Текст книги "Соль и серебро"

21

Внутренности дома выглядят совсем не так, как мы видели снаружи, и это не улучшение. Моя Дверь здесь, да. Странно видеть, насколько она теперь велика, она подавляет все вокруг. Уверена, что Черепашка легко пройдет в нее вместе со мной, стоящей на его спине, и мы даже не заденем косяк.

И мы действительно могли просто войти внутрь, без мороки с закрытием и открытием. Железная калитка распахнута, и Дверь пахнет… да, странно, но она пахнет обжорством. Пахнет, будто ела часами и уже на грани того, чтобы лопнуть, но не хочет останавливаться.

Когда я наконец отвожу взгляд от Двери, я понимаю почему.

Вокруг кавардак, но я вижу, как все происходило. Всякие маленькие штучки. Вещички, которые, как я представляю, Аманда просила у Двери просто для проверки. Сваленные на стеклянных столиках и разбросанные по ковру дорогие туфли, сумки, огромные чизкейки, наполовину съеденные, и горы одежды из бутиков. Украшения тоже есть, бриллианты размером с сустав пальца, широкие ленты браслетов, усыпанных драгоценными камнями, и поистине поразительный ассортимент наркотиков.

Я узнаю кое-что из одежды, кое-какие сумки – я видела их недели за три до того, как Дверь покинула закусочную. Я припоминаю, как Аманда толкнула меня к Райану, захихикала и сказала, что принесет салфетки, переступила через соляную линию и направилась в подвал.

Это случилось прямо на наших глазах. Мы… Я…

Дерьмо!

Я нигде не вижу Аманду. После очевидных вещей события начали выходить из-под контроля. Думаю, демоны живут тут с ней, а они не очень аккуратные гости. Интересно, что ее родители думают по этому поводу? И… тут я вижу, я понимаю, что она сделала потом, я просто знаю, что ее желания обратились на людей.

Аманда всегда терпеть не могла родителей. Я вижу, как они входят в домик сразу после того, как она пожелала, чтобы Дверь переместилась к ней, подальше от закусочной и охотников. Она сидит здесь, прямо перед Дверью, и желает все, что в голову придет, просто потому, что она может. Родители входят, она поворачивается к ним и говорит:

– Хочу…

Они были не лучшими родителями, но я не уверена, что заслужили то, что она им пожелала. И на них дело не остановилось, после того как она бросилась в это. Готова поставить хорошие деньги на то, что в следующие пару недель в новостях появились кое-какие слишком знакомые мне имена.

И после этого… все кажется возможным, не так ли? Дверь дарит тебе все, что ты пожелаешь, и ничто тебя не останавливает – ни дурацкие правила, ни последствия, ни сожаления.

«Вот только ты просила ее кое о чем взамен?» – спрашиваю я у Двери.

Ближе не подходи, – бормочет Дверь голосом маленькой девочки, который я никогда прежде у нее не слышала.

Интересно, это Аманда попросила ее изменить голос или он изменился из-за близости Аманды? Интонации похожи, слегка.

«Собираешься опять что-нибудь взорвать?» – насмехаюсь я.

Потрясающе! Я сползаю с Черепашки и отправляю его перегородить дыру в здании. Не хочу, чтобы кому-нибудь из охотников пришла в голову мысль последовать за мной и разлететься на кусочки. Если кто-то и совершит грандиозный выход, это буду я – а я никуда не собираюсь.

Я поправляю плащ и скрещиваю руки на груди. «Так где Аманда, детка? – спрашиваю я. – В конце концов ты заставила ее войти внутрь? Одна последняя большая жертва, и ты сможешь вызвать свой собственный апокалипсис?»

Дверь ничего не отвечает. Но железная калитка начинает сочиться кровью. Кровь пахнет невинностью. Я не хочу знать, чем Аманда ее кормит, вот только думаю, что уже знаю. Она никогда не любила животных.

– Скажи мне, где она, Дверь, – требую я.

Калитка двигается едва-едва. Она говорит:

Позади тебя.

– Эй, крошка!

Я поворачиваюсь. Вижу ее.

Я осторожно снимаю очки и держу их в руке. Это дает мне секунду, чтобы удержаться и не броситься вперед. Не уверена, когда это пришло ей в голову, до или после того, как она убила родителей, до или после того, как она разбрызгала кровь животных у входа в Ад, но в какой-то момент ее осенило, что она может пожелать стать другой. «Идеальная пластическая хирургия» – вот что она сказала однажды. Волосы любого цвета, любой длины, любого типа. Кожа любого оттенка. Высокая или миниатюрная, формы или спортивная стройность. И потом, зачем себя ограничивать? Включите телевизор, и вы увидите на экране знаменитостей; можно примерить их внешность тоже. И, черт, можно попробовать и мужчин тоже. Интересно, сколько у нее теперь секса? Или сколько было перед тем, как все начало рушиться.

Вот что я узнала о желаниях, обращенных к Дверям. Спустя какое-то время решения перестают быть сознательными. Я сама прошла по этому пути. Я прекратила принимать их подачки. Я больше не прошу о вещах, я их требую. Рокси сказала, что Двери похожи на животных; что ж, значит, я теперь вожак стаи.

Другой путь, по которому ты можешь пойти с желаниями, полагаю, – это получить все, что угодно, в любое время и не думая… тогда, быть может, вместо чего-то одного ты получаешь сразу все. Одновременно. Навечно.

Аманда – чудовище.

Ее кости гнутся, сжимаются, растут, кожа пузырится, как жир, и расцветает пятнами плесени. Ее волосы, густые и извивающиеся, окутывают ее, когда она подходит ближе. Она улыбается мне; во всяком случае, я думаю, что это улыбка.

– Смотри, что я сделала, – говорит она. Ее голос искажен из-за постоянно меняющегося горла. – Разве это не дико круто?

Я киваю:

– Да. Да, это дико.

– Говорю тебе, эти охотники – лживые подонки, – продолжает она. – Не говори с Дверью, не проси у нее ничего. «Это будет твой самый ужасный ночной кошмар». Что за чушь! Боже мой, Элли, я делала такие потрясающие вещи!

Слезы жгут глаза.

– Да?

Существо, некогда бывшее Амандой, кивает:

– Абсолютно. – Она хихикает. – Я пыталась дозвониться до тебя в закусочную, чтобы поделиться кое-чем, но тебя не было на месте.

– Я тоже пыталась до тебя дозвониться. Ты ни разу не взяла трубку.

Аманда хмурится и поднимает руку. Из кожи выступает мобильник. Секунду она смотрит на экран, даже не вздрогнув оттого, что телефон вырос из ее кожи, потом машет им в воздухе.

– Уф, плохой прием, жаль, – говорит она, и ей правда жаль, ей действительно чертовски жаль.

Я всегда понимала, когда она притворяется. Это… Посреди всего этого она сожалеет, что не проверила чертов автоответчик.

Я сглатываю.

– Все в порядке. Это было… это было не очень важно.

Ее лицо проясняется.

– Я так рада, что ты пришла, на самом деле. Я думаю, что тебе тоже надо это сделать. И Стэну, конечно. Можешь позвонить ему? Нам надо сделать кое-что вместе, что-то действительно важное.

– Я не могу позвонить Стэну. – Я решаюсь сказать что-то похожее на правду. – Он в странствиях.

– Ладно, – говорит Аманда. – Но ты здесь. Давай. Давай, Элли, – подхватывает Дверь.

Я была права. Она подражает голосу Аманды. Могу поставить себе плюс.

– Нет, – отвечаю я. – Думаю, это плохая мысль. Глаза Аманды сужаются. Ее настроение меняется за секунду.

– Боже, Элли, ну в чем дело? Ты слишком прислушиваешься к чертову Райану, – выплевывает она. Осматривает меня с ног до головы, опознает одежду, и ее голос наполняется отвращением. – И ты одета как они!

Я слегка покачиваюсь на ногах, находя положение поустойчивее и распрямляя плечи. Кулаки сжимаются, и камни на темных очках впиваются в ладонь – я забыла, что у меня в руке очки.

– Пару дней я была очень занята, – говорю я.

Давай, – настаивает Дверь. Она звучит уже менее объевшейся и скорее встревоженной.

– Я занята, дождись своей очереди, – отвечаю я. Аманда вздрагивает, и раздается едва слышный всхлип. Она слышит голос моей Двери. И что бы она ни говорила, где-то в глубине души – в той части, которая еще осталась Амандой, – она боится.

– Аманда, – спокойно говорю я, – мы можем все исправить. Если мы выйдем наружу вместе, мы сможем помочь тебе. Ты не должна оставаться тут с ней. Она не может тебя заставить.

Она колеблется. В буквальном смысле слова. На миг Аманда, настоящая Аманда, формируется из этой массы и смотрит на меня. Ее глаза дивного голубого цвета. Я мечтала о таких глазах, когда была моложе. И этот мягкий рот, который она никогда не ценила, она кусает его сейчас, и я вижу, как сочится кровь.

– Сначала я должна разобраться с этим, – шепчет она. – Я могу это сделать, точно могу, я просто должна…

– Нет!

У меня вырывается крик, и я тянусь к ней, моей Аманде, но слишком поздно. Она растворяется в дюжине образов, и я мысленно слышу ее, слышу, как она говорит: Я хочу, я хочу еще одно…

Моя Дверь смеется, ее калитка распахивается в комнату, и, возвращаясь на место, она тащит за собой Аманду, утягивает ее в Дверь, и вот ее нет, во что бы она ни превратилась, но ее нет, она исчезла.

И я остаюсь в одиночестве в доме мертвых желаний вместе с ликующей Дверью, неожиданно обретшей еще большее могущество.

Элли, – смеется Дверь, – мне так хорошо!

И она начинает расти. И не останавливается. Может ли она вырасти настолько, чтобы поглотить весь мир? Похоже что так.

Я не могу победить такое. Не в одиночестве, не тогда, когда мы с охотниками даже не можем объединиться. И она меня больше не слушает. Полагаю, она думает, что теперь она королева.

Что ж… если я не могу выиграть, я могу сжульничать.

– Черепашка, – говорю я, – привези мне кое-кого.

Пурпурный монстр со щупальцами выкатывается сквозь дыру от взрыва в доме и через минуту возвращается с Райаном, припавшим к его спине. Лицо Райана покрыто засохшей кровью, одежда из кожи ламии порвана. Должно быть, веселье усилилось после того, как я оказалась внутри. Черепашка ссаживает его рядом со мной и возвращается к дыре.

– Привет, – говорю я Райану. – Ты слышал какие-нибудь странные звуки?

Он смотрит на меня как на привидение.

– Да, – отвечает он.

– Хорошо. Пожелай что-нибудь.

Он больше не разглядывает меня так, словно я вышла из могилы, теперь у него раздраженный вид. Слава богу.

Я ощупываю свои очки, внезапно вспоминаю, что это подарок Аманды. Я надеваю их.

– Верь мне, – говорю я. – Попроси меня о чем-нибудь.

Райан отвечает:

– Я верю тебе.

И тут я чувствую, как по мне прокатывается жар его желания, я не слышу его, не разбираю слов, но ощущаю власть, необходимую для его исполнения.

Послушайте, я открывала Двери. В последние пять минут я единственный человек в истории – и Нарния знает историю, – который открыл Дверь, пережил этот опыт и впоследствии научился чему-то. За последние шесть лет я научилась многому. Магия соли, магия подобия. В моей руке была соль, и эта соль коснулась как минимум всех Дверей города, когда рука пролила воды жизни. Добавьте к этому мою кровь, и то, что происходит с моей кровью в одном месте, происходит с ней в другом.

Я достаю свой лучший нож и режу ладонь. Кровь, отданная добровольно, имеет силу. Райан говорил мне это.

Моя кровь открыла и закрыла девять Дверей Ада, и я создала десятую.

Моя кровь в Дверях. Следовательно, Двери во мне. И я хочу исполнить желание Райана.

Таким образом, в этот момент для этого человека по этой причине я есть Дверь.

Я вспыхиваю, ощущая Ады внутри себя. Я больше, чем эта чертова нахалка Дверь передо мной.

– Ты, – говорю я, и мой голос громыхает, – была создана с помощью куплета, который даже не рифмовался.

Элли! – кричит она, трясется, съеживается. – Я дала тебе так много, так много, разве ты не помнишь, о чем ты меня просила? Я все это дала тебе! Я дала тебе Райана!

Утихни, Дверь. Я открываю свои врата.

– Конечно, – говорю я, и мой голос тверд как скала. – Но что ты сделала для меня в последнее время?

Мои врата из железа. Железо убивает. Этому я тоже научилась. Узнала от Райана. Всему я научилась от Райана.

Интересно, что он пожелал?

– Прощай, – шепчу я только ему и ударяю своими вратами о Дверь.

Мир кончается. Какой-то мир в любом случае. На самом деле.

Хорошо, что я в глубине души просто девушка, которая управляет закусочной. Я могу быть Дверью, но во мне есть серебро. Серебро исцеляет. Аманда не смогла бы это сделать; она никогда не сражалась, никогда не зарабатывала шрамы. А я – да.

Может, это просто аллегория, но я черпаю последние силы из желания Райана и привожу мир в порядок.

22

Парень, охраняющий Дверь, – просто ребенок. Он спит на раскладушке, ест пищу, которую я ему приношу, и читает комиксы. Когда он сражается с демонами, проходящими сквозь Дверь, он делает это спокойно, без суеты. Так что он не может быть настолько юным либо занимается этим дольше, чем я думаю, потому что технически он лучше меня.

Но он не Райан. Он не Райан, он не саркастичный и не язвительный и не смотрит на меня с жаром в глазах. Он не носит стетсон – он бейсболка. Но он даже не пытается флиртовать. Уверена, он слышал кое-какие рассказы обо мне, о том, как я открыла Дверь, которую он охраняет. Как я вошла в Дверь и вышла с другой стороны, как въехала на демоне во взорванный дом, как воспользовалась солью и серебром, чтобы восстановить баланс в мире и предотвратить открытие новых Дверей.

Но мое сердце мертво. Стэн умер, Аманда умерла, все, что у меня осталось, – это закусочная и Райан, а Райан ушел. Я так и не узнала его настоящее имя. И на второй день у меня начались месячные, так что здесь не суждено бегать маленькому Райанчику. Что хорошо, не поймите меня неправильно; это неподходящий мир для детей. Но…

Я чувствую себя так, словно все это было напрасно, – моя жизнь опустела, и то, что я спасла мир, спасла людей, – это оказалось не настолько здорово, как я ожидала. Я прошла кровь и огонь в буквальном смысле слова, и этого оказалось недостаточно – ничто из того, что я делала, не было достаточно, чтобы спасти Стэна, спасти Аманду, удержать Райана.

Дверь подарила мне процветающий бизнес, и она дала мне Райана. Теперь Дверь притихла, ведет себя почти хорошо – открывается как по часам, как нормальная Дверь, и почти не разговаривает.

И Райан ушел.

Я не хочу верить, что дело было в Двери, но другим вариантом остается то, что я испугала его до смерти своим заявлением: «Кстати, я Дверь», и это еще хуже. Как бы то ни было, он ушел. Бросил меня. Он даже не поцеловал меня на прощание; когда я снова стала Элли, когда все было позади… Дверь вернулась на прежнее место, в подвал закусочной, я стояла перед ней, а Райана не было.

На следующее утро я, только что приняв душ, больше не пахла серой, кровью и серебром. Я крошила перец и лук для жарки, ожидая, что в любой момент войдет Райан, жалуясь на федор, задавая кучу вопросов и ругаясь, что мы ушли, не прибравшись за собой… Но я получила вот этого ребенка, который сказал мне: «Можешь звать меня Калифорния», и чуть не расплакалась прямо при нем.

«Можешь звать меня Элли, – ответила я. – Дверь в подвале. Завтрак и обед бесплатные, но тебе придется петь за ужин и мыть тарелки».

«Я никогда раньше не работал в закусочной, – заявил Калифорния. – Тебе надо будет показать мне».

«Без проблем, – сказала я. – Тебе понравится. Ты удовлетворишь такие свои желания, о которых даже не подозревал». Я шутила только наполовину.

Теперь, когда прошел почти месяц, я называю его Кэлом, иногда мы подпеваем одной и той же плохой попсе по радио, делая уборку на кухне ночью. Можете говорить что угодно о «Фолл аут бойз» и Бритни Спирс, но нет лучшего бальзама для души, чем хорошая порция поп-музыки.

Но Кэл – это не Райан. Он не таскает мое мыло, не ведет себя по-дурацки и не сердится, когда я случайно пользуюсь своими экстрасенсорными способностями, чтобы заставить клиентов купить то, что они не хотят, как, например, ту стройную девушку заставила купить кусок пирога с лаймом. Уверена, что потом ее стошнило, но я не пыталась заставить ее захотеть пирог, я просто заставила ее купить его. Как только она его купила, то съела на автомате.

Странно, как работают мои способности. Я все еще продолжаю открывать их. Меня некому учить, так что я полагаю, что очень скоро натворю что-нибудь непоправимое, и тогда придется поместить объявление в «Городском вестнике»: требуется помощь экстрасенса. Но только не Нарнии, это все, о чем я прошу.

И я учусь жить без Райана. Я все распланировала: я буду грубой старой охотницей, которая сражается с элементалями, как Рокси, и рассказывает истории о беспутной юности, обо мне будут петь в балладах про Ад, я стану легендой для своего поколения и мифом для следующих.

Вот только когда я поворачиваюсь, подпевая слащавой песенке Хиллари Дафф по радио, чтобы положить еще несколько порций пирога в холодильник, – и тут она, Нарния.

Черт возьми, я же сказала, кто угодно, только не она.

На ней платье от Энн Тейлор; могу предположить, что она так оделась потому, что в ее понимании это подходит для трущоб. Она садится в кабинку у окна, лицом ко мне, и откладывает меню, уставившись на меня. Ее глаза снова вспыхивают. Великолепно.

Я беру два куска пирога с лаймом, столовые приборы и иду к ее столику. Она делает гримаску, когда я ставлю перед ней десерт. Я обдуманно не использую голос Двери, чтобы заставить ее целиком съесть сладкое, потому что это, вероятно, дурной тон среди экстрасенсов.

– Кэл хорошо работает, – говорю я и отрезаю кусок пирога. Вкусно.

Кстати, обратите внимание, что я не спрашиваю о Райане. У меня много недостатков, но слезоточивость, надеюсь, не относится к их числу.

– Правда? – тянет Нарния. – Ну и как он… в сравнении?

Слезоточивая – нет. Но мстительная – да. Если к концу разговора я обнаружу, что Райан в спальне у Нарнии весь последний месяц, она сожрет весь этот пирог, прежде чем я позволю ей уйти.

Я пожимаю плечами.

Она фыркает:

– Неудивительно. Я не была в восторге, когда обнаружила, что мне придется написать исследование о тебе для архива.

Я моргаю:

– Правда?

– Не надейся, я собираюсь избегать контакта с тобой по максимуму. – Она качает головой. – Хотя я здесь не для этого.

– О?.. – произношу я.

Я королева ненавязчивых расспросов. Смотрите, как я ем пирог с небрежным апломбом.

Нарния разворачивает завернутые в бумагу приборы и берет вилку. Смотрит на тарелку:

– Что это?

– Это пирог с лаймом. Заткнись! И если ты не расскажешь мне, что происходит, я…

– Что – ты? – Нарния изучает меня, и грубо, я чувствую ее в голове.

«Вышвырну тебя из моей закусочной, стерва!» – кричу я мысленно. Она вздрагивает. Я выиграла.

Вроде того. Она снова смотрит на меня, правда держится подальше от моей головы.

– Так, значит, ты не собираешься, ну я не знаю, снова стать Дверью? Попытаться победить бедность, голод и заусенцы с помощью адской магии? Заставить меня съесть пирог, независимо от того, хочу я его или нет? Благодарю, это я услышала.

М-м-м.

– М-м-м, не думаю, – говорю я.

Она устраивается и, осмотревшись, заявляет:

– У меня есть время для ланча.

– Уже лучше, – отвечаю я.

Мало-помалу я ищу пути, как сделать закусочную лучше без помощи Двери. Я снова разрешаю Дон составлять меню и оплачиваю ей кулинарные курсы. И другие мелочи в этом духе.

Это сработает, со временем. И это будет настоящим.

Нарния резко кивает:

– Хорошо. – Она втыкает вилку в пирог и отрезает большой кусок. Перед тем как положить его в рот, она произносит: – Уверена, что все будут рады вернуться.

Погодите. Что?

Она проглатывает кусок и отрезает еще один.

– Во-первых, Рокси немного чавкает. Я хочу сказать, мне пришлось месяц продержать тебя в карантине. И конечно, я беспокоилась, что он выходит из-под контроля, и все это лишь бы увидеть тебя в окошко.

Погодите. Что?

– Один неуправляемый тип и одна неопытная Дверь. Немудрено, что от вас проблемы, – говорит она на этот раз. – Мне следует снова назначить его сюда и выбросить вас обоих из головы.

Я сглатываю и отталкиваю тарелку.

– Карантин?

Нарния кивает и берет последний кусок пирога.

– Тут все охотники, кроме Калифорнии, – он закончит тем, что станет экстрасенсом должным образом, и на него наложена защита, чтобы одолеть любые адские чары, которые ты могла на него направить. Но ты ничего не сделала. Кэл говорит о тебе только хорошее, что заставляет меня сомневаться в его способностях, но он еще молод. – Она дожевывает, проглатывает, берет мою тарелку и ставит поверх своей. – Ты была Дверью, Элли, – продолжает она, принимаясь за мою порцию. «Эй, это мой пирог!» – Ты остаешься ею или можешь стать снова. Двери не к добру. Мне надо было знать, как низко ты пала.

Я прочищаю горло и…

– Дверь сказала, что она дала мне Райана, – резко говорю я, я не собиралась, о боже мой.

Нарния закатывает глаза:

– Двери лгут, ты что, ничему не научилась? Это я дала тебе Райана, идиотка.

Я ухмыляюсь. Око за око. Я трогаю тарелки.

– Так, значит, ты ешь, да?

– Ты шутишь? Я ем как лошадь. Я просто держалась подальше от твоей стряпни, потому что не уверена, что санинспекция хоть когда-нибудь заходила в это заведение.

– Стерва.

На самом деле мы улыбаемся друг другу. Вот это да! Она щелкает пальцами – я уверена, это для пущего эффекта, – и дверь закусочной распахивается.

На пороге стоит Райан, со стетсоном в одной руке, наполовину выкуренной сигаретой в другой, и смотрит на меня.

– Боже… – У меня перехватывает дыхание. – Райан. – Я перевожу взгляд на Нарнию и бормочу: – Ты не сказала, что он здесь.

Она ухмыляется и приканчивает мой пирог.

– Элли, – говорит Райан.

Он роняет сигарету и спешит ко мне.

– Вот дерьмо! – доносится голос сзади. – Это и есть Райан? – Кэл выходит из-за вращающейся двери, где он мыл сковородки. – Райан?

– Ты кто? – требовательно спрашивает Райан, переводя взгляд с Кэла на меня.

Появляется Дон и жадно наблюдает за происходящим. Кажется, я слышу, как она веселится.

– Охолони, сопляк. Это новый охотник, охраняющий Дверь. С тех пор как мой прежний охотник провалился сквозь землю! – кричу я.

– Я должен был! – орет он в ответ.

– Да ну?

Мы словно маленькие дети.

– Да!

Теперь мы лицом к лицу, и я не собираюсь отступать:

– Что было для тебя таким важным, что ты бросил меня, покрытую кровью моих друзей?

– Я не оставлял. Это ты ушла, – заявляет он.

– Что ж, не то чтобы я укатила в Ньюарк. Все это время я была здесь, и ты знал об этом!

Это заставляет его сбавить обороты. И если Нарния наложила чары, чтобы он не мог добраться до меня, это тоже несправедливо. Мы оба слегка захвачены врасплох, и это, похоже, возвращает его к тому, что он хотел сказать, когда вошел в закусочную.

– Элли, ты одна из самых сильных людей, которых я встречал… – начинает он, но я перебиваю его:

– Я прошла через Ад, мой аватар – элементаль воздуха, а я – Дверь в Ад…

– Я был там, – говорит Райан и натягивает стетсон на голову, словно шлем.

– Тогда ты должен знать: чем бы я ни была, я не простой человек. Попробуй еще раз, – приказываю я.

– Элли, ты так чертовски сильна, мне просто…

– Пришлось спрятаться за твоей ручной ведьмой?

Я слышу, как Нарния что-то бормочет позади меня, но я выше этого. Я кладу руку на бедро, подбочениваясь. Правильно, стерва, я так счастлива видеть тебя, что хочу умереть, но черта с два ты соскочишь с крючка.

– Я был испуган! – ревет он. – Не из-за фокусов с Дверями, к черту Двери! Ты знаешь, что я пожелал, когда ты меня попросила? Когда попросила меня верить тебе, и я, черт возьми, поверил, я доверяю тебе больше, чем кому бы то ни было, и… Послушай, все другие женщины… я тебе это говорил, они все погибли. Я убил их демонами, Дверями и охотой. Никто из них не смог сделать то, что сделала ты, и выжить. Ни одна из них…

– Никто из них не был мной. – Я скрещиваю руки на груди. – Не знаю, что ты пожелал, потому что некому было мне рассказать.

Он отступает и прислоняется к кабинке. Кожа ламии блестит под лучами солнца, а его рот выглядит очень сексуально. Я не отказалась бы поцеловать его, если бы поцелуи были в меню.

– Элли, ты первая женщина, которую мне не надо было защищать. Ты первая женщина из тех, кого я любил и которая выжила. Ты первая женщина, которая смогла встать рядом со мной, черт, ты могла бы превзойти меня, если бы захотела.

Его взгляд ясный и откровенный. Он не врет. Мое сердце взрывается.

Я перехожу прямо к главному вопросу:

– Ты меня любишь, да?

И он говорит это, просто говорит, будто я не ждала этого момента шесть лет – теперь уже почти семь. Семь лет, и он просто говорит:

– Я люблю тебя, Элли.

Я придвигаюсь ближе, руки все еще скрещены на груди.

– И?.. – хмуро спрашиваю я. Так хмуро, как только могу, с учетом того, что мне хочется пуститься в пляс по кухне.

– И когда ты попросила меня, я пожелал, чтобы ты справилась с каждым чертовым демоном в мире. Я пожелал, чтобы ты знала об этом даже без моего желания. Я пожелал…

Я тянусь к нему, и вот он в моих объятиях.

– Ты такой глупец, – говорю я ему в шею.

Обнимаю его за талию, он немного похудел. Несколько порций особой тушеной говядины из закусочной Салли – и он придет в норму.

– Прости, – бормочет он мне в волосы. – Я сказал Нарнии, что, если она не снимет с тебя карантин, я сам открою Дверь и отыщу тебя.

Я явно оказываю дурное влияние.

– Я…

Он отстраняется. Выглядит обеспокоенным.

– Имею в виду, если ты этого хочешь. Я… мы… Ничего не должно меняться, если…

Ох, он так неуверен. Надо исправить это.

– Я тебя тоже люблю, ты знаешь. Я не хочу, чтобы ты защищал меня, я просто… просто хочу, чтобы ты был рядом. – Это правильные слова. Запрокинув голову, я вижу облегчение на его лице, мне хочется поцеловать его. Но: – Если бы я не была Дверью, я стала бы федорой, – глупо добавляю я.

– Годится, я в любом случае осел. – Его рука погружается в мои волосы, лаская.

– По крайней мере, мы оба знаем свои недостатки. – Я затаиваю дыхание, прижимаясь к нему, поднимаясь на цыпочки, чтобы наши лица оказались на одном уровне.

– Я… я… – Он запинается.

– Тебе лучше извиниться.

– Мне жаль.

– Тебе лучше не просто сожалеть.

– Мне не просто жаль, ты даже не знаешь. В основном потому, что последний месяц я провел в размышлениях о том, какие правильные слова подобрать и… – Он умолкает и смеется, по-настоящему, искренне смеется. – Прости, Элли.

– Мое имя… – Он качает головой, но я кладу пальцы ему на губы. Я шепчу еле слышно, мой голос – лишь дыхание, лишь шелест в его сознании. – Мое имя – Отем. Ты можешь называть меня Элли.

– Мое имя – Риан, – отвечает он, и в его голосе проскальзывает акцент. Я не могу дождаться, когда я узнаю, что это за акцент, откуда он родом, все о нем. Я не могу дождаться сражений, которые у нас будут; не могу дождаться будущего. – Ты можешь звать меня Райан.

И затем наши губы соприкасаются. Наши губы наконец соприкасаются, наконец он вернулся, и все в мире становится на свои места. У меня есть моя закусочная, моя Дверь с ее отвратительными демонами, которых надо убивать, и у меня есть Райан. Я откидываюсь назад, чтобы сказать:

– Не говори Нарнии, но тот пурпурный монстр с щупальцами все еще у меня. Я купила ему чертовски большую собачью подстилку.

Его руки обвиваются вокруг меня и сжимают. Он смеется, и я не могу устоять: я сшибаю стетсон с его головы, шляпа падает на пол, а мы просто целуемся, и целуемся, и целуемся.