Текст книги "Соль и серебро"

18

Я оказываюсь в доме, судя по всему. Вокруг все в легкой голубовато-золотистой дымке. Я пару раз моргаю, прижимая руку к груди. Я совсем одна, и это не моя закусочная и не кинотеатр – в общем, не то место, где Двери имело бы смысл выпустить меня. Я…

Это мой дом. Я в своей старой спальне. Когда-то это было одно из моих любимейших мест в мире на самом деле. Она размером с закусочную, включая кухню, стены глубокого пурпурно-синего цвета. У меня была кровать под балдахином на четырех столбиках, потому что в детстве я хотела быть принцессой, а у принцесс именно такие кровати.

Мысленно возвращаясь в прошлое, я и была принцессой. Я жила в огромном доме, который в другие времена мог сойти за замок. У меня было все, чего я хотела, даже не зная этого.

Вот только теперь у меня есть закусочная, и мои друзья, и Райан, и я знаю, что это звучит ужасно, но я не знаю, на что могла бы это променять. Даже не на возвращение родителей.

У меня были плохие родители, но они были мои.

Но… узнали бы они меня сейчас?

Я делаю еще шаг в комнату. Здесь мои книжные полки с книгами, которые я никогда не читала. Должно быть, я единственная девушка в мире, не читавшая «Черного красавца»[19]19
  «Черный красавец» – знаменитый роман Анн Сьюэлл, трижды экранизированный, о приключениях коня.


[Закрыть], но у меня есть первое издание в идеальном состоянии. Я помню это, потому что на аукционе получила за него денег больше, чем за остальные книги.

Оказалось, что у моих родителей куча долгов. Мама забрала всю наличность, когда сбежала, ликвидировала все акции и ценные бумаги и сделала все, что обычно делают люди, когда не собираются возвращаться и разбираться с последствиями.

Дом тоже был продан с молотка.

Это не может быть мой дом. Но здесь все мягкие игрушки, которые я отдала на благотворительность, и коллекция разноцветного стекла со всего мира, и…

Я открываю нижний ящик комода. Здесь мои секс-игрушки и лубрикант с клубничным запахом, которым я так ни разу и не воспользовалась. Здесь есть даже мой зачитанный экземпляр биографии Колетт, и «Любовник леди Чаттерлей», и трилогия о Спящей красавице, ставшей сексуальной рабыней. У меня не было нужды прятать их, но это делали все нормальные девочки, а я была совершенно нормальной, до того как встретила Райана.

– Элли! – зовет мама.

Я подхожу к дверям комнаты и выглядываю в коридор. Она стоит там. Я думала, что не помню, как она выглядит, но ошибалась. Я помню ее в точности. Это она. Ее темные вьющиеся волосы, карие глаза, бледная кожа, туго обтягивающая скулы.

«Пластическая хирургия – это для людей, у которых нет такой костной структуры, как у нас», – часто говорила она.

– Элли, дорогая, – она берет мое лицо в ладони, и я слышу, как рука Калатурру хрустит, когда я сжимаю ее сильнее, – где ты была? Уже почти время обеда. Сегодня вечером мы приглашены к Стэндишам. Их сын с ума сходит, ты знаешь об этом что-нибудь?

Стэн. Она говорит о Стэне. Я трясу головой. Она целует меня в лоб, и мое сердце сжимается в груди. Она предлагает мне все – она предлагает мне семью, друзей, без крови и без смерти.

Но это больше не самое важное. Потому что есть закусочная, и как я буду без Райана?

И она никогда не называла меня Элли. Она всегда называла меня настоящим именем.

Я оглядываюсь по сторонам. Все выглядит не так.

Она зовет меня Элли, потому что не знает моего настоящего имени. Она зовет меня Элли, потому что это очередной Ад, и Двери не знают мое настоящее имя. Никто не звал меня настоящим именем, с тех пор как мама уехала, откуда Дверям его знать?

Ниоткуда.

Я все еще в Аду.

– Я спущусь через минуту, мама, – говорю я, и она улыбается. Идеальные зубы. Мои всегда были кривоваты, даже после ношения брекетов.

– Ладно, поторопись. И пожалуйста, дорогая, переоденься во что-то более презентабельное.

У меня вырывается совершенно неподобающий смешок. Я одета в кожаные жилет, брюки и плащ. И держу руку мумии. Да, если мы поедем на обед к Стэну и его родителям, мне определенно надо надеть что-то поприличнее. Предпочтительно, зная мою маму, что-то от Шанель.

Она отворачивается и спускается по лестнице, нижние ступени изгибаются. Они расширяются книзу, словно в сумасшедшем фильме. Это был дом мечты моей мамы. Она спроектировала его, а отец построил его для нее.

Она всегда думала, что мы классом выше, чем все остальные, даже Стэндиши, даже семья Аманды. У нас самый красивый дом, лучший бассейн, лучший домик у бассейна.

Я бросаюсь на кровать и утыкаюсь взглядом в балдахин. Он пурпурный с черными оборками и, если я правильно припоминаю, пошит из непальского шелка-сырца или еще чего-то декадентского и излишнего.

Все это кажется теперь излишним. Нелепым.

Я закрываю глаза и ищу Двери, но не могу найти ни одну. Похоже, я влипла.

«Ты здесь? – зову я. – Ты мне нужна».

Ответа нет.

Я чувствую, что кровать немного прогибается, и, открыв глаза, вижу львицу, сидящую в ногах и смотрящую на меня большими немигающими глазами. Только она не похожа на львицу Райана. И это логично, думаю я. Это настоящая богиня, в то время как другая – просто один из ночных кошмаров Райана.

– Это твой Ад, да? – спрашиваю я. – Ты призрак того, что могло бы быть?

Она смотрит на меня с упреком.

– Я все поняла. Таким было бы мое будущее, если бы мама не сбежала. Что мне надо сделать, чтобы выбраться отсюда?

Я перевожу взгляд на руку в моей руке. Это просто высохшая старая серая рука. Ее плоть съежившаяся, словно оболочка от сосиски.

Львица ничего не отвечает, просто сидит. За огромным венецианским окном садится солнце. В комнате становится все темнее и темнее, и в результате я оказываюсь в полном мраке, черноте, как в том мире, с расщелиной в скале.

И я рассказываю львице. В последнее время мне доводилось много говорить, но на этот раз я не рассказываю о прошлом, как это было со Стэном, я рассказываю львице о настоящем.

Говорю, что я люблю Райана. Я уклонялась от этой темы, но это же львица, думаю, ей можно рассказать обо всем. Я люблю его и даже не знаю, что он думает обо мне. Поскольку я поделилась с ней одной горькой правдой, нет смысла скрывать остальное, и я рассказываю, что я не скучаю по своим родителям. И о том, как мне плохо из-за того, что случилось со Стэном, и как я беспокоюсь за Аманду. Я произношу все это вслух, и от этого все становится чуть более реальным. Как будто я создаю реальность из своих слов, только я знаю, что это не так, потому что это все настоящее, а вот это: комната, этот мир – все ложь.

Кровать подо мной становится все тверже и тверже, и я плачу, рассказывая о Стэне. Я больше не вижу львицу, но я чувствую ее у своих ног, ее тепло. В комнате похолодало, и я замерзла. Руку, в которой я держу руку Калатурру, свело судорогой, но я не выпускаю свою добычу. Если я положу ее, то не уверена, что потом смогу найти.

Я не знаю, когда я закрыла глаза, но, открыв их снова, я оказываюсь в темном месте, где светят звезды. Рокси говорит, что в потустороннем мире нет звезд, но откуда ей знать?

Львица трется мордой о мое плечо и потом ложится передо мной.

Мне жаль, что ты не смогла спасти Стэна, – наконец говорит она.

– Да, жизнь – стерва, – говорю я ей.

Если можно как-то утешить… – начинает она, но я перебиваю ее:

– Нет. Ничто не утешит меня. Я убила лучшего друга.

Он больше не был твоим лучшим другом. Он умер в тот момент, когда оборотень укусил его. Ты это знаешь. – Она кладет голову на передние лапы и смотрит на меня.

Я говорю:

– Ты знаешь, что от этого мне не легче.

Я смотрю на нее, и она меняет тему:

Ты нашла то, за чем пришла. Хорошая работа.

– Рука? Спасибо. Это предотвратит конец света? – О черт, по-видимому, я учусь задавать тактичные вопросы у Райана.

Она смеется:

Мало кто может увидеть мой Ад таким, какой он на самом деле, и я ценю тех, кто знает себя. Я пришла сделать тебе подарок: я отвечу на три вопроса и скажу тебе столько правды, сколько смогу. Ответ на первый вопрос: рука может затормозить землю и воздух, но не остановит.

– О, спасибо, что ты просветила меня после того, как я задала вопрос. Не очень любезно, – резко говорю я. – Хорошо. Второй вопрос: что предотвратит конец света?

Соль и серебро, девочка, – говорит львица почти раздраженно. – Ты это знаешь.

У меня ощущение, будто я провалила какой-то тест с ответами, которые мне неизвестны. Это называется пассивно-агрессивная дискуссия, и мне, львица, это не нравится.

– Опустим всякую ерунду, – говорю я. – Какой умный вопрос мне следует тебе задать?

А, – произносит львица. Если бы львы умели ухмыляться, я думаю, она бы это сделала. – Двери-ищейки – это не разновидности Дверей и не просто демоны. – Она рассказывает, и, клянусь, на секунду она звучит как Нарния. – Это просто создания, которые обитают в междумирье. Они убивают тех, кто появляется на их территории, не из ненависти, а потому, что Двери их об этом просят. Они одиноки, и Двери – их единственные друзья.

Львица встает и потягивается. Я чувствую, как мое тело растягивается, когда она выгибает позвоночник. Тепло струится сквозь меня.

Ты наткнулась на Дверь-ищейку, – продолжает она.

В темноте вокруг нее скользит пурпурное существо с волосинками на концах щупалец. Это маленькая копия монстра из больницы. Чудовище вроде этого убило Джэксона.

На миг я преисполняюсь ненавистью к ним.

О да, представляю, что ты чувствуешь, – говорит львица. – Но у тебя был опыт, когда любимые причиняли боль, не осознавая этого. Позже ты, может быть, захочешь вспомнить об этом.

И она уходит во мрак.

Дверь появляется на том месте, где исчезла львица, и монстр со щупальцами – Дверь-ищейка – ныряет в нее, увеличиваясь в размерах. Дверь на миг становится пурпурно-зеленой, словно синяк, и потом Дверь говорит:

Привет, Элли.

– Ага, – отвечаю я. – Я скучала по тебе. – И это правда.

Мы тоже по тебе скучали, – говорит она. – Что мы можем для тебя сделать?

Желания. У меня слишком много желаний. Но я думаю, что хуже уже быть не может. Поэтому я прошу:

– Отправь меня к Райану и Рокси. У нас полно дел.

Было бы глупо, если бы мы стали помогать тебе уничтожить нас.

– На самом деле я не хочу уничтожать вас. – Я с некоторым удивлением осознаю, что это правда. Сегодня день переоценки ценностей. – Я просто хочу восстановить равновесие. Вы знаете, что все полетело вверх тормашками.

Мы понимаем, но…

– О, просто заткнитесь и делайте то, что я говорю. – Я говорю с Дверями так же раздраженно, как Райан со мной. Ха-ха.

Я вхожу в Дверь.

Время замедляется, пока я прохожу сквозь Дверь, и в какой-то миг я слышу, как львица говорит:

– «Междумирье» – это значит «место между мирами». В междумирье между Адом львицы – Адом правды, я полагаю, и разве это не Ад для многих людей? – и местом, которое пахнет ужасно похоже на дом, я чувствую Райана и Рокси, застывших на полушаге в Двери Калатурру – Кургарру. И там есть что-то еще. Существо, живущее в междумирье. Дверь-ищейка.

Она пахнет пурпуром. И одиночеством.

И затем этот мир заканчивается, и Райан – это Райан, Рокси – это Рокси, и я – это я.

Вот только, может быть, впервые в жизни я ощущаю себя цельной.

19

Когда я оборачиваюсь, первое, что я вижу, – как кто-то тащит вниз коробки Рокси с этикетками «Повидловый ароматизатор». В кинотеатре темно, на экране какой-то мультфильм, зверюшки в шляпах. Райан и Рокси прямо за моей спиной. Рядом с нами сидят люди, но они не вскакивают и не вопят – из ниоткуда появились странные люди, покрытые кровью, грязью и несущие с собой руку мумии.

– Странно, – шепчу я.

– Так вот что ты считаешь странным? – поддразнивает меня Рокси.

Она поправляет стетсон на голове. Райан делает то же самое. Я стягиваю темные очки с головы на нос.

– Похоже, мы дома, – говорит Райан.

– Что, если это очередное адское измерение? – сомневается Рокси.

– В адских измерениях нет Диснея, – возражаю я. – Пахнет слишком по-человечески.

Райан осматривается:

– И что теперь?

– Надо добраться до микроавтобуса, дорогуша, – отвечает Рокси.

– Звучит хорошо, – говорю я.

Мы выходим из кинозала в холл, где на нас подозрительно пялятся тинейджеры. Я вижу на стене платные телефоны-автоматы.

– Эй, ребята, дайте мне минутку.

Райан выглядит так, словно сейчас начнет возражать или спрашивать, зачем мне надо звонить именно сейчас, но вместо этого он указывает на руку, которую я держу.

– Может, сначала ты захочешь куда-то убрать это? – мягко говорит он.

Хм…

– Хорошая мысль.

Я сую ее в карман плаща – и, упс! слышится неловкий хруст. Надеюсь, эта штука прочнее, чем выглядит, потому что будет очень обидно, если придется опять проделать тот же самый путь, чтобы заполучить вторую руку мумии.

Я подбегаю к телефонам и набираю номер своей кредитки. Это обойдется мне в миллион долларов, хотя звонок местный, но наплевать. Особенно после тех особенных моментов в моей старой спальне, я хочу знать о своей жизни здесь, и немедленно. Иррационально? Вероятно. Но я чувствую необходимость. Это пахнет необходимостью.

Дон снимает трубку после третьего звонка.

– Закусочная «У Салли», – говорит она и, когда я говорю, что это Элли, вопит: – Боже мой, Элли! Тебя не было почти неделю! Где ты была? С Райаном?

Пусть она повернет ситуацию по-своему, это не повредит.

– Да, Райан увез меня ненадолго.

Я позволяю силе мира Асмодея излиться из моего голоса, чтобы он звучал соблазнительно. Уверена, в моем голосе также звучит усталость. И я умираю с голоду. Интересно, смогу я уговорить Рокси и Райана съесть пиццу, перед тем как отправиться дальше?

– Ты понятия не имеешь, – продолжает Дон, – какое дерьмо творится в городе, Элли. Это просто кошмар какой-то, клянусь тебе! Бандиты дерутся или что-то в этом духе, не знаю. Я заставила всех сидеть в закусочной, представляешь? По радио говорят, что мэр собирается применить чрезвычайные полномочия и объявить военное положение. И рассказывают, что на улицах творится что-то ужасное – бешеные собаки и – я не шучу – ходячие деревья. И…

Я перебиваю ее:

– От Аманды есть вести?

– Ничего. Но… телефон звонит постоянно, но, когда я беру трубку, там просто кто-то плачет. Может быть, это… – Она сильно расстроена.

– Дон, я скоро вернусь. На самом деле, думаю, мы будем очень скоро, потому что нам надо кое-что взять. Ладно? Но прямо сейчас я должна бежать.

Она оживляется в достаточной мере, чтобы спросить, целует ли Райан мне шею, и я хихикаю.

– Пока нет, – отвечаю я и вешаю трубку.

Я прислоняюсь к телефону. Черт возьми, Аманда, где ты?

Я не звоню ей. На секунду я забыла, что больше не в Аду, и я просто тянусь к ней. И – Иисусе, это работает. Вот она, маленький огонек, и я иду…

И впечатываюсь в твердую каменную стену. Ой!

Я открываю глаза, задыхаясь. Секунду холл кинотеатра плывет передо мной. Я выпрямляюсь и, спотыкаясь, возвращаюсь к Райану и Рокси.

– Что? – спрашивает Райан, прикасаясь к моему локтю, поддерживая меня.

Я качаю головой. Ему не надо знать, что я пыталась воспользоваться своими адскими способностями в реальном мире. Я ограничиваюсь информацией от Дон.

– На улицах опасно, – говорю я. – Надо ехать осторожно.

На самом деле мы довольно легко смешиваемся с обитателями Шипшед-Бей – они все носят диковинную одежду и наслаждаются теплым весенним днем, сидя на улицах и потягивая капучино в ожидании начала фильмов, вот только мой единственный оставшийся в живых лучший друг неизвестно где, а моего погибшего лучшего друга оплакивают в Аду те самые чудовища, которые его погубили.

У этих людей нет чувства перспективы.

Когда мы выходим на парковку кинотеатра, на капоте микроавтобуса Рокси сидит Нарния. Она выглядит чертовски злой, и я готова сцепиться с ней. Только дайте повод. Я убила ту гигантскую мокрицу и прошла через Ад правды, так что могу управиться с одной надоедливой ведьмой-экстрасенсом.

– Вы опоздали, – говорит она, протягивая сумку.

Райан достает оттуда рогалики. Может быть, она доживет до следующего дня. Может быть.

– Я оставлю тебя в живых, если здесь есть булочка со сливочным сыром, помидорами и луком, – говорю я ей.

Она презрительно фыркает в мой адрес. Сегодня она одета в Баленсиагу – аккуратный коричневый костюм с изысканным рисунком в сине-кремовую клеточку – и в коричневые кожаные сапоги до коленей. Интересно, это кожа ламии или она носит коровью кожу, как остальные?

– Здесь разные рогалики, – отвечает она, и Райан подает мне булочку, завернутую в бумагу.

Я сдираю обертку. Ничто не сравнится с нью-йоркскими рогаликами, ничто, даже самый лучший органический шоколад не сравнится с рогаликом из Нью-Йорка. А рогалик со сливочным сыром, помидорами и луком? Это райское наслаждение.

Которое мы заслуживаем.

Рокси получает рогалик с сыром и впивается в него, а булочка Райана странного цвета. Я наклоняюсь над его рукой и обнюхиваю ее.

– Крем с лесными орехами и изюмом? – спрашиваю я, подняв брови. Это так… по-девичьи.

– С кленовым сиропом, – уточняет он и откусывает большой кусок.

Мое сердце ёкает. Я знаю Райана шесть лет, и все это время я не знала, что он любит девчачьи начинки. Я все время покупала ему обычные рогалики.

Нарния ухмыляется, словно читая мои мысли.

– Я только что вернулась из Ада, – говорю я ей. – Не дразни меня, стерва.

– Я здесь для того, чтобы помочь, – парирует она. – Не будь идиоткой. – Она взмахивает рукой в мою сторону, и в ее глазах вспыхивают искры.

– Не маши на меня! – Эффект немного смазан, потому что мой рот полон рогаликом.

– Дай руку! – приказывает она.

Райан издает сдавленный смешок.

– Нет.

– Руку дай!

– Скажи волшебное слово, – оскаливаюсь я.

– Немедленно. – Голос Нарнии холоден как лед, клянусь, температура вокруг падает на десять градусов.

– Не обязательно быть такой сучкой, – ворчу я, перекладывая рогалик в другую руку, чтобы залезть в карман. – Откуда ты знаешь, что мы вернулись с рукой, кстати?

– Надо напомнить, что я ведьма-экстрасенс? – Она снова презрительно фыркает на меня и нежно поглаживает руку. Выглядит весьма зловеще. – Я узнала в тот миг, когда вы вошли в царство Калатурру. – Она поднимает на меня взгляд, глаза слегка вспыхивают, но искры остаются внутри. – Как тебе удалось сбежать из Ада лжи?

Дело было не во лжи. Дело было в правде, которую мне пришлось рассказать. Как это объяснить? Ответ: может быть, и не пытаться?

– Ну… было очевидно, что это все ложь, поэтому я просто… – Я машу рукой, держащей рогалик, и ломтик помидора с хлюпаньем вываливается. Упс. – Это просто была ложь, – неуклюже заканчиваю я.

– Гм…

– Элли намного сильнее, чем мы думали, – поддерживает меня Рокси.

И это правда. Я намного сильнее, чем они полагали. Вот так.

– И мой аватар – дух элементали. – Моя очередь фыркать в противное лицо Нарнии.

– Я знала это, – с отсутствующим видом говорит она, продолжая поглаживать руку. – Это было ясно с первого взгляда. Воздух, верно? Он исходит от тебя волнами. Поэтому ты такая… – она умолкает, издает смешок, – нахальная.

– Я нахальная?! Серьезно? – поворачиваюсь к Райану. – Я?

– Ладно, Элли, успокойся…

– Всем заткнуться! – командует Нарния сурово.

Я страстно тоскую по чашке кофе или бутылке воды, и мне ужасно не хочется видеть ее идеально причесанную голову и слушать ее идеально поставленный голос.

Не могу остановиться. Я надменно заявляю Нарнии:

– Я хочу, чтобы ты поняла, что в настоящий момент рогалики волнуют меня не меньше, чем конец света.

– Стой где, стоишь! – огрызается она и достает «зиппо» из аккуратного кармашка.

Уверена, на зажигалке есть гравировка. Уверена, сделано на заказ. Она выглядит человеком, у которого даже зажигалки изготовлены на заказ, пусть она и не курит.

Рядом со мной Райан достает мешочек с табаком из сумки с рогаликами и начинает скручивать сигарету.

– Дайте мне серебро, – нетерпеливо командует Нарния, как будто она уже три или четыре раза просила, а ее проигнорировали, хотя этого не было.

Что дало ей право вести себя словно она королева мира? Это мы все сделали.

Рокси снимает медальон через голову и протягивает Нарнии. Я никогда не видела ничего подобного, он большой и серебряный. Райан отдает свой – большую Звезду Давида. У меня нет, я оставила свой медальон Стэну. Нарния кладет их в руку, кладет руку на землю и машет мне.

Я остаюсь на своем месте.

– Иди сюда, – приказывает она.

– А волшебное слово? – Уф, да я стерва. И повторяюсь: Нарния пробуждает во мне самое худшее.

В ее глазах вспыхивают золотые искры. У-у-у, я так устала от этого. Уверена, это просто фокус. Уверена, я могла бы…

Я думаю о голубых огоньках, которые я выдыхала в Аду, и делаю вдох с мыслью: «Если я смогу втянуть воздух внутрь, потом вверх и зажечь…»

И – вспышка! Я вижу синеву. Не думала, что это сработает.

– Я не думала, что это сработает! – говорю я в удивленные лица.

– Конечно сработало, – замечает Нарния.

Как бы то ни было, стерва, ты удивлена, и я выиграла.

Нарния снова машет мне рукой. Она достает маленький мешочек из-за голенища сапога. Я разглядела там еще и крошечный нож. Может, ее сапоги похожи на наши, из кожи ламии?

Я вздрагиваю при мысли о ламиях.

– Готовы?

– К чему? – Я скептически разглядываю сумку.

– Вытяни руку и думай о своем аватаре, как ты сейчас делала, – инструктирует она, ее голос слегка смягчился. – Он нам нужен.

Она насыпает что-то мне на руку. Это соль.

Потом она зажигает огонь.

Я реально громко вскрикиваю, но не роняю соль. Мне даже не больно. Огонь золотой и чудесный.

– Думай о своем аватаре, – повторяет она.

Я делаю глубокий вдох и думаю о прекрасных голубых волнах, исходящих от меня, о том, как мои глаза сверкали голубым огнем, когда Нарния раздражала меня. Я думаю о своих крыльях. Я чувствую запах сигареты Райана, и сухой шорох змей Рокси, и пот, и…

Нарния хватает меня за руку и сбрасывает огонь с нее на руку мумии и серебряные медальоны; раздается резкий шум.

Открыв глаза, я обнаруживаю, что парю в футе над землей в окружении голубого огня. Я моргаю и падаю на асфальт.

– Ой! – ною я. Я могла хотя бы приземлиться на ноги.

Вода струится из руки со скоростью, невозможной для воды, растекаясь во всех направлениях. Вода ледяная, как океан, я знаю это, поскольку приземлилась прямо в нее.

Нарния ухмыляется, Райан курит, Рокси смотрит с широко раскрытыми глазами.

– Я и не думала, что это сработает, – говорит Нарния, весьма довольная собой.

Рука лежит на земле, по ней растекается расплавленное серебро. Так же быстро, как потекла, вода перестает лить и исчезает.

Асфальт внезапно трескается, и рука проваливается в землю. У меня отвисает челюсть, когда асфальт сам собой выравнивается.

– Это было круто, – объявляю я, поднимаясь на ноги.

Моему рогалику неуютно в желудке, и я очень рада, что не пила кофе, потому что иначе меня бы стошнило.

– Элли, попытайся найти Двери, – говорит Нарния.

Она прислоняется к фургончику и улыбается.

Я моргаю и пытаюсь думать быстро.

– Не знаю, о чем ты…

Нарния фыркает:

– Кончай скрытничать. Я знаю, что ты делала в Аду, и знаю, что ты пыталась сделать это здесь. Попробуй еще раз.

Что ж. Ладно, хорошо. Но если мои мозги снова налетят на большую ментальную кирпичную стену, я кого-нибудь прирежу.

Я думаю голосом моей Двери: «Где ты?» И звук распространяется по городу в поисках спонтанных Дверей. Ничто не останавливает меня, и я понимаю: это действительно хорошо – уметь это делать.

Отзываются только три Двери, которые я не узнаю. Это неплохо, особенно если учесть сотни спонтанно вивифицированных дверей, существовавших пять минут назад.

Интересно, как теперь выглядит Ад?

Нарния вздыхает.

– Немного жаль, что это кончилось, – говорит она. Рокси разглядывает ее. Я полагаю, что потребуется больше чем один рогалик, чтобы удержать Рокси от убийства Нарнии. – Это было так интересно. Мне надо все это записать… – Она умолкает и осматривается по сторонам. – Что, все кончено, все сделано? Я не отказалась бы выпить кофе.

– Значит, моя Дверь вернулась на прежнее место?

Я доедаю рогалик, запихивая в рот оставшуюся четверть. На лице Нарнии отражается легкое отвращение. Я прибью эту стерву, если она хоть слово скажет о моих манерах.

Но вместо этого она говорит:

– Конечно нет. – Она обращается со мной как с идиоткой, и только рука Райана на моем плече удерживает меня от того, чтобы ударить ее. Рука Райана и знание, что это будет очень больно. – Мы просто притормозили конец света. Временно.

Нарния выпрямляется, пошатывается на шпильках, восстанавливает равновесие. Но никто не двигается, чтобы помочь ей.

– Но игра еще не окончена, она продолжится, и скоро.

– Значит, мы прошли кучу Адов без… без пользы? – Я расстроена.

– Вы прошли девять Адов. Каждая Дверь ведет в девять потусторонних миров, так или иначе. И я не стала бы называть спасение мира, даже временное, бесполезным. – Нарния улыбается, действительно улыбается, и я захвачена врасплох тем, какой она может быть привлекательной, когда не скалит зубы, не фыркает и не корчит раздраженную физиономию.

– Нарния, что дальше? – Райан явно тоже теряет терпение.

Нарния постукивает идеально наманикюренным пальцем – естественно, французский маникюр – по губам:

– Вы вернулись из Двери с тем, что нам надо было, – со временем. Сейчас часть Дверей исчезла, и у нас появился шанс разобраться с главной проблемой. Я только не знаю, что это за главная проблема. Что-то – не очень сильное, но оно есть – мешает мне почувствовать, куда пропала Дверь Элли. Я должна их чувствовать. – Нарния мило надувает губы.

Что? Да, я ее терпеть не могу, но она умна. Отчасти поэтому я ее и не люблю. Я липкая и потная, у меня рука в соли. Я пытаюсь вытереть ее о пальто, но соль приклеилась, отливая золотом.

– Потому что все упирается в твою Дверь, – продолжает Нарния. – Это единственная аномалия в этом сценарии. Как она переместилась? Почему она переместилась? И как это связано с миром, гибнущим в земле и воздухе?

Она смотрит на нас и, когда мы ничего не отвечаем, начинает постукивать ногой. Должно быть, она видела все три телепередачи о том, как проводить мозговой штурм, и потом решила, что это слишком долго.

Райан задумчиво смотрит вдаль:

– Не могу ответить на третий вопрос, но, кажется, знаю ответ на первый. Элли, помнишь, когда ты сделала глупость в первом Аду?

– В первом Аду? – переспрашивает Нарния. – И Элли сделала какую-то глупость? О, продолжай.

Я бросаю на нее злобный взгляд:

– Ты имеешь в виду, когда я передвинула Дверь, так что она оказалась прямо перед нами?

– Да. – Он смотрит на Нарнию. – Она захотела, чтобы она передвинулась, и она передвинулась. Мог кто-то пожелать, чтобы она переместилась из закусочной?

– Это звучит… жутко правдоподобно, – кивает Нарния.

– Я думала, ты уже все знаешь, – говорю я Нарнии, наверное, слишком раздраженно, хотя пытаюсь сдержаться.

В конце концов, Райану нравлюсь я – нравлюсь достаточно, чтобы отталкивать меня при каждой возможности. Он, похоже, не отталкивает Нарнию. Это значит, что он либо равнодушен к ней, либо считает, что она сама может о себе позаботиться, без его участия.

Не знаю, успокаивает меня это или нет. Я немного раздражена.

– Нет, не все, – фыркает Нарния. – Если бы я знала все, вам не пришлось бы идти в потусторонние миры, чтобы помочь мне разобраться.

– Итак… – Голос Рокси звучит как удар. Она молчала все это время. – Остается вопрос, почему она переместилась и как это вызвало конец света?

Нарния кивает:

– Да. С маленьким открытием Элли, полагаю, я могу сказать почему – Дверь делает то, что для нее лучше, по ее мнению. Или, скорее, удовлетворяет желания, которые приведут к тому, что желаний будет еще больше. Так что, если бы кто-то пожелал, чтобы она переместилась, и Дверь знала, что в том месте будет больше желаний, она бы ушла.

– Зачем ей еще больше желаний? – Я скрещиваю руки и смотрю на нее. – Очередная информация, которой со мной никто не соизволил поделиться, не так ли?

Нарния хихикает:

– Может быть.

Райан закатывает глаза и отходит к Рокси. Я рассматриваю Нарнию. Она разглядывает меня, тяжело вздыхает.

– Двери – это символы. В основном. Или аллегории. Или притчи. Это метафизические проявления выбора между дорогой богов и выбором своей собственной судьбы. – Она взмахивает рукой. – Или нет.

– Это, – замечаю я, еле сдерживаясь, – не особенно информативно.

– Двери обретают власть, исполняя желания, – резко говорит Нарния. – Потому что… Послушай, насколько нам известно, Двери – это тест для человечества. Вот почему они у нас есть. Что-то или кто-то хочет собрать сведения о нас и посмотреть, как мы управляемся с этими чудесными волшебными штучками. Так что Двери исполняют желания, потому что этим они привлекают нас, и желания питают Двери, поэтому они хотят оставаться рядом с нами. Это равновесие, очень тщательно созданное равновесие.

Я морщусь:

– С неизвестным кукольником на заднем плане.

Нарния неохотно кивает:

– Так мы думаем. Но может быть, дело совсем не в этом. Может быть, нет никакой причины для существования Дверей. Может, нам просто не повезло заполучить такой соблазн. Это не то, что мы в состоянии проверить.

Я вспоминаю Дверь в Аду мумии, которая просто хотела, чтобы ее оставили в покое.

– Возможно, – говорю я, – у Дверей тоже нет выбора в этой ситуации.

Ее глаза вспыхивают, и мне кажется, что она просто обдумывает что-то, а не намеренно пытается испугать. Она смотрит вниз, слегка улыбаясь сама себе.

– Что ж, – заявляет она, – это теория. Но если я чему-то научилась у Дверей, так это тому, что всегда есть выбор. Да или нет? Что ты за человек? Что важнее – желание твоего сердца или сердце твоего желания?

Я моргаю. Райан хмыкает, а Рокси говорит:

– Черт, она снова собирается сочинять стихи.

Нарния встряхивается, переводит взгляд на нас:

– Твоя Дверь переместилась, и это значит, что кто-то этого захотел, а Дверь подумала, что это хорошая сделка. Нам нужен кто-то, кто знает о твоей Двери, кто знает о желаниях и у кого есть потенциал создать достаточно неприятностей, чтобы это стоило усилий со стороны Двери. – Она презрительно фыркает. – Ты и твои глупые друзья – то, что надо. Вы единственные непосвященные, кто когда-либо открыл Дверь и прожил после этого больше недели.

– Что, и это не может быть охотник? – Я просто… я не могу. Да, мы сглупили, но…

– Не может быть охотник, – отвечает Нарния. – Их мысли – это мои мысли. – (Рокси скрипит зубами позади нас, но мы не обращаем внимания.) – Действительно, Элли. Подумай.

Я не хочу думать. И мне не нравятся выводы, к которым я неминуемо прихожу.

Я знаю, что это не я, потому что у меня и так было много мороки с Дверью в подвале (к сведению, я это ненавижу. Ненавижу, ненавижу, ненавижу). И это не Стэн – Стэн мертв, он не может продолжать загадывать желания и поддерживать этот хаос. В любом случае я проверяю это предположение, посылая мысль в его дом, его клубы, в его любимую кабинку в закусочной, где он любил вздремнуть, – никаких Дверей там не появилось. У него их нет.