Текст книги "Дневник Zари. Роман"

Глава 34
Концерт группы «Загадочный Алтай»

Дорога доставляла мне немыслимое удовольствие, ямки, повороты, светофоры, всё было так мило, так чувствовалось оно, так нежно прикасалось к моей душе, ласкало её и умиротворяло. Жить-то хорошо как! Осязать, слышать, прикасаться, вдыхать, чуять, чувствовать… Метафорическое естество танцевало во мне вальс, вальс удовольствия и примирения. Всё моё нутро вдыхало чудодейственность этого мира.

Я приехала в рок-клуб, вошла в зал, музыканты на сцене настраивали инструменты – Пастор увидел меня первым, улыбнулся и помахал мне рукой, стало тепло и совсем спокойно. Я смотрела на спину Дона Хау, он казался похудевшим, высоким, сильным и гордым, я невольно залюбовалась. Но в эту же секунду он повернулся и, заметив меня, тут же отдёрнулся назад, меня тоже отдёрнуло в другую сторону, за секунду как наши взгляды могли встретиться. Взаимно оттолкнул нас гипотетический возможный электрический разряд от встречи наших глаз за секунду до него.

Я смутилась, и потому быстро пошла в бар, заказать себе зелёного чая с лимоном, чтобы иметь возможность слушать музыку через призму стеклянной кружки чая с замысловатым узором и полулуниями лимона.

– Как себя чувствуешь? – спросила Алёнка, я была рада её видеть, она была свежа и хороша даже в тёмном свете клуба.

– Ну, видишь – живее всех живых, хотя может быть, я умерла и попала в рай на этот концерт, хорошо играют!

– Ты всерьёз полагаешь, что это может быть рай? – усмехнулась она.

– Ну как назови, так оно и будет, – усмехнулась я в ответ.

Концерт был довольно гармоничным. Инструменты вибрировали, создавая неповторимую атмосферу, глухой голос солиста требовательно заставлял следить за текстами и не отпускал внимание.

Но к середине игры, мне всё-таки удалось вырваться и потихоньку уйти вглубь себя – на сцене горели красные фонари с шестнадцатью маленькими лампочками. Внезапно эти фонари стали превращаться в красные пупырчатые пятна и отплывать от себя, эти пятна сжимались и разжимались как настоящие звёзды далёких галактик.

Тут же, вдруг, от них как от фейерверка, стали отходить красные искорки, то одна, то другая, потом цепи, потом волны красных искорок, моё сознание заволокло ни с чем несравнимым кайфом, оно проникало вглубь этих искорок и там расширяясь, растекаясь в них, отражалось тёплым блаженством. А искорки всё отрывались, рвались, текли, тянулись, слетались и разлетались. С каждой искоркой приходило необыкновенное блаженство и благодать неповторимого кайфа и эйфории. Осознанность этих ярких искорок в моём сознании зашкаливала и уносила в волны очаровательного волшебства, их тягучесть в проникновении осознания давала ни с чем ни сравнимое наслаждение. Такой эффект был очарователен и наполнен радостью. Красный – мой любимый цвет.

Ребята уже заканчивали играть, а я видела уже целый фейерверк, который танцевал в такт музыки, то замедляясь, то ускоряя темп, то становясь более диким и настойчивым, то тихим и смирным. Наслаждение от игры танцевало во мне, озаряя всё новыми и новыми вспышками осознания красоты и чуда мира.

Я уже с трудом держалась на ногах, на моих губах блуждала улыбка ни с чем ни сравнимого трансцендентного блаженства. Мне казалось, я также тихо и легко взлечу, и улечу вслед за искорками, растворюсь в этом блаженстве.

Так же как началось, внезапно всё и прекратилось. Я стояла, нежно улыбалась хорошей игре парней, мне хотелось петь и смеяться, такой очаровательный концерт выдался. Пальцы гитаристов быстро перебегали по струнам, даря очаровательный восторг, палочки барабанщика стучали гулко и упрямо. Я парила в центре зала, и мне было неважно, кто-то заметит это или нет. Я была счастлива как никогда, тепло и благодать разливались по моему телу. Наконец я совсем устала, ребята доиграли, и мне жутко захотелось спать.

Забыться сном и пусть эти огоньки приснятся мне. И я нежно обняла розового мишку своего осознания и притянула к левому боку. Надо было ехать домой. Я сильно устала.

По дороге чуть два раза не проехала на красный свет. Неудивительно – ведь красный мой любимый цвет. Но всё же, ездить за рулём мне было ещё рано, сознание как-то рассеивалось и уходило от меня, временами мне было трудно его удержать. Даже такие обычные вещи как габариты своей машины, а также габариты других вызывали удивление и невольный вопрос – а они точно существуют? Как будто миражи они вставали вдоль дороги, и, казалось, коснись их и они лопнут как мыльные пузыри.

– Нельзя, нельзя касаться, – твердила я себе, и с силой держала пучок своего сознания где-то в районе затылка, – Держись.

Спала мало и нервно. Хотя спать хотелось сильно. Взбудоражило такое событие посреди восторга тишины.

– Нервы ни к чёрту, – заметила я. И стало тихо и грустно.

Джанкой больше не возвращался. Я скучала по нему, по тем радостным мгновениям блаженства, что объединяли нас в единое целое.

,

Глава 35
Пробуждение

– Ты здоровая!!! – сказал мне на 3-й день после реанимации мой лечащий врач Аюб Абусаевич.

Он открыл окно и в палату ворвался свежий весенний воздух и дерзкие лучи утреннего солнца. Я смотрела в окно, и мне казалось, что сейчас Аюб произнесёт:

– Лети! Ты и это теперь можешь!

Я усмехнулась. Аюб закрыл окно и вышел. Я уже могла ходить, но сознание было довольно спутанным. Движение, сон, градусник, капельницы, уколы, люди – я только могла тщательно следить за этой чередой сменяющихся однообразных событий и лиц, потому что боялась всё это спутать. Страшилась того, что всё может перепутаться и сознание уйдёт… Я ходила много и мерно по коридору, по лестнице, сил не хватало, но сознание, казалось, подпитывалось немного энергией, и ему становилось легче выдержать это испытание.

Я видела такие дебри и такую боль, что мне всё казалось теперь не реальным и не настоящим, мне было всё по фиг. Наверное, я была в прострации, в белой обволакивающей пелене смутного небытия. Всё счастье и благодать, вокруг.

А что ещё могло быть теперь?! Если внутри меня всегда была смерть, сама смерть, моя смерть. Была во мне. Смерть Кащея, вот ты какая… Нет, теперь я всё поняла – мы со смертью были едины всегда – и это единственное, что правильно. Я смогла полюбить свою смерть и принять её. Только теперь. Лёжа в неизбывном забытье, я осознавала наше единство, нашу связь. Здесь нечего бояться, – это такое же продолжение, часть тебя, как жизнь, рука, нога, волосы, смерть, очищение, переработка, снова жизнь, осознание, смерть… Круговорот. Ментальный круговорот. Ментальный круговорот меня.

Горло очень сильно, даже жутко першило. Видимо это было от царапин реанимационных трубок, но любая попытка кашлянуть, чихнуть – была равноценна попытке разорвать себя изнутри, лопнуть как воздушный шарик и разлететься в стороны. Когда я всё же чихнула несколько раз – в глазах и голове у меня замелькали звёздочки, где-то в районе живота я увидела огромный «Баххх!» в виде многослойной звезды – как рисуют в комиксах и изо рта у меня вырвался крик отчаяния на нелитературном языке. Больше чихать совсем не хотелось. Совсем. Никогда. Боль была дикая, резкая и непереносимая.

Занырнуть бы в глубину себя. Внутренний комфорт, счастье и благодать, созвездия, мириады, образы… Сон, я уходила в целебный сон. Динамичный сон даёт больше энергетики, восстановления сил. Во время сна моё тело зализывает раны. А первое время мне казалось, что я уже не могу лежать, как будто, я стала неимоверно тяжёлой и меня с силой вдавливает в эту больничную кровать… Обрывки простыней, которыми меня привязывали в реанимации, долго ещё лежали у изголовья, у моей подушки. Я почему-то не решалась их выбросить, как будто, они хранили ту тайну, о которой я ничего не могла знать. И могли во время сна мне её нашёптывать. Всё, что я понимала точно, одно – это был полный когнитивный диссонанс. Но как с ним справиться, я не знала.

Секса, что скрывать, мне захотелось уже на 2-й день. Это чудовищно-тёплоё желание проснулось и заворковало внутри. Стало тепло и сладко. Секса не хотелось совсем, но желание проснулось и говорило о том, что я жива, аппарат работает и ему даже тепло и уютно. Секса мне не хотелось совсем, но желание меня радовало. Спать ни с кем не хотелось, думаю, в ближайшее время и не захочется. Я любила только себя. А значит, единство целого было достигнуто. Жизнь говорила во мне. Это сама Жизнь говорила со мной, на понятном ей языке. Благодарю.

Глава 36
Память или ничего

– Как же я теперь буду жить без тебя, – воскликнула я как-то.

– Ну, ты же как-то жила раньше! – ответил он невозмутимо.

Мне больше нечего было сказать.

Ничего не сохранила память… (Н. Туроверов)

Ничего не сохранила память Из того, что сердце берегло. Все, что было неразлучно с нами Отлетело, отсняло, отцвело. Каждый день рождается впервые. Что такое память и к чему? Каждый день ворота золотые Раскрываются в Господнем терему.

Ты потихоньку стираешься у меня из памяти, и это страшно… Это меня пугает. Я всегда наделяла твой образ благостью, которой не было на самом деле. Я готова как голодный жучок хватать обломки любой крохи и тащить её в самые потаённые и тёмные глубины своей норы, своего убежища и там, бесконечно вздыхая и озираясь, охранять их, смотреть на них и беречь их. Я всегда умела видеть волшебство и чудо.

*Я вернусь, но я буду уже совсем другой…

Чтобы приспособиться к э тому миру, нужно мутировать.

Глава 37
Рекогносцировка

Вечер в ЛасКорке.

Столько искусственно навязанной борьбы, разбирательств, никчёмных полётов на бреющем, с целью рекогносцировки войск, усталость от всего это внешнего, наносного, всё это тянет в волшебное, чудесное и неизведанное.

Хорошо когда люди прячутся в творчество от демонов, которые мучат изнутри, а не несут этот откровенный ад прохожим, случайным людям.

Выход из подполья.

Сегодня в ЛасКорке был вечер безумных Поэтов. Этакий поэтический вечер безумцев. Из далёкого Кирова приехал уже довольно известный поэт Алексей Бурьянов, мастер длинных жизненных философских этюдов. Его стихи были довольно стройны и поджары. Саму встречу организовал местный предприниматель Яков Крайнос, психолог по образованию и мастер скульптурного стиха по призванию, скульптуры у него выходили иной раз, закачаешься. Народу собралось, по скромному, человек 60—70.

На лицах у всех собравшихся были энергетические сгустки масок. Нет, это был не маскарад, это был вечер сумасшедших поэтов.

Первым выступал Алексей, он мастерски укладывал глубокий смысл в длинные, витиеватые лабиринты своих стихов. И каждый раз с неизбежным успехом выводил всех из этих лабиринтов, оглушая, ослепляя слушателей великолепным эпилогом, моралью своего стихотворения.

Читатели слушали затаив дыхание. На нём была маска египетского дикобраза, она была слегка синевата и расплывчата, тем более с каждым новым прочтением стиха, она приобретала новые формы от ту-154 до лиц прекрасных девушек с шикарными локонами, или телефонного аппарата, сменяющегося ярким божественным светом. На фоне такого ладного стихосложения, любое другое творчество казалось уже насмешкой и изнанкой творческого пути. Мне тоже предстояло выступить. И внутри меня горело жгучее желание взойти на эту сцену и разорвать этот ладный витающий воздух резкими гортанными звуками своей разрывной лирики и упрямой жёсткой поэтики. Но вместе с тем, меня страшила эта возможность, я боялась, хотелось вжаться в стену и тенью засеменить к выходу, чтобы никто и не заметил, что я была здесь.

Выступил Яков, его эмоциональный стиль, подача на сверхтонах успокоили меня, и желание сбежать как-то самоустранилось. Он был в маске зайчика, милого зайчика, но стихи его были резки и эпатажны, чего стоила одна только «сосиска-человек», или даже «любовь по-мужски». В общем, на слушателей он производил неоднозначное впечатление.

Прочла свои, наполненные сверхэротизмом, стихи врач-психиатр в толстых очках и в маске неестественно оскалившейся осы.

Выступили несколько молодых парней со стихами о злоключениях нынешних дней и метаниях в становлении современной молодёжи. Был даже красивый парень с гитарой, он пел на разрыв, вены на его шее вздымались, лицо краснело и я невольно любовалась его горячему порыву, даже не вслушиваясь в тексты песен… Живые настоящие эмоции в своих крайних проявлениях всегда меня завораживали. Но в песне точно был припев: «Грязь, грязь… на дороге, но не берегите ноги… Грязь, грязь…»

Яков представил меня, он сказал, что буквально влюбился в мои стихи, что их можно сравнить с Цветаевой или даже Маяковским, но я пошла дальше и одновременно разными дорогами, так как все стихи невероятно разные, но при этом невероятно чудесные. Сложно было, не согласится.

Я взошла на сцену и моя голова уже закружилась. Читала упоённо, мой голос звучал нервно и пронзительно, слов я не помнила, они приходили ко мне, вырывались, взвизгивали, корчились в воздухе и опускались в зал. Я ничего не видела, я не слышала даже себя. Как будто я была неким ретранслятором, как бы старым радиоприёмником, у которого слегка крутят ручку, чтобы настроить волну и поэтому частота передаваемого звука то повышалась, переходя на взвизг, то приглушалась, выдавая глухое урчание. Это было резко и ярко, немного сумбурно, но жутко пронизывающе и насыщенно. Мой голос уходил в открытые в этот момент для меня небеса. Маска моя, маска. Наверное, это были окровавленные корабли, уходящие в синюю даль бесконечности и возвращающиеся вновь, на новом витке стихосложения, были тёмные ночные окна, единороги и бесконечная, безумно преданная, эмоциональная и отчаянная любовь, наверное, это было солнце, яркое солнце, спрятавшееся за чёрными пушистыми гордыми тучами.

Я закончила «Странными вещами» и «Рецептом сострадания». Казалось, я бы там и стояла и читала целую ночь, но немного выдохлась, слегка запуталась и потеряла ещё пару стихотворений из виду, мои руки дрожали. Всё. Спасибо. Аттракцион был крутой. В душе разлилось необыкновенное удовлетворение, неведомое мне доселе. Я была безмерна и счастлива.

После меня на сцену пошёл читать поэт-воин Влад Питбуль. Он читал свои стихи негромко, но чётко и спокойно, он был мужественен и чертовски привлекателен, как любой мужественный воин. Все его стихи были преисполнены поклонением к силе мужского начала. Его мужественность в стихах завораживала. Он был в маске грозного волка, она, то светлела, до иссиня-белого, то рыжела, то превращалась в тёмную, непроглядную ночь.

После выступлений мы с Яковом и Бурьяновым поехали на нашу набережную, набережную реки Дон. Там, оставив автомобиль, мы долго гуляли по ней, и говорили, много говорили. Три человека впервые встретились, и вот, ночь, мы идём вдоль Дона, зажатого железом массивных ограждений, и делимся друг с другом всем своим необыкновенным внутренним миром, экзальтацию которого, мы только что видели в ЛасКорке.

После такого выплеска, теперь это была тихая непринуждённая беседа трёх абсолютно счастливых людей. Мы строили метафоры, создавали аллегории, осматривали памятники и примечательности на нашем пути.

Мне пришло в голову сравнить нашу встречу в ЛасКорке со встречей анонимных алкоголиков в американских фильмах. Этакая поэтико-терапия в лучших проамериканских традициях. Тем более, что и врач психиатр у нас на встрече был.

– Я Поэт, пишу уже 2 года…

– Я Поэт, пишу с детства…

– Я Поэт, пишу, сколько себя помню.

– Я Поэт, пишу, мой творческий путь условно можно разделить на два периода – питерский 2008/2009 год, когда я начал писать, и 2015/2016, когда я понял, что мне необходимо к этому вернуться…

Было весело, хорошо и непринуждённо.

Строительство нового моста через Дон, не прекращалось и ночью. Нам пришлось пройти через огороженный тоннель с навесом – он был проложен внутри стройплощадки. Когда мы шли обратно, над тоннелем кран проносил огромную металлическую конструкцию, мы невольно остановились.

– Давайте подождём, пока перенесёт, – сказала я и замерла, наблюдая за действиями крана.

Все задрали головы и стали смотреть на эту ужасающую груду металла, которую проносил кран почти над нами, в нескольких метрах от нас. Мне подумалось, что мы зажатые в этом металлическом тоннеле смотрелись бы весьма жалко. Этакая победа металла над плотью.

– Да, что вы! Идёмте! – возразил Алексей.

– Да, пронёс он уже, пойдём, – повторил он, но двигаться ему было тяжело, так как мы с Яковом были впереди, а тоннель был слишком узок.

Наконец, мы тоже, вдоволь налюбовавшись на железную махину над головами, пустились дальше в путь. Правда, с трудом сдвинувшись с места, как будто бы наши взгляды были прикованы к этой невероятной металлической мощи бытия.

– Странная трусость для суицидников, – усмехнулся Алексей, выходя из тоннеля. Видимо желая нас спровоцировать.

– Это не наши методы! – возразила я с удовольствием, – да и не трусость вовсе, а осторожность! Какое магическое действо на самом деле, есть на что посмотреть, Алексей!

– Мы творческим горим огнём, и дай Бог, им и сгорим. Не надо металла.

– И вообще я не суицидник, я мечтатель!

Почти следом, Яков стал рассказывать, что его отец работал в психиатрической больнице. Яков часто бывал у отца на работе, и видел там разных психов и шизофреников. И вот, как-то отец взял одного шизофреника к себе домой, так сказать, взял работу на дом.

– Так вы представляете, этот больной тут же принялся отбивать мою мать у отца – говорит ей, мол: «Зачем тебе он (муж), что у него там за зарплата в больнице, пойдём лучше со мной, у меня всё устроено по высшему разряду».

Вот так парень сразу сориентировался на воле. Мораль – не берите работу домой, оставляйте её там, где ей положено быть. Что поделать, человек по своей природе отнюдь не поэтичное создание.

Психология – есть ли такая наука? Может ли она охватить и объяснить человеческое существо? Мне кажется, психику человека довольно сложно подвести под существующие в нашем мире законы, она так неуловима и всегда найдёт лазейку, чтобы увильнуть от любого воздействия и спрятать в укромный уголок сокровенное.

Тёмная вода Дона плескалась в ночи, уводя, унося все мысли, слова, стихи, домыслы, и догадки куда-то вдаль, ничего не было важно, только воздух свежий, вода, свобода и бьющиеся в такт сердца, горящие пламенем, гордым пламенем творца.

После такого вечера всех ждало опустошение, энергетика была переработана на славу, можно было немного отдохнуть. Опустошение как награда.

Иногда стоит добавлять пустоту, так сказать разбавлять насыщенность, концентрированность, плотность бытия.

Стихи – это как особая форма сознания и осознания, через, особым магическим способом построенные закодированные, зашифрованные образы.

Глава 38
Прятки

Казалось, я только начинала жить, жить счастливо, удовлетворённо и спокойно, и при этом уже начала умирать, это было невыносимо и чудовищно.

Только Джанкой мог мне помочь. Я знала, что он вернётся, и я прижмусь к нему, и вся боль уйдёт от меня, вся реальность и боль этого мира отступит от меня. Я захотела навсегда остаться с ним, там по ту сторону этого злого и так мною и не принятого, не понятого и не объятого. Я хотела искать новые пути. Разочарование в смеси с невероятным очарованием было чудовищным коктейлем.

Неужели, вся эта реальность могла поместиться в моём сознании, подсознании и даже изнанку бытия я могла разглядеть рядом с собой.

Спрятаться от всего несмотря ни на что, куда-то спрятаться от всего, бежать, эти мысли всё равно преследовали меня постоянно.

Глава 39
А есть ли смысл?..

Есть ли смысл быть хорошим человеком, если тебя за это никто не полюбит?..

Я Джанкоя люблю, он со мною всегда, он всегда рядом, он не бросит меня никогда. Мы с ним всегда вместе.

Джанкой, Джанкой! Забери меня с собой…

Смысл? А есть ли смысл. Смысл, он – в простом постижении каждодневного кайфа, и никак иначе, иначе будет потом, возьми весь свой кайф, возьми больше, собери столько сколько можно будет, всё забери, кайф бесконечен, он весь твой, испытывай его сколько угодно. Только не страдай – это глупо и бесполезно. Кайфуй, раз попал на эту священную адскую землю.

Просто, когда приходит молчание, нужно его принять и отогреть, приласкать. Молчание тоже хочет быть. Люби его. Не каждый день рождаются стихи, и можно прозой пару строк черкнув, позабавиться и забыться, забыться сном.

Глава 40
Свобода выбора

Свобода. Свобода выбора. Свобода ничего не выбрать.

Друзья могут быть виртуальными, мало того они должны быть преимущественно виртуальными. Они и есть, и всегда были виртуальными, просто раньше такого понятия не было. А теперь есть. А «друзья» всегда было понятием виртуальным, вот он есть, ты с ним, ты о нём думаешь, мыслишь, а вот уже – нет, чем ни виртуальность. Игры разума.

Вот не совсем понимаю, что меня тянет в эту популяризацию – нужна она мне, зачем меня туда тянет? Почему меня туда тянет или это просто, вот так засасывает чёрная дыра?

Если ты придумал свою мысль, озвучил её, дошёл до неё сам, своими исканиями – она всё равно принадлежит только тебе, даже если кто-то выдумал её так же как ты, но ты о ней, об этом никогда не знал. Параллельность вселенных.

И вот так сушу пузо я уже вторую неделю. Зелёными пятнами расходится для меня закат, и снова окунает в неуверенный сон.