Текст книги "Одержизнь"

– Ксавье, – поправляет он её. И добавляет: – Пожалуйста.

– Возьмите, пожалуйста, кофейник. Несите в гостиную. Я сейчас подам вам с мадам жареные тосты с сыром.

– Nourrice, ну я прошу: оставь «мадам» гостям! – просит Вероника. – И… Жиль здесь?

– Да, милая. Амелия его в семь утра подняла.

Амелия в гостиной сидит за столом и проверяет, как близко к себе можно подтащить скатерть, чтобы не уронить ни тарелки, ни разбросанные по столу мелки и рисунки. Жиль сидит на диване, нахохлившийся и притихший. Вздрагивает, когда столовое серебро со стола летит на пол. Амелия, довольная произведённым эффектом, отодвигается вместе со стулом, болтает ногами, улыбается, хитро стреляя глазами.

– Это не я, – сообщает она Жилю.

Он пропускает её реплику мимо ушей. Амелия выжидает несколько секунд, пожимает плечами. Прислушивается к голосам в кухне, задумывается и негромко произносит:

– Па-па… Папа. Нет, неправильно. Жиль?

– М-м?

– Отец Ксавье мне теперь тоже папа, да?

– Вроде того.

– Рот не хочет его так называть… – нехотя признаётся малышка.

– Называть не обязательно. Но слушаться его ты должна.

– А ты почему не слушаешься? Вчера ругался…

Жиль вздыхает, пожимает острыми плечами:

– А я дурак. Наверное.

– Не ругайся! – строго одёргивает его Амелия.

– Иди в жопу, – уныло огрызается он – и тут же жалеет о своей несдержанности.

Грохают по полу ножки стула. Амелия возмущённо фыркает и уходит в кухню к взрослым. Секунду спустя до Жиля доносится её довольный, возбуждённый голосок и смех Вероники и Ганны.

– И тут отец Стефан так серьёзно: «Готов ли ты, Ксавье Ланглу…» – сквозь смех рассказывает Вероника. – А там кто-то ведро у алтаря забыл. Полы помыл и оставил, и…

– И наш кюре отступает на шажок в сторону, – подхватывает Ксавье. – Прямиком в ведро. Вопль, плеск…

– Мы, конечно, делаем вид, что ничего не происходит, ждём, пока он из ведра вынырнет.

– И когда он открыл рот, чтобы спросить, буду ли я заботиться о Веро в болезни и здравии, нас как прорвало.

– Nourrice, я никогда так неприлично не смеялась! – всхлипывает Вероника, с трудом сдерживаясь от хохота.

– А что отец Стефан-то? «Вон отсюда, грешники и охальники»?

– Нет, он смеялся вместе с нами, – отвечает Ганне Ксавье. – Он только с виду строг. Молодой ещё, образ соблюдает.

– Молодые, давайте-ка за стол! – спохватывается Ганна.

Семья собирается в гостиной. Ксавье приветствует Жиля и осторожно спрашивает:

– Я могу тебе чем-то помочь?

– Нет, я просто не выспался, – поспешно отвечает мальчишка. – Пока вы спали, мы с Амелией слепили ещё одного дракона в клумбе.

– Но я себя хорошо чувствую! – встревает девочка, обнимая маму за талию. – А вот Жиль ругается!

Мальчишка бросает в её сторону угрожающий взгляд, расправляет на столе скатерть, поднимает упавшие вилки и ножи и молча усаживается на своё место. Ганна несёт нехитрый завтрак, и семья принимается за еду.

– Веточка, мне надо сегодня добраться до Собора, – делится планами на день Ксавье. – Нужно показать отцу Стефану, как ухаживать за Садом, разъяснить значения показателей приборов, способы их регулировки. Потом в Ось: меня попросили помочь составить список необходимого в дорогу. Получается, я вернусь вечером.

Молодая женщина кивает, откусывает кусочек тоста с хрустящей сырной корочкой.

– А когда ты поговоришь с градоуправлением насчёт переезда к нам? Чтобы у тебя был не рабочий код, а жилой?

– Как только мы с тобой оформим брак в соцслужбе. Жиль, что у тебя на сегодня?

Мальчишка смотрит в тарелку, на нетронутую еду.

– Я не знаю, – тихо отвечает он.

«Мне надо к Акеми, – хочется сказать ему. – Она там одна, она ждёт. У неё нет работы, ей нечего есть. Ей надо показать, как изменился мир после ухода льда. И честно рассказать, что скоро я уйду и вернусь неизвестно когда. Но вы меня обязали сидеть здесь и сторожить Амелию. И что у меня после этого на сегодня?»

Ксавье и Вероника обмениваются многозначительными взглядами, и Вероника, кашлянув, предлагает:

– Почему бы тебе не погулять, братик? Говорят, прогулки нагоняют аппетит. Только, пожалуйста: к закату ты должен быть дома. Или Ганна на неделю берёт отпуск, а ты будешь её замещать.

– Я не умею готовить, – бурчит Жиль, пряча улыбку.

– Так, сынок, доедай – и свободен.

Мальчишка хватает с тарелки бутерброд и чуть ли не бегом покидает гостиную.

– Я по дороге поем! – кричит он уже со второго этажа.

В гардеробной он быстро переодевается в любимые мешковатые штаны и растянутую футболку, распахнув шкаф, шарит по карманам своей одежды в поисках хоть каких-то купонов. Разочарованно вздыхает, хлопает дверцей шкафа и бежит на выход. У лестницы его ловит Ганна, молча суёт ему в руки бумажный пакет и подмигивает. Из пакета пахнет ветчиной.

– Спасибо, – шепчет Жиль и целует няньку в щёку.

До КПП между Вторым и Третьим кругом велосипед довозит за два часа, ещё десять минут – и Жиль у двери квартиры Дарэ Ка. Ему открывает Акеми – настороженная, молчаливая – и тут же оказывается у мальчишки в объятьях.

– Здравствуй, – тяжело дыша, улыбается Жиль. – Как ты? Я покушать принёс, держи вот…

Акеми уносит пакет на кухню, возвращается с мокрым полотенцем, обтирает Жилю мокрые от пота шею и плечи.

– Хорошо, что ты пришёл, – без улыбки говорит девушка. – Вечером приходил полицейский, что вчера брал меня на учёт. Принёс вызов во Второй круг. Я должна явиться к начальнику полиции Азиля к двум часам.

– Вот покушаешь – и пойдём вместе. С Канселье можно говорить. И я буду с тобой.

Акеми улыбается одними глазами, обнимает Жиля, утыкается лицом в грудь.

– Спасибо, что не бросаешь меня. Я сейчас как слепая…

– Всё будет хорошо. Вот увидишь, – обещает он.

Жиль и сам в это искренне верит.

В приёмной начальника полиции Азиля сегодня людно и душно, несмотря на открытые настежь окна. У кабинета Канселье целая очередь. Жиль и Акеми встают у стены подальше от толпы. Они держатся за руки, ладонь у Акеми влажная и горячая от волнения. Жиль ободряюще щекочет её кончиками пальцев, и Акеми нет-нет, а улыбнётся – нервно, мимолётно, но улыбается же.

– Не, ну не офигеть ли? – раздаётся справа знакомый хрипловатый голос. – Кого я вижу!

У стены сидит на корточках ярко-рыжая девица с волосами, скатанными в дреды. Обтягивающая аппетитную попу короткая юбка кислотно-зелёного цвета, короткий розовый топ, открывающий прекрасный обзор снизу на не обременённую бюстгальтером грудь, руки в сетчатых чёрных перчатках до локтей. Девица выкидывает недокуренную сигарету в окно, встаёт, щуря жирно накрашенные чёрным глаза.

– Что-то тебя, подруга, быстро выпустили из камеры, – ехидно заявляет она Акеми.

– И тебе здравствовать, Сорси, – холодно откликается Акеми.

Что-то в её тоне заставляет Жиля встать между ними, загородив Акеми плечом.

– А ты чего тут делаешь? – любопытствует он, разглядывая рыжую.

– Месье начпол лично в гости пригласил, – ухмыляется Сорси. – Обещал любовь на рабочем столе и чай с сахаром по окончании.

В очереди сдавленные смешки, на нахальную девку поглядывают с любопытством. Плечистый высокий парень лет двадцати со штормовкой под мышкой пялится настолько откровенно, что Сорси надувает щёки, неприлично фыркает и являет парню оттопыренный средний палец на левой руке.

– А сломаю? – басит здоровяк.

– Спорим, я тебе его быстрее в задницу засуну? Не выделывайся! – рявкает деваха.

– Узнаю Сорси Морье, – с напускным безразличием произносит Акеми и отворачивается.

В этот момент открывается дверь кабинета и в коридор выходит Артюс Канселье.

– Так, тишина в приёмной! – распоряжается он. – Морье, Дарэ Ка, Йосеф, Фортен – пройдите.

Взгляд начальника полиции падает на Жиля, на лице тут же появляется выражение недовольства. Канселье делает шаг в сторону, пропуская людей в кабинет, толкает Жиля в плечо:

– Тебе тут делать нечего!

– Об этом отдельно поговорим, – упрямо отвечает подросток.

Канселье смотрит на него, недобро прищуриваясь, словно решая: угостить строптивца при всех подзатыльником или уступить будущему Советнику. Жиль стоит напротив него, держа Акеми за руку.

– Куратор Канселье, если вам так будет проще, воспринимайте меня как тень Акеми Дарэ Ка.

– Ты в курсе, что у теней нет языка? – интересуется Канселье и, получив ответный кивок, капитулирует: – Тогда хер с тобой, заходите оба.

Пропустив перед собой Жиля и Акеми, Канселье с таким грохотом захлопывает дверь кабинета, что все присутствующие вздрагивают.

– Ну, присаживайтесь, – распоряжается он, указывая на ряд стульев напротив своего стола. – Познакомимся и пообщаемся.

Жиль садится на хромой металлический стул, косится на тех, кого собрал Канселье. Угу, Сорси. И коротко стриженный здоровяк. И тощий очкастый брюнет с чуть тронутыми сединой кудрями, в нем Жиль с удивлением узнаёт университетского библиотекаря. «А этот здоровый… Йосеф?! Это родня Дидье, что ли?» – хлопает глазами мальчишка.

Канселье устраивается за столом, складывает руки на груди, внимательно смотрит на присутствующих.

– Итак. Сорси Морье – работница крематория, Жак Фортен – преподаватель истории, знаток двух иностранных языков…

– Я только по написанию, – поправляет офицера полиции очкастый библиотекарь, но натыкается на его взгляд и испуганно умолкает.

– Можно сперва я договорю? Можно? Спасибо. Далее. Гайтан Йосеф, мастер по работе с металлом. Акеми Дарэ Ка… думаю, все в курсе, кто такая.

После этих слов Акеми поникает головой, глядит в пол перед собой.

– Пожалуй, все, кроме мадемуазель Дарэ Ка, тут знают о странной болезни, которая внезапно настигла более сотни детей города. Я опущу мистику и откровенную хрень, но вам четверым придётся сопровождать семилетнего ребёнка, который знает, где искать лекарство от этой напасти. Выбрали вас не случайно. Путь предстоит дальний, это вам не в соседний сектор за пойлом сбегать. Месье Фортен, вы идёте переводчиком и знатоком географии прежнего мира. Предстоит по старым железнодорожным путям от Азиля добраться до Кале, далее через тоннель под Ла-Маншем – до Англии. Месье Йосеф, вы умеете владеть оружием, которое на пару с отцом изготавливаете, – будете обеспечивать безопасность путешествия. Мадемуазель Морье, не кривите рожу. Вам выпала редкая честь всех в путешествии кормить и быть девочке нянькой.

– За-е-бись, – по слогам произносит Сорси и едва успевает увернуться от брошенной в неё толстой папкой с бумагами.

Папка глухо хлопается об пол, и её содержимое разлетается по кабинету.

– Ещё одно слово – швырну что потяжелее в голову, – комментирует Канселье. – Листы собирай, в папку клади и мне возвращай. Вперёд. И ещё: курить в дороге я тебе запрещаю.

– Догонишь и проверишь? – бурчит Сорси, но листы в папку подбирает.

– Осталась Дарэ Ка, – игнорирует вопрос Канселье, вздыхает, держит паузу, барабанит пальцами по столу. – Зачем ты в этой компании – понятия не имею. Но за тебя ходатайствовали не последние люди в городе, потому тебя и выпустили. Можешь сбежать по дороге и не возвращаться, Азиль даёт тебе шанс.

Жиль тихо вскипает, но сидит молча, незаметно поглаживая ладонь Акеми.

– К сожалению, сегодня не смог подойти человек, который будет за всех вас отвечать перед городом. Поведёт вас Ксавье Ланглу, священник.

– Хоть кто-то адекватный, – радостно комментирует Сорси. – А что такая толпа с какой-то малявкой?

– Я рад, мадемуазель Морье, что вы хоть кого-то одобрили! – язвительно отвечает Канселье. – Девочка – дочь Бастиана Каро. Всё понятно?

– Ох ты ж… – Сорси осекается, боязливо косясь на письменный прибор на столе начальника полиции. – Во что же бедная малявка опять вляпалась? Одни беды с ней.

– Итак. Ваша задача – доставить ребёнка в Англию и вернуть обратно целой и невредимой. Город даст вам в дорогу всё необходимое. Путь займёт около недели туда и столько же обратно. Сколько времени вы проведете в Англии – понятия не имею. Добираться будете на двух дрезинах, их подготовят примерно через неделю. Тогда и выдвигаетесь. Вопросы?

– Месье Канселье, – запинаясь, обращается к нему Жак Фортен. – Простите… а если нет никого в Англии? Мы же не знаем точно, что мы там найдём.

– Вернётесь обратно, что непонятного.

– Есть, – басит Гайтан Йосеф. – Отец уверен, что есть. И девчонка не ошиблась. И газеты писали про сигнал на чужом языке.

Канселье дожидается тишины и спрашивает:

– Есть желающие сказать: «Я не пойду»?

– А что – есть выбор, что ли? – фыркает Сорси. И тут же добавляет: – Я-то пойду, потому что мне жалко оставлять малявку с этими.

Начальник полиции усмехается, кивает:

– Собираемся через неделю в десять часов утра у здания бывшего вокзала в Восьмом секторе. Все свободны.

Присутствующие встают с мест, выходят. Канселье отворачивается к шкафу позади стола, убирает в него папку с бумагами, которую швырял в Сорси. Жиль придерживает Акеми за локоть, шепчет:

– Мы не уходим.

Безразличие на лице офицера сменяется удивлением, когда он оборачивается и видит, что в кабинете он всё ещё не один.

– Вас надо лично просить покинуть управление полиции, месье Бойер? Дел с утра и без вас полно, не задерживайте!

– Несколько вопросов, куратор. – Мальчишка садится на стул напротив Канселье. – Это важно.

– Валяй, – бурчит начальник полиции.

– Почему вы не сказали, что я тоже иду?

– Потому что ты идёшь на хрен. Точнее, никуда не идёшь, – начинает злиться Канселье. – Всё?

– Нет, не всё. Я иду. С Амелией и Акеми. Как гарантия безопасности обеих. Так что считайте запас еды ещё и на меня. – Тон мальчишки жёсткий, не терпящий возражений. – Не посчитаете – ничего, наворую чего-нибудь за эти дни и…

– Как же ты меня замотал, юный засранец, – почти стонет Канселье. – И не меня одного точно. Может, тебя арестовать суток на десять? Посидишь в тишине, подумаешь.

– Я в Совете сказал и вам повторю. Хотите из меня градоуправленца сделать – придётся разрешить сопровождать Амелию.

– Мудак ты, мальчик.

– Папкой с бумагами в себя кинуть не забудьте, – чеканит Жиль. – И последний вопрос: кто просил за Акеми?

Мальчишка чувствует, как затаивается за его плечом девушка, дышит тихо и часто. Почему она так боится услышать ответ?

– Отвечаю – и валите отсюда, у меня совещание через полчаса в… в другом месте! Бастиан Каро просил за твою косую. Всё, вон отсюда оба!

Жиль встаёт, возвращает на место стул, коротко кланяется – как равному, уважаемому:

– Спасибо, куратор. До встречи через неделю. – И они с Акеми покидают управление полиции.

На улице Акеми останавливается и вдруг садится на корточки посреди дороги.

– Что с тобой? – пугается Жиль, присаживается рядом, старается заглянуть в лицо.

Акеми поднимает на него полные слёз глаза.

– Я только что поняла. – Губы дрожат, голос срывается. – Меня выпустили не потому, что я искупила свою вину… а потому… потому, что я в этом городе лишняя.

Жиль кладёт ей раскрытую ладонь на макушку, гладит.

– Вот ты глупая-то… Ты мою племянницу спасла. Ты меня вернула. И если бы не ты, Рене бы…

– Не надо о Рене. Пожалуйста.

– Не буду. Вставай, поедем. Хочу тебе кое-что показать. Я точно знаю – тебе понравится.

Он ведёт японку за руку – молчаливую, погружённую в свои мысли, отсутствующую. Мимо жителей Второго круга – благополучных, сытых, чистых, востребованных полноправных граждан Азиля. Они забирают с парковки велосипед, Жиль помогает Акеми сесть, запрыгивает сам и едет к пропускному пункту Третьего круга. Дорога лежит через маленький научгородок, где в уютных двухэтажных коттеджах живут люди. Благодаря им Азиль пользуется водопроводом, транспортом, электричеством, производит пластмассы, ткани и что-то ещё. Жиль не помнит что – он думает о другом. О том, как приятно, когда тебя обнимают лёгкие руки, когда пряди волос над ухом колышутся от дыхания Акеми, и как хорошо вот так ехать-ехать, отдаляясь от Канселье, людей в форме, косых взглядов, проблем и ощущения, что ты сам в кандалах да ещё и с длинной цепью на шее.

– Жиль, не лети так, – тихонько просит Акеми. – Я не успеваю на дорогу смотреть.

– Ты по сторонам смотри. На дороге нет ничего интересного.

– Вдруг лёд…

– Акеми, нет никакого льда! Уже год как нет, – слегка повернув голову, убеждает её мальчишка. – Привыкай. Мир изменился и таким красивым стал!

На КПП Жиль машет уже знакомому охраннику и, не останавливаясь, мчит через весь Четвёртый сектор, держась чуть в стороне от петляющего Орба. Вот позади остаётся последний жилой дом, стихает шум нефтеперерабатывающего завода из Седьмого сектора, и заканчивается под колёсами велосипеда дорога. Мальчишка мягко сбрасывает скорость, останавливается посреди бескрайнего моря трав.

– Вот и приехали. Теперь мы просто пойдём. Смотри, как здорово!

Акеми несмело опускает на землю сперва одну ногу, потом перекидывает через седло велосипеда другую. Стоит и смотрит вниз, не в силах поверить в то, что, когда она последний раз подходила близко к черте города, перед ней расстилалась лишь пыльная серая пустошь. Девушка приседает на корточки, касается ладонями тонких стеблей, увенчанных лиловыми, словно рассветное небо, цветами.

– Они настоящие…

Жиль срывает цветок, щекочет Акеми шею. Девушка рассматривает пять округлых лепестков, окаймляющих сердцевину с пестиком и тычинками, трогает пальцем рыжеватую пыльцу. Она остаётся на пальце – лёгкая, с едва уловимым сладковатым запахом. Акеми срывает листок, нюхает его: свежая зелень, так пахнет трава в парке Второго круга.

– Жиль… Это что – теперь везде? – оторопело спрашивает она.

Мальчишка кивает, сияя. Будто это он сделал – и небо без сетки Купола, и бескрайнее зелёное море с яркими искорками цветов, и лёд уничтожил… Акеми глядит во все глаза – поражённая, очарованная. Она медленно шагает по лугу, то и дело останавливаясь и рассматривая травы у себя под ногами. Ветер шумит зелёными волнами, и Акеми всё кажется, что можно разбежаться – и нырнуть, уйти в глубину, на сколько хватит дыхания.

– Море… – шепчет она восхищённо. – Ярэ-ярэ…[6]6
  Ярэ-ярэ – аналог русского «о боже мой!» (яп.).


[Закрыть]

– Иди, Акеми. Дыши, смотри. Здесь только мы, некого бояться.

Жиль идёт за ней, ступая след в след, несёт на губах улыбку – и крепнет ощущение счастья, волшебное, захватывающее дух чувство сбывшейся мечты. Вот же Акеми – рядом, такая родная, такая любимая, самая прекрасная в своём изумлении…

Колышет пушистые шапочки бледно-голубых цветов ветер. Вольно дышит яркое зелёное море, и спит спокойно в колыбели из трав Акеми, прижавшись к плечу Жиля. И улыбается счастливый мальчишка, глядя в бездонное небо, и небо смотрит в голубые глаза Жиля, и всё так хорошо, что даже время замедляет ход, проходя мимо.

«Через три дня мы покинем город, Акеми. И будем свободны. Мы вернёмся свободными, и город нас признает. Мы заслужили счастье и теперь его не отпустим. Никому тебя не отдам. Тебе – всё. Тебя – никому…»

VI
Разнотравье

– Мам, сказку…

Ночь давно перевалила за середину, а Амелия всё не спит. Вероника сидит рядом с ней, не в силах сказать: «Пора спать, родная, завтра вам в поход». Молодая женщина поглаживает нежные руки дочки, разметавшиеся по подушке рыжие кудри. И рассказывает, рассказывает…

– Ты помнишь историю девочки, которая попала в чудесную страну и пошла искать волшебника, который мог бы вернуть её обратно?

– Алиса? – сонно спрашивает Амелия.

– Нет, милая, её звали Дороти.

– Алиса в зеркало ходила, да… А у Дороти были друзья и зверёк.

– Да, у неё была маленькая собака Тото. Ты помнишь, кто с ней шёл?

– Большой и сильный Лев, храбрый Железный Дровосек и глупый, но добрый Страшила. Мам, а почему, когда ему дали мозги, он не поумнел?

– Потому что глупым он не был, малышка. Он был простодушным.

– Это как?

– Это когда всем веришь и зла не замышляешь. И плохого не помнишь.

– А Дровосек плохое помнил?

– Помнил. Но совершать его не хотел.

– А Лев?

– А Лев, может, и хотел, но боялся. Так вот, малышка, в книжке не было ещё одной истории. На самом деле злых ведьм было три, а не две. И имя третьей забылось, потому что кто же будет специально запоминать плохое и рассказывать его детям?

– А почему помнили двух других? – хитро спрашивает Амелия, сооружая домик из одеяла.

– Потому что их Дороти победила. Давай, укладывайся на бочок и слушай.

Вероника зябко кутается в связанную нянюшкой шаль, подавляет зевок и начинает рассказывать:

– Великий волшебник смог бы отправить Дороти обратно домой, если бы она одолела третью злую ведьму. Самую сильную из трёх. Она жила в Стальном городе, а не в лесу или на болоте, как полагалось ведьмам. Многие пытались её одолеть, но никому не удалось. Одни смельчаки просто пропадали, попав в Стальной город, а другие возвращались ни с чем и потом рассказывали, что никакой ведьмы не существует. Наверное, поэтому её и убрали из истории про Дороти.

А ещё в этой истории была птичка. Маленькая певунья с красным хвостиком – совсем как та, что ты всюду рисуешь. Она увязалась за Дороти и её друзьями, привлечённая крошками от хлеба. Сначала птичка просто следовала за ними, а потом освоилась и подружилась со всеми. Особенно ей нравился Страшила – из-за торчащих из него травинок и прутиков, на которых можно было посидеть. В пышной гриве Льва птаха любила спать, о маслёнку на голове Железного Дровосека она точила клювик, вместе с Дороти насвистывала песенки, а с Тото они могли играть в прятки целый день напролёт.

– А как птичку звали? – интересуется Амелия из-под одеяла.

– М-м-м… – теряется Вероника. – Её никак не звали, она вечно крутилась рядом. И у птичек редко бывают имена.

– Пусть её зовут Майя.

– Хорошо, пусть зовут. И она вместе с Дороти, Тото, Страшилой, Железным Дровосеком и Львом держала путь в Стальной город. Чтобы туда попасть, наши герои пересекли Унылое болото, прошли через лес, где водились хрустальные волки…

– Мама, ты сама говорила, что волки – мохнатые и голодные.

– А эти были прозрачные. Голодные, но хрупкие. И в чём-то даже красивые. И когда Железный Дровосек победил их топором, защищая Дороти и Тото, они разбились с печальным мелодичным звоном. А Дороти с друзьями пошла дальше.

Дорога в Стальной город вела через глубокое ущелье, дно которого терялось в Тумане Забвения, и перейти его можно было только через серебряный мост. Давным-давно этот мост выковали умелые мастера – ювелиры и оружейники. Перила его были созданы в виде крепко держащихся друг за друга рук, потому его называли Мостом Надёжных Друзей. Он был узким, и не всякий отваживался ступить на него, но когда храбрая Дороти сделала по мосту первые шаги, она поняла, что крепче и надёжнее этого моста не найти в целом мире.

Стальной город встретил наших путешественников безразличием. Никто не вышел их поприветствовать, никто не спросил, откуда они пришли и что видели в пути. Люди проходили мимо, каждый был занят только собой.

«Здравствуйте! – окликала прохожих Дороти. – Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где живёт злая ведьма?»

От девочки шарахались, бормоча что-то о том, что ведьм не бывает и что неплохо было бы сумасшедшей девчонке не разгуливать в странной компании. И вообще идти домой, к маме.

До заката Дороти и её друзья бродили по городу, спрашивая людей о ведьме. И все от них отворачивались, старались запереть двери, закрыть ставни и скорее прекратить разговор. Наши путешественники совсем выбились из сил. Лев растянулся посреди улицы, Дороти легла на его широкую спину, прижав к себе пёсика, и загрустила.

«Мы никогда её не найдём. Наши мечты не сбудутся, а мама и папа никогда не дождутся меня дома», – вздохнула она.

«Милая девочка, – окликнул Дороти приятный женский голос. – Что случилось? Ты откуда здесь? Ты заблудилась?»

На тротуаре рядом с компанией путешественников стояла красивая женщина, очень похожая на маму Дороти. Только у мамы были светлые волосы, а мадам незнакомка была темноволоса. И носила красивое чёрное платье из ткани, отблёскивающей красным в лучах заката.

«Мы ищем ведьму, мадам, – сказала Дороти. – Но никто в этом городе о ней не слышал. Наверное, есть другой Стальной город и она живёт там. И утром мы продолжим свой путь и поиски».

Женщина улыбнулась и предложила девочке и её друзьям поужинать и переночевать в её доме. Она жила в красивом особняке на краю города, и дом её стоял посреди большого сада, украшенного статуями из белого камня. Темнота делала сад со статуями и высокими деревьями загадочным и странным. Дороти хотела бы прогуляться в саду доброй незнакомки, но только при свете дня.

Друзья поужинали и легли спать. А среди ночи каждого из них разбудил голос, зовущий его по имени – ласково и настойчиво. И такова была волшебная сила, скрытая в этом голосе, что и Дороти, и Лев, и Страшила, и Железный Дровосек, и птичка с Тото вышли из дома и побрели в объятый сном сад. Но пошли они в разные стороны. Голос звучал для каждого из них и уводил всё дальше и дальше.

«Останься со мной, – предложил голос Дороти. – Только я знаю, как сделать тебя счастливой. Ты не сможешь вернуться домой, волшебник Страны Оз – мошенник, он ничем не сможет тебе помочь. Ты же не будешь вечно скитаться по дороге из жёлтого кирпича, тебе нужен дом, милая Дороти. Останься. Я столько лет мечтала о доченьке…»

«Останься со мной, – уговаривал голос Железного Дровосека. – Ты всегда будешь чужим, холодным, железным болваном для тех, кого любишь. Они отвернутся от тебя, поняв, что ты лишь оживший рыцарский доспех. Останься со мной – и тебе не будет одиноко, я не позволю людям обижать тебя».

«Останься со мной, – просил голос Страшилу. – Ну даст тебе волшебник ума, и что тебя ждёт дальше? Ты же чучело, набитое соломой, тебя же первый встреченный селянин на кол посадит. Будешь ты, умный такой, ворон разгонять. Останься – и мы будем говорить с тобой целыми днями. Я ценю хороших собеседников».

«Останься со мной, – упрашивал голос Льва. – Пойми: не будет никакого толку от твоей храбрости, когда ты единственный хищник в целой стране. Слабые, мягкие, вкусные обложат тебя сетями, загонят в капкан и уничтожат. Пока ты труслив, они не боятся, но стоит тебе обрести храбрость – ты станешь опасен для них, слабеньких людишек и зверюшек. Останься со мной, в моём саду безопасно и привольно».

«Останься со мной, – поманил голос птичку. – Смотри, с кем ты сейчас! Лев съест тебя, как только проголодается, он огромный и страшный хищник, он только притворяется добрым! Останься со мной – и я буду самым благодарным слушателем твоих песенок».

«Останься со мной, – звал голос Тото. – Ты верный и преданный пёсик, но твоя Дороти нашла себе новых друзей. Смотри – она уделяет им всё больше и больше внимания, а ты всё чаще ждёшь, когда она обратится к тебе. Она плохой друг, малыш. Останься – и мы с тобой будем играть в саду с утра до вечера».

«Нет! – закричали друзья. – Ты лжёшь, ты хочешь, чтобы мы перестали верить друг другу, потеряли свою дорогу и сгинули в твоём саду! Тебе нас не обмануть!»

И, напуганные, бежали они поодиночке через тёмный, молчаливый сад, и видели, что скульптуры в саду – сплошь заплаканные несчастные окаменевшие люди. И страх за тех, кто дорог, заставлял наших путешественников бежать быстрее, отталкивая жёсткие, холодные ветви деревьев, и звать, звать друзей по именам. А тихий голос вкрадчиво шептал: «Ваша вера в доброе и светлое слепа. Ваши мечты рассыплются прахом. Вернитесь. Останьтесь со мной…»

Друзья встретились за оградой сада, бросились обниматься и наперебой рассказывать, как им было страшно. Из тёмного сада вернулись все, кроме маленькой доверчивой птички. Она поверила ведьме и осталась в её владениях навсегда – холодным каменным изваянием с бессильно поникшими крылышками. А ведьма поставила на полку новые песочные часы – крошечные, с красным, как хвостик несчастной птахи, песком внутри.

Говорят, в песочных часах, наполняющих дом ведьмы, текло по кругу время, не прожитое теми, кого она обманом оставила при себе. Ещё говорят, что ведьму убил Железный Дровосек, разбив пленённое время в часах острым топором. Но есть и те, кто утверждает, что хитрая ведьма жива и будет жить до тех пор, пока люди будут верить не тем, кто им дорог, а чужим.

– У зла нет власти над теми, кто светел душой и верит тем, кто их любит, – заканчивает историю Вероника. – Сердце, в котором живёт вера, невозможно превратить в камень.

Амелия тихонечко сопит во сне, выставив из-под одеяла круглую пятку. И Вероника надеется, что девочка заснула ещё до того, как герои её истории нашли ту, которую им лучше было бы никогда не искать.

Молодая женщина поплотнее задёргивает шторы в комнате дочери, выходит, бесшумно прикрыв дверь. Тихо ступая по вытертой ковровой дорожке, Вероника идёт в комнату брата. Жиль спит, сбросив с кровати одеяло и собрав под себя смятую простынь. Вероника улыбается, вспомнив, что в детстве братишка спал точно так же – всё с кровати скидывал и мёрз до утра, свернувшись комочком. Сестра склоняется над ним и касается губами испорченной шрамами щеки.

«Ты вырос, милый. И наверняка не позволишь мне этого завтра при всех. Сделаешь вид, что обижен, что занят кем-то другим, – думает Вероника, кончиками пальцев касаясь растрёпанных волос брата. – А мне так хотелось бы, чтобы всё было, как год назад. Обнять и поцеловать без оглядки на других. И не смутить тебя своим „люблю“. Спи, мой Жиль. Пусть Бог хранит тебя всегда-всегда».

Вероника возвращается в свою спальню, где ждёт Ксавье. Ложится в тёплые, родные объятья, вдыхает лёгкий запах ладана, утыкается носом в широкую грудь мужа и замирает.

«Как же это бесценно и просто – когда все дома, – думает Вероника. – И на самом деле ничего другого не нужно для счастья. Дом, семья и возможность прикоснуться друг к другу».

И она уплывает в сон, в котором сверкают капли росы на тёмных ветвях деревьев в саду за стальной оградой, и красивая темноволосая женщина без возраста улыбается и поглаживает каменную птичку, расправившую крылья у неё на коленях. И нет в сердце Вероники страха, спокойно смотрит она в лицо ведьмы – и видит в её чертах себя, только нарисованную тёмными красками.

«Без тьмы не бывает света, Вероника, – шепчет ведьма, не размыкая губ. – Всего в мире поровну. Счастья и горя, добра и зла. И у каждого есть не только половинка, но и отражение. Прими и это».

В назначенный день электромобиль Бастиана Каро подъезжает к бывшему вокзалу в Восьмом секторе Третьего круга. Это место больше напоминает порт: тут и там громоздятся краны, платформы, ржавые вагоны, сам вокзал похож на громадный ангар, к которому наспех пристроили подобие парадного входа. Бастиан останавливается метрах в ста от строений, выходит из машины первым, хмуро смотрит в сторону толпы перед зданием.

– Что за митинг? – ворчит он себе под нос.

– Похоже, не вы один решили нас проводить, – отвечает ему Ксавье Ланглу, открывая багажник электромобиля.