Текст книги "Когда луна окрасится в алый"

Глава 4. Злой тануки, старые дети

– Ты глупая, безрассудная девица, которая не может усидеть на месте!

Генко поморщилась, но промолчала, предпочитая наслаждаться данго, а не вслушиваться в крики и возмущения старого тануки Кио. Карасу-тэнгу закатил глаза и, чопорно придерживая рукав кимоно, осушил пиалу саке. Перепалки между лисой и тануки уже стали столь привычными, что ворон не обращал на них никакого внимания.

– Что тебя не устроило в этот раз? – доев, задала вопрос Генко, недовольно глядя на Кио. Домашние ёкаи и лисы, которые залечивали раны после стычки с они и теперь жили в доме Генко, заинтересованно заглянули в комнату из гэнкана[36]36
  Гэнкан – зона у входной двери, где гости могли снять обувь.


[Закрыть], куда пробрались, чтобы следить за хозяйкой и ее гостями.

– Твои данго! – гневно воскликнул Кио.

Карасу-тэнгу и Генко недоуменно переглянулись, потом все так же непонимающе посмотрели на оставшиеся палочки со сладостями и уставились на Кио.

– И что с ним не так?

– Откуда ты их взяла? – раздраженно и грозно зарычал тануки, а его хвост встопорщился, совсем как у кота.

– Приготовила, – подцепив очередную палочку с данго, ответила Генко, совершенно не понимая, что же так сильно не понравилось тануки.

– А продукты? Ты была в деревне, когда там поселился оммёдзи, присланный за твоей шкурой?

Выразительно закатив глаза, Генко быстро расправилась с лакомством, налила Карасу-тэнгу еще одну пиалу саке и придвинула к нему дайкон[37]37
  Японская редька.


[Закрыть], рис с маринованными сливами и репу. Ворон благодарно кивнул и, как и прежде, предпочел остаться равнодушным зрителем разгорающейся ссоры.

– Мне все принесли мои лисицы. Ты же не думал, что после битвы, в которой я потратила немало сил, я пойду в деревню? Любое волнение тут же выдало бы меня – или хвосты бы появились, или уши, не говоря уж о том, что туман бы развеялся и больше не скрывал меня.

Тануки выглядел так, будто собирался раздуться от злости и превратиться в шар разгоряченного гневом воздуха. Он недоверчиво смотрел на кицунэ, то закрывая, то открывая рот, словно не знал, что именно хочет сказать, или же не решался произнести то, что было у него на уме. Кажется, в этот раз он разозлился не на шутку, потому что игнорировал даже столь любимое им саке.

– Ты отправила в деревню своих сорьо[38]38
  В японской мифологии подчиненные богини Инари, лисицы-начальники.


[Закрыть]?

– Нет, конечно! Рядовых яко, – отмахнулась Генко, но это еще больше возмутило тануки, так что кицунэ пришлось пояснить: – После стычки с они все лисы на взводе, им нужно было что-то делать. Например, прокрасться в деревню и раздобыть немного еды – и лисы пар выпустят, и местным деньги за продукты. Я всегда оставляю плату.

– Не так уж и всегда. Да и ты возвращаешь деньги, которые получила ни за что, – подал голос тэнгу, рассматривая тонко нарезанные полоски речной рыбы, словно прикидывая, насколько хорошо она будет сочетаться с саке.

– Почему «ни за что»? Люди оставили подношение храму, храм отдал часть денег мне, потому что я оберегаю эти земли. Так что все вполне справедливо, – отмахнулась Генко.

– Ты продолжаешь общаться с тем каннуси? – Тануки, казалось, немного успокоился, услышав объяснения. Глаза его тем временем уже сверлили кувшин с выпивкой, откровенно намекая на то, чего сейчас Кио хотел больше всего.

– Он единственный здравомыслящий человек в Сиракаве, – пояснила Генко, наливая тануки саке и теперь уже ему подсовывая закуски. – И у него есть благословение ками; кажется, я этого раньше не говорила. С годами оно сильно развеялось, но все же продолжает помогать ему видеть истину.

– У него божественная благодать? – Кио оторвался от своей пиалы, заинтересованно взглянул на кицунэ, которая кивнула в ответ, но тут же вернулся к напитку, глубоко вдохнул аромат выдержанного саке, а после с наслаждением осушил пиалу.

– Да, скорее всего, благословение Фукурокудзю-сама[39]39
  Один из семи богов счастья в Японии.


[Закрыть], ему всегда нравились мудрые люди.

– Мы ведь думаем об одном боге? – Глаза Карасу-тэнгу блеснули, выдавая интерес. Обычно он прятал взгляд под длинноносой маской, но сейчас она лежала рядом с ним на татами, и эмоции легко читались по его лицу.

– Ты знаешь еще одного ками с таким именем? – ехидно спросила Генко и получила в ответ два недовольных, раздраженных взгляда.

– Когда-нибудь ты поплатишься за свой острый язык, Генко, – каркнул Карасу-тэнгу, но та лишь небрежно отмахнулась от дурного пророчества. Не впервые слышала его, даже не раз действительно с ней пытались поквитаться за часто неуместные и колкие замечания, но она всегда могла постоять за себя.

Тануки недовольно фыркнул и ткнул пустой пиалой Генко под нос, требуя, чтобы она обслужила гостя. Она в ответ хмыкнула, быстро налила саке как Кио, так и ворону и грациозно поднялась на ноги, попутно захватив последнюю палочку с данго.

– Прогуляюсь в деревню. Мне вдруг стал любопытен тот оммёдзи, о котором ты упомянул.

Ошарашенные резкой сменой разговора тануки и тэнгу на мгновение застыли, а после енот принялся кричать, перекрывая смех лисы.

– Но ты сказала, что потратила немало сил на они! – возмущенно ревел тануки. Его негодование достигло пика – он больше не мог контролировать свою человеческую форму, которую до этого так старался поддерживать: усы на острой мордочке топорщились во все стороны, уши на макушке дрожали от гнева, а клыки в пасти опасно удлинились.

– Не верь всему, что тебе говорит лиса, – ускользая через услужливо распахнутые ёкаями сёдзи, бросила Генко. – Наслаждайтесь выпивкой!

– Ах ты прохвостка! Проклятая лисица! Черное ты недоразумение, чтоб тебе этот оммёдзи все хвосты повыдергивал!

Лисы, что находились в доме и вокруг него, залаяли, смеясь над возмущением тануки, но сама Генко только ухмыльнулась. Забота старика Кио была приятной и трогательной, но ей все равно хотелось его дразнить и задевать. Если появлялся хороший повод подшутить над тануки, Генко его не упускала: наивность и глупость Кио помогали отвлечься от мрачных мыслей. Жаль, что он собирался покидать эти леса и перебираться выше в горы.

Обратившись лисой, Генко спрыгнула на землю, угольно-черным пятном выделяясь на снегу. Даже магия сокрытия не могла изменить родной окрас кицунэ и сделать ее похожей на остальных лисиц, которые молчаливым сопровождением двинулись за своей госпожой.

Генко неслась по снегу, не оставляя следов. Сугробы становились все меньше, по мере того как весна предъявляла больше прав. Бегущие за Генко лисы старались идти след в след, чтобы люди в случае чего увидели лишь пару-тройку отпечатков и ничего не заподозрили. Храм находился на самом краю деревни, и Генко послала короткую мысленную молитву Инари в знак благодарности за такое местоположение.

Со стороны Сиракавы доносились ароматы жареной дичи и свежей рыбы, подхваченные юго-восточным ветром, который удачно скрывал запахи лисиц, иначе деревенские собаки уже сходили бы с ума. Генко вильнула в сторону, прячась среди редеющих деревьев, и ускорилась. Близился полдень, солнце беспощадно светило, и Генко со своей свитой были как на ладони. Благо, кицунэ в очередной раз накинула на себя и своих помощников туман, скрывающий их от любопытных взглядов.

Стены храма виднелись уже совсем неподалеку, и, коротко тявкнув, чтобы лисы рассеялись, Генко оттолкнулась от земли и в один прыжок оказалась на крыше хондэна. Не совсем почтительно по отношению к богине, но выбора особого не было, если она хотела как можно скорее оказаться на территории храма. Осмотревшись, Генко заметила всех трех мико, которые праздно болтали на крыльце хайдэна. Благодаря Генко работы в храме было не много – подвластные ей ёкаи и духи часто помогали в уборке или мелком ремонте, и мико могли расслабиться и отдохнуть чуть больше, чем их сестры из других храмов.

Каннуси Генко увидела не сразу. Старик практически слился со статуями лисиц и недовольно смотрел на священнослужительниц. Ощутив на себе осуждающий взгляд, мико, как одна, пискнули, синхронно поклонились и тут же исчезли внутри хайдэна, чем вызвали смех Генко.

Подождав еще пару минут и убедившись, что девушки не выйдут, лиса сосредоточилась на каннуси. Пусть она и была знакома с мико, но не стоило их отвлекать.

– Малыш Джуничи! – радостно воскликнула Генко, спрыгивая с крыши главного святилища во двор храма и на ходу обращаясь из лисы обратно в человека.

– Я выгляжу так, будто вы моя внучка, госпожа Генко, но для вас я все еще «малыш»? – Каннуси устало покачал головой, не готовый смириться с таким обращением от столь молодой на вид женщины.

– Для меня абсолютно любой человек – малыш или дитя, Джуничи-кун. Тебе ли не знать? – Генко доброжелательно улыбнулась и нежно коснулась иссохшей щеки старика мягкой ладонью. – Если я буду судить, исходя из своего возраста, то даже самый почтенный старец Империи Солнца будет для меня едва ли не младенцем.

– Я знаю, госпожа Генко, но люди устроены так, что внешность играет для нас немаловажную роль как в восприятии жизненного опыта человека исходя из его возраста, так и в оценивании его положения в этом мире, – почтительно ответил каннуси, но это только заставило Генко тихо рассмеяться.

– Люди и их привычка все оценивать. Значит, в твоих глазах я богатая юная девица, которая только познает мир?

– Богатая и юная – да, но в то же время вы – воплощение мудрости накопленных лет, моя госпожа, – попытался поклониться Оота, но Генко ему не позволила, удержав на месте. – Вас выдают глаза. Таких не бывает у молодых.

– Но вряд ли меня можно назвать мудрой, – заметила Генко, беря каннуси под руку и уводя в сторону его дома. – Запомни простую истину: возраст не равен мудрости. Порой она свойственна молодым больше, чем старикам.

Оота кивнул, всем видом показывая, что понял и принял к сведению замечание Генко. Она же только улыбнулась, немного устало, но, как и прежде, добродушно. Джуничи-кун все так же, как и полсотни лет назад, внимал каждому ее слову и действию. Она была рада, что помогла тогда совсем еще мальчишке. Его преданность сохранилась даже по прошествии столь долгого времени и была все такой же непривычной и немного смущающей.

– Все это не так и важно, Джуничи-кун, – в итоге сменила тему Генко, стараясь не думать о том, как себя чувствует. – Лучше расскажи мне об оммёдзи. Какой он?

Оота задумался. Они добрались до дома каннуси, вошли внутрь и расположились у очага, а он все молчал, размышляя над тем, что же стоит поведать. Генко заинтересованно следила за стариком, понимая, что чем дольше молчит Оота, тем сильнее и сильнее становится ее любопытство.

– Он… очень молод, – в итоге произнес каннуси, а Генко застыла посреди процесса приготовления чая. С тех пор как она попробовала жуткий отвар Джуничи-куна, в их отношениях появилось твердое и неизменное правило: чай готовит исключительно Генко.

– И всё? Ты так долго размышлял над тем, что оммёдзи молод? – потрясенно выдала кицунэ, не в силах поверить в услышанное.

– Ох, нет, конечно, нет, моя госпожа! – тут же запричитал Оота. – Я просто понял, что ваши слова о мудрости, свойственной молодым, очень ему подходят!

Генко пару раз моргнула, а после продолжила готовить чай, терпеливо дожидаясь, что еще ей скажет каннуси. Ками, ну надо же, до чего он додумался!

– Он действительно молод, пожалуй, ему нет и двадцати пяти. Силен. И умен. Не особо поддается чужому влиянию и, кажется, больше думает, чем действует, – в итоге выдал вердикт Оота, благодарно принимая чай. – Вот, он оставил.

Немного дрожащей рукой каннуси отвязал от пояса и протянул аккуратный мешочек, в котором Генко быстро узнала талисман-омамори, и несколько листов, исписанных изящной каллиграфией – офуда. Взяв их в руки, Генко тут же зашипела: обереги обожгли пальцы, но не смогли сильно повредить. Однако даже тот факт, что она получила пусть небольшой, но ожог, свидетельствовал о значительной силе оммёдзи.

– А он хорош. – Генко покрутила в руках омамори, отмечая тонкость шелка и четкость вышитых символов.

Проворно развязав узелки на мешочке, она, продолжая обжигаться, достала небольшой листочек-оберег. Все тем же идеальным почерком на высококачественной бумаге алой киноварью, яркой, как кровь на снегу, было выведено заклинание от злых духов. В случае если на владельца омамори нападет особенно сильный ёкай или даже они, заклинание сможет уберечь хозяина от незавидной участи, правда, только один раз.

С грацией, свойственной скорее кошкам, чем лисицам, Генко встала и по-хозяйски направилась за бумагой, чернилами и кистью. Оота молча потягивал чай, искоса посматривая на оставленные офуда. Генко славилась своей каллиграфией, и могло показаться, что обереги создавала она, настолько уверенными и четкими движениями были нанесены штрихи заклинаний.

– Советую развесить офуда по территории храма. Оммёдзи действительно талантлив, талисманы будут работать как следует и в случае чего защитят вас. Дай поручение мико после того, как я уйду, – растирая на чернильном камне палочку твердой туши, произнесла Генко. Когда оттенок ее устроил, кицунэ расстелила бумагу для каллиграфии, закрепив ее металлическими планками на столике, и взяла в руки кисть, постучала ею по подбородку, размышляя над тем, что именно написать.

– Моя госпожа? – Допив чай, каннуси заинтересованно посмотрел на Генко, которая все никак не могла определиться.

– Подожди немного, Джуничи-кун.

Она улыбнулась, уверенно обмакнула кисть в чернила и точным, выверенным движением нанесла первый штрих, желая оставить маленькое послание оммёдзи. Оота терпеливо ждал, впрочем, ничего другого ему и не оставалось. Генко же еще несколько раз обмакивала кисть в тушь, выписывая иероглифы быстрыми, но аккуратными мазками, не забывая придерживать рукав искусно вышитого кимоно.

Спустя некоторое время Генко наконец выровнялась и удовлетворенно посмотрела на написанное. Кивнув самой себе, она довольно улыбнулась и повернулась к Ооте, мягким движением положив кисть на чернильный камень и убедившись, что та не укатится на оставленные ею записи.

– Передашь это оммёдзи, если я не смогу его встретить сегодня, хорошо? Хотя… – протянула Генко задумчиво. – Даже если встречу, все равно передай. Таланты не следует хоронить, даже если они могут обернуться против тебя же. Тут небольшие подсказки, как сделать талисманы лучше.

И без того узкие глаза Ооты превратились в две щелочки, недоверчиво глядя на кицунэ. Он потрясенно открывал и закрывал рот, как не успевшая за отливом рыба, не в состоянии поверить в то, что только что услышал.

– Моя госпожа!.. – Отчаяние так отчетливо звучало в его голосе, что Генко на мгновение стало жаль Ооту, но она быстро подавила это чувство, предпочтя избавить старика от беспочвенных страданий, чем самой убиваться из-за того, что ранила его сердце.

– Джуничи-кун, не думаешь ли ты, что я оставила ему подробности о том, как убить меня? Здесь лишь заметки, благодаря которым можно улучшить сделанные им талисманы. Меня они будут жечь сильнее, но зато их магия не рассеется после одного использования.

Генко закатила глаза, увидев, с каким облегчением выдохнул каннуси. Поза стала расслабленной, а появившийся в глазах страх растворялся, по мере того как Оота больше рассуждал над словами Генко.

– Вам точно не навредят эти знания в будущем, моя госпожа?

– Ох, малыш Джуничи. – Генко позволила себе добавить в улыбку нотки покровительства и родительской усталости, что смотрелись на юном лице не совсем уместно. – Ты порой слишком много думаешь. Ни одно из заклинаний этого оммёдзи на мне не сработает.

– Что? – растерянно и как-то беспомощно спросил Оота.

– Я же слуга Инари-сама, одной из тех богов, кому этот оммёдзи служит.

– Но вы обожглись…

– Только потому, что сейчас я в изгнании. Любая другая девятихвостая лиса могла бы лишиться руки, а я лишь опалила пальцы, которые, к слову, уже вновь в полном порядке.

Чтобы подтвердить свои слова, Генко подняла руки, демонстрируя аккуратные и абсолютно здоровые ладони. Оота тяжело вздохнул, покачал головой и поклонился кицунэ, выражая смирение перед ее действиями. Генко отмахнулась от поклона, но предпочла задать вопрос:

– Где сейчас оммёдзи?

– Он отправился на гору, где убили Ясуо-сан, – тут же ответил каннуси, явно ожидавший этого вопроса. – Он хотел лично убедиться в вашей невиновности и узнать причины нападения на Ясуо-сан.

– Причина одна – они было скучно, – раздраженно фыркнула Генко, решив оставить некоторые подробности при себе.

Оота молчал, только внимательно смотрел на кицунэ, глаза которой опасно сузились, когда она вспомнила они. Демон, сумевший вторгнуться на ее территорию. Следует отправить больше яко на границы ее владений. Вдруг еще какие внезапные гости решат порезвиться на этих землях.

Не говоря ни слова, Генко поклонилась Ооте в знак прощания и, получив ответный поклон, выскользнула за дверь, обращаясь лисой. Мико проводили кицунэ любопытными взглядами, но смолчали, уже привыкшие к ее выходкам. Одна из мико тут же устремилась к дому каннуси, точно зная, что там следует навести порядок, а оставшиеся две поторопились закрыть храмовые ворота.

Все знали: поспешный уход лисицы без поддразнивания служительниц Инари-ками-сама не сулил ничего хорошего.

Глава 5. Духи, заклинания и лисицы

Во все еще заснеженном лесу до сих пор виднелись следы произошедшей почти неделю назад трагедии. Йосинори присел и коснулся снега замерзшими пальцами, пытаясь считать с природы и остатков ки, которая едва заметно кружилась над землей, что здесь произошло. Человеческие эмоции и переживания были сильными, но оммёдзи искал не их, а тонкий след того, кто навредил человеку.

На удивление след остался, но тонкий, посмертный и постоянно ускользал, скрывался, будто преступник, не желающий обнаружения. Странно: любой из ёкаев, только если он не был маленьким и беспомощным, старался продемонстрировать свое могущество и силу.

Кроме действительно умных и проницательных демонов, которые предпочитали скрываться и ждать удачного момента для атаки, а не выставлять на обозрение способности.

И это не предвещало ничего хорошего. Умные демоны были в разы опаснее тех, кто полагался только на физическую силу. Они продумывали свои поступки, просчитывали шаги наперед, словно играли в сёги[40]40
  Японская настольная логическая игра шахматного типа.


[Закрыть], и хуже всего – часто выигрывали.

Йосинори поднялся на ноги и осмотрелся. Местность казалась пустой, словно вытравленной, даже животные избегали места убийства. Лишь несколько ворон сидели на ветвях, но и они молчали и только внимательным взглядом глаз-бусинок следили за оммёдзи. Йосинори расширил свои чувства, готовый в случае необходимости призвать сикигами[41]41
  Духи, которых мог призвать оммёдзи. Аналог европейского фамильяра.


[Закрыть], но тут из-за дерева показалась крупная голова кодама. Дух, вероятно, был слишком любопытным, поэтому и решил посмотреть на человека, пришедшего на проклятое место.

– Приветствую. – Йосинори вежливо поклонился, кодама тут же выскочил из своего укрытия и быстро оказался перед оммёдзи, с интересом изучая человека.

Йосинори знал, что слабые ёкаи и духи, как этот кодама, проявляли интерес почти ко всему и, чувствуя в Йосинори отголоски демонической энергии, забывали о безопасности и слепо шли ему навстречу. Будь он таким же противником ёкаев, как Аямэ, то пользовался бы этим преимуществом и уничтожал всех духов без разбора, но Йосинори не считал себя столь жестоким. Большинство мелких духов часто оказывались безобидными и беззащитными и сами нуждались в помощи, поэтому, обычно в тайне ото всех, Йосинори помогал им. В особенности тем, кто способствовал поддержанию мироустройства.

Кодама заинтересованно смотрел на Йосинори. Тяжелая голова упала на плечо, но дух не обращал на это никакого внимания, явно не переживая о том, что его шея может разболеться. Ворона пронзительно каркнула, словно предупреждая кодаму держаться подальше от оммёдзи, но лесной дух проигнорировал ее, продолжая стоять на своем месте.

– Ты поможешь мне? – спросил Йосинори, стараясь отстраниться от всего, что мешало сосредоточиться на поставленной задаче.

Голова кодама перевалилась с одного плеча на другое, что, вероятно, означало согласие.

– Тогда прошу отвести меня туда, где демоническая энергия из этого места будет более сильной. – Заметив, что дух застыл в нерешительности, Йосинори тут же поспешил продолжить: – Мне нужно только увидеть, кто это был, ты можешь покинуть меня, если ощутишь опасность.

Кодама неуверенно поднял руку и положил ее на свою голову, задумавшись над предложением. Какое-то время ничего не происходило, но в итоге дух опять перекатил голову на другое плечо, развернулся и быстро засеменил по снегу, показывая путь.

Йосинори двинулся за ним. Он мог бы добиться куда более быстрого повиновения, если бы просто приказал духу, но это было ему несвойственно. Аямэ всегда упрекала его за излишнюю мягкость с ёкаями, уверенная, что дар старшего оммёдзи следует использовать как инструмент уничтожения духов. Йосинори же был уверен, что его отношение скорее доказывает возможность людей спокойно жить и сосуществовать с демонами. Они с Аямэ никогда не понимали друг друга в этом вопросе.

Кодама передвигался от дерева к дереву, изредка исчезая из виду, но появлялся практически сразу. Дух будто опасался, что человек потеряется, и Йосинори тепло улыбнулся – вот еще одно доказательство того, что их виды могут жить в мире. Да, не все, но тем не менее.

Путь занял чуть больше часа, если судить по положению солнца. Неожиданно снег под ногами практически исчез, а некоторые деревья обуглились, словно в лесу случился пожар, но это было просто немыслимо: кто бы решился разводить пламя в горах? Чем выше люди поднимались в горы, тем толще становился слой снега, но здесь… Все было совершенно иначе.

Кодама замер перед выжженной поляной, которую опоясывало кольцо прогоревших деревьев. В центре громоздился каменный валун, расколотый пополам, в центр которого была воткнута дубина они как предупреждение всем остальным злобным демонам, что в эти места лучше не соваться. Чуть дальше, в юго-восточной стороне поляны, стоял отдельный камень, на котором висела симэнава. Кодама неловко потоптался на границе выжженной местности, а после решительно направился в сторону камня.

От духа веяло непостижимой грустью и тоской. Он забрался на симэнаву и обнял камень, крохотное тело прильнуло к холодной поверхности, и кодама крепко зажмурил маленькие глазки.

Йосинори решил не беспокоить духа и двинулся в сторону груды камней. Между двух самых крупных камней находилась тэцубо они. Измятая, окровавленная, с частично отломанными шипами дубина надгробным камнем торчала из валунов, словно кто-то хотел избавиться от злости, пытаясь растерзать демоническое оружие. А вот тела не было – его наверняка сожгли, чтобы они не возродился.

Оммёдзи догадывался, чьих это рук дело. Старика Ясуо убил они, каким-то образом забредший на земли кицунэ. А та либо отомстила за человека, либо просто устранила нежеланного гостя. В любом случае демон погиб здесь, прихватив с собой кого-то еще, раз уж на этой же поляне в честь погибших установили камень с симэнава.

– Благодарю за помощь. – Йосинори поклонился кодаме, и дух ответил ему неуверенным поклоном.

Спокойно развернувшись, оммёдзи двинулся вниз с горы, надеясь вскоре добраться до храма. Теперь он мог двигаться в своем темпе, который существенно превышал скорость кодамы. Йосинори был хорошо сложен и умело обращался с разными видами оружия. К своему пятнадцатилетию Йосинори уже овладел десятками способов борьбы с ёкаями и после передавал свои знания младшим ученикам.

Быстро спускаясь с горы, Йосинори вдруг застыл. Темная ки и удушающее чувство жажды крови пробирались под кожу. Тело напряглось, готовясь к битве.

Уверенно достав из-за пояса офуда, а с талии сняв тонкую, изящную катану, Йосинори двинулся навстречу опасности.

Стоило только выйти за территорию храма, как трупный запах – приторно сладкий и обволакивающий, с характерной тошнотворной нотой – заставил Генко насторожиться. Смрад разливался в воздухе, подобно густому соусу. Генко вновь обратилась человеком и прикрыла нос рукавом кимоно, задышав ртом, чтобы ухватить хотя бы частицу свежего воздуха. Она снова ощущала эту вонь.

Они.

И в этот раз не один.

Запах настолько плотно окутывал деревню, что Генко терялась, не понимая, сколько же демонов находится в Сиракаве.

Мико, что закрывали храмовые ворота за ее спиной, взволнованно переглянулись. Все девушки не были местными, каждая прибыла сюда по назначению из крупных городов, но все, как одна, знали Генко и не боялись ее. Каждой Генко так или иначе помогла, а потому и ненависти они не испытывали, но и друзьями не были. Они привыкли считать кицунэ своей справедливой и заботливой покровительницей и защитницей. А потому, видя, какой напряженной стала Генко, покинув храм, поняли: произошло что-то плохое.

– Повесьте на ворота офуда, которые оставил оммёдзи, они у Джуничи. На тории прикрепите омамори. И подготовьте на всякий случай бобы, чтобы отбиваться от демонов, – отдала поручения кицунэ, убирая руку от лица и медленно вдыхая тяжелый воздух.

– Да, Генко-сама. – Мико синхронно поклонились.

Кицунэ отстраненно слушала, как гэта мико стучат по деревянным полам хайдэна: служительницы спешили исполнить поручение. Сама Генко пыталась понять, откуда доносятся запахи и сколько демонов пожаловало на этот раз. Несмотря на то что местные не любили ее, она не могла ответить им тем же, поклявшись Инари оберегать людей.

Стоило мико исчезнуть из поля зрения, как все лисицы, что были поблизости, окружили Генко, ожидая приказов. Подчиненные ей сорьо, их помощники ёрикама и рядовые яко – все они собрались перед старшей кицунэ, скалясь и рыча, уже какое-то время чуя врага, но не решаясь напасть на него первыми.

– Как давно они здесь? Коу?

Вперед вышла одна из лисиц, та самая, которую звали Коу. Ее мех был темнее, чем у остальных лисиц, а шрамы на мордочке указывали на боевой опыт. Коу почти исполнилось полсотни лет, еще немного – и она сможет обращаться в человека, но пока что она в облике лисы верно и преданно выполняла возложенные на нее обязанности. Когда-то Коу прислуживала Бьякко, но, повредив морду, решила уйти, боясь увидеть сочувствие на аккуратном личике своей госпожи.

Коу коротко тявкнула, что заставило Генко нахмуриться. Судя по ответу лисы, они появились практически сразу после того, как Генко пробралась в храм. Словно они следили за ней.

– Сколько их?

Ответила другая лиса, более молодая, но уже закаленная в боях, о чем свидетельствовало ее почти напрочь отсутствующее ухо, которого она лишилась в сражении с каси. Она пришла из пограничных с землями Генко территорий, где мелкий демон, любитель воровать мертвецов, пытался устроить беспорядки. В итоге эта дикая кошка едва не унесла два трупа, а уверенность в своих силах, врожденная ловкость и удивительно сильная злость помогли ей потрепать трех лисиц, что пытались остановить каси.

Генко осмотрела своих подчиненных. Перед ней стояли сорок лисиц, на границах Сиракавы – еще пара сотен. Семьдесят сорьо. Восемьдесят четыре ёрикамы, остальные яко. И она.

И три они против них.

В прошлый раз из полутора сотен лис шестьдесят погибли. Но тот они был один: молодой и прежде не встречавший никого даже близкого по уровню способностей Генко. Сейчас же демонов оказалось трое, а вонь стояла такая, что становилось очевидно: эти куда более опасные противники. И прибыли они вместе, а значит, готовы помогать друг другу в битве, хотя в такой союз и верилось с трудом.

Дело было даже не в количестве и силе они, а в том, что сама Генко ослабела за эти годы. Когда Инари изгнала кицунэ, она лишилась благодати – частицы своей силы, божественной искры, которая делала Генко куда сильнее, чем ее нынешнее состояние. Это являлось сутью Генко – мощь, сила, разрушительная способность побеждать врагов. Генерал Инари, и благодать богини усиливала ее способности воина, как усиливала способности Бьякко даровать плодородие землям, успокаивать души смертных и помогать в лечении.

И пусть Генко все еще оставалась на порядок сильнее любой другой кицунэ, она стала слабее прошлой себя, а потому и лисы в ее подчинении не были столь сильны, как могли бы. И это не говоря о том, что в прошлом сражении она вновь утратила часть своей мощи.

– Они нужно будет увести подальше от людей, – скомандовала Генко, призывая туман, что скрывал ее истинный облик.

Лисы согласно затявкали. Голоса их подавила мутная магическая завеса, не давая людям в деревне услышать шум у храма. Большая часть лисиц тут же устремились к подножию горы под слабую, но защиту голых деревьев и напитанных ки Генко земель. Несколько сорьо и ёрикама направились в деревню, привычно скрываясь между домами и еще больше раззадоривая и без того взвинченных собак. Псы чуяли врага, но не знали его силы, а потому не жалели глоток, беспрестанно лая. Сиракавцы в ответ становились мрачнее и злее, не способные заставить питомцев замолчать. Идеальные условия для того, чтобы зло в итоге подпиталось энергией инь и стало еще более могущественным.

Генко вошла в деревню в облике Нисиямы Кику. Проходя мимо домов и торговых лавок, она как бы невзначай смотрела на собак. Стоило ее взгляду упасть на животных, как те, признавая более сильного соперника, принимались испуганно скулить и медленно пятиться.

Вот только сама Генко подспудно хотела поступить также: спрятаться, скрыться – не для спасения своей шкуры, а чтобы уберечь лисиц от неминуемой гибели. Падут не все, но Генко уже оплакивала тех, кто покинет ее. Она прожила в этом мире слишком долго, чтобы тешить себя иллюзиями, что все вернутся домой целыми и невредимыми.

Вонь становилась все более невыносимой, и Генко невольно задумалась о том, как люди могут ее не чувствовать. Впрочем, человеческая память и чувства всегда были похожи на треснувшее ведро, из которого вытекала порой действительно нужная и полезная информация. Подавляющее большинство людей забывало о встрече с ками и ёкаями уже на следующий день. Они знали или предполагали, что видели что-то, но не помнили деталей. Это и поддерживало веру в богов, и давало тем силу: ощущения присутствия ками было достаточно, чтобы сохранять преданность людей, а забыть ёкаев значило сосредоточиться на молитвах, но не страхах. Да и что касается плохой памяти… она чаще всего спасала людей от кошмаров и сломленных потрясением жизней.

Хотя были и те, кто действительно знал и видел правду. Чаще всего ими оказывались люди, которые в итоге становились каннуси, мико или оммёдзи. Ну и буддийские монахи да просветленные, конечно же, но Генко не любила о них думать. Эти ханьские веяния, которые проникли когда-то в земли Империи Солнца и вытесняли власть богов, вызывали у Генко смешанные чувства злости и любопытства, а также смирения. В конце концов, ничто в этом мире не было вечным, и даже самые старые ками однажды покинут этот мир.