Текст книги "Зяблик"

Влад помнил, что в тот день как раз подумал о том, что, похоже, погода беспокоит их более, чем что-либо другое, вероятно, это всё, что у них осталось. Или магнитные бури ломят кости, или давление будоражит сердце, или метеоритный дождь взывает к Космосу. Столичные жители почти все величайшие астрономы! Он знал, что Вера Петровна из тридцать шестой квартиры понимает космос получше Джордано Бруно. Но тот все равно уже никогда об этом не узнает.

Тридцать градусов выше нуля – самая невыносимая погода, какую только можно себе представить. Тридцать один – вообще вполне резон для самоубийства: слишком жарко. Ну разве только двадцать один может с ней конкурировать в этом вопросе: слишком холодно. Что уж говорить, если пол лета стоит восемнадцать… Вечный такой апокалипсис! Ведь нормальная, человеческая, так сказать, погода – в двадцать два с половиной градуса выше нуля, без ветра, но с легким бризом, чтобы было не пыльно, и выветривались шлаки, без дождя, но ночью с грозами, чтобы было свежо и гигиенично – практически несовместимое с этим, сумасшедшим в своих потребностях, городом явление. Поэтому столичные жители никогда не бывают довольны погодой. Если им жарко – они молят Бога дать им дождя. Все синоптические службы страны от Владивостока до Владикавказа, а также все службы ближнего зарубежья, внимательно следят за движением воздушных масс и принимают самое что ни наесть прямое участие в этом процессе. Все с замиранием сердца следят за ситуацией, объединяют усилия и мысленно двигают дождь к столице. Такое всенародное творчество, естественно, не остается без внимания Всевышнего и тот однажды рано утром отвечает городу взаимностью. Такой настоящей божественной взаимностью. В столице холодает, делается двенадцать, и начинаются непрекращающиеся дожди. И, похоже, только в этот момент жители города приходят к осознанию своего недавнего счастья. Но, как всегда, поздно! С великой скорбью предаются они воспоминаниям о недавней погоде, мечтают о солнце, грезят о том, чтобы поселиться на юге, там, где тепло, а не жить в условиях крайнего севера как нелюди. Это счастливчикам европейцам хорошо, думают они. Причем понятие «европейцы» столичные жители России тоже часто видят как-то странно. Слишком общо. В Европе, по их убеждению, хорошо всегда и везде, вне зависимости от конкретизации сезона и страны. Там хорошо просто потому, что это Европа. Поэтому, когда они хотят уехать туда, где хорошо, часто становится второстепенным, куда именно, лишь бы подальше от России, от этой постылой и гадкой Москвы, с ее вечным холодом, дождем и грязью. Например, в Неаполь, где очень тепло, но, к сожалению, тоже очень грязно, правда, там это в москвичах не вызывает отторжения. Или, например, в благодатный край – Финляндию. Или в Норвегию, там же самый высокий уровень жизни… Правда, речь вроде только что шла о климате, а, точнее, о холоде, но сейчас это уже не важно… А уж совсем хорошо, если вообще удастся перебраться в любимицу всех зажиточных москвичей, в рай на земле, в Великобританию… Вечные английские туманы и сырая промозглость, колыбель артрита и радикулита, – это же такая романтика! Это вам не столица России с ее погодкой и людишками. Москва, видимо, в их сознании находится где-то сильно севернее Лондона. Так, например, было у его матери. И Влада это забавляло и бесило одновременно. Его раздражало вечное недовольство людей, раздражала их непоследовательность и тупость. Он считал это тупостью. Как же на их фоне всегда выделялась Джул. Она была естественна, рассудительна и очень жизнерадостна. Она делала его добрее, освобождая от излишнего скепсиса. Мать Джул была бедна, и поэтому его девушка не могла похвастаться дорогими шмотками или хотя бы их обилием, но она всегда была довольна жизнью, красиво одевалась и могла заткнуть за пояс любую девчонку просто потому, что обладала хорошим вкусом.

В тот день страждущие мегаполиса снова гибли в душном городе. Он же чувствовал себя хорошо. Он всегда любил жару.

– Сегодня хочется сделать что-нибудь, чего мы еще не делали, – сказал он ей, когда она подошла к машине. – Не смотри так. Тебе понравится. – Влад открыл пассажирскую дверь и помог ей сесть.

– Куда мы поедем это делать?

– Все увидишь.

– Я уже начала было забывать, как ты выглядишь.

– Забудь об этом.

Они ехали молча, наслаждаясь скоростью. За окном проносились высотки, дорожные конструкции, индустриальные пейзажи. Постепенно сюжет сменялся, и в лобовое стекло врывался мир лесов и полей, пока еще не тронутый глобализацией. Он свернул с магистрали, и вскоре их машина подъехала к шлагбауму. Рядом стояла будка. Влад вышел, договорился с охранником, шлагбаум поднялся, и они заехали на территорию. Был слышен гул взлетающих самолетов.

– Ты решил нелегально выслать меня из страны? – Она смотрела на него с иронией. – Я понимаю, что уже успела тебе сильно надоесть, не зря ты три месяца отдыхал, думал, мож, поможет. Не помогло?

Он лишь самодовольно улыбался.

– Ну пощади в день рожденья-то! Хоть слово молви!

– Все увидишь.

Они съехали на проселочную дорогу и продолжили движение мимо леса. Выехав на поляну, он остановился.

– Извращенное место для изнасилования!

– Смотри туда, вперед! – Влад указал на лес, начинающийся сразу за поляной.

Она застыла в ожидании. Вдруг из-за леса будто вынырнул огромный самолет. Он надвигался на них всей своей громадой, и, казалось, что вот-вот заденет их крылом.

– За тем лесом начинается взлетное поле. Этот самолет только что с полосы. Смотри, еще не убрали шасси.

Она ахнула и прижалась к нему. Его сердце заколотилось как сумасшедшее. Грохот проносящегося над их головой самолета оглушал, а ее близость делала ощущения, которые он испытывал, острее. Этого было не передать. Влад поцеловал ее.

– С днем рождения! – Он протянул ей маленькую бархатную коробочку.

Она открыла ее и воскликнула:

– Влад! Ты с ума сошел?

– Нет, – пока она еще не отошла от потрясения, он быстро надел ей на палец золотое кольцо с единственным крупным бриллиантом.

– Я даже не знаю, как реагировать! Если я сейчас скажу, что это слишком дорого и поэтому я не могу это взять, то по-моему это прозвучит настолько банально, что от того станет пошлым. Делать вид, что на меня это не произвело никакого впечатления – еще более пошло. Но подумай, в какое положение ты меня сейчас ставишь?! Все и так сложно, а сейчас стало еще сложнее!

– Почему?

– Потому что кольцо прекрасно, и я очень хочу его взять. Потому что ты определенно произвел именно тот эффект, который и планировал. Я и так всегда тебя хотела, а теперь хочу еще только сильнее. Но мне шестнадцать.

– И что?

– И я тебе не дамся. А тебе нужен секс, я же вижу, что ты больше не можешь. И поэтому кольца я не возьму. И это тебя обидит и испортит весь момент, потому что я буду выглядеть или неблагодарной, или полной идиоткой. На самом же деле я ни то, ни другое. Просто я не ширпотреб.

– Джулс, я просто дарю тебе подарок, потому что у тебя сегодня день рождения.

– Просто даришь подарок за хренову гору бабок?

– Да, просто дарю. Ты как никто заслуживаешь дорогого подарка.

– И ты считаешь, что этот подарок никак не повлияет на меня, когда ты в следующий раз будешь уже почти готов в меня войти?

– Да, считаю.

– Еще скажи, что такая мысль тебе даже в голову не приходила!

– Я знаю твой характер. Ты дашься, только если захочешь.

– Поэтому ты и делаешь такой ход? Чтобы я захотела?

– Да, а что это запрещено?

Она замолчала и опустила глаза вниз. После некоторых раздумий послышался ответ:

– Нет.

– Ну вот и славно, что мы с этим разобрались. Ты считаешь, что мне нужен секс, а тебе еще рано. Это коллизия. Проблему можно разрешить двумя путями: отправить меня к другой тёлке или дать самой. У другой тёлки я недавно был. Удовольствия не получил, зато на два с половиной месяца лишился удовольствия видеть тебя. И хотеть. Постоянно хотеть. А это тоже, поверь мне, удовольствие. Я вот сейчас здесь, с тобой как никогда понимаю это. Поэтому я подожду. К другой тёлке ты меня теперь не отправишь, все равно не помогает. Но уж позволь мне самому разобраться, что мне делать для того, чтобы ты, наконец, осознала, что дело не в том, в каком возрасте ты перестанешь быть целкой, а в том, насколько ты для этого уже готова.

Она долго смотрела на него, а потом сказала:

– А как я это объясню маме?

– Мне это не интересно.

– И все же, Влад, я не возьму кольца. И не дамся тебе. Пока.

– Ну вот видишь, в нашем обороте уже появилось слово «пока»! Это уже что-то… Хорошо, пусть полежит у меня. Пока. Я терпеливый, как выяснилось.

Они долго целовались, а потом вместе лежали в траве и наблюдали за тем, как садятся и взлетают самолеты. И молчали. Незаметно подкрался рассвет.

***

– Ты знаешь, я так измучилась за это время без тебя. Мне кажется, еще немного и я бы просто умерла.

– Я знаю. Мне рассказывали, как тебя бесновало.

– Я думала, что тебе, наверное, будут рассказывать. Но сейчас, когда сказал, почему-то удивлена.

– Я приезжал несколько раз, хотел встретить тебя после музыки, но всегда тебя уже не было. Не знал, как увидеться. Раньше ведь было проще, в школе виделись.

– Зато я теперь стала здорово петь! Учителя хвалят, говорят есть будущее. Так что теперь не пропаду, даже если не будет профессии!

– Я теперь тебя буду называть Мастером. Для солидности.

– Называй меня по имени. Я не люблю других названий.

– Почему тогда иногда называешь меня Шик?

– Ты знаешь, это как будто и есть твое имя. Как лэйбл, не зря тебя так прозвали. Но я все равно не люблю прозвищ. Говорю так, когда злюсь или хочу позлить тебя.

Она молчала, а потом вдруг сказала:

– Я скучала…

Влад смотрел, сверкая хищными магнитами своих глаз, всматривался так глубоко, что, казалось, вот-вот настигнет дна ее души. Если у души бывает дно.

– Почему ты всегда уходишь? – спросил он.

– Потому что чувствую опасность. Кто-то ведь всегда проигрывает. Не хочется, чтобы это была я. Понимаешь?

– А если все просто будет хорошо?

– Ты же знаешь, не у нас с тобой. Ведь ты знаешь это. Просто не говоришь вслух. Это невозможно.

– Я хочу, чтобы было.

– Я люблю тебя, Влад. Это очень серьезно для меня. Именно поэтому есть вещи, которые я не могу сделать. Не могу перейти эту черту. Хотя это очень сложно, не переходить ее. – Он обнял ее. – Я что-то чувствую, не могу объяснить тебе. Думаю, ты тоже чувствуешь. Как будто не все в порядке. У нас с тобой все никогда не было в порядке, с самого начала не было. Ведь ты тоже чувствуешь? Знаешь, что я права. Иначе ты не терпел бы… Ты со мной, но мне все время кажется, что это должно кончиться. Я просто знаю это.

– Я не хочу, чтобы это кончалось. Просто будь здесь. Не плачь.

– Ты же знаешь, я никогда не плачу.

– Знаю. Но мне сейчас так показалось. Не расстраивайся, нет причин.

– Есть. Я не могу сделать то, что хочу. Очень надеюсь, что это в первый и последний раз в моей жизни.

***

– Ты еще дома? Я не ожидала, что тебя застану. Решила рискнуть.

– Я что-то приболел.

– Ну и голосок у тебя! Приболел? Да ты же просто в полном раздрае!

– Есть немного.

– А где мать?

– Не знаю. Мне это не интересно.

– Я приеду чуть позже.

– Не стоит, все в порядке.

– Я это поняла. Буду в районе трех.

***

Она позвонила в дверь. Некоторое время ответа не было. Вот клацнул ключ в замочной скважине, дверь открылась, и пред ея очи предстал он. Из одежды на нем присутствовали лишь черные семейники и вязаный шарф, которым он небрежно обмотал горло.

– Я вижу, ты серьезно подошел к вопросу лечения.

Влад улыбался и молчал. Он прошел в кухню, откуда доносился запах приготовления пищи. Она прошла за ним, и ее удивлению и негодованию не было предела! Он сам варил себе суп, сопровождая этот процесс периодическими приступами кашля.

– Ты же болеешь! Иди ложись, я закончу.

– Хорошо.

– А что, у вас мама не готовит?

– Это ниже ее достоинства.

– Занятно. Но ты же болеешь!

– Вот именно, ударение следует поставить над словом «Я». Я болею – мои проблемы.

– Мило. – Она жалостливо заглянула в покрасневшие от болезни глаза своего любимого. «Не удивительно, что у него такой характер! Он просто ангел, по сравнению с тем, кем бы он должен был стать, воспитываясь в такой семье», – подумала она. – Мой милый мальчик! Ну ничего. Сейчас начнем тебя выздоравливать. – Она еле коснулась его волос и поцеловала в щеку.

Раздался звонок в дверь.

– Мля… Рано вернулась, – сокрушительно констатировал Влад и направился открывать дверь.

В коридоре послышался голос его матери. «Это я удачно зашла!» – с иронией подумала она. Но сильно недооценила, ведь и всей ее иронии не хватило бы, чтобы уразуметь весь масштаб того, что последовало дальше.

***

– Юля, ты слишком беспечно ко всему этому относишься. Я устала говорить с тобой об этом. До тебя невозможно достучаться. Ты стала слишком своенравна. Ты знаешь, что Влад мне не нравится, но я никогда не принуждала тебя принять мое мнение, как единственное в своем роде. Я просто его высказываю. Я отчетливо вижу его потенциал. Такой очень темный потенциал, мрачный. А ты – светлая. Ты – Пересветова. Наверное, поэтому вас так друг к другу и тянет. Но не в этом дело. Ты совсем не занимаешься языком, спасибо, хоть музыку не забросила. А без английского сейчас никак. Ты знаешь, что тебе не на кого полагаться, кроме как на себя, а я не могу тебя заставить. Но я могу поспособствовать. Поэтому я попросила твоего отца забрать тебя до начала учебного года к нему. За оставшийся месяц ты должна будешь сильно шагнуть вперед…

***

– Влад, я уезжаю…

– Хм… Куда?

– В Штаты. В Калифорнию.

– Круто! Нет, правда, здорово! Даже немного тебе завидую!

…

Глава 30. Второе начало

Родители его познакомились в институте. Отец подавал большие надежды, являясь одним из лучших студентов Академии ФСБ. Мать, едва познакомившись с ним, быстро просчитала ситуацию. Будучи, по сути, еще детьми, они поженились. Женщине никогда не составляет большого труда окольцевать мужчину, пока он молод и не разобрался в своих вкусах и предпочтениях, не определился с целями. Особенно, если женщина эта хитра и привлекательна.

Семья быстро пошла в гору и вскоре их уровень благосостояния стал значительным. Ребенок появился быстро, но на том они и ограничились. А потом вдруг отец Влада исчез из его жизни. Точнее, Влад знал, что у него есть отец, и он ходит где-то по земле, но не более того. Тем не менее, семью тот продолжал обеспечивать по полной программе, поэтому мать его ни в чем не нуждалась и была предоставлена сама себе. Сын нисколько ее не волновал. Салоны красоты сменялись фитнес-клубами, начинавшими в то время открываться в большом городе, бары – ресторанами, встречи с подругами – визитами к любовникам. Никогда она не занималась сыном, Влад рос один, не видя ни отца, ни матери. Его ненависть к ним развивалась вместе с ростом его организма.

Мысль о втором ребенке была для нее излишней. Еще одна беременность означала девять месяцев неудобств и потери привлекательности. Детей она не любила, как, по-видимому, и мужа, но разводиться не хотела, а нового мужчину заводить не планировала. Да и зачем, если ей и так прекрасно жилось? Привыкнув заботиться только о своем благополучии, эгоцентричная женщина не привыкла думать ни о ком другом.

Отец снова появился в жизни Влада так же неожиданно, как и когда-то исчез. Ему тогда было уже почти двадцать. Он любил сына своей странной любовью, любовью мужчины, который оставил семью ради служения каким-то одному ему известным идеалам или просто потому, что так было удобно, так ему тогда захотелось. Влад не знал реальной причины и никогда не спрашивал. Он отнесся к появлению отца со свойственной ему холодной сдержанностью. Теперь снова есть отец? Окэ.

Влад знал, что это благодаря отцу у них с матерью было столько денег. Что благодаря ему он закончил блатную школу, а потом попал в не менее блатной институт. С детства отец всячески баловал сына, заменяя блестящими обертками близость родного человека. Позже хорошие игрушки сменились более дорогими подарками, и у Влада всегда были самые лучшие машины, техника, одежда, рано появилась дорогая квартира. Так, считал отец, он возвращал своему сыну долг одиночества духа. Влад же иногда вспоминал свое раннее детство, в котором он обожал отца. Но невозможность видеться с ним вскоре иссушила и эти проблески человечности в душе молодого эгоиста.

Возникнув снова, к разводу его отец не стремился, его вполне устраивала красивая кукла, вписывающаяся в интерьеры бизнес-тусовок, в которые тот теперь был вхож. А, может, и всегда был вхож, Влад и этого не знал. Все остальное отец с легкостью получал на стороне. Так они и жили с женой.

Но при этом к сыну он относился с каким-то нездоровым придыханием, что было до боли странным. Он называл его исключительно Владиком. Влада это настолько выводило из себя, что он еле сдерживался. В конце концов он понял, что костюм железного человека, который его отец носил всю свою жизнь, содержал под собой усталого и сентиментального мужчину, сюсюкающегося с сыном как пятилетняя девочка.

Так, в период окончательного своего становления, Влад оказался вблизи настолько чуждых ему людей, что это непременно должно было вызвать в нем чувство отторжения. И вызвало. Вот только отторг он от себя не только своих родителей, а полностью всю свою светлую часть.

Его становление проходило драматично. Внезапный отъезд Юли, так и не закончившийся ее возвращением, стал для него первой значимой потерей в жизни. Он переживал ее в муках. Поначалу он несколько раз ездил к ней, но расстояние сыграло свою злую роль. При каждой их встрече они оба испытывали только боль. Юля ужасно переживала смерть матери, но делала это тихо, и оттого Владу становилось только страшнее. Что-то зловещее смотрело теперь на него из глубины ее глаз, похожее на безразличие. Это была теперь совсем другая Юля. Он предлагал ей вернуться, но она наотрез отказалась. Возврат значил для нее мучительные переживания, воспоминания о матери, которые она так хотела изгнать из своей души. Влад понял, что он был бессилен. Да, пусть он все же стал ее первым мужчиной, но это не помогло ему подсластить горечь утраты. Они оба осознавали, что их жизням теперь суждено разойтись в разных направлениях, потому что они теперь были друг для друга слишком болезненным фоном.

И тогда он стал отрываться. Будучи лидером и бойцом, обладая умом и храбростью, имея задатки циника и фаталиста, в нем стали быстро прорастать темные корни. В юности он мог стать кем угодно, столь широк был диапазон его внутренних качеств, от борца за справедливость народа до лидера партии мирового зла. Когда в его жизни появилась Юля, весы сильно качнулись в сторону первого. Но потом она исчезла, да если еще и учесть при каких обстоятельствах это произошло… Уехала на месяц и не вернулась никогда. Пусть он и знал, что в этом не было ее вины, но это не приносило ему утешения. Влад стал медленно темнеть. К тому же этому процессу сильно способствовало общение с матерью, с которой он на тот момент еще жил и которую ненавидел. Вторым же шагом к его потемнению стало возвращение отца и то, что за ним последовало.

Влад уже было полностью погрузился во тьму, но все же в нем оставалось много человеческого. Ему не было чуждо понятие о справедливости, пусть и применял он его весьма фрагментарно. По-своему он не был лишен чести и границ своих собственных представлений об этом понятии не нарушал. Но все же это уже были остатки тех прекрасных задатков, которые закладывались в нем на заре его человеческого становления. Теперь это был сильный мира сего, идущий, если того требовало дело, по трупам, не ведая ни страха, ни сострадания. А дело требовало часто, и цель всегда оправдывала средства. Целью же была вечная гонка его собственных амбиций, соревнование с самим собой. Но Влад был человеком несгибаемым и делал только то, что находил нужным. Пока в его жизнь снова не ворвалась его Джул.

Он разыскал ее через неделю после ее приезда в Россию. Все эти годы он хранил в памяти воспоминание о ней. Девять лет, которые прошли после ее отъезда, сделали это воспоминание каким-то эфемерным, почти прозрачным, но все изменилось, стоило ему снова ее увидеть.

Он впился в нее со всей той страстью, которая так и не успела излиться из него тогда, когда ему было семнадцать. Они пропадали в номерах гостиниц, в его квартире, а иногда не успевали дойти до нее и делали это прямо в подъезде. Они расставили много отметин по городу, пока длился этот безумный квест: подворотня, кабинет в ресторане, туалет там же, кабинет в его офисе, парк по дороге в офис, машина по дороге в аэропорт, туалет в аэропорту. Она все время летала в командировки, и Влад несколько раз просто брал билет и летел в ту же точку. Прилетая, он брал такси, ехал в отель, находил ее там и тут же набрасывался на нее с таким ожесточением, как будто до этого в его жизни никогда не было секса. А потом он одевался, перехватывал короткий завтрак-обед-ужин, в зависимости от времени дня и обратного рейса, и ехал обратно в аэропорт. Он никак не мог удовлетворить себя, что-то продолжало сосать его изнутри, что-то мрачное, темное, его сущность. А она была все такой же светлой. Из нее как будто струилось какое-то неуловимое свечение. Иногда ему казалось, что он ее оскверняет, но эта мысль только усиливала его желание.

Это умопомешательство длилось несколько месяцев. Он даже забыл о других женщинах, как это когда-то уже бывало с ним в далеком прошлом, девять лет назад. Но когда он осознал, что Юля теперь принадлежала ему вся без остатка, постепенно его сущность стала к нему возвращаться и, если они подолгу не виделись из-за нестыковки графиков, он нет-нет да и стал вкушать другие плоды. Сущность Влада заставляло проявляться еще и подспудное ощущение того, что Юля имеет над ним какую-то необъяснимую для него самого власть. Он так привык хотеть ее всю свою жизнь, что это становилось уже чем-то вроде психического отклонения, и Влад незаметно для себя самого боролся с этим чувством, пытаясь вытеснить его из себя, заполнив себя другими женщинами. Но все же Юля занимала в его сердце свое особое место, и когда они снова виделись, он ощущал разницу. Она доставляла ему какое-то неповторимое удовольствие, секс с ней был похож на секс в наркотическом угаре, но дело было не в одном только сексе. Он любил Юлю.

Но все, что теперь происходило между ними, все те некогда несбывшиеся надежды его юности, которые теперь, вместе с ее возвращением, так неожиданно и радостно предвещало будущее, всему этому так и не суждено было сбыться. Риск в жизни Влада стал настолько обыденным явлением, что он перестал адекватно оценивать возможные его последствия. Ему пока что удавалось скрывать от Юли, чем он занимался. Это было не трудно, ведь в первое время после возвращения в Россию ей было нужно многое в жизни поставить на новые рельсы. Она по нескольку раз в неделю ездила в командировки, а когда возвращалась, занималась подбором жилья и тратила на это почти все свое время. Она хотела купить квартиру неподалеку от Влада и ждала подходящего варианта. Задавать вопросы было в целом не в ее стиле, и она часто говорила: «Если захочешь рассказать, расскажешь сам, а не захочешь, я все равно не узнаю». Влад поражался ее точке зрения и только сильнее проникался чувством уважения и любви. Он имел независимый нрав, и убеждения Юли только сильнее его к ней привлекали. Но на этот раз проблема возникла не с той стороны, с которой он ждал, и оказалась не в Юле и ее реакции на то, чем он занимался. На этот раз он просто рискнул слишком сильно. Он вывел почти все средства из своих региональных банков и сконцентрировался на главном проекте, на который теперь делал ставку. После того, как было официального объявлено о запрете казино, он открыл роскошный тайный игорный клуб в центре Москвы. Это приносило баснословные прибыли, но Влад недооценил масштаб риска. Он понял, что в этот раз рискнул слишком сильно, только когда напоролся на чекистов. Он поставил на карту всю свою жизнь, а главное, что теперь он терял связь со всем, что еще олицетворяло в этой жизни добро, он терял Юлю. Облаву провели в ночь, когда он был с ней. Когда его телефон зазвонил, она так и продолжала спать. Влад смотрел на нее спящую, как когда-то давно, в их первый и последний Новый год, и думал о том, что она, возможно, была его небесной карой, его проклятьем. Как только он ее обретал, он тут же должен был потерять ее снова. Влад должен был исчезнуть, но он не мог объяснить ей причину своего исчезновения. Теперь он становился подлецом, и это разрывало его сердце, которое, как оказалось, все еще в нем билось.