Текст книги "Когда луна окрасится в алый"

Глава 9. Оковы

Стойка. Шаг. Поворот. Взмах. Рубящий удар. Снова стойка. Продолжить серию ката, чтобы в итоге вернуться на исходную и начать заново.

Кендзюцу[56]56
  Японское искусство владения мечом.


[Закрыть] помогало Йосинори сбросить напряжение и собраться с мыслями. Он уже столько раз повторял ката, что довел их до идеала, когда тело реагирует само, готовое отразить любой удар противника. Но именно повторение ката сотни, тысячи раз позволяло не следить за тем, какой шаг сделать следующим, а сосредоточиться на потенциальном противнике, и это очищало мысли лучше любой медитации.

Порой Йосинори казалось, что сны – это благословение богов, ведь именно во снах открывалось ему будущее. После пробуждения он размышлял, что принесет ему грядущий день, задумывался, есть ли шанс избежать увиденного и поступить совершенно иначе, но, к сожалению, знал, что пророческие сны зачастую нельзя изменить.

Этим утром Йосинори с трудом встал с кровати, хмурился и недовольно смотрел в окно. Йосинори оставил его открытым, и за ночь комнату выстудил ветер. Птичьи трели звучали горькой насмешкой над тем, что случится в будущем – мрачном, пугающем и неотвратимом.

Иногда он задумывался над тем, какой смысл видеть вещие сны, если практически ничего нельзя изменить. Почти полное отсутствие возможностей изменить будущее порой заставляло Йосинори сомневаться в выбранном пути оммёдзи.

Конечно, в своих снах он видел и хорошее: благоприятное разрешение проблем и радостные впечатления, счастье, свет и надежду. Вот только, увы, чаще в его сны вторгались кошмары, полные пугающих чудовищ.

Хотя нет, это не совсем соответствовало истине. Будущее, что являлось Йосинори во снах, не было абсолютно неизменным. В конце концов, он видел смерть императора, но смог избавить правителя от этой участи. Вся суть заключалась в том, что нельзя избежать изменения будущего без жертв. Спасая одну жизнь, Йосинори всегда готовился к тому, что вместо этого пострадает кто-то другой. В случае императора пострадавшей оказалась его любовница и по совместительству неудавшаяся отравительница-кицунэ Тамамо-но-Маэ, которой пришлось бежать и которая, по заверениям преследующего ее охотника, обратилась в камень, только бы не умереть. Что, впрочем, оказалось одним и тем же в своей сути.

Иногда Йосинори размышлял: было бы всё иначе, если бы мать не отвела его в храм Камо-но-Тадаюки и он не стал оммёдзи? Что бы тогда с ним случилось? Повелевал мелкими ёкаями и жил с матерью? Стал ученым мужем, как отец? Или же просто превратился в обычного работягу, возможно военного.

Такие размышления были глупостью. В конце концов, он один из сильнейших оммёдзи, его убеждения непоколебимы, и он всегда старался помогать людям. Изгонять демонов, зачитывать молитвы, даровать благословение, поклоняться ками – это были его основные обязанности, и он не собирался от них отказываться. Даже если порой, когда кошмары грядущего будущего овладевали сознанием, он сомневался в правильности жизненного пути.

Потому и сейчас, предполагая, что лиса ни в чем не виновата, а люди просто чего-то надумали на свой лад, Йосинори прибыл в Сиракаву, надеясь, что сможет мирно решить конфликт. Вот только видения, в которых появлялась кицунэ с глазами цвета ночи и волосами оттенка воронова крыла окровавленной, теряющей остатки своей жизненной силы, но улыбающейся ему, приходили к нему с того самого дня, как староста деревни прибыл с прошением изгнать ведьму.

Встреча с кицунэ была невиданным везением, и Йосинори убедился, что снилась ему именно Генко. А то, что еще и юноша Тетсуя прибыл на место встречи и пролил свет на некоторые моменты, и вовсе оказалось неслыханной удачей. После беседы с каннуси Йосинори предполагал, что над сиракавцами могло нависнуть проклятие, и Тетсуя только подтвердил эти догадки и увиденное во сне мрачное будущее.

Но хуже всего было то, что Йосинори никак не мог понять, нужно ли попытаться что-то изменить, дабы избежать исхода, при котором лиса погибает.

– С каких пор оммёдзи стали столь искусными воинами? – раздался неожиданно голос той самой кицунэ, которой Йосинори посвятил свои мысли этим утром.

Полученная многолетними практиками выдержка не позволила сбиться с шага и нарушить последовательность движений. Только завершив все ката, Йосинори остановился и посмотрел на Генко. Она сидела на крыше хондэна и с любопытством рассматривала Йосинори.

– Мы с учителем решили, что можно не только изгонять злых духов, но и сражаться. Так что обучаются оммёдзи искусству боя относительно недавно. Если не считать клан Сайто – они всегда владели оружием, – ответил Йосинори. – Ты не особо почтительна, раз сидишь на главном здании святилища своей богини-покровительницы.

– Инари-сама знает, что помыслы мои чисты, а действия отражают суть, а не желание оскорбить богиню. – Генко проворно спрыгнула с крыши.

Она оказалась довольно высокой, ниже Йосинори лишь на голову, а ведь многие мужчины доставали ему только до линии глаз, а порой были и того ниже. Горделивая, ровная осанка и чуть вздернутый подбородок, прямой взгляд и тонкая улыбка – кицунэ отличалась от обычно скромных и послушных женщин и этим неуловимо напоминала Аямэ. Хотя последняя наверняка бы громко и гневно возмутилась столь отвратительному для нее сравнению.

– Тебе передали мое послание? – Генко улыбнулась, внимательно рассматривая Йосинори.

– Да, и я благодарю вас за помощь. – Йосинори бесшумно спрятал катану в ножны под внимательным взглядом Генко и поклонился. – Любые заметки о том, как улучшить талисманы, действительно ценны. Вот только… разве встреча была назначена не на другой день?

– Буквально вчера я имела удовольствие поговорить с одним старым знакомым ками. Он поведал мне любопытную историю, что боги, мелкие боги, начали исчезать. Ты знаешь что-то об этом?

Йосинори коротко кивнул, не давая фрагментам снов пробраться в реальность. Пустые оболочки когда-то могучих существ, иссушенная земля, крики воронов, звон металла, вспышки магии и кровь. Обрывки, а не полноценные видения, но пугающие и настораживающие.

Он надеялся, что будущее из этих видений все же удастся изменить.

– Начиная с Нового года исчезли по меньшей мере с десяток богов. Не самые известные: покровитель торговли в одном отдаленном городке, божество садов в другом. Они пропадали точно за день до мацури, которые в итоге не проводились. Словно люди забывали о празднике в последний момент.

– В дни своей силы, – пробормотала Генко тихо, но оммёдзи ее услышал.

– Что это значит?

– Когда люди проводят мацури, вера в богов особенно сильна. Потому и сами боги в эти дни куда могущественнее, чем в любые другие.

– И в то же время более уязвимы, – неожиданно раздалось откуда-то со стороны.

Генко и Йосинори одновременно повернулись. Каннуси стоял у одной из каменных лис, практически слившись с ней, что и не позволило сразу увидеть старика.

– Джуничи-кун, а ты стал куда лучше подавлять свою ауру! – не смогла не похвалить Генко, тепло улыбнувшись.

– Джуничи-кун?.. – удивленно повторил Йосинори.

– Не обращайте внимания, – отмахнулся каннуси, будто ничего необычного не произошло, хотя сам Йосинори так не считал. Генко выглядела лет на восемнадцать, тогда как Оота – на все восемьдесят, а потому столь фамильярное общение казалось по меньшей мере странным. – Лучше выпьем чаю и поговорим, что скажете? Мои мико не болтают, но кто знает, кого почитают птицы?

Генко усмехнулась и подняла взгляд на рассевшихся на крышах соек, которые негромко переговаривались между собой и беспрестанно вращали головами. Рычание – низкое, предупреждающее и совершенно неожиданное – сорвалось с губ Генко, когда она совсем немного обнажила зубы. Птицы тут же взмыли в воздух, подняв шум, и быстро скрылись из виду.

– Думаю, больше они нас слушать не будут, но все равно пойдем в дом, Джуничи-кун, я бы не отказалась от чая. Лисы шепнули, что тебе доставили гоисича, хочу попробовать, – спокойно произнесла Генко.

– Вы приготовите? – почтительно спросил Оота.

– Совершенно неразумный вопрос.

Генко уверенно, словно не каннуси, а она была главой храма, направилась в сторону дома Ооты. Одна из мико, увидев Генко, едва заметно улыбнулась, поклонилась и поспешила скрыться с глаз, вероятно, чтобы подготовить чайный набор. Йосинори обдумывал увиденное. Вероятно, Генко в храме знали и уважали все служители Инари.

– Оота-сан, вы упоминали, что родились не в деревне, верно? – спросил Йосинори, когда догнал медленно идущего каннуси.

– Все правильно, – кивнул Оота и с интересом посмотрел на оммёдзи.

– Мико тоже никак не связаны с Сиракавой?

– А ты быстро уловил суть. – В голосе Генко слышалась улыбка.

– Вы уже поняли?

– В тот вечер, когда мы узнали, что на мальчишке проклятие, – кивнула она и поднялась по ступенькам на энгаву. – Люди злопамятны, любят хранить свои обиды, будто самое большое сокровище. Потому я никогда и не обращала внимания на то, что их ненависть ко мне копится и хранится слишком уж долго. Но увиденное тобой в Тетсуе помогло мне понять, что все не так просто, как кажется на первый взгляд. Пожалуй, я задолжала тебе благодарность.

– Не стоит, – отмахнулся Йосинори. Он накрепко запомнил уроки Нобуо-сенсея, который повторял, что часто высшие силы возвращают долги так, что это оборачивается не благословением, а проклятием. Да и сам не раз видел, как благодарность ёкаев оборачивается злом: вместо умеренных дождей для хорошего урожая – затопленные поля, вместо живности в лесах – стаи диких зверей, а вместо тепла зимой – сгоревшие дома.

– Лучше не отказывайтесь, – посоветовал Оота, снимая обувь. Генко аккуратно придерживала старика под руки, и это никак не вязалось с обликом гордой и дерзкой кицунэ. – Генко-сама никогда не обманывает.

Йосинори не смог сдержать усмешку. Генко вскинула брови в немом вопросе, а Оота осуждающе покачал головой.

– Я не хотел никого оскорбить, – виновато склонил голову Йосинори, коря себя за порыв.

– От привычек и заученных знаний сложно избавиться, так что не думай об этом. Но от моей благодарности не отмахивайся. Ты можешь попросить что угодно, я не смогу отказать. Благодаря Инари-ками-сама я не могу обманывать и обязана выполнять все свои обещания, – спокойно произнесла Генко и помогла Ооте разместиться за столиком.

Йосинори сел напротив, а кицунэ вернулась к двери, в которую как раз аккуратно стучала та самая мико, которую они встретили по дороге.

– Томоко-чан, как твоя нога? – тихо спросила Генко. Вряд ли бы их услышали, но слух оммёдзи был на порядок острее человеческого.

– Спасибо, Генко-сама, уже лучше. Травы, которые вы передали, помогли, и воспаление прошло, – в голосе мико звучала благодарность.

– Не танцуй в следующий раз в новой обуви, лучше возьми старую. Инари-сама будет больше рада видеть тебя здоровой, а не нарядной. Да и я тоже.

Мико с улыбкой поклонилась, передала Генко принесенный чайный набор и, практически бесшумно закрыв сёдзи, покинула их.

Генко вернулась к столу и с грацией императрицы села между Оотой и Йосинори. Она сама принялась готовить чай, и в доме повисла тишина. Она могла бы стать приятной, если бы не напряжение, что проникло в тела и мысли всех присутствующих. Наслаждение чаем подарило им короткую передышку, которая позволила собраться с мыслями.

– Сколько точно ками пропало? – первой нарушила молчание Генко.

– Двенадцать, – ответил Оота, поставив пиалу на стол, и сложил морщинистые руки на коленях. – Последний пропал на прошлой неделе.

– Я ощутил семерых, но слышал о девяти, – нахмурился Йосинори.

Оота вряд ли покидал деревню, чтобы узнать новости от других священнослужителей; сомнительно, что он вынес бы дорогу даже до ближайшего более-менее крупного города, не говоря уже о столице, куда такие новости стекались быстрее всего. Так что вопрос о его осведомленности так и читался во взгляде оммёдзи.

– Джуничи-кун благословлен одним из семи богов счастья, поэтому его восприятие иного мира особенно сильное, – пояснила Генко и повернулась к старику, плавным движением вращая пиалу с остатками гоисича, чай закрутился в водоворот. – Почему ты не сказал мне?

– Я совершенно забыл, что ваши чувства отрезаны, Генко-сама, – виновато поклонился Оота. – Искренне полагал, что колебания энергии были столь сильными, что кто-то вашего уровня способностей не мог их не ощутить.

Генко непонимающе уставилась на Ооту, а после так глубоко вдохнула воздух, словно собиралась нырнуть под воду. Взгляд ее темных глаз стал столь пугающим и холодным, что Йосинори инстинктивно напрягся, готовый отбить атаку в случае необходимости. Но злилась Генко явно не на них, смотрела она в пустоту, и ки ее разливалась раздраженными волнами.

Кожа Генко стала источать едва заметное серебристое свечение, которое оммёдзи видел еще во время сражения с они, а за спиной неожиданно возник сначала один хвост, а спустя буквально пару мгновений еще восемь. Аккуратные ногти удлинились и заострились, а на голове появилась пара ушей – угольно-черных и настороженно встопорщенных.

Йосинори посмотрел на каннуси, но тот только покачал головой, всем видом показывая, что мешать сейчас ей не стоит. Лисий облик помогал Генко лучше чувствовать окружающий мир. Ки ощущалась в разы сильнее, обтекала лисицу, будто вода, раскрывая все грани сущего. Генко закрыла глаза и едва заметно двигала пальцами, как если бы пыталась сплести какой-то узор или уловить невидимую нить.

Неожиданно это действительно произошло. На короткое мгновение в ее руке появилась нить – тонкая, черная, лоснящаяся и словно пульсирующая. Она отливала алыми вспышками и извивалась, будто живая. Однако стоило Генко попытаться сжать ее крепче – как нить исчезла, словно ее никогда и не было.

Пиала в руках разбилась, залив кимоно чаем, настолько крепко Генко сжала ее.

– Я оказалась не только изгнанной и лишенной возможности следить за внешним миром, так меня еще и привязали к этой местности! – буквально прорычала лиса, совершенно не обращая внимания на то, что осколки впились ей в кожу и теперь уже кровь стекала по руке, а не остатки гоисича. – И я знаю, что тех, кто может это сделать, жалкие единицы!

– Госпожа Генко? – встревоженно позвал ее Оота, переводя взгляд с пылающего яростью лица кицунэ на ее пострадавшую руку.

– Я думала, что это мое желание, что я не хочу покидать эти земли, и даже не предполагала, что это могут быть навязанные кем-то мысли! – Она не слышала каннуси, сосредоточившись на охватившей ее ярости. – Если это сделала Бьякко…

Генко разжала руку, из-за чего осколки пиалы осыпались, а кровь закапала на наряд и пол. В глазах Генко читалась смесь злости и недоверия, а в поджатых губах виднелось упрямство, связанное с нежеланием верить в произошедшее.

Йосинори опустил голову, испытав внезапное смущение, словно вторгся в нечто личное. Он не знал, кто такая Бьякко, но было очевидно, что она важна Генко. И если она действительно привязала кицунэ к Сиракаве, запретив покидать эту местность, то подобное действие и впрямь можно расценивать как предательство.

В доме воцарилось гнетущее молчание. Йосинори наблюдал, как мелкие порезы на руках Генко понемногу затягиваются, но более глубокие не спешили исцеляться, и его посетило странное желание помочь, ускорить ее лечение, чтобы хоть немного облегчить состояние Генко и избавить ее от страданий. Но отчего-то сейчас, в присутствии Ооты, это казалось неуместным и неприемлемым, так что Йосинори остался на своем месте, ожидая, к чему приведет эта беседа.

Тишина не продлилась долго. Генко довольно быстро пришла в себя, небрежно отряхнула руки, избавляясь от оставшихся осколков, и села настолько ровно, что казалось, будто к ее спине привязали деревянный шест. Лицо ее при этом стало пугающе пустым – она явно пыталась скрыть охватившие ее эмоции за маской равнодушия.

– Мои лисы принесут тебе новый чайный набор, Джуничи-кун, – произнесла Генко таким же ровным и раздражающе спокойным голосом.

– Не стоит, моя госпожа, – слегка склонил голову Оота. Казалось, что он просил прощения за то, что своими словами расстроил кицунэ.

Генко внимательно посмотрела на старика, а после обреченно выдохнула короткое:

– Как пожелаешь.

– Что вы намерены делать с полученной информацией? – выждав некоторое время, поинтересовался Йосинори.

– Мне нужно поговорить с некоторыми знакомыми, им может быть известно больше, – расплывчато ответила Генко. – Сама я вряд ли что-то сделаю, но они помогут в случае необходимости.

Ничего конкретного кицунэ не сказала, но слова ее, произнесенные твердым голосом, внушали уважение и некую уверенность, что с произошедшим все же будут разбираться.

Дальше разговор не пошел. Вскоре Оота откланялся, сославшись на дела в храме, и заверил, что Йосинори и Генко могут остаться в его доме, если того пожелают. Учитывая, что кицунэ не сдвинулась с места, когда каннуси покидал их, выходило, что она довольно часто оставалась здесь без присутствия хозяина. Что было одновременно и неуместно, и явно слишком уж свойственно лисе.

– Я не хотел бы показаться навязчивым и грубым… – Йосинори терпеливо подождал, когда Генко прекратит рассматривать чайник и обратит на него внимание. – Но за что вас так сильно ненавидит Сиракава?

– Тебе еще не рассказали? – неожиданно усмехнулась Генко, вскинув бровь.

– Я слышал, что вы убили нескольких местных, но для всего должна быть причина, разве нет?

– Так тебе все же нужно знать, из-за чего я убила людей, а не почему местные меня недолюбливают. Задавай вопросы правильно, иначе они могут обернуться против тебя.

Это было весьма мудрым замечанием. Не то чтобы Йосинори этого не знал, но мягкий укор Генко неприятно кольнул и заставил испытать неловкость.

– Это была месть.

– Прошу прощения? – Ему показалось, что он ослышался. Что могли сотворить люди, чтобы вызвать такой гнев?

– Я отомстила, – повторила Генко, аккуратно сложив руки на коленях и прямо глядя на собеседника, будто собиралась внимательно следить за его реакцией на свои слова. – Моя история с этой деревней началась намного раньше, чем я убила местных. Фактически я родилась здесь. И здесь же однажды влюбилась, как бы странно это ни звучало. Он был одним из сиракавцев. Деревня тогда только строилась. Он был простым, красивым, но главное – добрым. И ему было плевать на то, что я кицунэ.

– Он предал вас? – спросил Йосинори, но Генко только негромко и грустно рассмеялась и покачала головой.

– Наоборот – он жаждал оставаться со мной до конца. И это не понравилось людям. Они предупредили его, что от меня стоит держаться подальше, что своими действиями он отвлекает меня от возложенных богиней обязанностей, что эта связь лишь причинит ему боль. Нам же было все равно. А потом одна мико сказала деревенским, что наши отношения прокляты. Что на самом деле я обманула его – соблазнила и совратила. Что он приносит в деревню несчастья каждый раз, когда возвращается после встречи со мной. Я до сих пор не знаю, почему она так решила.

– Они… – Йосинори потрясенно смотрел на Генко, не в силах продолжить вопрос, но она только коротко кивнула:

– Да. Они убили его, пока меня не было. Напали, когда он вновь отказался прекратить наши встречи. Очевидно, сначала деревенские хотели просто поколотить его, но потом что-то изменилось, и в итоге они его убили. И мико это одобрила. Его тело решили скинуть в реку, словно даже в посмертии хотели его наказать.

Генко крепко сжала зубы, и Йосинори мог поклясться, что слышал, как они скрипнули. Старая обида и боль дали о себе знать, пробиваясь наружу: плечи Генко стали напряженными, а тело – скованным.

– Я забыла многое, но день, когда узнала о произошедшем, помню отлично. Я вернулась в Сиракаву лишь спустя месяц после его смерти. Инари-сама в тот год была особенно благосклонной к людям, урожаи выдались хорошими, и мацури проводили часто и много, чтобы в должной степени отблагодарить богиню. Потому мое отсутствие и затянулось. В Сиракаве тоже устроили праздник: каннуси хорошо постарался, мико танцевали, люди радовались, а я думала только о том, что нигде не вижу его. А ближе к вечеру мне рассказали о произошедшем. Какой-то парень, его близкий друг, поведал мне, что случилось. Еще никогда я так не злилась. Ни до, ни после того дня. Я нашла их всех. Каждого. И последней была та самая мико. Она уверяла меня, что ей открылась воля богов, что мы приносили беду в деревню, что мой возлюбленный звал болезни в их дома. И что своими действиями я только подтверждала открывшееся ей откровение.

– Как будто вы могли остаться в стороне после произошедшего. – Йосинори понимающе кивнул. Сам он не мог с уверенностью сказать, как поступил бы на месте Генко, но в целом понимал ее. Люди мстили и за меньшее. Так стоило ли осуждать кицунэ?

Она улыбнулась, опустив взгляд на свои руки – уже человеческие и здоровые, без когтей и ран от осколков пиалы. Вот только улыбка была едва заметной и грустной, а оттого пережитая ею некогда боль ощущалась особенно сильно.

– Инари-сама разгневалась. Я должна была оберегать людей, а не убивать их, так что в итоге она забрала дарованную мне благодать, лишила возможности чувствовать всех богов, а только тех, что находились поблизости, и наказала жить около этой деревни и защищать ее. Покаяние за совершенную ошибку. Первое десятилетие я злилась. Так сильно, что едва не начала ненавидеть свою богиню, да и отношение деревенских не помогало. Потом стало легче. Не скажу, что сразу, но постепенно я смогла смириться с произошедшим. На это ушли годы, но в итоге – вот она я, помогаю потомкам тех, кто когда-то разрушил мою жизнь, и только сейчас узнала, что их ненависть ко мне не отголоски прошлого, а чье-то проклятие.

– Мне жаль, – искренне произнес Йосинори, но Генко покачала головой.

– Всё было настолько давно, что не стоит и вспоминать. Лучше сосредоточимся на настоящем и попробуем решить проблему с тем, что боги исчезают. Это куда важнее.

– Так и быть, – кивнул Йосинори. – Я намерен отправиться в столицу на несколько дней, попробую узнать у каннуси, известно ли им что-то о происходящем.

– Я поговорю с божественными посланниками. Странно, что никто еще не обратил на это внимания. После все обсудим.

Йосинори поклонился в знак благодарности. Его отношения с Генко строились на взаимопомощи, и пусть часто такая основа была хрупкой и ненадежной, сейчас она казалась весьма прочным фундаментом для зарождения будущей дружбы.

– Прошу прощения, но можно еще вопрос?

– Конечно, задавай, – мягко ответила Генко, очевидно расслабившись. Может, воспоминания и принесли ей боль, но в то же время и помогли успокоиться.

– Мико, которая подговорила деревенских, посчитала, что во всем виновны вы. Я в какой-то степени ее понимаю. Разве кицунэ по своей натуре не… – Йосинори замолчал, не зная, как продолжить.

– На самом деле так и есть. Но соблазнять мужчин – это не единственное, на что мы способны. – Генко рассмеялась, но не зло, а скорее по-доброму, словно ее это действительно забавляло. – Ты прав: по своей натуре кицунэ – соблазнительницы, но делают это зачастую для того, чтобы питаться. Ты ведь знаешь про инь-ян? Если все упростить, то инь – это женское начало и тьма, а ян – мужское начало и свет.

– Каждый оммёдзи изучает это, так что, кажется, я понимаю, к чему вы ведете, – задумчиво кивнул Йосинори. – Как и у любого создания иного мира, у кицунэ нехватка энергии ян?

– Именно. И большинство моих сестер предпочитает плотские утехи: полученной от этого энергии ян достаточно для комфортной жизни. Другие же любят более кровавые способы. Это свойственно скорее чосонским и ханьским лисицам. В конце концов, мир людей наполнен силой жизни и света. И если ками соблюдают баланс, то большинство демонов, ёкаев и духов живут со своей тьмой без возможности увидеть свет людей. И поверь, больше всего они жаждут хотя бы раз почувствовать себя живыми. А потому и нападают на людей. Так что не удивительно, что сейчас эти случаи участились.

– Что вы хотите этим сказать?

– Война, что устроили люди, по сути своей зло, тьма и смерть. Инь сейчас сильна, ян в упадке. Вот демонов и стало больше. И все они хотят есть.

Йосинори молчал, обдумывая услышанное. Он и сам давно пришел к таким выводам, но подтверждение от жительницы другой стороны мира укрепило его мысли. Подстегиваемый любопытством, Йосинори все же начал нерешительно и неуверенно:

– А вы…

Генко спрятала руки в рукавах кимоно и, поняв, к чему клонит Йосинори, заливисто рассмеялась:

– О ками! Нет, я не питаюсь от мужчин и не жажду, чтобы они грели мне постель. Пусть я больше не получаю благодать Инари-сама, сил, что остались во мне от богини, достаточно.

Это успокоило Йосинори, плечи его опустились, сковывающее их напряжение ушло. А Генко снова засмеялась, но на этот раз тише.

– У тебя есть поразительный дар усмирять мои тревоги, благодарю. – Она поклонилась и с улыбкой закончила. – Кажется, теперь я дважды у тебя в долгу. Подумай, чего бы ты хотел.

И, не прощаясь, она плавно поднялась со своего места и вышла за дверь, оставив смущенного и растерянного Йосинори в одиночестве.