Текст книги "Тайна красного чемодана"

Выйдя из подъезда, Софи с очаровательной неосторожностью, за которую я все-таки мысленно пожурил ее, остановилась на улице, продолжая строить планы будущего и не обращая внимания на любопытные взгляды соседей, заметно прислушивавшихся к ее словам. Я тщетно старался умерить звук ее голоса; она, казалось, не понимала, чем она рискует.

Вдруг, в тот момент, когда мы уже окончательно простились, она неожиданно воскликнула:

– Ах! Какая я глупая! Я чуть не забыла письма.

– Какие письма? – удивился я.

– Те, которые я заставила вас написать. Вы же не можете отправить их теперь, так как там говорится и о моем отъезде. Это должна сделать я.

– Вы правы.

– Принесите их, пожалуйста, хорошо?

Я быстро вбежал по лестнице и вошел в свою комнату, дверь которой оставалась открытой.

Письма по-прежнему лежали на столе. Взяв их в руки, я заметил, что они запечатаны. Мне помнилось, что я не успел этого сделать. Но, может быть, их запечатала Софи. Я не стал задумываться над этой, казалось мне, незначительной подробностью и поспешно спустился вниз, на этот раз заперев комнату.

– Благодарю вас, – сказала Софи, пряча все три конверта, – не бойтесь, я не забуду. Я – деловая женщина.

Я охотно согласился с последним.

Прощаясь со мной, она бросила взгляд на раскрывавшуюся перед нами панораму узких извилистых улиц.

– Эта старая Ницца – настоящий лабиринт, – сказала она с гримасой. – Того и гляди, можно заблудиться.

– Хотите, я вас провожу? – предложил я.

– Вы были бы очень милы.

Я довел ее до угла Пасторелли, почти до самого дома, под любопытными взглядами соседей, отлично знавших и ее и меня.

– До скорого свидания в Генуе, – шепнула она мне на прощание.

И я пошел домой, опьяненный счастьем, которое, как известно всем, обладает особенным свойством делать людей глупыми.

Глава XII. Загадочная спутница

На другой день, в семь часов утра, я уже входил в вагон третьего класса экспресса на Марсель. В одном из отделений оказалось несколько свободных мест. Я занял одно из них, в углу, около двери, и, положив бывший при мне чемодан наверх в сетку, раскрыл газету, не столько для чтения, сколько с целью закрыться ею от взглядов моих соседей. Не успел я этого сделать, как мимо окна промелькнула чья-то тень и почти сейчас же в дверях купе появилась женская фигура. Не подымая глаз от газеты, я отодвинулся в сторону, давая ей возможность пройти мимо меня к свободному месту. Она села рядом со мной. Машинально, продолжая читать, я бросил на нее беглый взгляд, какой мы, мужчины, невольно бросаем на каждую женщину, случайно оказавшуюся нашей соседкой. Увы! Моя спутница была так герметически закутана, что представляла собою какой-то бесформенный сверток, сделанный из клетчатого, черного с синим пледа, на который была надета огромная шляпа-cloche. Между пледом и шляпой не было никакого расстояния, кроме того, их соединяла между собой густая черная вуаль, через которую не было никакой возможности различить черты лица незнакомки.

Придя к этому убеждению, я перестал обращать на нее внимание и углубился в газету. От Ниццы до Канн поезд останавливается только в Антибах. Следовательно, у меня было, по крайней мере, полчаса времени, которым я и воспользовался, чтобы вздремнуть после проведенной мною почти бессонной ночи. Не доезжая Канн, я с самым равнодушным видом сложил все еще находившуюся у меня в руках газету и положил ее в карман, чтобы быть готовым выйти.

– Канн! Канн! Пять минут остановки!

Я сделал движение встать, намереваясь снять с сетки свой чемодан, как вдруг почувствовал, что меня осторожно потянули назад, заставляя остаться на том же месте. В это время один из бывших в купе пассажиров направился к выходу и, поравнявшись со мной, загородил дорогу своими бесчисленными пакетами. Мне не оставалась ничего другого, как продолжать сидеть. Я обернулся на свою соседку. Как раз в эту минуту она внезапно, делая вид, что ее толкнули, откинулась в мою сторону, и руки моей коснулась небольшая бумажка.

Я едва пришел в себя от изумления. Что это могло означать? Я снова взглянул на таинственную незнакомку. Она опять неподвижно сидела на своем месте, укутанная своей особенной непроницаемой вуалью.

Тогда, стараясь скрыть только что произошедший инцидент от моих соседей, я опустил руку в карман и сделал вид, что вынул оттуда записку. На небольшом лоскутке бумаги было написано всего несколько слов торопливым, словно дрожащим от толчков поезда, почерком.

«Не двигайтесь с места. Полная перемена. Мы едем в Марсель. Пока я сама не заговорю, делайте вид, что вы меня не знаете.

Софи».

Я чуть не вскрикнул от удивления. Софи! Эта закутанная особа была Софи! Она могла быть спокойна, не только кто другой, но даже я не узнал бы ее в таком костюме. Я снова сел на место, сгорая от любопытства. Полная перемена. Почему? Мы едем в Марсель, и едем вместе. Что значит это неожиданное решение? Зачем подобная таинственность после вчерашней неосторожности? Все это было более чем странно. Тем не менее я не осмелился ослушаться и имел достаточно твердости сохранять равнодушный вид, не обращая никакого внимания на свою соседку. Все мое волнение выражалось только в дрожании пальцев, нервно барабанивших по стеклу окна.

Поезд отошел от станции, и несколько минут спустя мы были уже далеко от Канн. Я поднялся с места и вышел в коридор, надеясь, что Софи последует за мной и, под предлогом желания полюбоваться пейзажем, найдет возможность шепнуть мне несколько слов, объясняющих ее поведение. Но моя надежда была напрасна, она не вышла. Утомившись тщетным ожиданием, я вернулся в купе и сел на прежнее место.

Меня начинала раздражать вся эта история. Шутка продолжалась слишком долго. Я находил, что Софи могла бы сообщить мне в своей записке причину такой внезапной перемены программы.

Чего ради она молчала? Боялась присутствия в купе посторонних? Но тогда наше положение было безвыходно, так как все они, по-видимому, ехали до самого Марселя. При этой мысли мною овладело бешенство. Я мысленно посылал к черту всех присутствующих и бросал на них такие молниеносные взгляды, что нельзя было не понять их значения. Тем не менее Софи оставалась по-прежнему неподвижной, и ее равнодушие представляло резкий контраст с моим волнением. Наконец мои проклятия подействовали: на одной из станций вышли два пассажира. Я почувствовал некоторое облегчение. Но, увы, два других остались и еще удобнее расположились на своих местах. Тогда я встал с места и пересел напротив Софи, чтобы иметь, по крайней мере, возможность видеть ее, не рискуя свернуть себе шею и возбудить подозрения слишком пристальным рассматриванием.

Прежде всего, я был поражен, как она искусно изменила свою наружность. Я готов был поклясться, что это не она. Она казалась выше ростом и полнее. Для достижения подобной полноты ей, вероятно, пришлось надеть на себя целую коллекцию всевозможных одеяний.

Вообще, чем больше я на нее смотрел, тем больше мне начинало казаться, что передо мной посторонняя женщина. Меня начинало охватывать сомнение. Она ли это?

Но кто же мог разыграть такую дикую шутку? Да и, наконец, с какой целью? Никто не знал, куда я в действительности еду, никто не подозревал, что я пересяду в Канне в другой поезд; никому до этого не было никакого дела.

Я снова перечел записку Софи. Действительно ли она ее писала?

В первую минуту я решил этот вопрос утвердительно. «Мы едем в Марсель. Делайте вид, что вы меня не знаете». Эти фразы ясно указывали, что передо мной была Софи.

А между тем эта фигура… плечи… ноги, длину которых не могла скрыть юбка…

Нет, это положительно не могла быть Софи. Я окончательно терял терпение. Ожидать приезда в Марсель было выше моих сил.

Я вышел в коридор и написал на листке, вырванном из записной книжки:

«Выйдите на минуту в Тулоне. Скажите мне хоть одно слово или откиньте вуаль. Я хочу убедиться, что это вы. Страшно беспокоюсь».

Затем я вернулся в купе и незаметно сунул под плед листок бумаги. Софи не сделала ни одного движения, по которому я мог бы судить, что она читает записку.

Я с нетерпением ожидал ее ответа. Волнение мое достигло апогея. Я готов был забыть все ее предостережения, лишь бы так или иначе узнать истину.

Между тем поезд остановился у платформы.

– Тулон! Тулон! Десять минут остановки!

Я энергично поднялся с места и незаметно для соседей указал своей таинственной спутнице на платформу.

Но она не шевельнулась. Мне показалось только, что она сделала под пледом какое-то движение рукой, как будто поднося к губам палец. В то же время ее огромная шляпа повернулась в сторону наших спутников. Те не спеша доставали из сеток свои вещи и, видимо, собирались выходить.

Я понял и на этот раз безропотно сел на свое место.

Наконец последний пассажир вышел. Захлопнув за ним дверь, я прислонился к ней спиной, чтобы загородить вход новым путешественникам, и дал, наконец, волю снедавшему меня любопытству.

– Софи! Вы ли это? Что означает эта таинственность?

Не отвечая ни слова, она освободила из-под пледа руки и стала развязывать вуаль. В то же время окутывавший ее плед соскользнул с ее плеч, зацепив ее шляпу, которая, в свою очередь, упала на скамейку.

Из груди моей вырвался крик изумления.

Передо мной стоял, со своей дьявольской усмешкой на губах, Дольчепиано.

– Прошу извинения, мистер Вельгон, – спокойно произнес он. – Но у меня не было другого способа обеспечить себе ваше приятное общество.

Я дрожал от бешенства.

– На этот раз, – прохрипел я, – на этот раз вам не удастся провести меня.

И, схватив чемодан, я сделал попытку выскочить из вагона.

Но в ту же минуту он с такой силой оттолкнул меня назад, что я не удержался на ногах и упал на скамейку, выронив из рук чемодан. Раздался какой-то сухой звук, и, прежде чем я успел подумать о своей защите, обе руки мои оказались заключенными в тяжелые железные наручники, какие обыкновенно надевают преступникам. Дольчепиано посмотрел на меня с торжествующей улыбкой.

– Ну, теперь, я думаю, вы будете благоразумнее, – сказал он.

– Негодяй! – закричал я, не помня себя от ярости. – Как вы смеете? Среди белого дня! Я прикажу арестовать вас!

– Пожалуйста, – спокойно ответил он. – Вон как раз контролер.

Я бросился к двери. Итальянец не лгал. В конце вагона, на платформе, действительно виднелась форменная фуражка контролера.

– Контролер! – закричал я что было сил. – Контролер! Скорей! Помогите!

В одно мгновение он был уже у нашей двери.

– Что случилось? – испуганно спросил он.

Но я не успел открыть рта.

– Арестованный! – с невозмутимым спокойствием ответил вместо меня Дольчепиано, указывая на мои руки.

Прежде чем я успел опомниться, он отбросил меня в глубину купе и, захлопнув дверь, остался сам на платформе, разговаривая с контролером.

Я мгновенно вскочил на ноги и бросился к двери.

– Контролер! Контролер! – закричал я, не жалея легких. – Выслушайте меня! Вы должны слушать меня! Этот человек – преступник!

Все было напрасно. Контролер, не обращая на меня внимания, вежливо поклонился итальянцу, который спокойно открыл дверь и снова вошел в купе.

– Пожалуйста, чтобы никого не пускали сюда. Купе занято! – повелительным тоном произнес он. – Это опасный преступник!

– Каналья! Негодяй! – кричал я охрипшим голосом.

– Я закрою вас снаружи, – ответил контролер, бросая на меня любопытный взгляд.

Он захлопнул дверцу купе и отошел от вагона.

– Слава богу! – насмешливо усмехнулся Дольчепиано, садясь около меня. – Теперь уж никто не помешает нашей беседе. Не хотите ли сигару, мистер Вельгон? Позвольте, я обрежу ее и сам положу вам в рот. Это настоящая гаванская.

– Разбойник! – закричал я, выведенный из себя его насмешками, делая попытку броситься на него, несмотря на надетые на меня наручники.

Он одним движением руки заставил меня сесть на место.

– Будьте же благоразумны, – сказал он, пожимая плечами. – Не забывайте, что вы мужчина, а не ребенок. Если вы не научитесь владеть собой, вы никогда не будете хорошим сыщиком.

Пристыженный этими словами, я употребил всю силу воли, чтобы, хотя бы внешне, выказать как можно больше хладнокровия.

– Хорошо! – произнес я. – Поговорим. Чего вы от меня хотите? Зачем вы меня преследуете? На что я вам понадобился? Я не понимаю вашего поведения. Если бы вы хотели меня убить, то могли бы это сделать уже давно. Если же вы сохраните мне жизнь, все равно, рано или поздно, я добьюсь своего и объясню, как я попал в подобное положение. Мы не всегда будем иметь дело с такими дураками, как этот контролер. В Марселе и на моей улице будет праздник.

– Бог мой! Сколько вопросов! – пожал плечами Дольчепиано. – На главный из них вы уже ответили сами, и весьма разумно. Я не имею ни малейшего намерения посягать на вашу жизнь.

– В таком случае, что же заставляет вас обращаться со мной таким образом?

– Дружеские чувства, которые я к вам питаю, – усмехнулся итальянец.

– Хороши дружеские чувства! – с горечью воскликнул я.

– Конечно, я нахожу, что вам вреден климат Генуи, и потому решил избавить вас от поездки туда.

– Как! Значит, вы узнали?.. – изумился я.

– Я знаю очень многое, мистер Вельгон, – ответил он, улыбаясь.

И, вынув из кармана телеграмму, он протянул ее мне.

– Прочтите, – сказал он, держа передо мной бумагу.

Я прочел, едва приходя в себя от изумления: «А. Б. уехал из Генуи. Будет в Марселе в понедельник».

– Вы этого не знали? – рассмеялся Дольчепиано. – Я не хотел, чтобы вы совершили напрасно это путешествие.

– Я ничего не понимаю, – пробормотал я.

– Полноте! – насмешливо произнес мой странный собеседник. – Это было бы невероятно со стороны знаменитого Падди Вельгона. Но тем не менее допустим, что это так. Тем более это интересно.

Его слова, вместо того чтобы рассеять окружающую меня тьму, делали ее только еще непроницаемее. Он знал о моем предполагаемом отъезде в Геную, знал настолько хорошо, что мог разыграть роль Софи и расставить мне новую западню. И, несмотря на это, он все-таки продолжал считать меня за сыщика. Как согласовать это между собой? Что ему действительно было известно?

– Не довольно ли вы потешались надо мной! – резко произнес я. – Я не верю ни одному вашему слову. На каком основании вы лишаете меня свободы?

– На том основании, что мне необходимо ваше присутствие во Франции, – флегматично ответил он.

Эти слова сразу открыли мне глаза и в то же время пробудили во мне прежние опасения. Теперь уже нельзя было сомневаться, что я являлся в его руках игрушечным паяцем, которого он заставлял плясать по своему желанию, дергая то за одну, то за другую нитку. Но каковы были его желания? Чего он добивался? Этого я не знал и мог опасаться самых серьезных последствий.

В настоящее время он, видимо, задался целью разлучить меня с Софи. Удастся ли это ему? Смелость, с какой он выдал себя за мою невесту и сумел снова завлечь меня в западню, заставляла меня призадуматься над этим вопросом серьезно. Хватит ли у меня сил на борьбу с таким изумительно ловким противником? Его изобретения не имели границ, и образ действия с контролером, которого он сразу сумел перетянуть на свою сторону, доказывал, что он не остановится ни перед какими средствами. Мною вдруг овладело новое беспокойство. Я вспомнил, что при мне не было ни одного документа, свидетельствующего о моей личности. Уверенность же, с какой действовал Дольчепиано, доказывала, что он чувствовал себя с этой стороны в полной безопасности. Иначе и не могло быть: чем преступнее субъект, тем в лучшем порядке его документы. Что ему стоит сфабриковать себе какие угодно свидетельства?

– Однако вы ловкий жулик! – процедил я сквозь зубы.

– Вы мне льстите! – рассмеялся Дольчепиано.

У меня вдруг сжалось сердце. Что станет с Софи, если мне не удастся перехитрить этого негодяя? Может быть, пройдет несколько дней, прежде чем мне удастся вырваться на свободу. А в это время Софи приедет уже в Геную, станет искать меня, будет беспокоиться, не зная, что со мной и где я.

– Сколько времени продолжится эта шутка? – произнес я, стараясь овладеть собой. – Мне необходимо это знать. Будьте откровенны хоть на этот раз.

– Полноте, мистер Вельгон, кто из нас двоих был менее откровенен? Если бы вы были со мной откровенны, говоря о вашей невесте, я мог бы дать вам полезный совет. Но вы были так увлечены! Теперь уж вам нечего скрывать. Я сам убедился в этом, встретив вас вчера вечером на улице Пасторелли.

– Вы нас встретили? – удивился я.

– Вы меня, конечно, не заметили. К тому же я был слегка замаскирован, хотя карнавал еще и не наступил. Как видите, дорогой Падди, не всегда бывает безопасно пожимать ручки молодым девушкам на улице. Кроме того, они не должны разговаривать чересчур громко. Всюду и везде имеются глаза и уши. У меня к тому же очень тонкий слух, и я отлично слышал, как мадемуазель Перанди сказала вам: «До свидания в Генуе». Вот почему сегодня утром я был на вокзале и, к счастью, раньше вас. Зачем же вы сели на марсельский поезд, мистер Вельгон, раз вы ехали в Геную?

Я мысленно проклинал неосторожность Софи.

– А вы сами зачем везете меня в Марсель? – воскликнул я.

– Дорогой мистер Вельгон, у каждого из нас существуют свои маленькие тайны. И это очень печально, так как мы могли бы работать совместно. Но что делать, приходится с этим примириться.

Он взглянул на часы и продолжал:

– Вы спрашиваете, зачем я вас везу в Марсель, мистер Падди? Я вам это объясню. У нас достаточно времени для разговоров. Волей-неволей вы должны довольствоваться моим обществом. Не выходите из себя. Вы сами скоро поймете, почему мне так необходимо ваше присутствие.

– Сбросьте же, наконец, маску! – презрительно воскликнул я. – Довольно фиглярства! Я давно жду вашего выступления. Теперь этот момент настал. Не старайтесь лгать. Докажите мне открыто, что мы враги.

– Враги! – огорченным тоном повторил Дольчепиано. – Вы считаете меня своим врагом? Напрасно, мистер Вельгон. Когда все объяснится, вы увидите, как велика была ваша ошибка.

– Довольно! – Я не мог уже сдерживаться. – Избавьте меня, пожалуйста, от ваших уверений. Я мог поверить им три дня назад. Но с тех пор я понял, что вы из себя представляете.

– И могли убедиться в искренности моего расположения к вам, – с апломбом добавил итальянец.

– Хорошее расположение! – усмехнулся я. – Вероятно, благодаря этой самой искренности вы и предали меня Саргассу.

– Я не предполагал, что вам грозит какая бы то ни было опасность, – искренне произнес он. – Вспомните жердь и мои предостережения. Я дал вам совет бежать после первого выстрела и не думал, что вы будете ожидать второго. Как бы то ни было, я все-таки вас спас.

– Допустим, но для чего? Чтобы сыграть со мной новую шутку? Что означала поданная вам от имени Падди Вельгона жалоба?

– Это вы узнаете потом, – загадочно произнес он.

– Опять отговорки. Но теперь вы от меня ими не отделаетесь. Вы думаете, я не понимаю, что вы преследуете меня по пятам, как злой дух…

– Меня огорчает ваша неблагодарность.

– Вы употребляете все усилия, чтобы затруднить мои розыски, помешать выполнению моих планов и не дать мне возможности найти убийц господина Монпарно.

– Я? О, как вы несправедливы, мистер Вельгон! Дольчепиано так часто и настойчиво произносил это имя, что я, наконец, не мог сдержать себя.

– Я вовсе не мистер Вельгон, – вырвалось у меня помимо моей воли.

– Напрасно, напрасно, мистер Вельгон, – шутливо произнес мой мучитель. – Теперь уже немного поздно желать сохранить инкогнито.

Я, конечно, не нашел нужным раскрыть ему свои карты.

– Каково бы ни было ваше мнение, я покорнейше прошу не называть меня больше этим именем, – сухо произнес я.

– Как вам будет угодно, – пожал он плечами. – Итак, господин… не знаю, как дальше, вы чрезвычайно несправедливы ко мне.

– Каким это образом?

– Очень просто. Вы должны были заметить, что я не только не мешал вашей работе, но, наоборот, делал все от меня зависящее, чтобы помочь вам осветить дело Монпарно.

– Неужели? – иронически заметил я.

– Разве не я нашел украденные вещи и арестовал вора?

– Это еще не имеет такого большого значения, – возразил я. – Вы отлично знаете, что господина Монпарно убил не Саргасс.

– Поэтому-то я и хочу докончить мою задачу, вернее, вашу задачу, дорогой… господин X! За этим только я и везу вас в Марсель. Я бы никогда не простил себе, если бы арестовал убийцу господина Монпарно не в вашем присутствии.

Его апломб начал производить на меня впечатление.

– Как! вы думаете?.. – начал я недоверчиво.

– Я думаю, что сообщник Саргасса, человек в блузе и сапогах на тонкой подошве, будет сегодня в Марселе. Прочтите еще раз эту телеграмму, мистер Падди, прочтите хорошенько! «А. Б. уехал из Генуи. В понедельник будет в Марселе».

Он торжествующе вертел перед моим лицом уже показанную им мне телеграмму.

Я вдруг почувствовал, как какая-то холодная волна залила мне сердце. А. Б. Марсель. Это были те самые слова, которые я прочел на марках, полученных, по словам госпожи Монпарно, Софи из Италии, что, однако, усиленно отрицала молодая девушка, уверяя меня, что, наоборот, она сама отсылает их в Геную.

Неужели она солгала? Неужели инициалы А. и Б. означали не меня, а совершенно другое лицо?

Но я сейчас же овладел собой. Насмешливая улыбка, с которой смотрел на меня Дольчепиано, вернула меня к действительности.

Сомнений не было. Он лгал и на этот раз, лгал по обыкновению, стараясь отравить мою душу ядом подозрений.

Но его старания были тщетны. Теперь я видел его насквозь и не мог уже подпасть под его влияние.

– Довольно лжи, Карло Дольчепиано! – холодно произнес я. – Вы меня не введете в заблуждение этой телеграммой, сфабрикованной вами самим на основании моих собственных рассказов. Я отлично знаю, кого подразумевают эти инициалы. Мало того, мне известно все содержание письма, написанного на оборотной стороне марок. Все это не имеет никакого отношения к убийству господина Монпарно. Если у вас нет другого основания тащить меня за собой в Марсель, откажитесь от своего намерения, так как я отлично знаю, где находится убийца и кто он. Сообщник Саргасса не кто иной, как вы сами, Карло Дольчепиано, и вас не спасут никакие ухищрения.

Я ожидал, что он выйдет из себя. Но он выслушал меня до конца, не переставая улыбаться. Этот человек действительно был для меня загадкой. Я не мог понять, что таилось за его улыбкой – страх, негодование или просто-напросто насмешка.

– Отвечайте же! – воскликнул я, изведенный его молчанием. – Разве вы не слышали моего обвинения?

– Бросим шутки! – сказал он вдруг серьезным тоном. – В данное время я ничего не могу вам ответить. Вы недостаточно хладнокровны, мистер Вельгон. Благодаря этому вы не можете уяснить себе положение вещей. Если бы вы постарались это сделать, я снял бы с вас эти не совсем удобные игрушки и попросту попросил бы вас иметь терпение и дать мне время доказать вам свою искренность.

– Говорите это другим, а не мне! – раздраженно воскликнул я.

– Вот видите! Поэтому пеняйте на себя. Вы сами виноваты, если я принужден принимать с вами несколько крутые меры. По приезде в Марсель я отвезу вас к одному лицу, которое сразу внушит вам доверие. До тех пор, вместо того чтобы говорить друг другу дерзости, будем лучше молчать и курить.

Он закурил сигару и погрузился в молчание. Я не нашел нужным что-либо ответить и всю остальную дорогу до Марселя делал вид, что не замечаю его присутствия.

Между тем я начинал все более и более беспокоиться. Главным образом меня тревожил вопрос о Софи. Так или иначе, я должен был вырваться из когтей этого негодяя.

«Если бы я мог его арестовать, – подумал я. – Это хоть отчасти вознаградило бы меня за все мои неудачи и заставило бы моих судей отнестись ко мне с некоторой снисходительностью».

Но как это сделать? Я положительно не знал, что придумать.

«Если я закричу, я только испорчу дело, – думал я. – Он оставит меня в руках полиции и сам исчезнет. Таким образом, мое положение еще ухудшится».

Тем не менее другого средства не было. Между тем наш поезд уже подходил к Марселю.

Кондуктор открыл дверь нашего купе.

«Что он теперь предпримет? – думал я, искоса поглядывая на Дольчепиано. – Может быть, он в такой же нерешительности, как и я».

Открыв дверь, кондуктор хотел пройти дальше, но мой спутник вернул его назад.

– Позовите мне, пожалуйста, жандарма или полицейского агента, – сказал он ему.

Прошло несколько секунд. Я терпеливо ожидал, чтобы он попросил меня следовать за ним. Но Дольчепиано продолжал стоять в дверях купе, спокойно насвистывая какую-то мелодию.

– Немного терпения, – бросил он мне через плечо. – Вот, кажется, идет агент. Надеюсь, что его присутствие вернет вам спокойствие.

Эти слова снова вывели меня из себя.

– Вы, кажется, забыли, что я могу вас арестовать, – пригрозил я.

Дольчепиано мгновенно обернулся ко мне.

– Именем закона! – насмешливо произнес он, опуская руку ко мне на плечо. – Кто из нас, по-вашему, больше похож на арестованного?

Я вскрикнул от ярости.

– Я отплачу вам тем же! – чуть не задохнулся я от волнения.

– Возможно! – холодно ответил он. – Но не думаю, чтобы вы сделали это удачнее меня.

В эту минуту в дверях купе показался агент.

– Чем могу служить? – спросил он, поднося руку к кепи.

– Помогите мне забрать этого молодца, товарищ! – сказал Дольчепиано.

– А что, сопротивляется? – улыбнулся агент, беря меня под руку.

– Ничего подобного! – воскликнул я. – Я готов сейчас же следовать за вами при условии, что вы прихватите с собой и этого господина.

Я указал головой на итальянца.

– Не бойтесь! – произнес тот шутливым тоном. – Я никогда не бросаю на произвол судьбы своих друзей.

Он взял меня за другую руку.

– Пойдемте, мистер Падди Вельгон. В добрый путь! Довольно вы разыгрывали из себя сыщика, теперь сыграйте роль вора.

Как ни было мне тяжело в эту минуту, я не мог не признаться самому себе, что эти слова удивительно подходили к моему настоящему положению. Увы! Если я находился теперь в Марселе, с закованными в кандалы руками, сопровождаемый довольно-таки нелестным для моего самолюбия эскортом, этим я обязан только одному своему желанию разыграть из себя сыщика. Таким образом, поддерживаемый с одной стороны Дольчепиано, с другой – агентом, я вышел из вагона и прошел, сопровождаемый недоброжелательными взглядами любопытных, к выходу.

Около самых дверей мы встретились лицом лицу с каким-то господином, в котором я сразу заподозрил инспектора полиции. Он остановил нас и обратился к Дольчепиано:

– Приказ об аресте?

Передо мной блеснул луч надежды. Допрос, какой бы он ни был, должен выяснить положение вещей, тем более что я буду иметь возможность рассказать всю правду.

– У меня нет его, – лаконически ответил итальянец, не теряя присутствия духа.

– Каким же образом?.. – нахмурил брови полицейский.

– Я объясню главному комиссару, к которому я и направляю арестованного.

– Хорошо! – согласился тот. – Сопровождайте! – приказал он агенту, поворачиваясь к нам спиной.

– Ничего! – пробормотал я. – Подождем. Поговорим у комиссара. Там уж волей-неволей, а придется меня выслушать.

Мы вышли с вокзала.

– Приведите экипаж! – приказал агенту Дольчепиано. – Я за него плачу.

Агент послушно исполнил приказание, и несколько секунд спустя мы уже ехали по улицам Марселя.

Само собой разумеется, я не спускал глаз с итальянца, следя за каждым его движением. Но он вел себя вполне корректно и переезд с вокзала в комиссариат совершился без всяких инцидентов. По прибытии туда агент ввел меня в приемную, между тем как Дольчепиано прошел прямо в канцелярию главного комиссара.

Минут десять спустя он вышел оттуда в сопровождении пожилого, разукрашенного орденами господина, при виде которого агент вытянулся в струнку.

– Господин главный комиссар! – обратился ко мне итальянец, и по губам его скользнула улыбка.

Ловким движением руки он мгновенно снял с меня наручники.

– Милостивый государь, – обратился ко мне вошедший, – вы можете вполне довериться господину Дольчепиано, и все, что вы от него услышите, – сущая правда.

Я не верил своим ушам.

– Я прибавлю еще два слова от себя, – сказал итальянец. – Я даю торжественное обещание арестовать здесь, на этом самом месте, не позже, как через три часа, виновника исчезновения господина Монпарно, и надеюсь, дорогой мистер Вельгон, что, имея в виду данную мне господином комиссаром аттестацию, вы не откажетесь оказать мне свою помощь!