в роли свидетеля, рассказывал о том, каким прекрасным отцом является мой брат.

Она закрыла глаза. Щеки ее запылали. Ей стало стыдно за все эти страхи и за свою память, которая так предательски подвела ее. Ну конечно, она где-то уже видела это лицо, но никак не могла вспомнить. Конечно, это брат того Гурьева. Глядя на него и слушая его показания, она тогда представляла себе семью, где воспитывались оба брата, и спрашивала себя (причем уже не первый раз) – а справедлив ли закон, стоящий на стороне матери? Молодая, со взглядом хищницы, женщина, жена Гурьева, держалась на процессе уверенно, потому что знала: как бы ее бывший муж ни пытался вернуть себе сына, единственное, на что он может рассчитывать – это видеться с ребенком в определенные дни и часы. Бедолага. И кто знает, какого сына вырастит эта мамаша без отца? И не лучше ли было бы, чтобы мальчика воспитывал добрый, тихий, интеллигентного вида отец, который к тому же еще и неплохо зарабатывает?

– Да-да, я вспомнила вас. Но вы действительно меня напугали.

– Да я понял. Читал, какая у судей опасная работа, на вас нападают, угрожают, в вас стреляют. Но сейчас у вас немного поднимется настроение.

С этими словами он достал из своего пакета букет розовых тюльпанов.

– Это вам.

– Спасибо. – Она машинально нажала еще раз на кнопку вызова лифта, двери снова раскрылись, и они вместе вошли туда. Сергей Гурьев подхватил ее сумки.

– Знаете, увидев вас, я все ходил за вами по супермаркету, смотрел и думал – хоть бы не ошибиться. Но потом решил, что это все же вы. У вас такое лицо. Я понимаю, сейчас ночь, и вы, вероятно, ужасно устали, у вас работа такая… нервная, ответственная. Но все равно, я рад, что смог поговорить с вами, подарить вам цветы. Вы не думайте, я сейчас уйду. Я же понимаю, у вас семья и все такое. Но ваш муж не увидит меня, я вас только провожу, и все.

Они вышли из лифта. Лена Корсакова посмотрела ему прямо в глаза. Подумала – какой красивый молодой человек! Зачем он пошел за ней? Просто так? Потому что у него было свободное время и он увидел знакомое лицо? Но тогда зачем цветы? Он мог бы просто понять, что он не ошибся и она – та самая судья, которая вела процесс его брата. Понять и на этом остановиться, успокоиться, как человек, который какое-то время мучительно вспоминал, где он видел кого-то, и наконец вспомнил. Но цветы. К чему это? Да еще какие – роскошные, дорогие! Крупные, розово-зеленые, как попугаи, тюльпаны. Они прекрасно будут смотреться в зеленой продолговатой вазе толстого стекла.

9

– Враги? Нет. У нее не было и не могло быть врагов. Она была такая тихая, скромная, старалась ни с кем по работе не конфликтовать.

– Где она работала?

– В одной компьютерной фирме. Она вообще по природе своей технарь, всегда лучше меня разбиралась в технике, электронике, о компьютере я уж и не говорю.

Герман рассказывал постороннему человеку о своей погибшей жене так, словно он только что обрел друга, которому можно довериться, выложить всю подноготную и, конечно же, поплакаться в жилетку – настолько Марк Александрович стал ему в этот час близок.

– В каких отношениях вы были со своей женой? – Марк говорил тихим, спокойным, почти интимным тоном, словно боясь нарушить ту человеческую душевную связь, образовавшуюся между ними, которая, как он полагал, могла лучше помочь ему понять, чем жила погибшая Ирина Овсянникова.

– В нормальных. Мы нормально с ней жили. Не могу сказать, что это была безумная страсть, но в наших отношениях присутствовала нежность. – Он сказал это, и сердце его переполнилось и одновременно сжалось от гордости за то чувство, которое он питал к своей жене. На миг ему показалось, что она жива и что он делится своей личной жизнью с Марком по какой-то другой, не трагической причине, что они просто ведут задушевную беседу, как два мужика, оказавшись, к примеру, в одном купе, за «рюмкой чаю».

– Герман, я должен вам сказать, что смерть вашей жены, возможно, не случайна и что она может быть связана со смертью еще одной молодой женщины, чей труп мы обнаружили примерно в том же самом месте, что и Ирину. Тот же самый способ убийства, и та женщина тоже была без одежды. Вы не знали женщину по фамилии Погодина? Ольга Погодина?

– Нет. Не слышал. Ее тоже удушили?

– Да. Если вашу жену убили тринадцатого мая, то Ольгу Погодину – на следующий день, четырнадцатого. Возможно, что эти убийства как-то связаны с ограблением, но, я полагаю, ваша жена не носила при себе миллион долларов?

– Нет. У нее были, конечно, деньги, она неплохо зарабатывала. Думаю, больше даже, чем я. Но чтобы ее ограбили? Нет, не думаю.

– Вы не могли бы припомнить, во что была одета ваша жена в тот день?

– Я отлично знаю, в чем была Ирина. Я словно вижу ее перед собой. Она была очень хорошо одета, причесана, и украшения на ней тоже были. Сейчас я сосредоточусь.

Марк слушал, зная, что весь разговор записывается на диктофон.

«…серый шелковый костюм, черные туфли, белый газовый шарф. Сумка из натуральной кожи, серая, со вставкой с шахматным черно-белым рисунком. Из украшений – золотая цепочка, браслет с выгравированным на нем леопардом. Обручальное кольцо и перстень с искусственным бриллиантом. В сумке был еще носовой платок с вышитыми незабудками. Духи японские, зеленый флакон, на «Ш», название точно не могу припомнить. Сигареты «Парламент», легкие. Зажигалка серебряная, мой подарок, телефон».

– Скажите, Марк Александрович, мою жену изнасиловали?

«И Ольгу Погодину тоже не насиловали, – подумал Марк. – Неужели убили из-за денег и украшений? Хотя почему бы и нет? Подонков полно».

– Вы вот сказали, что перстень с искусственным брильянтом.

– Да, я это точно знаю, потому что камень большой, и ни я, ни моя жена – мы бы не смогли позволить себе купить такой бриллиант. Но смотрелся он, как настоящий. Просто шикарно! И браслет, он был из дутого золота, легкий. Ирина сказала, что купила его на выставке ювелирных изделий в магазине «Золотой мир», на набережной.

– Это вы знали, что украшения не много стоили, но преступник мог подумать, что все это настоящее, дорогое. Когда вы видели вашу жену в последний раз?

– Тринадцатого мая, как раз в тот день, утром, когда она собиралась на работу. У нее было отличное настроение. Позже, вечером, к нам пришла ее подруга, Даша. Надо сказать, она ее близкая подруга, и они всегда прекрасно ладили. Так вот, Даша сказала, что Ирина сразу после работы отправилась за покупками. Но перед этим они договорились, что Даша придет к ней вечером и принесет какой-то там крем. Вот она и пришла. А Ирины нет. Мы с Дашей довольно долго прождали, пытались понять, что с ней могло случиться и куда она делась. А потом я совершенно случайно на подоконнике в кухне обнаружил большую кастрюлю с тестом. Оно вылезало через край. Вы знаете, о чем это говорит? О том, что Ирина приходила домой в обеденный перерыв, вернее, приезжала на маршрутке, это быстро, минут десять от ее работы. Приехала, поставила тесто, чтобы вечером что-то испечь. Значит, она никуда не собиралась.

– Выходит, так, – согласился с ним Марк. – Еще хочу спросить. Вы так красочно описали, как была одета ваша жена. Она всегда одевалась так, изысканно, я бы сказал? Серый шелковый костюм. Не джинсы с майкой или кофтой, как предпочитают многие женщины.

– Она всегда одевалась красиво. Я понимаю, к чему вы клоните. Не собиралась ли она куда-нибудь после работы, к примеру, да? Нет, не думаю. Она всегда выглядела так, словно собиралась в гости. И тот день не был исключением.

– А что делали вы между девятнадцатью и двадцатью часами тринадцатого мая, Герман?

– Я ждал этого вопроса. Ничего я не делал. Сидел дома. Вернее, лежал на диване и спал. А потом, когда проснулся и взглянул на часы, я понял, что Ирины нет и что это очень странно. После сна у меня была тяжелая голова, мне надо было прийти в себя. Но вскоре заявилась Дашка. Вот с этого момента все и началось. Все страхи, переживания. У меня нет алиби, Марк Александрович. Но я не убивал свою жену! Как не убивал и ту, другую. Я же не маньяк какой-то. Но, мне кажется, вы найдете убийцу. Найдите его.

10

Психологически она была уже готова к появлению в ее доме сына Беленкова, ей было даже интересно, что же такое он собой представляет, если даже мужчины отзываются о нем, как о красавчике. Смазлив? Симпатичен? Или же все-таки он наделен редкой природной красотой, как молодой Ричард Чемберлен?

Рита представила себе: дверь ее мастерской раскрывается, и она видит Чемберлена, его нежную улыбку, чувствует на себе его взгляд, словно прокалывающий ее до самых пяток. Смогла бы она написать его портрет, постоянно чувствуя на себе этот взгляд, устояла бы, очарованная, перед ним, сохранила бы верность Марку?

Раздался звонок, она улыбнулась. А вот и будущий натурщик.

Увидев на пороге бледную, красивую, в каплях дождя Лену Корсакову, она с трудом сдержалась, чтобы не захлопнуть дверь прямо перед ее носом.

– Проходи. – Рита уже забыла, как обращалась к ней – на «ты» или на «вы». Да это теперь и неважно. Снова пришла жаловаться на свою жизнь Марку! С какой стати? Все ее договоренности с мужем забылись – она видела перед собой законченную эгоистку, которая стала считать этот дом чуть ли не своим. Да еще хочет записаться в подружки к Рите!

– Я понимаю, Рита, что утомила вас своими визитами, но, правда, мне и пойти-то некуда. У меня сейчас такое состояние, что мне, честно говоря, даже все равно, что ты обо мне подумаешь.

Видно было, что Лена не в себе. Даже не ожидая дальнейшего приглашения, она прошла в кухню, села с измученным видом и посмотрела в окно, словно там, где-то на облаке, сидел и смотрел на нее участливым взглядом ее товарищ – Марк.

Потом резко повернулась, сверкнула глазами, и Рита поняла, что Лена близка к истерике.

– Ну что еще случилось? – чуть ли не простонала Рита.

– Я умом понимаю, что не должна так часто у вас бывать, но у меня такое чувство, словно жизнь меня скручивает, как удав. Я, взрослая женщина, да к тому же еще и судья, чувствую себя слабой. Ты знаешь, у меня был муж. Причем муж – так себе. Ничего особенного. Но мы жили вместе. Он постоянно был рядом. Оказывается, он был моей опорой, а я этого не понимала. Пусть этот брак давно изжил себя в самом хорошем смысле слова, но он был вроде друга, близкого человека.

– Чай? Кофе?

– Кофе. Так вот. Ты же все знаешь. И о дочке моей тоже. Я вот только никак понять не могу, что меня больше выбило из колеи – уход Саши или Инны? Я представляю себя, что Инна вернулась, у нее что-то там не получилось в ее новой жизни с молодым человеком. Что буду чувствовать я? Радоваться? Или же ждать, что она снова выкинет какой-нибудь фортель?

– Думаю, если бы твоя дочь вернулась, ты бы не чувствовала себя такой одинокой, – посмела предположить Рита. Она и сама все понимала: Лена пришла сюда, к Марку, не как к потенциальному любовнику, а действительно как к другу. Но все равно ее присутствие напрягало Риту, мешало жить, дышать. Кроме того, она ждала прихода Кости Беленкова, и ей надо было сосредоточиться, прийти в себя, настроиться на работу. А куда девать Лену? Отпаивать ее валерьянкой? Положить в кровать и ухаживать за ней, как за тяжелобольной? Настроение Риты менялось – то ей становилось жаль Корсакову, то хотелось указать ей на дверь.

– Я понимаю, ей сейчас тоже нелегко. У нее и возраст такой, трудный. К тому же она девочка с характером.

«Вся в мать», – подумала Рита.

– Думаю, она ушла специально, чтобы не слышать моих воплей, не видеть моих слез, чтобы не заразиться от меня этой тоской, депрессией. Она молодая, пусть себе живет как хочет. Она как та кошка, которая живет сама по себе. Захочет – уйдет, захочет – вернется. Но разве можно так жестоко поступать с матерью? – вдруг вскричала Лена.

– Послушай, Лена. Ко мне сейчас должны прийти. У меня работа. Если хочешь, сиди в кухне.

– Ты хочешь, чтобы я ушла?

И тут Рита не выдержала. Пользуясь отсутствием Марка, она спросила прямо в лоб:

– Скажи, Лена, почему – Марк?

– Что? Что – почему? Я не поняла. – У Корсаковой даже нижняя губа затряслась. – Рита…

– Скажи, тебе нравится мой муж? Может, ты влюблена в него?

Она говорила и сама испытывала дискомфорт, словно собиралась утопить и без того слабого, больного человека, просто-таки схватив его за волосы, все глубже и глубже тащить его под воду.

– В Марка?

Казалось, этот вопрос удивил Лену своей прямотой, неожиданностью и, главное, несвоевременностью.

– Ты что, не поняла вопроса? Какие отношения связывали вас прежде с Марком?

– Я всегда смотрела на него, открыв рот… это так. Но у нас с ним никогда ничего не было. Но его мнением я всегда дорожила. Еще он мне всегда помогал советами. Я липла к нему, это правда, но романа как такового не было. А сейчас я прихожу к нему, чтобы набраться сил.

– А тебе не приходило с голову, что силы Марка нужны его семье? Мне, Фабиоле? Что ты отнимаешь у нас нашего папочку? Что вы запираетесь с ним в кабинете и часами говорите, говорите. Марк – женатый человек, понимаешь ты или нет?

– Понимаю. Я только хотела рассказать ему. Хотела. Видишь ли, я встретила одного парня. Он понравился мне. Но во мне, я думаю, развивается мания преследования. Я хотела только попросить Марка пробить его фамилию, узнать, что это за человек.

– А своими силами ты справиться не можешь? Ты уже не разбираешься в людях совсем?

– Мне постоянно звонят, угрожают. Я и в магазин-то хожу с пистолетом, как дура. И понимаю, что не все – преступники и не все, кто идет за мной по пятам, – мои убийцы. Но все равно страшно! Я раскисла, понимаешь? Мне надо собраться. Рита, это же временное состояние. Все рано или поздно заканчивается. Мне Марк говорил, что ты – добрая, все понимаешь. Извини. Ты права. Я не должна была появляться здесь. Господи, да что же это такое?!

Лена поднялась, встала из-за стола и, шурша платьем, словно гремучая змея, стремительно покинула кухню.

Рита услышала, как стукнула входная дверь. Все, соперница устранена. Грубо? Ну и пусть! Если Марку это не понравится, она объяснит, что именно она чувствует. Хотя она уже объясняла.

Настроение было испорчено окончательно. Какая сейчас работа над портретом, когда на душе кошки скребут? Кошки. Корсакова назвала свою дочь кошкой. Да, может, все дело в том, что девочкой движет инстинкт самосохранения? И она действительно ушла из дома, чтобы не сойти с ума рядом с такой нервной матерью? Но все равно, что-то здесь не так. И, скорее всего, девочка ушла из-за бешеной любви к какому-нибудь молодому парню, заморочившему ей мозги. Рита представила себе, как ее Фабиола – чистое и невинное дитя, домашнее, воспитанное интеллигентной бабушкой, – вдруг, вырастая, покидает родительский дом, чтобы связаться с каким-нибудь проходимцем. И чьи-то грязные волосатые руки будут обнимать хрупкую и нежную Фабиолу, срывать с нее воздушное платье?

Рита даже содрогнулась от отвращения.

На столе стояла чашка кофе, к которому гостья так и не притронулась. Рита вылила кофе в раковину, вымыла чашку.

…Когда в передней раздался звонок, она вздрогнула так, словно ее застали за чем-то неприличным. Хотя она всего лишь мыла кисти.

На этот раз это был Марк в сопровождении молодого человека. Да, да и да! Все они были правы, эти люди, не искушенные в красоте. Костя Беленков был высоким, стройным, с красивой головой, густыми каштановыми волосами и нежным лицом ангела.

Правильные черты лица, чуть продолговатые карие глаза с тяжелыми веками, красиво очерченными самой природой бледно-розовыми губами. У него была чудесная улыбка и взгляд умного человека. А еще, подумалось Рите, он способен хранить чужие и свои тайны, и вообще на него можно во всем положиться. Вот такое странное, удивительное чувство охватило ее, когда она рассмотрела хорошенько своего гостя, своего будущего натурщика. Кроме того, завладев его вниманием, она совершенно забыла о том, чей он сын, настолько его личность показалась ей самодостаточной. И вряд ли, задумавшись на мгновение о том, чей он сын, она вспомнила бы в этот момент о чиновнике с блеклой фамилией Беленков. Костя всем своим обликом походил скорее на наследного принца, и в жилах его текла, струилась (Рита в этом нисколько не сомневалась!) драгоценная королевская кровь.

Марк по ее сияющим глазам понял, что Костя ей понравился, а потому сразу как-то успокоился. Рите захотелось усадить Костю за стол, чтобы немного поговорить с ним, послушать его голос и понять, какие мысли бродят в этой красивой голове. Но, с другой стороны, она понимала, что он пришел сюда не для того, чтобы просто поесть. Однако она все же предложила ему поужинать с Марком за компанию. Костя вежливо отказался, сказал, что «Арина Родионовна» его накормила прежде, чем отпустить позировать.

– Надо полагать, это ваша няня? – улыбнулась Рита, не в силах оторвать взгляда от Кости. Марк наступил ей на ногу – под столом. Дал ей понять, что она ведет себя неосмотрительно, ее восторг переходит все границы.

– Да, няня. Я уже в таком возрасте, что у меня самого могут быть дети, а она все нянчится со мной. – Костя очаровательно улыбнулся, показав ровные белоснежные зубы. – Но мне все равно, честно говоря, приятно.

– А со мной вот нянчится Рита. – Марк с видом собственника, хозяина положил свою руку на Ритину ладонь, словно пригвоздив ее к столу. Она улыбнулась и подумала: им будет что сказать друг другу после того, как Костя уйдет и они останутся наедине.

Она не заметила, как прошло три с половиной часа. Мягкий карандаш сделал свое дело – черно-белый набросок был готов, и с белого загрунтованного холста на нее смотрело нежное лицо с шапкой вьющихся мягких волос. Костя разрумянился. Возможно, от волнения, а может, он от природы такой – сеть лицевых кровеносных сосудов расположена близко к поверхности кожи.

– На сегодня все. – Рита вздохнула и прикрыла набросок тканью. – Извините, что продержала вас так долго.

– Не покажете? – Он взглядом показал в сторону мольберта.

– Нет. Вот когда будет готово, тогда и посмотрите. Хотя я могу и передумать. Костя, быть может, выпьете с нами чаю?

– Нет. Извините, но у меня еще одна встреча, важная. Меня ждут. Я оформляю одному человеку загородный дом, у меня и эскизы готовы. Мы договаривались встретиться после выходных, но он настаивает. Словом, надо идти.

Рита развела руками: наследник престола спешил на встречу с клиентом. Как интересно! Но еще более интересно было бы взглянуть на его дизайнерские проекты, понять, чем дышит этот молодой художник, в сущности, ее коллега? Увлекается ли он современным дизайном, основанным на неудержимой геометрии, или же, напротив, предпочитает классический изысканный стиль или вообще хорошего вкуса ретро?