Текст книги "Только с тобой. Антифанатка"

– Что с тобой? Боишься?

– Нет. Мне неприятно.

Его пальцы спустились вниз по шее, остановились на выпирающих ключицах и хотели было двинуться дальше, но девушка резко убрала его руку. В ее глазах плескался страх, хотя она оставалась спокойной.

– Не трогай меня, – сказала Наташа с предостережением в голосе. – Не смей.

– Что, я тебе не нравлюсь? – хохотнул Альберт. – Не достоин быть твоим парнем?

– Извини, я не хочу с тобой встречаться, – твердо ответила Наташа. – Мне пора. Еще раз с днем рождения.

Она развернулась, чтобы уйти, но Альберт схватил ее за руку и ударил по лицу. Больно. Так, что разбил губу.

– Я тебя не отпускал, шалава! – прорычал он, мгновенно приходя в ярость. Даже глаза его покраснели. – Если я сказал, что будешь со мной встречаться, значит, будешь! Усекла? Усекла, я спросил? Ты, тупая тварь! – Парень схватил ее за предплечья и стал трясти, а после кинул на пол, как игрушку. Как безвольную куклу. Только Наташа не чувствовала себя такой – она моментально поднялась на ноги, но снова оказалась внизу, больно ударившись бедром об угол стеклянного стола. Альберт навалился на нее сверху, удерживая своим весом, грубо лапая и пытаясь разорвать сарафан. Он был словно не в себе – в него будто демон вселился. Но Наташа не сдавалась – стиснув зубы, она брыкалась и лягалась, даже укусила его за плечо до крови, за что вновь получила по голове, да так, что потемнело перед глазами. Ее тело ослабло, одеревенело, страх и стыд овладели каждой клеточкой, и Наташа вдруг забыла, как нужно кричать – голос пропал, будто его и не было никогда. Альберт пытался целовать ее, оставлял влажные следы на щеках и шее, гладил там, где хотел, и шептал как безумный, как одержимый:

– Хорошая девочка, хорошая, послушная… Ты же можешь быть послушной…

Где-то вдалеке гремел гром, боги кидались молниями, и Наташа, глядя на почерневшее небо, вдруг поняла, что не позволит. Она не позволит этому уроду так с собой поступить! Никогда! Ни за что! Пусть он лучше убьет ее!

В последний момент, когда он расстегивал джинсы, она схватила со столика бокал, разбила его каким-то чудом и буквально всадила «розочку» в предплечье Альберта. Глубоко. С неожиданной силой и яростью. А потом выдернула и всадила еще раз.

Он закричал. Мгновенно появилась кровь, и запахло железом.

Пользуясь замешательством Альберта, Наташа оттолкнула его и вскочила. Она огляделась и побежала к лестнице, ведущей на первый этаж двухуровневой квартиры в элитном прибрежном районе Галаза. Окровавленный Альберт, выкрикивая грязные ругательства и угрозы, кинулся следом.

– Я тебя убью! – кричал он страшным голосом. – Я убью тебя, свинья! Морду всю исполосую! Иди сюда, тварь! Иди сюда!

Наташа пронеслась по лестнице и буквально кинулась в холл, молясь, чтобы успеть открыть дверь и выбежать из квартиры, где были только она и Альберт. Страх поглотил ее – она не чувствовала боли, не ощущала вкуса крови во рту из-за разбитой губы, не понимала, что происходит. Все, что с ней происходило, казалось лишь дурным сном. Кошмаром, из которого нужно скорее выбраться.

В просторном холле она споткнулась, упала, но, слыша крики Альберта, вскочила и кинулась к двери. Как в фильме ужасов она пыталась открыть ее и не могла, ломала ногти, молча плакала, но не сдавалась. Ей казалось, если она не сможет убежать, то умрет.

– Не убежишь, – раздался голос Альберта позади. Наташа в панике оглянулась, и ее едва не парализовало от страха. Ее мучитель стоял перед ней, весь в крови, со страшной, изломанной улыбкой на лице и с битой в руке. Где он успел ее взять, Наташа не понимала. Ей было плевать на это. Она стояла и смотрела на парня, зная, что так просто не дастся. По ее лицу текли слезы, кулаки были крепко сжаты.

Альберт поднял биту и криво улыбнулся, но тотчас опустил ее – дверь вдруг распахнулась, и в квартиру вошли его родители: высокий статный мужчина в деловом костюме и ухоженная блондинка с резкими чертами лица. Они сразу поняли, что происходит – по разорванному сарафану на Наташе. Мать Альберта охнула, а отец, побагровев, вырвал из рук сына биту и, взяв за ворот, буквально пригвоздил к стене.

– Опять за старое, подонок? – прорычал Альшевский-старший. Альберт тотчас поник и сжался. Отца он боялся.

– Только не бей его! Не бей! – закричала мать. – Он и так ранен! Весь в крови! Боже, да что же это такое?

Отец сдержался – бить не стал. Просто утащил сына наверх, в комнату. А мать, немного придя в себя, увела Наташу в кабинет, который принадлежал то ли ей, то ли ее супругу. Все стены были заставлены шкафами с книгами и папками. Она заставила девушку сесть в одно из кресел, дала ей плед, чтобы та закуталась в него, и встала у окна.

– Альберт обидел тебя? – спросила Альшевская-старшая. – Расскажи, что было.

Наташа с трудом, сквозь слезы, чувствуя и стыд, и смущение, и вину, рассказала его матери о том, что произошло. Та слушала с каменным лицом и смотрела сквозь стену.

– Альберт совершает не слишком красивые поступки, – сказала она медленно, все так же не глядя на Наташу. – И мне жаль, что он так обошелся с тобой. Но ты ведь понимаешь, что об этом никто не должен узнать?

Девушку словно током ударило. Хотя она знала, что этим дело и закончится. Кто они, а кто она.

– Я не позволю разрушить репутацию моему сыну. К тому же, как я поняла, ничего и не было. А ты еще и порезала его. К нему приехал хирург, накладывать швы. А знаешь, почему мы не поехали в травмпункт?

– Почему?..

– Потому что в травмпункте такие колото-резаные раны сочтут подозрительными и поставят в известность полицию. Я не хочу, чтобы ты пострадала, – наконец, посмотрела на нее Альшевская. – Ты ведь не хочешь, чтобы на тебя завели дело из-за нападения на сына главного прокурора?

Наташа помотала головой.

– Но ведь я защищалась! Понимаете, защищалась!

– Неважно, – отрезала женщина и вдруг подошла к Наташе. Заставила ее встать, взяла за руку и заглянула в глаза. – Мой сын действительно повел себя неподобающим образом. Но и ты вела себя ужасно. Сначала ты спровоцировала его – иначе зачем ты так оделась? А потом ранила. Но я не держу на тебя зла. Я прекрасно тебя понимаю. Поэтому давай поступим разумно. Ты молчишь об этом происшествии. И не говоришь ни одной живой душе. А мы, скажем, помогаем твоей семье. Твоя мать работает в отеле, который принадлежит моей сестре. Ты же не хочешь, чтобы ее уволили? Ты наверняка хочешь, чтобы ее повысили. Обещаю повышение до старшей по этажу, хотя знаю, что скоро начнется сокращение персонала. И брату можно организовать путевку в хороший санаторий заграницей – у него ведь здоровье слабое, верно? Что-то с сердцем, да? Ты тоже получишь подарок, не переживай.

Она заставила подписать Наташу какой-то листок бумаги, в котором она обязывалась никому не говорить о случившемся. И отправила домой на машине, все так же закутанную в плед. Ее сопровождал высокий лысый мужчина с каменным лицом – один из охранников отца Альберта. И глядя на него, Наташа думала, что не сбежать. Ни от него, ни от Альшевских. Разве лишь от самой себя.

Дома был только младший брат, мимо которого Наташа прошмыгнула тихо, как мышка. Она закрылась в своей комнате, из которой видно было кусок моря, и сидела с ногами в потрепанном кресле, слушая, как по стеклу стучат капли мелкого противного дождя.

Страха больше не было – был стыд.

О том, что произошло, Наташа никому не рассказала – ни маме, ни своему парню, ни подругам. Сказала лишь, что подралась с какими-то девчонками, поэтому губа разбита и синяки на теле. И от нее не сразу, но отстали.

Альшевская не солгала. Мать действительно повысили до старшей по этажу, а брата отправили в Израиль – это было организовано через фонд помощи, учрежденный матерью Альберта, и мать Наташи плакала от счастья, когда узнала об этом.

«Мир не без добрых людей, Наташенька, – говорила она ей. – Богатые тоже разные бывают! Какие же Альшевские хорошие люди, дай бог им здоровья».

А Сережа то и дело говорил Наташе, что нужно начать общаться с Альбертом – она ведь учиться с ним, может легко подружиться. Остальные ведь дружат с ним! Он крутой и богатый. С такими нужно общаться.

Наташа молчала. Гнев внутри нее затухал медленно – ей хотелось рассказать обо всем, что произошло, поделиться своей болью и страхом, но она молчала. Боялась, что Альшевские узнают. И тогда обязательно что-нибудь случится.

Сам Альберт даже не извинился. И делал вид, что ничего не произошло. Только смотрел иногда пристально, с прищуром и улыбался уголками губ.

«У нас с тобой общая тайна, крошка», – говорил его взгляд. И от этого взгляда Наташе становилось не по себе.

⁂

Я проснулась от того, что кто-то тихо звал меня по имени.

– Наташа, Наташа, – говорил мужской голос рядом со мной, и я, наконец, разлепила глаза. Передо мной на полу сидел Кезон – взлохмаченный и сонный. Он удивленно смотрел на меня. По стеклу по-прежнему мелко стучали капли.

– Что такое? – пробормотала я.

– Ты брыкалась во сне. Руками размахивала. Что-то приснилось?

– Видимо, какой-то кошмар, – ответила я. Мне снился дом Альберта. Этот сон постоянно преследовал меня – в нем я никак не могла выбраться из его дома, пыталась открыть дверь, кидалась на нее, скреблась, но замок не поддавался.

Кезон сел рядом со мной.

– Что с тобой? – спросил он тихо, без сарказма и вечного своего шутовского веселья.

– Всё в порядке.

– Ты чего-то боишься?

– Боюсь, – вдруг призналась я и с вызовом взглянула в его лицо, на которое из окна падал отсвет. В это мгновение оно казалось печальным и неожиданно мягким.

– Чего? – мягко спросил Кезон.

– Того, что все повторится, – ответила я и спохватилась. Не стоит говорить при нем об этом.

– Все однажды повторяется, – философски заметил музыкант. Странно, но то, что он сидел рядом и обнимал меня за плечи, не раздражало. Даже стало спокойнее. – Главное – это то, как мы это воспринимаем. Главное – это наше отношение. Понимаешь?

– Не очень, – призналась я.

– Жизнь – не замкнутый круг. Скорее, жизнь – это движение по спирали. Как двойная спираль ДНК. Рано или поздно все повторяется. Все наши беды, неприятности, страхи. И пока мы не разберемся, мы будем с этим сталкиваться. Раз за разом. Постоянно.

– Может быть, – вздохнула я, а он задумчиво продолжал, глядя в окно:

– Мы не можем убегать от чего-то всегда. Рано или поздно с этим нужно столкнуться лицом к лицу, Наташа. И либо решить это, либо принять. На что готова ты?

Пока что я готова была убегать, но я ничего не сказала, просто кивнула, принимая его слова во внимание. Он был прав. И я знала это.

– Идем спать, – спокойно сказал Кезон. – На диван. Вместе.

– Нет, – тотчас отказалась я.

– Обещаю, тебе не будет страшно.

– Нет, спи один. Ты же гость.

– Вот упрямая! Да не буду я к тебе приставать, если ты этого боишься, – фыркнул он, встал первым и неожиданно подхватил меня на руки. Я не закричала только потому, что не хотела разбудить Фроловну. В который раз я поняла, какой он все-таки сильный. Только по нему не скажешь. По нему скажешь, что он дурной.

Кезон заботливо, словно боясь сделать что-то не так, положил меня на диван и совершенно неаккуратно кинул в меня подушкой и одеялом. Я снова не стала возмущаться – но уже потому, что у меня на это не было моральных сил. Кезон многозначительно посмотрел на меня, словно чего-то ждал, и схватил лису и сову – две небольшие мягкие игрушки, которые я всюду за собой таскала.

– Спасибо, милый, ты так благородно дал мне полежать рядом с собой, – сказал он смешным тоненьким голоском, делая вид, что это говорит лиса. И сам же себе ответил басом, начав трясти сову:

– Не за что, Наташенька. Я ведь джентльмен. А джентльмены не пускают в свою постель только змей.

– Эй, это моя фишка! – возмутилась я, стараясь удержаться от смеха.

– Ты ведь не змея, Наташенька? – продолжал театр одного актера Кезон. – Нет, что ты, я маленькая рыжая лисичка.

– Я, может быть, и лисичка, но ты точно не сова.

– Разумеется, Наташа. Я человек, – позволил себе улыбнуться Кезон, убирая игрушки. Вечно меня дурочкой выставить хочет!

– Спорный вопрос… – На этот счет у меня было свое мнение.

Кезон лег рядом.

– Ты спишь у стенки, – заявил он, утраиваясь поудобнее. – И не смей закидывать на меня свои конечности. Ненавижу, когда на меня забрасывают свои ноги. Что за дурацкий диван? Как на нем вообще можно спать?

Кезон развалился на спине едва ли не на всю ширину расправленного дивана, а я аккуратно лежала на боку у стеночки, чувствуя, что сердце снова стучит чаще, чем должно. Так странно – тот, кого совсем недавно мне хотелось прибить, спит со мной на одном диване, я чувствую жар его тела, привычный аромат моря, слышу его дыхание. И до ужаса хочу положить голову ему на грудь, чтобы услышать и то, как бьется сердце.

Наверняка так же часто, как у меня.

Он уснул быстро, несмотря на то, что жаловался, и, повернувшись ко мне лицом, положил руку на талию. Я обозвала его про себя недобрым словом и аккуратно убрала руку, но тщетно – теперь она оказалась на моем бедре. Прошипев про себя еще одну партию ругательств, я снова убрала ее. И тогда Кезон, не просыпаясь, притянул меня к себе, сграбастал в объятия и больше не дал вырваться. А может быть, это я не хотела вырываться.

Он не обманул – страха я больше не чувствовала. Прижавшись к нему, сильному и горячему, я закрыла глаза и позволила себе уснуть под стук стихающего дождя.

И больше мне ничего не снилось.

Глава 18

В сериалах часто показывают, как парень и девушка, уснувшие вместе, утром просыпаются в обнимку, но с Кезоном это не прокатило. Он стянул с меня одеяло и припечатал к стене, закинув мне на бедро ногу и все так же обнимая за талию. Его грудь плотно прижималась к моей спине.

Я проснулась от того, что его горячее дыхание щекотало мне шею. Сначала я не поняла, с кем я и где. И прочувствовало целую палитру эмоций.

Нежность. Удивление. Раздражение.

С ним спать невозможно!

Кое-как отцепив Кезона от себя, я встала, осторожно вышла за дверь и поняла, что Фроловны дома нет – она куда-то умотала с самого раннего утра. То ли в больницу, то ли в магазин, то ли в аптеку, то ли гулять со своей подружкой Семеновной – они занимались скандинавской ходьбой. Вообще Фроловна, несмотря на возраст, женщиной была очень активной и летом дома сидеть просто так не любила, особенно если погода стояла нежаркая. Она была из тех самых бабушек, которые ездят куда-то в автобусе в девять утра, приходят на почту в восемь и занимают очередь в поликлинике в семь.

Поняв, что хозяйки нет дома, а дверь, слава богу, открыта, я пошла будить Кезона. Сейчас я выпровожу его, и все наладится.

Ага, как же. Наладилось. Три раза.

– Вставай, – ткнула я Кезона в бок. Он невнятно что-то пробурчал и отмахнулся. – Вставай, говорю! Тебе нужно уходить, пока Фроловны нет! Да вставай же ты!

Я будила его минут десять и не понимала, он прикалывается или серьезно не может проснуться. Разозлившись, я сходила за водой и побрызгала ему в лицо – не стала выливать, пожалела. Себя, разумеется, не его.

– Ну что ты ко мне пристала?! – резко сел он на диване. Злой и растрепанный. Меня пробрало на смех – почему-то он напомнил мне домовенка Кузю. Еще и глаза сверкали недовольно.

– Ты нормальный? Я тебя бужу.

– Водой?! Нельзя просто сказать: «Эй, подъем»?

– Издеваешься?! – возмутилась я. – Тебя не добудиться! А тебе нужно уходить, пока Фроловны нет. Да и я тороплюсь, мне нужно встретиться с Вадимом.

– Ты реально не хочешь получить эти деньги? – прищурился Кезон.

– Я вчера все тебе объяснила, – нахмурилась я. – Просто уходи. Езжай обратно в свой Нью-Йорк или где ты там живешь. И занимайся тем, что нравится. Хорошо?

– Окей. Понял-принял. Сделай мне завтрак, я схожу в душ. И полотенце новое дай. Я чужими не пользуюсь. Кстати, я буду рад панкейкам. Или как их там называют… Блинчикам!

Раздав указания, Кезон встал и сладко потянулся – футболка задралась, демонстрируя загорелый подтянутый пресс.

– Надо же, я думал, после этого дивана у меня спина отпадет… А почему ты на меня опять так смотришь, лапуля? У тебя проблемы со слухом или с когнитивной сферой?

– Ты серьезно? – прищурилась я. – Действительно решил, что я тут буду готовить для тебя завтрак?

– Один блинчик – пятьсот долларов. Как вчера за пирожки.

Он ведь нарочно выводил меня из себя, нарочно! Говорил это и смотрел на меня с любопытством, ожидая реакции! Я действительно рассердилась. Несколько часов назад он был совсем другим – взрослым и заботливым. Разбудил меня, решив, что мне снится кошмар. Успокоил. Взял на руки. А теперь опять играет роль первосортного придурка. Играет со мной в «тепло-холодно»?

– Мне, конечно, нужны деньги, но не от тебя. Слишком уж ты раздражаешь, – сказала я сквозь зубы.

– Чем же? – полюбопытствовал Кезон.

– Своей непомерной наглостью. Ведешь себя как маленький ребенок, которому не хватает внимания. Уходи, – попросила я пока еще вежливо.

– У меня нет обуви, чтобы уйти. Ты ведь продала ее бабке за тысячу рублей.

– Я отработала стоимость твоих невероятных кроссовок, – парировала я. – В носках прогуляешься. Или я тебе свою старую обувь дам.

Шлепанцы я точно могла ему пожертвовать. Конечно, они ему только на нос налезут, но ведь главное – это участие, правильно?

– Там журналюги, – напомнил Кезон. – Ждут меня.

– Бедняжка… Я тебе платок дам, – пообещала я. – Обмотаешься и добежишь до своей машины.

– Злая ты женщина, Наташа. Негостеприимная, – вздохнул музыкант. – Что ж, раз мое общество так неприятно тебе, я уйду. Только обстановку разведаю.

Оттолкнув меня, как досадливую помеху, Кезон подошел к окну, которое, как и окна в зале, выходило во двор. Немного отодвинув штору, он осмотрелся.

– Интересно, в какой они тачке? – тихо спросил он, разглядывая двор. Двор у нас был большим и зеленым, и уже сейчас по нему бегала стайка детей, которые летом гуляли с утра до вечера. А рядом находилась приличных размеров парковка, где жители ставили машины; их же ставили и около подъездов, ибо всем места явно не хватало.

– Какая разница? – спросила я с глухим раздражением, подходя к окну с другой стороны и тоже рассматривая двор. Мне ужасно хотелось, чтобы он ушел. – Просто выйди незаметно. И все.

– С платком на голове и босой я буду очень даже заметным, лапуля, – усмехнулся Кезон.

Я хотела что-то ему сказать, однако мое внимание привлек большой черный «Джип», который медленно въехал во двор. Не знаю почему, но он сразу мне не понравился. Я насторожилась и не спускала с него глаз, пока Кезон что-то там говорил.

«Джип» затормозил у соседнего подъезда, и оттуда вышли трое здоровенных мужчин в костюмах. Один из них, высокий, лысый и в солнцезащитных очках, заставил меня сжаться. Я узнала его – это был один из охранников Альшевских.

Из «Джипа» вылез еще один человек – полноватый брюнет с модным андеркатом и развязной улыбочкой. Я не видела его со школы, но все равно узнала – это был один из дружков Альберта. Его главная «шестерка», правая рука. Его звали Артуром, и когда-то он учился в параллельном классе. Считался одним из самых крутых в школе – ведь был в одной компании с самим Альшевским! Я почти не сталкивалась с ним, но видела, как он ведет себя. Как цепляется к пацанам, пытаясь доказать свое превосходство, как пристает к девчонкам. Однажды он хлопнул мою подругу по заднице, и я сделала ему замечание. Он расхохотался и спросил, не завидую ли я, что он шлепнул мою подругу, а не меня. Я даже ответить не успела – к нему метнулся какой-то парень из их с Альшевским компании и что-то сказал на ухо. Артур сразу поскромнее, извинился и испарился.

Это было до того, как Альберт позвал меня к себе на день рождения.

Глядя на Артура, я чувствовала, как по венам ползет холод, а в легких, напротив, стало вдруг горячо, и я вдыхаю не воздух, а раскаленный жар, который плавит меня изнутри. Тяжелые воспоминания камнем опустились на мои плечи, и я с трудом вынырнула из омута памяти своего прошлого.

Мужчины говорили о чем-то, и Артур внезапно стал оглядываться по сторонам. Он поднял глаза вверх, и мне показалось, что заметил меня, стоящую у окна. Я резко отпрянула в сторону. Мне стало страшно. Я понимала, почему они могли приехать.

Они приехали по мою душу. Это не могло быть совпадением. Я знала это. Я чувствовала это. Ощущала кожей. Нужно срочно бежать. Пока они не вломились в квартиру. Нужно спрятаться. Затаиться.

Я впала в какой-то ступор.

– Он тебя не заметил, – раздался спокойный голос Кезона, о котором я забыла. И я вздрогнула.

– Точно? – спросила я, не слыша собственный голос. В моей голове один за другим появлялись варианты развития событий.

– Точно. Просто разглядывает окна. Как будто кого-то ищет. Что ты сделала? – внезапно спросил он.

– Ничего.

Кезон отошел от окна и внимательно посмотрел на меня.

– Брось, лапуля. Ты явно что-то сделала. Иначе бы твоя красивая мордочка не была бы сейчас белой от страха. Говори правду.

– Не хочу. Какая тебе разница.

Мне хотелось считать себя сильной, но все, что было связано с Альшевским, пугало меня. В эти секунды я понимала, насколько слаба. Что пять лет назад, что сейчас. А ведь я думала, что все позади… Почему он ищет меня? Узнал?..

– Я не судья, чтобы тебя судить, – нахмурился Кезон. – И я спрашиваю не из праздного любопытства, а чтобы понять, что делать. Гайс не выглядят дружелюбными. Нам следует вызывать копов?

– Ты что, нет, – испугалась я, постепенно приходя в себя.

– Что ты им сделала? Наташа, отвечай, у нас может быть мало времени, – нахмурился Кезон. – Взяла их деньги?

– Я не воровка, – оскорбилась я.

– Тогда что?

Я молчала.

Он снова выглянул в окно, а потом подошел ко мне, взял меня за предплечья и встряхнул.

– Лапуля, приди в себя, – довольно жестко сказал Кезон.

– Это люди человека из моего прошлого. Он… Он ищет меня. Но мне нельзя к нему. Он ненормальный.

– Твой бывший? – сделал свои невероятные выводы Кезон. – Ты сбежала от него?

Я ничего не говорила – просто смотрела на него и молчала. И он принял это за «да».

– Значит, сбежала. Он обижал тебя? Бил? Издевался?

В который уже раз память услужливо подсунула мне сцену с лоджии. Беспомощность, страх, стыд… Все эти чувства остались со мной.

Не в силах сдержать эмоции, я отвела глаза, чувствуя, как в них собираются слезы. Но я точно не буду плакать. Точно! И я сжала кулаки.

Кезон снова решил, что его слова верны и вздохнул. А после обнял меня.

– Не бойся, рыжая, – прошептал он, успокаивающе гладя меня по спине. – Я же с тобой. Сейчас ты не одна, и они ничего не смогут сделать тебе. Поняла?

Тепло его рук согревало не тело, а душу. Мне вдруг стало спокойнее, и я на мгновение почувствовала себя защищенной. Словно находилась за высокой каменной стеной, сквозь которую никто не сможет пробиться.

Это мгновение изменило все. И я решилась на то, о чем даже думать не хотела еще десять минут назад.

Оно изменило мою жизнь.

Разделило на до и после.

На только с тобой и без тебя.

Кезон отпустил меня и взял за руку.

– Мы вызовем копов. Окей? – спросил он участливо. – Если другие узнают о том, что твой бывший обижал тебя, в этом не будет ничего постыдного. Я помогу тебе.

– Я согласна, – тихо сказала я.

– На что? – удивленно спросил музыкант.

– Быть твоей девушкой. Только увези меня отсюда. Я очень тебя прошу, – моя голос перешел в шепот.

Какое-то время он думал. Прикусил губу, нахмурился и смотрел мне в лицо, пытаясь понять, что делать.

– Скажи мне три аргумента, чтобы я сделал это. Весомых.

Я потерла лицо ладонью, собираясь с мыслями. Страх все еще управлял мною, но я должна была быть рациональной.

– Мне нужно спрятаться от него. Уехать. Желательно из города. И мне нужны деньги. Чтобы жить дальше. Чтобы прятаться дальше.

– Третий аргумент? – Голос Кезона стал взрослым. И куда пропало былое ребячество? Почему он больше не улыбается и не смеется?

Наши глаза встретились. Я понимала, что третий аргумент должен стать решающим.

– Мне… Мне нужно все поменять, – ответила я. – Я уехала сюда из-за того человека. И давно здесь живу. Мне кажется, я застряла – не в городе, а в своих страхах. Я хочу измениться. Хочу вырваться отсюда. Делать то, о чем мечтала. Может быть, это мой шанс?

Дышать вдруг стало легче – легкие больше не горели. Я действительно была искренней.

Какое-то время Кезон молчал. Видимо, обдумывал мои слова.

А потом кивнул.

– Окей. Я согласен. Ты будешь играть роль моей девушки. Но мы подпишем договор.

– Договор? – охнула я.

– Да. Мой друг так делал, – неопределенно ответил Кезон. Я решила, что его друг – человек не самый адекватный. Ведь и правда говорят – скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

– Глупости какие…

– Без договора не согласен.

– Ладно-ладно, плевать! – махнула я рукой в спешке. – Пусть будет договор.

Главным для меня было сейчас сбежать. Я знала, что рано или поздно они поймут, в какой я квартире, раз уж нашли дом.

Кезон подошел к окну. Я тоже аккуратно выглянула из-за шторки. Во дворе остался только Артур – стоял с самодовольным видом около «Джипа» и смотрел по сторонам, одновременно разговаривая с кем-то по телефону. Остальные, видимо, пошли искать меня.

От этой мысли внутри меня снова все похолодело.

– Итак, что у нас в анамнезе? – сам у себя спросил Кезон. – Журналисты и бандиты. Одни охотятся за тобой, другие – за мной. Значит, нам нужно скрыть свою личность. Нужна маскировка.

– Где мы ее возьмем? – горько усмехнулась я. – Вызовем курьера и заберем его униформу?

– Как вариант, – рассмеялся Кезон. – Но у нас нет на это времени. Нужно воспользоваться тем, что есть.

– У нас ничего нет, – мрачно ответила я, чувствуя, как холод все ближе подступается к горлу. – Мы в квартире пожилой женщины, которая не ходит по карнавалам. У нее нет костюмов и масок.

– В точку, детка, – щелкнул пальцами засиявший как пятак Кезон. – Мы в квартире пожилой женщины. Ну, я бы не назвал ее женщиной – скорее, монстром с клюкой. Я реально ее боюсь. Но у нее есть то, что нам нужно. Одежда. Короче, лапуля, мы станем бабками.

– Ты в своем уме? – сердито посмотрела я на него.

– Разумеется, – величественно глянул на меня музыкант. – У нас нет другого пути, кроме как позаимствовать у твоей Фроловны одежду.

– Не буду я у нее ничего красть! – рассердилась я. – С ума сошел?

– А мы и не будем красть, – улыбнулся Кезон. – Я оставлю ей деньги. А взамен мы возьмем что-нибудь старое и ненужное. Мне вообще все равно. Я могу ничего не делать, а просто сбежать от папарацци, а со своими бандитос разбирайся сама.

Я не хотела переодеваться в старушку. Более того, я не хотела трогать вещи Фроловны. Но у меня не было другого выбора. Поэтому во мне включилась та самая Наташа, которая знала, как разрешить даже самые сложные ситуации во время проведения концертов.

Я собралась, побежала в зал и подошла к старому шкафу, в котором хозяйка хранила старую ненужную одежду, которую не носила, но выкидывать не хотела.

Едва я распахнула створки шкафа, как в нос нам удалил запах нафталина, и Кезон расчихался.

– Ты не благословила меня, – гундосо сообщил он мне, пока я торопливо вытаскивала одежду, от всей души надеясь, что Фроловна не вернется домой прямо сейчас. Иначе нам обоим крышка. Нужно торопиться.

– Что я не сделала? – изумленно переспросила я.

– А, здесь же говорят иначе, – досадливо поморщился Кезон. – Не сказала мне: «Будь здоров».

– Как коров, – хмыкнула я, доставая старые платья. Мне досталось синее, в белый горох, а Кезону – белое, в маковый цветочек.

– Мда, вкус у бабки отменный, – вздохнул музыкант и получил серую кофту на пуговицах и платок с узорами. Одеваться он, разумеется, не захотел – мол, не в его это стиле, надо найти что-то другое, но я молча дала ему подзатыльник уже во второй раз и безапелляционно велела:

– Быстро одевайся. Не беси меня.

– Люблю властных девушек, – тронула его губы странная улыбка. – Бриджи-то снимать?

– А как ты думаешь? – нахмурилась я. – Живо снимай. У нас нет времени.

– Так мне еще ни одна девушка не говорила, – снова стал веселиться Кезон. – А можно я не буду их снимать? Платье-то длинное, до пола.

– Ладно, можно, – разрешила ему я.

– Спасибо, о, великая! – красиво пропел Кезон, но слушать его бредни дальше я не стала – ушла в свою комнату. Сначала я собрала вещи – не все, конечно. Напихала в сумку все самое необходимое, потом взяла рюкзак, который планировала отдать Кезону, и кое-что сунула туда. Зачем-то схватила с вешалки свое единственное нарядное платье, которое покупала еще на выпускной. А еще взяла лису и сову. И, конечно же, ноутбук. Остальное оставлять было ужасно жалко, но что я могла поделать?

Я быстро написала записку Глафире Фроловне, в которой извинялась за все и просила не выкидывать вещи, обещая, что вернусь за ними. И стала одеваться. Я натянула на себя сразу несколько футболок, джинсовку, сарафан и кардиган, чтобы казаться крупнее. Надела несколько колготок и лосины. Затем облачилась в платье Фроловны и ее широкую кофту. Последний штрих – платок на голову, который я аккуратно завязала под подбородком. Жарко было ужасно, но я старалась не обращать на это внимания.

Схватив косметичку, рюкзак и сумку, я в последний раз с тоской оглядела комнату, к которой уже привыкла. Было безумно грустно убегать вот так, впопыхах, еще и своровав вещи хозяйки, пусть и ненужные. От окна мой взгляд переместился на стол – там лежали записка и деньги, которые я должна была заплатить в этом месяце.

– До свидания, Глафира Фроловна, – прошептала я. – У вас были самые вкусные пирожки в мире.

Я вернулась в зал, где Кезон уже тоже успел переодеться. На бабушку он походил меньше всего на свете – казался каким-то огородным чучелом с банданой на темных волосах, от которого несло нафталином.

Увидев меня, он захохотал. Да так громко и задорно, что я рассердилась. Какого черта он веселится? Мы в опасности. Мы реально в опасности. А он думает, что это просто шуточки.

– Что это за куколка? Что за сладкая девочка? – сквозь смех спрашивал Кезон, веселясь и рассматривая меня, как экспонат в музее смеха.

Я окинула его злобным взглядом и осторожно посмотрела в окно. «Джип» все еще находился во дворе, а Артур стоял рядом и разговаривал уже не по телефону, а с лысым, который вернулся к машине.

Страх снова заполнил меня, но я постаралась взять себя в руки. Я сбегу. Они не найдут меня. Все получится!

– Слушай, а почему у тебя везде стало больше, кроме груди? – поинтересовался Кезон.

– Не переживай, мой милый, грудь появится у тебя. Так, снимай кофту, – велела ему я беспрекословным тоном.

– То штаны, то кофту… – завздыхал он, но послушался. Когда я вытащила лифчик и гольфы, ржать он перестал.