Текст книги "Русская инфанта"

Солнце уже палило нещадно. Хотелось купаться и укрыться в прохладе.

Дорога вдоль побережья и впрямь была хороша. Справа возвышалась величественная гора, и солнце играло на ее поверхности, зрительно преображая в скалу. Таких гор не было на востоке от Малаги.

Принц поглядывал на приборы и что-то не нравилось ему в их показаниях. Мотор из-за послевоенной нехватки бензина работал на угольном газе. И принц не удивился, когда машина неприятно затарахтела. Его отец, как все пожилые люди, с радостью высмеял неудачи молодого поколения:

– Опять барахлит твой английский танк, – радостно, словно его это не касалось, сказал он Альфонсо.

Машина начала хрипеть и кашлять, совсем как старый Гогенлое.

Принц скривил губы. Он любил своего отца, но разве можно быть таким тупым болваном…

Нужно остановиться. А что потом? Машина может и не завестись. А, впрочем, нет разницы. Мотор все равно заглохнет. Принц приметил вдалеке белые испанские домики. Было различимо, что близ них сохнут рыбацкие сети. Принц любил рыбаков. Но они ничего не понимают в автомобилях…

– Мы остановимся вот у тех рыбацких домишек, – сказал принц. – По-хорошему, еще десять километров пути… Может, кто-нибудь отвезет нас в «Родео».

Рыча как зверь, «Роллс-ройс» подъехал к белому испанскому домику и издох. Принц выпрыгнул из машины и для проформы заглянул в мотор. Его отец, кряхтя и сопя, с трудом выпихнул на волю свой толстый живот.

«Черт его знает», – тем временем, думал принц, изучая мотор. Он слабо разбирался в автомобилях. Только в их марках и расцветке.

Незапланированная остановка придала ему прыти. Он быстро направился в сторону испанского домика, оставив отца изливать свой гнев в одиночестве.

Мужчин в домике сейчас может и не быть, но, возможно, хозяйка предложит ему вина. А там будет видно.

Принц уверенно шел по сельской дороге, пыль и песок оседали на его обуви. Вдоль дороги росли вековые сосны. Кругом все сияло голубизной и золотом. На горизонте величественно возвышалась гора. За морем можно было различить очертания Африки. И не души. Принц на секунду закрыл глаза. Это была Испания, которую он любил и чувствовал, может, из-за своей матери, может, из-за того что здесь нельзя было не почувствовать и не полюбить.

Это место было юным и невинным, как дева Мария.

«Рикардо выбрал все правильно», – пронеслось в голове.

Когда принц подошел ближе, дверь домика со скрипом отворилась. На пороге появилось женская фигура. Пахло свежезажаренной рыбой. Принц радостно помахал ей рукой и спросил, дома ли хозяин и может ли он починить «Роллс-ройс».

– Нет, – сказала девушка, выслушав его. – Мой отец в море. Но мой жених может починить вашу машину. Он собирает моторы… А что там за взбалмошный старик в смешном костюме?

Принц оглянулся и рассмеялся вместе с юной испанкой. К домику, опираясь на трость с массивным золотым набалдашником, прытко ковылял его отец.

Девушка принесла им сангрии и побежала вглубь деревушки за женихом, подметая юбками улицу.

Принц и его отец сели под навесом из андалузских цветов и смотрели на четко высеченный горный массив. Волосы принца трепал теплый ветер, и в нем ощущалась марокканская пыль. Его отец жевал сандвичи, которые заботливо завернула в бумагу их хлопотливая горничная.

Через несколько минут вернулась юная испанка и застенчиво рассказала, что скоро придет жених, и что он все починит, и что если сеньоры будут так добры…

Дон Максимилиан, кудахча от удовольствия, достал из кармана брюк мелкие монеты и протянул испанке.

– Грациа, сеньоры, мучо грациа, – искренне сказала она.

– Как твое имя, сестричка? – смеясь, спросил принц Альфонсо.

– Маргарита, – засмущавшись, сказала девушка. И неожиданно добавила: – Имя святой покровительницы этих мест.

Мужчины одобрительно загудели, еще больше смутив ее. Она была некрасива в понимании высшего света, но так юна и восторженна.

Скоро пришел ее жених, и, как следовало жениху, все испортил. Починил машину, пожал принцу ладонь обеими своими вымазанными в мазуте руками и увел Маргариту.

Мужчины из рода Гогенлое продолжили свой путь.

6.

На следующий день Альфонсо сидел на террасе дома дядюшки маркиза. Его отец со свойственным ему обаянием заигрывал с горничной в глубине гостиной. Напротив Альфонсо расположился хозяин дома – Рикардо Сориано. Он, как все представители старшего поколения, знал, что делать, и вот теперь пытался наставить на истинный путь своего племянника. Беседа не была пустой, маркиз размышлял об инвестициях и чудесном преображении испанской деревни. Он распалялся все больше, топорща из стороны в сторону свои густые усы:

– Давай же, малыш, – говорил он Альфонсо, размахивая стаканом и сигарой. – С твоими деньгами и моим влиянием мы превратим это место в космополитный курорт.

Альфонсо, как и положено, слушал своего родственника рассеянно. Он никак не мог разжечь огонь и прикурить длинную, как и он сам, папиросу. Потом он провожал глазами очередную служанку, которая принесла его дядюшке подушку для икр и пристроила ее, пока тот продолжал говорить. Наконец подушка была на месте, Рикардо замолк, и Альфонсо спросил:

– А что я получу взамен? – он относился к дяде менее бережно, чем к отцу и говорил прямым текстом. – Что я получу из того, что мне нужно? Война отняла все надежды. Иллюзии были разбиты после восемнадцатого года, а после войны – и вся действительность. Люди погибли. Ты не спрашивал себя, зачем?

Альфонсо замолчал. Маркиз из уважения, тоже. Он не был силен в философии. Он был практик и умел видеть выгоду задолго до ее прямого появления. Но он был терпелив.

– Надо веселиться, – сказал он принцу. – Вот и все, чему научила человека смерть.

– Ты думаешь? Это и есть твоя цель? – Альфонсо потянулся к бутылке. – Сделать так, чтобы было весело?

– Ты видел вчера, как люди радовались, когда мы открывали «Родео». Ты думаешь, этого мало?

– Отличная архитектура у твоего «Родео».

– Я дам тебе имена ее авторов.

– Спасибо, у меня есть знакомые архитекторы.

– Альфонсо, что ты хочешь от мира, в котором у тебя нет ничего своего? Сделай его своим, используй свои ресурсы. Тебе тридцать лет. Не может быть, чтобы ты не хотел что-нибудь сделать…

– Да. Но к завтраку это проходит.

Рикардо громко рассмеялся над удачной шуткой. Альфонсо поддержал его скромной улыбкой.

– Мой мальчик, – сказал Рикардо, – ты знаешь, как сильно я люблю тебя, но ты ищешь истину не в том месте…

Альфонсо беззлобно ухмыльнулся:

– Да уж, знаю, в каком месте ищешь истину ты… Всю войну прятался здесь под юбками веселых девиц.

– Это Испания, – Рикардо пожал плечами. – Здесь или бык убьет тебя, или женщина.

– Пусть это будет не завтра, – Альфонсо поднял стакан и отхлебнул из него.

– Вот интересно… – маркиз снова стал серьезным. – Вот интересно, я всегда хотел собрать в одном месте всех нужных людей….

– У тебя неплохо выходит, дядя, – сказал Альфонсо. – Вчера был весь свет, ты должен быть доволен.

– Эх, малыш, я хочу дожить до большего.

– Доживешь, конечно, если ты не будешь столько пить и шляться… Так что ты предлагаешь?

– Давай застроим здесь побережье, – снова оживился маркиз. – Пусть сюда набежит побольше англичан, шведов… Пригласим арабских шейхов. Это будет самое модное место в Европе. Здесь! В этой испанской деревне!

– А может быть… – сказал Альфонсо, вдруг вспомнив девушку из рыбацкого домика. – Может быть, здесь нужно оставить все так, как есть? Неужели ты не боишься испортить?

Рикардо внимательно посмотрел на принца. Но он был терпелив.

– Малыш, бери ответственность на себя. Или делаешь ты, или это место испортит кто-то другой, – сказал он принцу.

Альфонсо задумчиво посмотрел на своего дядю.

– А мой отец? – Альфонсо кивнул в сторону гостиной. – Он не расстроится, что я трачу его деньги, не дождавшись его пышных похорон?

– Я поговорю с ним, – спокойно сказал Рикардо. – Ты же знаешь, я смогу на него повлиять, – и они оба заглянули вглубь гостиной.

«Вот же пройдоха, – с восхищением подумал Альфонсо о дядюшке. – Но ведь дело говорит, дело…»

– Хорошо, – Альфонсо неожиданно принял это решение, – Давай построим здесь новый город и назовем проспект твоим именем!

Маркиз уже потирал руки:

– Назовем, но сначала нужно будет провести канализацию.

– А этим уже займусь я, – сказал Альфонсо.

– Очень хорошо, очень, – Рикардо сыто улыбался. – Поверь мне, ты будешь доволен. Ты будешь счастлив здесь и родишь двоих детей.

– Ой, только не шути этим.

– А я не шучу.

– Послушай, – сказал Альфонсо, – объясни мне только одно. А почему именно здесь? Почему именно в Марбелье? Полно ведь отличных мест.

Рикардо Сориано встал. Он был терпелив, и вот терпение его иссякло.

– Хороших мест, малыш, мест, которые бы нравились тебе, а другим понравятся потом, не так уж много. Тем более на берегу моря.

Альфонсо задумчиво посмотрел в глубину гостиной. Там, опираясь на трость, его отец говорил с горничной, не отрывая от нее оливково-масляных глаз.

7.

Через год после описанных событий принц Альфонсо купил тот участок земли, где в 1945 году поломалась его машина.

Место действительно называлось «Святая Маргарита».

Альфонсо построит на этом месте великолепный дом, а через несколько лет здесь появится Marbella Club Hotel – самая модная гостиница на самом модном к тому времени побережью.

Принц Альфонсо и его дядя маркиз Рикардо много сделали для развития этих мест. Они, и правда, провели здесь канализацию. После чего с чистой совестью стали приглашать сюда своих богатых и титулованных друзей. И с каждым годом, начиная с середины века, гостей приезжало все больше.

У принца Альфонсо родилось двое детей. Я думаю, он обрел наконец смысл, который преследовал.

Сын принца стал эксцентричным горнолыжником и фотографом, а дочь создала коллекцию детской одежды. Оба они с нежностью вспоминают Marbella Club Hotel, самое модное место в Европе, ставшее их милым домом.

В начале семидесятых годов принц завершил в Марбелье свои последние проекты и уехал в Ронду, на родину корриды, где и окончил свои земные дни.

За год до этого принц Альфонсо включился в еще одно строительство, но участвовал в нем скорее как опытный советчик и изысканный дизайнер. Это было строительство одной виллы в западной части Марбельи.

Вилла принадлежала Мелу Ферреру, знаменитому актеру и режиссеру того времени. Но не менее он был знаменит тем, что являлся мужем принцессы из «Римских каникул» и иконы стиля на долгие десятилетия – Одри Хепберн.

Обязанности архитектора были возложены на приятеля принца Альфонсо, того самого, что спроектировал для него Marbella Club Hotel. Как и знаменитый Club, вилла была построена в андалузском стиле. Четыре спальни, планировка по периметру и великолепный вид с приватной террасы на Лакончу. Вилла строилась среди уже раскупленных участков земли. Через пару десятилетий почти каждый из них будет разбит и продан. А потом здесь, в сотне метров от знаменитых на весь мир гольф-полей, заживут обычные испанские крестьяне.

В конце 2014 года вилла Мэла Феррера будет гордо выситься на каменной кладке среди испанских деревенских домов. Она тоже хлебнет своего: рядом с аристократичной виллой появится конюшня, соседи заведут кур и свиней. В многочисленных ванных комнатах и на кухне будет сделан ремонт, который изуродует стены и посмеется над изысканным вкусом принца. Эта вилла больше не будет блистать величием, которое в нее закладывали принц Альфонсо и Мел Феррер. Но ее архитектура, толщина стен, продуманность планировки, вид с приватной террасы не оставят равнодушными ни одного посетителя. Отсутствие внешнего лоска не испортило этот дом, он был как римские развалины – хорош в любом виде.

Всю эту историю мне и моему спутнику рассказал агент по недвижимости Иисус, когда подвозил нас к тому самому дому, хранившему все эти воспоминания.

Во время осмотра виллы я вела себя очень сдержанно. Меня слегка тошнило после вчерашнего похода в Marbella Club.

А Marbella Club продолжала меня преследовать, теперь вот в доме Мела Феррера.

Ивон, который рассказывал мне вчера про Одри Хепберн, тоже не отставал. Он писал игривые СМС. Инна заботливо подсунула ему мой номер. Единственное время суток, которым оперировал Ивон, была «night». Не желая обидеть человека, из рук которого мы пили всю ночь шампанское, я решила написать ему, что отвечу завтра. Но из-под пера вышло: «Yesterday». После этого Ивон решил, что мне нужно отдохнуть и перестал меня беспокоить.

Не он, а дом, где бывала Одри Хепберн, стал объектом моего вожделения уже после первых пяти минут, которые я в нем провела. Не только из-за Одри, но и из-за уникальной андалузской архитектуры дома. Я подумала, что мой спутник очень счастливый человек, если он может позволить себе купить кусок такой истории и прикасаться к ней, когда захочет.

После показа мой спутник принялся расспрашивать у Иисуса про принца Альфонса и Мела Феррера.

«Господи, пусть ему понравится этот дом», – думала я.

Ведь если он ему не понравится – значит, я жестоко ошиблась. Не в доме, конечно, а в моем спутнике.

8.

Вечером, когда алкоголь выветрился из меня, мы отправились в магазин за едой. Мой спутник вел себя очень странно. Он внимательно смотрел вслед испанским парням и заговорщически мне подмигивал. Я никак не могла понять, что происходит, пока он не сказал мне прямо:

– Давайте вас с кем-нибудь познакомим. Ведь и правда – вы месяц провели заграницей, а ни один средиземноморский мужчина не пострадал.

– Да, это рекорд, – согласилась я. – Месяц без кровавых жертв… Ну скажите мне, наконец, что вы думаете о доме Одри Хепберн?

– Вы имеете в виду дом со свиньями, который мы сегодня смотрели?

– Да, имею в виду сегодняшний дом, а почему со свиньями?

– Со свиньями, потому что там две свиньи у соседа на нижнем участке. И куры у соседа сбоку. И лошади. Про собак я уже не говорю.

Это еще ничего не означало. Я осторожно спросила:

– Но в целом вам понравилось?

– В целом понравилось. Я очень боялся, что вы начнете вслух восхищаться домом и накрутите цену раза в два.

– Я… а… А как вы догадались?

– О чем мне было догадываться? Отличный дом, лучшая постройка из тех, что мы пока видели. Правда, запущен невероятно, и соседи кругом один деятельнее другого. И этот дом будет совершенно не продаваем. Ни один англичанин его не купит. Цену придется опустить в два раза, чтобы его продать.

– Вы еще не купили, а уже продаете.

– Нужно смотреть хотя бы на шаг вперед.

На ужин мы подавали друг другу рис и овощи.

Мой спутник ел только каши и растения, чей жизненный путь казался ему праведным. Все остальное было исключено из его рациона. Однажды я спросила его, не скучает ли он по мясу. Он ответил, что мяса съел предостаточно. Я всегда получала от него подобные ответы на любую тему.

– А в отношении людей ваша теория срабатывает? – уточнила я, прикидывая, как бы нивелировать свое обаяние, чтобы не достать моего спутника окончательно.

– Я не ем людей. И очень консервативен, если вы об этом. В отличие от вас. Так что, когда вы будете знакомиться с испанцами?

– Эээ. Между прочим, я уже знакомилась с испанцами. Скажу вам сразу, это было бесполезно. Но увлекательно, тем более, там еще были быки и женщина в лосинах…

– Ого, расскажете?

– Расскажу, но сначала ответьте: что вы думаете про дом принца?

– Дом отличный, я уже говорил вам. Он мне нравится, но я не уверен, что это хорошее вложение тех денег, которые за него просят. Нам нужно изучить весь спектр предложений на Коста дель Соль, тогда все станет очевидно. А дом никуда не сбежит. Вы же видите, декабрь, рынок замер. Мы с вами единственные заинтересованные покупатели на всем побережье…

– Значит, дом вам понравился?

– Да. Расскажите лучше про испанцев. Когда вы уже успели?

– Ну… Помните мое свободное воскресенье? Вы тогда оставили меня на целый день в Марбелье и забрали только поздним вечером?

– Конечно, это был ваш выигрыш в карты – день без меня в историческом центре города. Вы хотели спокойно посетить музеи и прогуляться по улочкам… Но потом почему-то наотрез отказались рассказывать мне, как провели время, заявив, что это выигрыш и он не обсуждается. И уснули в машине, пока мы ехали домой. И на весь салон от вас разило алкоголем.

– Знаете, это было странное воскресенье. Помните, мы с вами накануне говорили о том, случайной ли была наша встреча?

9.

Это было очень странное воскресенье. Накануне мы играли в карты и размышляли, есть ли что-то судьбоносное в нашей встрече. Я утверждала, что есть. Мой спутник резко возражал, высмеивая, как он это назвал, «роль судьбы в жизни индивидуума». На этом же мы расстались на следующий день в историческом центре Марбельи. Мой спутник оспорил все мои доводы и укатил.

Я настороженно шла по проспекту имени Рикардо Сориано. Ведь если мой спутник прав и судьбы нет – следует аккуратнее переходить дорогу. Проспект Рикардо Сориано оказался похож на самого Рикардо – он был здесь самым главным и самым шумным.

Центр Марбельи составляет в диаметре чуть больше пары километров. Здесь есть музей с тремя или пятью картинами в экспозиции, остатки марокканской крепости и еще ряд туристических объектов.

Но больше всего мне понравились улочки. В них ощущалась подкупающая нежность и трогательность. От Апельсиновой площади они разбегались в разных направлениях и все походили друг на друга: двухэтажные южноиспанские белые домики с цветами на окнах и голубыми небесами сверху. Часто в проеме улиц была видна знакомая гора Лаконча, улицы петляли вверх и вниз, заканчиваясь магазинчиками.

Я бродила по ним, размышляя, чем мне заняться. В музей, конечно, идти не хотелось. На самом деле я не любила музеи. Я считала, что история прячется в настоящем, а не в прошлом, которое пытаются законсервировать. Жаль, что рядом не было моего спутника, чтобы высказать ему эту мысль.

Я подумала о том, что будет, когда наше с ним путешествие останется в прошлом. Останутся ли какие-нибудь артефакты? Или только теории о том, почему это было и как могло бы закончиться? В южной Испании одно удовольствие было размышлять о судьбе. На это у меня здесь уходило несравнимо больше времени, чем в родной холодной стране.

Я вспомнила, как мой спутник однажды сказал со вздохом:

– Если у вас здесь будет свободное время, вы его потеряете.

У меня и правда был особый талант терять время и тратить деньги. И то, и другое исчезало из моей жизни бесследно.

На одном из кафе висел большой плакат с объявлением о корриде. Плакат был стилизован под рисунок мелками, и я села неподалеку, чтобы его рассмотреть. Мне понравился рисунок. Бык был разъярен. Изящная фигура тореадора в блестящем костюме возвышалась в сантиметре от животного. Я вздрогнула и застегнула куртку.

«Точно! – подумала я. – Нужно сходить посмотреть арену, а может, получится купить билет на корриду…»

Представление было назначено на шесть вечера. По навигатору в телефоне я шла к арене, прикидывая, как низко к этому времени опустится солнце. Дорога легко нашлась, а вскоре нашлась и арена, и окошко кассы. Билетов, конечно, не было. «Не судьба, значит», – решила я.

Возле ворот толпилось несколько испанцев. Они занимались весьма любопытным для меня делом – стригли копыта лошадке-тяжеловозу. Лошадка была приземистой и крепкой. Испанцы неторопливо болтали, курили и наблюдали, как один держал копыто лошади, а второй счищал с него верхний слой. Лошадь покорно стояла, можно сказать, в стороне от этого процесса. Я же с интересом на него глядела. Через пару минут лошадку увели вглубь ворот. Я осталась стоять, хотя нужно было идти прочь.

А дальше… Я не знаю, что произошло дальше. Просто один из испанцев неожиданно подошел ко мне, что-то говоря и указывая в сторону арены. Ни одного слова из тех, что он говорил, не было мне известно. Но все было ясно и так. Он спрашивал меня, иду ли я на корриду. А потом вытащил из кармана билет и протянул его мне.

Этот билет до сих пор лежит у меня в кошельке.

В ту минуту я настолько изумилась и обрадовалась, что радостно его схватила. Потом, подумав, начала что-то говорить по-английски, мол, как вы щедры, сколько я вам должна, и так далее.

Парень сказал мне гордо: «Ми эспаньол», – а значит, он ни слова не знает на других языках. Я подумала, что с такой же интонацией эту фразу произносили офицеры Непобедимой Армады. Возможно, при этом они были так же пьяны…

Испанец и правда был нетрезв. У него было простое лицо и зубы как у лошади, которой он только что срезал копыта. От него пахло еще каким-то животным… Не знаю, что заставило меня остаться: его простое открытое лицо или его билет, который я крутила в руках и уже была не в силах выпустить из них.

Парень помахал своим товарищам и поманил меня широким жестом, объясняя, что мы сейчас пойдем смотреть корриду, и он меня приглашает. Я не уверена в том, что знаю, о чем он говорил. Но выглядело это именно так.

А дальше все происходило на испанском языке, и я попробую рассказать, что я видела, но не ручаюсь, что было именно так.

Он подвел меня к входу в арену. Его приветствовали несколько колоритных испанцев. Он подошел к ним и выделил из толпы одного из них, похожего на кота Базилио из сказки про Буратино. Из всех мест у него торчали усы.

Наверное, мой новый друг объяснил своему приятелю, что я клевая телочка и хочу посмотреть на быков.

Приятель ответил моему другу, что у него ничего со мной не выгорит.

Мой друг горячо возразил.

В этот момент я что-то сказала по-английски. Приятель моего друга на секунду замер от удивления, явно не ожидая, что я настолько труднодоступна и еще жарче стал твердить юнцу о бессмысленности затеи.

Все это время я стояла без движения и, не дыша, наблюдала, как рука этого кота Базилио ползет в карман рубашки и извлекает из него точно такой же билет, как тот, что мне отдал испанец.

И я вошла внутрь.

Арена была полна иностранцев, одетых как герои Фитцджеральда. Она переливалась богатой публикой. Мой испанский камрад продолжал широкими жестами заманивать меня с собой. Он вел меня на нижний ряд, расталкивая иностранцев, которые дали за свое место здесь хорошие деньги и жаждали истинной Испании. Она началась для них с моего бесцеремонного друга. Он усадил меня рядом, не уставая улыбаться и размахивать руками.

Я мигом сообразила купить ему пива, и он на какое-то время отвлекся от меня. Его звали Локи.

Мы смотрели на арену с желтым песком. Она еще частично освещалась заходящим солнцем. Неожиданно Локи замахал кому-то, кроме меня. Я обернулась. Сквозь туристов к нам пробирался кот Базилио. Я так и не узнала, как он прошел.

Мы сели рядом и стали коммуницировать втроем. Мы были очень странной, эмоциональной компанией и орали громче всех на трибуне. Они орали на испанском. Я – на чем только могла. Мы прекрасно понимали друг друга.

Кот Базилио отказался от пива и поклялся мне сердцем матери, что он лично в завязке, но Локи, да, Локи зашибает каждый вечер после работы. Потом он объяснил мне, что представление начнется, когда заиграет оркестр и показал, откуда ждать появления торро (так они называли тореадоров) и быков. Локи неожиданно громко рыгнул и сказал:

– Ана. Ай лав ю.

К счастью, в эту секунду заиграл оркестр и Локи потерял ко мне интерес.

На арену вышли тореадор и его четверо его помощников. Они поприветствовали кого-то в президентской ложе, и представление началось.

Я, не отрываясь, смотрела, как на арену выпустили быка. Торро криками дразнили его, размахивая перед ним яркими полотнами, как парусами. Потом быку в спину втыкали разноцветные палки с гвоздями. Было это так: торро держал палки наготове в обеих руках и звал быка. Бык разгонялся, и торро, за секунду до того, как бык поднял бы его на рога, вонзал ему гвозди в хребет. Бык подпрыгивал от боли и терял направление, а торро уже мчался прочь к краю арены и перепрыгивал через нее.

Несколько раз играл оркестр. Кот Базилио объяснил мне, что каждое вступление музыки означает новый акт в корриде.

Потом на арене остались только бык и торро с красным плащом. Я смотрела, как они двигаются, и больше всего меня поразило, с какой неохотой бык реагирует на человека. Чтобы разозлить быка и понравиться публике, торро изловчился и вытащил палку с гвоздем из хребта животного. Бык взревел.

Все это время мои испанцы ревели, как этот бык. Я интуитивно начала понимать, когда им нравятся действия торро, а когда они считают, что он допускает технический просчет. Это было как в футболе. Я тоже хлопала и вопила, это была реакция на красивую игру, в которой было немало танца и красоты.

И танец становился все горячее. Снова трубил оркестр. Кот Базилио знаками показал мне что-то, но я не поняла что. В руках торро блестела шпага. Он поднял ее острием вверх, и каждая черточка его загорелого лица была напряжена.

В эту секунду я почему-то подумала, что он не убьет быка. Это было бы слишком по-настоящему для происходящего, для шоу, за которым следили англичане Фицджеральда, двое нищих испанцев и я.

«Он не убьет его», – легко подумала я.

Конечно, сейчас бык устанет и его загонят обратно. На раны наложат мазь и повязку. А торро получит свои аплодисменты за прекрасный опасный танец, и все счастливо разойдутся по домам.

Торро взмахнул шпагой, но ничего не произошло. Мне так показалось. Мои друзья испанцы завопили. Бык стоял и смотрел на торро. Торро, вытянувшись в струну, глядел на быка. Вдруг у быка подкосились передние ноги и он рухнул мордой в песок.

К горлу подступила тошнота. Толпа вопила. Многие махали белыми платками. Это был хороший удар, я поняла это после того, как увидела еще пять смертей. Публика приветствовала торро. Я спросила у кота Базилио про белые платки. Он сказал мне, что толпа просит отрезать быку ухо, и тогда он попадет в рай. Или, может, Базилио сказал что-то другое, я не знаю, ведь он продолжал говорить на испанском.

Толпа ликовала. На арену вывели уже знакомую мне лошадку. Ее подвели к мертвому быку. Потом ловко цепью обмотали его рога. Лошадка потащила безжизненное тело через всю арену. Бык оставлял за собой багрово-грязный след на песке.

Я ошарашенно следила, как лошадь волочет тело быка. А потом громко и неожиданно для себя разрыдалась, и кот Базилио, и Локи обрадовались моим всхлипам, словно это тоже было маневром торро, и хлопали меня по спине, пока я давилась слезами. Через минуту арену убрали и следов смерти больше здесь не было.

Представление продолжалось.

Я уже по-другому смотрела, как убивали других быков. Потому что я точно знала, что их убьют, даже когда однажды торро упал на песок и бык проехался по нему своей тяжелой башкой, я знала, что пройдет еще десять минут, сыграет оркестр и бык будет убит, и торро брезгливо очистит оружие от крови животного.

Мне показалось, что я смотрю судьбе в лицо и оно не похоже на то, каким я воображала его, потому что я бы не узнала его в толпе. Сама судьба вручила билет и показала смерть, такую, в общем, некрасивую, при всем общем настрое.

В конце представления Базилио исчез. Мы с Локи остались вдвоем. Наступил ответственный момент. Мне нужно было уйти, не обидев доброго человека – случай для моей личной практики выдающийся. Но в этот раз у меня получилось. В моих словах и жестах у ворот арены было столько любви и сожаления, что Локи все понял. Наверное, он тоже верил в судьбу и решил, что раз нет, значит, нет. Я поцеловала его по-испански: в правую щеку, а потом в левую. Он, шатаясь, ушел от ворот. А я бросилась бежать по проспекту вниз, в центр, и мне казалось, у меня выросли крылья. Я словно перелетала с одной ноги на другую, и, казалось, душа чиста. Я знала почему – все из-за слез, пролитых на арене. Банально, но лучше проливать слезы, чем кровь.

До встречи с моим спутником оставался час. Я села за столик на Апельсиновой площади, чтобы выпить вина.

Уже вечерело.

Публику развлекали испанской музыкой. На импровизированной сцене сидели трое: два парня с гитарами и девушка потрепанного вида. Ее прокуренный голос казался мне остро трагичным. Я думала: интересно, о чем она поет, закрывая глаза, поднимая изредка вверх кисти рук, обнажая некрасивые подмышечные впадины. Она была странно одета: ее толстые ляжки обтягивали лосины, руки были обнажены до плеч, на шее алел платок. Наверное, это был ее импровизированный костюм исполнительницы фламенко.

Но, Боже, как она пела.

Мне казалось, что она горько поет мне о том, сколько ей лет, и ставит в укор, что она моложе меня. Она поет мне о том, как она спит с тем парнем, что сидит вблизи сцены за столиком, потягивая пиво. Я сразу обратила на него внимание, у него было жесткое лицо сутенера, он протягивал ей свою сигарету, когда она замолкала. Я слушала ее и видела, как они занимаются любовью, как он бьет ее по лицу, когда что-то против него, как он дает ей деньги, которые она оставляет в доме своей сварливой матери и разбитого жизнью отца. В этой песне было больше старой Испании, чем во всех вместе взятых музеях.

Я выпила еще бокал вина.

Когда мы встретились, мой спутник спросил, как я провела это время.

– Кажется, я его потеряла, – только и смогла проговорить я.

Он тактично ни о чем не спросил. В машине я уснула, мне снились быки, и я всю дорогу выясняла, правда ли, что они попадают в рай.

10.

Жизнь продолжалась.

Инна названивала мне все чаще. Оказывается, я произвела сильное впечатление на Ивона, и ему не терпелось вывезти меня на своей яхте в открытое море.

«Ты же поедешь со мной?» – было первое, что я спросила у Инны.

Она уверила, что я могу в ней не сомневаться.

Мы уже точно договорились на неопределенный срок…

Мой спутник осматривал рынок, хотя я уже открыто агитировала его купить дом Одри Хепберн.

Тем временем на очереди было еще несколько прелюбопытнейших домов. «Эксклюзивные неликвиды», – как ласково называл их мой спутник.

В этот раз их подобрали для него две русские девушки, промышлявшие здесь, на испанском побережье, испанской же недвижимостью. Они распространяли ее среди состоятельных русских, и это накладывало отпечаток. Мой спутник стал для них тяжелым клиентом. Они не понимали, почему ему не нравятся типовые прилизанные домики или аховые дворцы, имевшие такую популярность среди соотечественников.

Мне эти девушки не нравились. Во-первых, я не люблю, когда рядом с мужчиной, который рядом со мной, крутятся другие женщины. Это было подсознательно, неистребимо и очень мешало мне по жизни. Во-вторых, всем своим поведением они пытались извлечь из моего спутника выгоду. Даже я не позволяла себе такой циничности.

Русские девушки-агенты разительно отличались от испанских агентов-мужчин, с которыми мы смотрели дома. Мужчины всегда вели себя одинаково, в них сдержанность и достоинство сочетались с прекрасным английским. А русские девушки вели себя излишне эмоционально. Они бурно восхищались каждым объектом и обижались до слез, когда дом отвергался.