Текст книги "Русская инфанта"

Другие города. Малага

1.

Очередной самолет в моей жизни вышел на взлетную полосу. Он взмыл высоко в воздух, оставив внизу земные проблемы. Всякий раз, глядя в иллюминатор, я резонно размышляю, что будет здорово иметь шанс к ним вернуться.

Я сидела у окна.

Возле меня пытался откинуть спинку неподвижного кресла мой неизменный спутник. Попасть в самолет «Чампино – Малага» оказалось непросто.

У стойки выяснилось, что при заказе билетов я написала свое имя с ошибкой. И не зарегистрировала наш багаж. Поэтому нужно быстро бежать в соседний зал и там заниматься чемоданами. А вот что делать со мной – вообще непонятно.

Я решила, что мой спутник меня расчленит и спрячет в багаж, который аккуратно зарегистрирует сам, уже без моего участия и эксцессов. Судя по его недовольному лицу, только таким образом я имела шанс оказаться в Испании…

Вместо этого он просто ушел заниматься чемоданами, оставив меня разбираться с регистрацией.

Я сообразила связаться с представителем авиакомпании по телефону и перерегистрировать свой билет. Мне опять повезло.

Удача, как всегда, оказалась сомнительной: в самолете местных европейских авиалиний нам не были предложены даже напитки, а спинки кресел оставались сурово неподвижны в течение всего полета.

– Вы когда-нибудь были в Испании? – спросил мой спутник.

– Да, в прошлом году в мае ездила в Барселону.

– Расскажите!

Я на секунду закрыла глаза.

– Ну, если убрать всю мою личную историю, то в Барселоне великолепная картинная галерея. И творения волшебника Гауди. А вы когда были в Испании?

– Никогда, – равнодушно сказал мой спутник.

– Хотите, я расскажу вам мою теорию об этой стране?

– Я бы послушал о практике, но давайте теорию…

В Испании есть политически активный, промышленный север и расслабленный провинциальный юг. На севере стоят крупные заводы. Север считает деньги. Север все успевает. Он много делает, он с пользой отдыхает, окуная своих гостей в богатство барселонской архитектуры и в теплое море побережья Коста Брава. Здесь сохранены традиции страны басков. Поэтому северяне прагматичные романтики: мечтают о невозможном. Мечта имеет прямую выгоду. Они на полном серьезе хотят получить экономическую независимость от Испании.

А юг не умеет экономически выгодно мечтать. Сгоряча может показаться, что он ничего не умеет. Юг старательно ничего не производит. Здесь не интересуются политикой или религией. Юг свято соблюдает только сиесту. Он бедный, но слишком гордый, для того чтобы работать. Он берет деньги из бюджета Испании, как из тумбочки, и складывает туда только свои надежды на дальнейшее получение средств.

Мое сердце всегда принадлежало югу. Я говорила всем, что дело в архитектуре, но все было проще. На юге просто больше солнца и расслабленности. Больше мавров, смешения стилей, крови, экзотики, бурной растительности и попугаев ара. Здесь кажется, что счастье можно вытащить сетью, рыбача на полуразвалившимся баркасе. И не нужно для этого делать карьеру. А если карьера уже сделана, то на юге спокойно отдыхают, терпеливо снося тот факт, что в сезон некуда пришвартовать новую яхту.

Такой была моя теория. А практика заключалась в том, что в прошлом мае в Барселоне я встретила мужчину, с которым решила провести всю оставшуюся жизнь. Правда, это был Макс, и наши отношения уже насчитывали несколько нежных лет… Сейчас эта мысль кажется мне опасной, она сделала меня беззащитной, я сама отрезала себе путь к любой альтернативе. Всего через год Макс понял, что тоже встретил женщину, с которой хочет быть до конца жизни. Ею была не я, и эта история не дает мне покоя. Но не рассказывать же ее моему спутнику в сто первый раз.

Малага – вершина айсберга, сливки горячего юга Испании. Здесь есть все, что встретишь в южных городах от Севильи до Гренады. Тротуары от стены до стены вымощены мрамором, как во дворцах. В зданиях средневековой постройки раскинулись брендовые магазины. Вся архитектура сделана с сильным уклоном в жгучую мавританскую традицию. Историческая часть города смахивает на один большой торговый центр.

После Рима мне казалось, что здесь нет архитектуры. Есть просто улочки, порт с многоэтажными лайнерами, экзотический парк, отшлифованные мраморные тротуары, по которым скользили мои римские сапоги. И кафедральный собор, выстреливший вверх на фоне общих невысоких аккуратных строений.

Мы остановились в квартире с огромным телевизором и прочими атрибутами современности, основательно забытыми нами после римского стиля жизни. Осенний Рим не подразумевал никакого курорта. Здесь же все дышало летним туристическим отдыхом. На фоне глубокой осени это было несколько вызывающе. Огромные кровати, ванная комната с претензией, а не просто с унитазом и душевой кабиной. В этой квартире все делал хороший дизайнер. Читалась авторская кладка камешков в прозрачные вазочки на столе и вдумчивый подбор подушек для дивана. Одним словом, не Рим.

Ввалившись в свою спальню, я поняла, что не уверена, нужно ли мне распаковывать чемодан. Я вышла в зал. Мой спутник уже осваивался на кухне.

– Вот здесь мы переведем дыхание после Италии… – сказал он мне. – Затеряемся среди испанцев…

– А долго мы будем теряться? – спросила я.

– Несколько дней, потом уедем на запад по побережью, я покажу вам чудесное место. Будем искать мне дом в горах. А что? Вам не нравится прятаться?

– Не нравится, – честно сказала я.

– Почему? Шпионское прошлое?

– Ну… Да, прошлое… – вздохнула я.

– Отлично! – его почему-то всегда радовало, когда в море наших бесед мы натыкались на мои болевые рифы. – Тогда сейчас я буду готовить ужин, а вы мне рассказывать про ваше шпионское прошлое.

Я приуныла. Все мои рассказы вели к прошлой жизни, и фигурировал в ней человек, которого я и без того вспоминала каждую минуту.

– А мы посмотрим город? – с надеждой спросила я.

– Обязательно! А еще мы посмотрим с вами какое-нибудь интеллектуальное кино. У нас будет масса развлечений! – воодушевленно сказал мой спутник.

Я напряглась.

Если человек хочет посмотреть со мной фильм или дает книгу, значит, он прощупывает мои культурные коды. Чтобы потом стать ближе не только культурно. Я проходила такой вариант заигрывания неоднократно. Где теперь эти книги, диски, а главное – где эти люди, мне неизвестно. Так что я не верю в духовную близость, отрегулированную с помощью искусства. Только в любовь.

А мне не хотелось влюбляться в моего спутника, хотя он и нравился мне. Я знала, что он женат. У меня был серьезный опыт по части тайных отношений. Мне хватило с лихвой, и я поклялась впредь не ввязываться в то, что придется скрывать. Он женат, повторила я себе. И вместо нормальных отношений я опять получу стопку паролей для явки в определенное место и четко обозначенное время.

Он выбрал Тарковского, а из него еще и «Сталкера», это было совсем не мое кино.

– Я смотрела «Сталкера». Это было ужасно. Серость, грязь, холод… – честно сказала я.

– Вы что, смотрели его в канализации? – удивился мой спутник.

– Нет, я смотрела его у друзей. И это было ужасно, потому что, по замыслу художника, в конце фильма нужно было идти вешаться, а мы продолжили пить и веселиться. Не понимаю, как этот фильм можно смотреть.

– Я смотрел его раз десять…

– Вы шутите! Зачем?

– Там люди говорят о чем-то мне интересном. Да и сами съемки меня завораживают. Как вы думаете, о чем этот фильм?

– Не суйся куда не просят?

– Такая мысль в фильме тоже есть. И это все, что вы об этом думаете?

– Это все. Я не понимаю искусство, которое вызывает у меня тоску. Не понимаю пятиминутных пейзажей, в которых муха не проскочит за все время. Не понимаю, как не стыдно произносить длинные пафосные монологи…

– Какой же тут пафос? – искренне удивился он. – Люди думают, что знают мотивы своих поступков, даже уверены в этом. А я, как и они в фильме, не могу отыскать ни одного определенного мотива того, что делаю. Мои мотивы вытекают один из другого, разветвляются, путаются… Например, почему я вас таскаю с собой? Не знаете? И я не знаю!

Какое-то время мы смотрели друг на друга с нескрываемым изумлением.

– Я… я ни разу не думала об этом… – призналась я наконец. – Мне казалось, вы взрослый, умный, и у вас есть план в отношении меня…

– Нет у меня никакого плана, – устало сказал мой спутник.

Мне почему-то сразу стало очень тоскливо.

– Может, я вам все-таки нравлюсь? – робко спросила я.

– Нравитесь, конечно, – спокойно сказал он. И тут же добавил: – А что в вас может не нравиться?

Мы вышли на прогулку. На улице дул нешуточный ветер, ветер с моря. Я застегнула куртку. Совсем скоро ветры задуют еще сильнее, и, может быть, даже пойдут дожди. Вот такая здесь будет зима.

Первым делом мы направились на пляж. Узкая полоска песочного берега вплотную подходила к дороге. Средиземная гладь воды, такая знакомая, перекатывалась перед нами. Я, конечно, разулась и сунулась ногами в воду, холодную как лед. Мой спутник терпеливо ждал, пока я стояла по щиколотку в воде с задумчивым видом, словно выглядывая алый парус на горизонте. Вид у меня, надо думать, был глуповат, но что поделать – море меня поглощало. Так странно было ощущать в совершенно незнакомом месте такой привычный мелкий песок с колючими камушками и вкус волны, висевший в воздухе на берегу. Где-то там, за морем, была жаркая Африка. И где-то там в другие времена в похожую воду я ныряла с головой, чтобы навсегда пропитаться солью.

Я вспомнила, как однажды на одном из берегов Средиземного моря придумала любовную клятву. Зачем я это сделала, кому это было нужно – ответы на эти вопросы перестали существовать, а глупая клятва осталась. Как любая женщина я хотела запечатлеть любовь, иметь знак, ее подтверждающий. Клятва была такая: «Моря будут разными, а любовь будет она». Мне тогда казалось, что это красиво.

Быстро темнело. С неохотой, волоча мокрые ноги, я вышла на берег.

2.

Вечером мне предстоял обильный ужин. Кажется, мой спутник вычислил формулу, согласно которой количество выдаваемой мной информации приравнивалось к количеству сожранной еды.

– Пожарю вам рыбу, – серьезно сказал он в ответ на мой вопрос, что мы будем есть.

Я не выдержала и расхохоталась.

– Что смешного? – удивился мой спутник.

– Ничего, просто уже был один человек, который взялся жарить мне рыбу. Ничем хорошим это не кончилось.

– Вы подавились костью?

– Я в него влюбилась. Так что, прошу вас, от греха: купите мне говядины.

– А хотите баранины?

– Нет, это слишком жирно.

Нужно отдать ему должное, он не сдрейфил и купил мне рыбу. За ужином я рассказала ему о человеке, который готовил для меня прежде.

– Итак, как вы уже знаете, в течение нескольких лет у меня был роман с моим руководителем, и звали его Макс, – начала я свой рассказ.

– Это тот самый, который бросил вас в кафе?

– Да, в кафе. За скандал, устроенный у него на его кухне, он меня бы зарезал. Наша связь для многих оставалась тайной…

– В это сложно поверить, если вы вместе работали.

– Хуже того: мы начали вместе работать именно потому, что у нас был роман. Но Макс был топ-менеджером, а я застряла в статусе «свободный автор». По очереди мы выступали инициаторами того, чтобы не афишировать отношения. То он был для меня недостаточно молод, то я для него недостаточно шикарна… Потом тайна затянулась, но это уже была другая история.

– Все понятно… Но расскажите с самого начала.

– С самого начала? Ладно. Я начну с того, что наш верстальщик Даня решил уволиться…

3.

Первым делом, когда я пришла в редакцию, я узнала, что наш верстальщик Даня решил уволиться. Даня был пьющим, очень талантливым и периодически увольнялся в одну и ту же лунную фазу. К моему приходу Даня уже передумал писать заявление, но с его кулака все еще свисали намотанные нервы начальства.

Я вдохнула. И все же направилась в кабинет к директору.

Максим Леонидович сосредоточенно глядел в экран ноутбука и с ненавистью размышлял о том, как его достали творческие сотрудники с их выкрутасами.

– Входи, – устало сказал он мне.

Я писала для него уже больше года и даже сделала своеобразную карьеру в его журнале. Он выделял меня из толпы однообразных авторов и называл своим младшим товарищем. Даже доверил непыльную работу в выборном штабе партии власти, который по совместительству возглавлял.

– Входи, – повторил он и пошутил устало: – Но только не говори, что ты тоже хочешь уволиться.

– Вообще-то, – сказала я робко. – Я хочу уволиться…

Еще несколько секунд и реплик ему понадобилось, чтобы убедиться, что в отличие от Дани я не шучу. Я собиралась бросить уютный родной журнал и уйти редактором в сомнительную газету. Мне было 25 лет. Я жаждала покинуть профессиональное гнездо и расправить крылья в собственном полете. Но, кажется, я всего этого не сказала. Не успела.

Потому что Максим Леонидович начал на меня орать. Он в красках описал мне мою ошибку. И рассказал, почему у меня ничего не получится. Я жутко обиделась. Прежде он меня только хвалил.

Он выбежал из-за стола, я вскочила со стула.

– Сколько ты хочешь этих денег, скажи, я тебе дам! – орал он со слезами на глазах.

– Не нужно мне ваших денег, я не из-за этого ухожу! – со слезами на щеках орала я.

Наконец он велел мне уйти и подумать.

На следующий день Максим Леонидович встретил меня с каменным лицом, сразу понял, что мое решение неизменно, и вкрадчиво сказал:

– Значит, ты хочешь уйти… Хорошо… Давай почитаем твой контракт…

Он создал мне невыносимые условия. Он хотел, чтобы я умоляла его отпустить меня. Умоляла сжалиться надо мной. Но я уже стала на тропу войны и как истинный индеец молчала, пока с меня снимали скальп.

Он истязал меня неделю.

А потом неожиданно позвал к себе и сказал:

– Я думал о тебе все это время. И знаешь, я понимаю твое решение. Ты хочешь попробовать что-то свое. Я сам был таким в твои годы. Удачи тебе. У тебя все получится.

Я не верила своим ушам. Это были очень важные слова для меня. Потому что на самом деле он меня почти уже сломал. Пробормотав: «Спасибо», я быстро вышла из его кабинета.

Наша следующая встреча произошла в Брянске. Мое и его СМИ были званы слушать судьбоносное выступление будущего президента Российской Федерации В.В. Путина. Выступление действительно оказалось судьбоносным. Во всяком случае, для меня…

В Брянск я ехала из Москвы. В столице я встречалась с руководителем издательского дома, в который я ушла редакторствовать из журнала Макса.

В Москве ждал неприятный сюрприз.

Меня уволили.

Редактор издательского дома сказал: «Это не вы нам не подходите. Это мы вам не подходим». Не могу сказать, что меня это утешило. Я побрела на вокзал. Нужно было брать билет в Брянск и ехать слушать речь Путина. Теперь она в моей жизни ничего не решала, потому что я стала сапожником без сапог – автором без издания. Если, конечно, Путин не велит восстановить меня в должности.

Моя гостиница в Брянске называлась «Новая». Это был обитаемый остров совдепа, сохранившийся в первозданном виде. Я знала много мест, которые также были пропитаны жуткой смесью не построенного коммунизма и недоделанного капитализма. Госструктуры, магазины, ЖЭК, ДЭЗ, рестораны, гостиницы. За столом, напоминавшим по своей мощи оборонительное сооружение, здесь сидели важные женщины с волосами странных цветов и мутными подведенными глазами. Никак не могу понять, из какой пробирки берутся эти дамы и в каком сохраняются спирту.

Эти женщины всем сердцем меня презирали. Я не попадала в их систему координат. Да, я платила налоги, выкручивалась от безденежья, ходила на работу, выглядела все хуже с каждым годом, то есть была как все, но оставалась для них чужеродным враждебным элементом. Они понимали мою душу лучше, чем близкие родственники. И презирали ее.

В номере я приняла душ и написала Максу о своем приезде. Он ответил: «Приходи», и я пришла.

Я плохо помню ту ночь. Помню, что я сказала: «Меня уволили». Он сказал: «Я знал, что так будет». Я расплакалась, почувствовав, что он жалеет меня всем сердцем.

Это было уже слишком. Мой мозг был в тумане, и я понимала только одно: рядом со мной человек, которому я небезразлична. Единственный на много километров вокруг гостиницы «Новая». Единственный в мире.

Он сказал: «Не волнуйся ни о чем. Я все устрою. Будешь снова работать со мной». Короче, он меня пожалел. Как профессионала, и как женщину.

На следующий день мы неподвижно сидели в огромном зале и смотрели на маленького Путина, венчавшего трибуну. Я рассеянно потирала пальцами ленту бэйджа. На нем значились мое имя и должность, которую я уже не занимала. Я смотрела на Путина, но думала о другом. Я впервые серьезно думала о Максе. Хотя мне следовало внимательнее следить за речью будущего президента, потому что Макс уже дал мне первое редакционное задание.

В какой-то момент Макс поймал мой внимательный взгляд и улыбнулся. Я почувствовала эйфорию и счастье, это было таким сильным и сладким. Он уже давно отвернулся, а я продолжала разглядывать его профиль, делая его для себя самым красивым в мире.

Таким было начало постоянных пряток, с которыми неразрывно стала связана моя жизнь, личная и профессиональная. Вот почему я ненавижу тайны. Если бы меня спросили, от чего в моем прошлом я готова презрительно отказаться, я бы, не задумываясь, отказалась от тайн. Потому что на самом деле это большая глупость… Потому что…

Мой спутник, закрыв глаза, сдержанно захрапел.

4.

Переулки Малаги были ветрены и многолюдны. Люди на улицах шлифовали мрамор. Я и мой спутник не отставали от большинства. Малага казалась нам декорацией масштабного спектакля. Каждая деталь этого города была заточена под масштабное действо, которое здесь в любую минуту могут устроить мавры в широких штанах с холодным оружием наперевес.

По моим подсчетам, Малага почти семь веков находилась во владениях северных африканцев. И они строились тут поверх римских развалин. В конце пятнадцатого века город был отбит у арабов и присоединен к Кастилье, тому самому королевству, которое потом станет единой Испанией.

Малага до сих пор хранит накопленное мавританское хозяйство. Здесь можно посетить дворец мавританских королей и крепость-маяк. Но колорит все равно придают мелочи и детали архитектуры, а также общая африканская пышность и яркость местной растительности.

Первым делом после освобождения от арабского владычества здесь начали строить кафедральный собор. Он сохранился. Я задирала голову всякий раз, когда мы шли мимо. Это был лучший образчик мавританского стиля… Ведь собор строили на месте арабской мечети. Не рядом, не на противоположной стороне. Именно там, где прежде просили у другого бога, поселили нового. Место было намоленное.

Мы пробыли в Малаге уже четыре дня. Я с прискорбием осознавала, как мало мне нужно для счастья. Ни карьеры, ни богатств. Прежде хватало Макса, теперь в приоритете были прогулки под южным холодным солнцем, пицца, кофе и вид на море. Я часами просиживала штаны в кафе и думала, думала, думала… Мой спутник много времени проводил, ковыряясь в своем макбуке. На мой ежечасный вопрос, не требуется ли ему какая-нибудь помощь, он отвечал, что скоро потребуется.

Наконец это случилось. Когда речь шла о делах, он становился жестким и сосредоточенным. Я, будучи слегка неадекватной от нахлынувшего блаженства и литров кофе, не очень справлялась с ролью взрослого человека.

– Завтра мы едем в Марбелью. Утром я съезжу в прокат за машиной.

– Окей.

– Нужно будет забронировать для нас квартиру. Полностью доверяю это вам.

– Окей.

– А сегодня мы с вами идем смотреть живопись.

– Окей.

– И вам нужно будет выучить по-английски еще какие-нибудь слова.

– Окей, а что еще?

– А еще прекратите пить кофе ведрами, особенно эспрессо.

– Так ведь другого нет.

– Вот никакой и не пейте.

Квартиру я легко забронировала на англоязычном сайте съема недвижимости при помощи кредитки моего спутника.

Впереди было кое-что посложнее – посещение музея Пабло Пикассо.

Вечером выйти на улицы Малаги особенно хорошо. Меж столиков многочисленных уличных кафе в стеклянных призмах мерцало пламя, к которому тянулись расслабленные посетители. В темноте это смотрелось особенно романтично. Посетители жевали, пили и разговаривали на разных языках. Минуя радостные столики, мы шли к дворцу бывшего правителя Малаги.

Дворец был построен примерно в одно время с кафедральным собором. Несколько веков спустя по соседству родился и вырос великий Пабло Пикассо. Потом во дворце шестнадцатого века организовали музей гения века двадцатого.

Пикассо обожает весь город. В Малаге всего-то родилось два знаменитых на весь мир человека. Вторым номером идет брутальный красавец с влажными глазами Антонио Бандерас.

Мы бродили по пустым залам бывшего дворца, разглядывая графику, а потом и живопись Пикассо. Я залезла в интернет, чтобы посмотреть, какая картина в этом музее самая дорогая.

Им оказался портрет жены художника – русской балерины Ольги Хохловой. Мой спутник наклонился к картине, внимательно изучая то ли силу мазка, то ли за что здесь можно отдать 300 миллионов евро.

Это живопись непривычного нам Пикассо. Здесь нет четырех глаз, квадратов головы и прочих ярких особенностей кубизма. Это очень тонко сделанный классический портрет красивой женщины в сценическом образе. Спокойная поза была заимствована у русских мастеров восемнадцатого века. Говорят, Хохлова любила именно такую живопись, и Пикассо покорно рисовал по указке своей музы. Они познакомились в Париже, когда он оформлял спектакли Дягилева, там же и поженились.

– Потом он влюбился в семнадцатилетнюю девочку и забыл свою балерину. Она умерла через тридцать лет, все еще оставаясь его официальной женой. Он ни разу не вспомнил ее за эти годы, – шепнула я моему спутнику, подкравшись сзади.

– Откуда вы это знаете? – изумился он.

– Прочитала в интернете, когда искала самую дорогую картину в этой галерее…

– Нет, откуда вы знаете, что он ни разу ее не вспомнил?

– В этом я просто уверена. Она до конца жизни думала о нем, а он шел только вперед по головам других женщин к смерти, которую называл своей самой верной любовницей.

– Образно…

– Такова суть отношений, даже у гениев.

Мой спутник сделал несколько шагов от картины. Сощурил глаза и покрутил головой, явно оценивая работу. Потом, словно переходя улицу, посмотрел налево и направо.

– Снимите мне ее, – велел он, указывая на работу.

Я похолодела. В пустой зал зашел охранник и подозрительно на нас посмотрел. Я наконец сообразила, что речь шла о фотосъемке, а не о том, чтобы стащить работу Пикассо со стены, и сделала несколько фотографий на телефон, хотя это тоже было запрещено.

В следующем зале мое внимание привлек огромный холст, на котором было всего несколько мазков. Они были сделаны на заре жизни художника. Соединив несколько линий, Пикассо нарисовал себя в стиле еще одного знаменитого испанца – Дон Кихота. Ему так хорошо удалось показать свое единство с романтическим героем Сервантеса, так легко получилось выразить всю трагедию поиска и пути… Процесс живописи занял у Пикассо, наверное, семь минут. Но смотреть на картину можно было часами. Смотреть и видеть великую испанскую культуру, которая была пересказана несколькими штрихами.

Мой спутник нашел меня в тот момент, когда я пялилась на картину со слезами восхищения на глазах.

– Кто это? – спросил он. – Похож на Бандераса.

Это тоже было правдой.

На следующее утро мы должны были укатить вдоль побережья на запад, туда, где ждала неизвестная Марбелья, которая так влекла моего спутника.

5.

С тех пор как я едва не сняла со стены картину Пикассо, прошло менее суток. Картина была на месте, а вот где было мое место, стало непонятно.

Всю дорогу из музея мы дурачились и смеялись, представляя, как воруем картину. Я заявила, что умею пить шампанское из горлышка. Мой спутник раздобыл бутылку в одном из многочисленных кафе, спекулируя своим надменным английским. Мы открыли ее там же, на мраморной улице, ведущей в сторону моря, и я развеселилась еще больше. Мой спутник восхищенно смотрел, как я пью шампанское и в следующую секунду разливаю его на себя и все вокруг. Потом мы пошли к морю смывать с меня липкий алкоголь. С моря дул ветер, и я допивала, глядя на волны, а мои волосы, надо думать, романтично торчали дыбом. Мой спутник не пил. Но не меньше меня смеялся, вспоминая, как мы чуть не украли Пикассо.

Неожиданно мой спутник спросил:

– Как вам кажется, можно быть близким человеку и говорить ему «вы»?

Я беззаботно рассмеялась:

– Конечно. Можно даже быть близким с человеком, чье имя никак не можешь запомнить… Вот, кстати, как ваше имя?

Он ответил. Его имя на самом деле было таково, что я не выдержала и рассмеялась ему в лицо. Но он не обиделся. Я сказала:

– Хотите, расскажу вам одно поверье из моей любимой испанской деревни? Вернее, мое любимое поверье из одной испанской деревни, – мои мысли уже заплетались.

– У меня есть выбор?

– Нет. Это единственное испанское поверье из деревни, которое я знаю!

– Ну…

– Итак, в глубокой испанской деревне есть поверье… В один прекрасный миг жизнь на земле прервется. Вся. Совсем. И каждый человек останется с тем, о ком подумает в последний миг жизни планеты. Но только в том случае, если желания двоих совпадут. Если не угадает – навеки останется один. Таковы условия этой игры. Это понятно?

– Понятно, – ответил мой спутник.

– Трагизм человечества, продолжают развивать эту легенду современные философы, в том, что большинство людей в этом случае останутся в одиночестве. Все остальные – тоже, потому что вообще не подумают в миг смерти о ком-то кроме себя. Правда, красиво?

– Не знаю, наверное. Безнадежно красиво, я бы сказал. Вот вы о ком подумаете?

– Хороший вопрос, – протянула я. Мне было что сказать, но говорить совершенно не хотелось. – Знаете, я всю жизнь точно знала, о ком именно подумаю в такой ответственный момент. Люди были, конечно, разные, но уверенность в них одна и та же – твердая. Но о ком бы я не подумала – этот человек совершенно точно не вспомнит обо мне.

– Почему?

– Потому что, например, сейчас я подумаю про Макса и навеки останусь одна. Он, в свою очередь, тоже останется один, потому что подумает о своей жене, а она не имеет души, следовательно, всех этих проблем.

Мой спутник с жалостью на меня посмотрел и дружески приобнял. Я с радостью положила голову на его плечо и заметила, что тенденция, увы, продолжается. И если завтра подведет арендованный автомобиль и все оборвется, я подумаю про своего спутника, чей профиль упорно наблюдаю уже несколько дней. Но он, скорее всего, сориентируется и вспомнит про свою жену. Это противоречие снова незаметно вкрадывалось в мою жизнь.

Легкая грусть подлила в огонь романтики, но ничего не испортила. Незаметной и радостной оказалась дорога домой. Мне было очень хорошо. Щеки горели от выпитого алкоголя. Завтра нужно было уезжать, поэтому (неужели только поэтому?) он предложил немедленно отправиться в постель. Я радостно согласилась.

Потом предвкушенно коснулась его руки и, пошатываясь, отправилась к себе.

Стоя под горячим душем, я опьянела еще больше. Мою романтическую прыть было не остановить. А еще эта ночная Испания, море, мазня Пикассо…

Через несколько минут я уже открывала дверь спальни моего спутника.

Я нежно сказала: «Привет…».

Он сидел в постели и серьезно смотрел в монитор ноутбука. Мое вторжение его здорово удивило. Но он взял себя в руки.

– Привет, – вторил мой спутник. – А я уж подумал, что это ваше шампанское начало на меня действовать.

– Нет, это правда я, – сказала я. Тон у меня был, надо думать, торжественный.

Мы еще секунду молчали. Я стояла в дверях, не решаясь двинуться вперед. Мой спутник вопросительно на меня смотрел, прикидывая, как бы тактично выпихнуть назад. И тут я сказала:

– Можно мне вас обнять?

– Нет, – быстро и честно ответил он.

Мы опять застыли.

Наконец мой спутник отложил ноутбук, поднялся с постели и приблизился ко мне. Я стояла не шевелясь. Он остановился на расстоянии полуметра. Потом положил руку мне на плечо, заглянул в глаза и нежно сказал:

– Мне очень жаль. Но, наверное, этого лучше не делать.

Я зачем-то кивнула и сделала долгожданный шаг. Правда, это был шаг назад. Мой спутник тихо притворил за мной дверь…

Я осталась в растрепанных чувствах. Хуже всего было то, что наша чудесная дружба была расстроена. В чужой стране, будучи изолированной от всего мира, нельзя под воздействием алкоголя кокетничать с человеком, от которого ты зависишь. Тем более если у него красивая жена. Сколько раз нужно себе это повторять?

Мои ноги окаменели от холода на мраморном полу. Нужно было спасать хотя бы их. Выдохнув ненужные вздохи, я вернулась к себе.

Я легла в кровать с тяжелой головой и колким чувством стыда, свойственным всем закомплексованным алкоголикам. В голове волны шампанского бились о борт…

Следующим утром у нас не было времени даже посмотреть друг на друга. Сразу после завтрака мой спутник отправился в аэропорт арендовать автомобиль, сказав, что мы поговорим, когда он вернется.

Я осталась ждать его в квартире. Настроение было гадкое. Я перебрала все варианты утешения, начиная с: «Не очень и хотелось, сэр», заканчивая: «Да как он посмел…» Ничего не помогало.

Стало понятно, что я не могу больше рядом с ним находиться.

Я открыла планшет и некоторое время задумчиво листала вкладки с сайтами. Наконец решилась.

Я взяла свой чемодан и выложила из кармана ключи от съемной квартиры. Мой спутник уехал со своими, так что вопрос с ключами решен. Осталось решить еще один. Я вырвала листик из блокнота и написала: «Была очень рада с вами познакомиться. Не сердитесь на меня, если можете. И спасибо за рыбу».

Дважды проверив, выключены ли электроприборы, я захлопнула за собой дверь.

6.

Через несколько дней я сидела в кафе у Малагского собора и рассеянно смотрела на узенькую улицу. Все время шел дождь, и мрамор, которым были вымощены дороги, блестел. День стоял светлый и теплый, хотя солнце не показывалось с утра.

Этим утром я опять угодила на чужую свадьбу. В этом году чужие свадьбы становились важной частью моей жизни…

Просто утром я отправилась посмотреть кафедральный собор изнутри. Но, стоило мне появиться, как зазвучал знакомый марш и прямо передо мной продефилировал жених в костюме молодой акулы, ставшей на хвост. Церковь наводнилась расфуфыренными гостями. После того как музыка смолкла, все испанские родственники, забыв жениха, начали знакомиться и общаться. А он стоял у алтаря со своей матерью, которая привела его за ручку, и ждал свою будущую жену. У меня нервы не выдержали раньше, чем у него. Я полюбовалась убранством церкви, бросила монетку, чтобы зажглась свечка Матери Божьей, и вышла на маленькую улочку. Там я заметила безлюдное кафе и села пить кофе.