Текст книги "Тайна красного чемодана"

Глава XIII. Доказательства преступления

Я был до такой степени поражен словами главного комиссара и не менее изумительным заявлением Дольчепиано, что буквально не был в состоянии связать ни одной фразы. Все мысли мои спутались. Я пробормотал несколько отдельных слов, которые, видимо, были приняты комиссаром за согласие на предложение итальянца, так как он пожал ему руку и вышел из комнаты, покровительственно кивнув мне головой.

– Итак, до вечера! Желаю успеха! – сказал он уже в дверях.

Дольчепиано взял меня под руку и вывел из комиссариата. Я не сопротивлялся. Он снова был в отличном настроении духа и старался быть со мной как можно любезнее.

– Надеюсь, что все бывшие между нами недоразумения окончились, дорогой мистер Вельгон, – весело произнес он. – Вы не должны сердиться на меня за мое немного суровое обращение с вами. У меня не было другого способа заставить вас проехаться в моем обществе в Марсель. А между тем это было необходимо. С другой стороны, мне было также необходимо ваше полное доверие. Надеюсь, теперь вы мне в нем не откажете.

– На три часа, не больше, – сухо произнес я.

– Этого будет достаточно, – уверенно сказал он. – Но неужели в течение всего этого времени вы будете на меня дуться? Полноте, мистер Вельгон. Мне так хотелось бы восстановить между нами прежние добрые отношения. Неужели в вас говорит профессиональная зависть, мистер Падди?

– Ничего подобного! – поспешно ответил я.

– Какая же может быть другая причина? Признайтесь, что вы не можете простить мне моего вмешательства в ваше дело. Но ведь это не моя вина. Признаюсь вам откровенно, что еще до встречи с вами на дороге в Месклу я имел в виду заняться расследованием этого дела. Но когда я узнал от вас, кого вижу перед собой, я, конечно, не решился конкурировать с такой знаменитостью, как вы, и отказался от своего намерения. Поэтому я и представился вам под видом скромного автомобилиста. Даю вам слово, что у меня не было при этом другого намерения, кроме желания быть свидетелем вашей деятельности. Но нельзя безнаказанно приближаться к огню, будучи так легковоспламеняемым, как вы и я. Несмотря на все свои старания, я не мог удержаться от искушения принять участие в ваших розысках. Мне посчастливилось больше, чем вам. Может быть, потому, что у меня на глазах не было повязки, как у вас.

– Повязки? Что это значит? – удивился я.

– Не сердитесь! Ничего нет постыдного в том, что человек влюблен. Но для сыщика это состояние хуже всякой болезни, и я надеюсь вас вылечить.

– Никогда! – возмутился я.

– Не следует произносить таких решительных слов, – спокойно продолжал он. – Поговорим лучше откровенно. Перестаньте хмуриться. Не хотите ли пройтись по городу, мистер Вельгон, как два добрых товарища? Я прошу вас посвятить мне только три часа.

– Хорошо, – согласился я. – И чтобы доказать, что я не сержусь на вас за то, что вам удалось лучше меня постичь суть дела, я, в свою очередь, сделаю вам маленькое признание.

– Пожалуйста.

– После чего я уеду в Геную. Таким образом я опоздаю только на двенадцать часов. Не думаю, чтобы это повлекло за собой какие-нибудь последствия.

– Поступайте, как хотите, – сказал Дольчепиано, – вы будете вполне свободны. Как только убийца несчастного господина Монпарно будет арестован, я не стану надоедать вам своими преследованиями.

– Неужели вы действительно так уверены, что вам удастся его найти и арестовать? – с любопытством спросил я.

– Вполне. Я руководствуюсь в данном случае целой серией обстоятельств, следующих одно за другим в чисто математическом порядке. Я давно уже мысленно решил эту задачу и мог бы посвятить вас в нее даже сейчас. Но я предпочитаю ознакомить вас с ней постепенно, чтобы вы решили ее сами. Тогда уже в вас не останется ни малейшего сомнения.

– Вы пробуждаете во мне уснувшее любопытство.

– Профессиональное, мистер Вельгон?

– Профессиональное, – улыбнулся и я.

– В таком случае, двинемся в дорогу. Что вы скажете по поводу маленькой прогулки в гавань? В это время приходят два или три парохода, мы можем полюбоваться этим зрелищем.

– Как хотите, – сказал я, слегка удивленный, не находя никакой связи между обещанным им раскрытием тайны и этой прогулкой.

– Значит, решено! – весело произнес итальянец. – Предварительно мы зайдем в маленький ресторанчик на углу набережной, съедим там по десяточку устриц, разопьем бутылочку вина и затем двинемся в путь.

Мог ли я от этого отказаться?

Час спустя, с сигарами в зубах, мы уже садились в лодку в старой гавани.

– К пристани! – приказал Дольчепиано лодочнику.

Я задумчиво смотрел на колыхавшуюся передо мной зеркальную синеву моря. На душе было как-то особенно легко. Мое приключение кончалось лучше, чем я мог ожидать. Арест убийцы господина Монпарно окончательно рассеет мучившие меня мысли. Еще несколько часов, и я буду на дороге к Генуе, свободный от каких бы то ни было забот и опасений. Будущее не казалось мне уже мрачным, так как все осложнения исчезали сами собой. Я почти доброжелательно посмотрел на Дольчепиано.

– Он не дурной человек! – подумал я. – Немного оригинален в своих поступках. Но разве не говорят, что цель оправдывает средства. Я попрошу его замолвить за меня слово Падди Вельгону, он, наверно, согласится оказать мне эту услугу.

Согласившись подождать обещанного решения задачи и присутствовать при нем в качестве зрителя, я спокойно откинулся назад, прислонясь спиной к борту лодки, и затянулся дорогой ароматной сигарой. Между тем наша лодка миновала форт Сен-Жана и стала приближаться к пристани. Еще издали мы увидели вырисовывавшийся на пестром фоне набережной белый силуэт подходившего к пристани парохода.

«Регина-Елена», – прочитал я надпись на корме. Дольчепиано, в свою очередь, внимательно посмотрел на пароход.

– Откуда он? – спросил мой спутник у лодочника.

– Из Генуи.

– Тот самый, который должен был прийти сегодня утром?

– Да, он опоздал.

Дольчепиано обернулся и хлопнул меня по плечу.

– На этом пароходе приехал убийца господина Монпарно, – сказал он по-итальянски.

– Откуда вы знаете?

– Я так думаю. По некоторым соображениям, он мог приехать только морем. А так как мне известен день его приезда, то я и предполагаю, что он находится на этом пароходе.

– В таком случае, бежим скорее на пристань, – заторопился я, так поспешно вскакивая с места, что чуть не опрокинул лодку.

– Не торопитесь! – улыбнулся Дольчепиано, усаживая меня на место. – Иначе вы рискуете добраться до пристани вплавь. Для большей полноты картины представим нашему приезжему два часа свободы и вернемся самым спокойным образом на берег.

– Но тем временем он может… – начал я.

– Будьте покойны, он от нас не уйдет. Подъезжайте к берегу, – обратился он к лодочнику. – Мы хотим сойти.

К моему великому неудовольствию, мы еще далеко не скоро добрались до пристани. Наконец этот желанный момент настал, и, выскочив из лодки, мы очутились на набережной.

В двух шагах от нас, у входа на пристань, прогуливался, с сигареткой в зубах, какой-то субъект. Дольчепиано направился в его сторону.

– Приехал? – прошептал он, проходя мимо него.

– Приехал! – ответил тот, смотря в сторону.

– Где?

– Hotel des Deux-Mondes. Комната десять.

– Отлично!

Итальянец с довольным видом отвел меня в сторону.

– Он у нас в руках, – сказал он.

– Но кто он? Кто? – воскликнул я, сгорая от нетерпения.

Дольчепиано улыбнулся и вынул из кармана часы.

– Вы это узнаете через два часа, – флегматично произнес он. – А теперь за дело!

Полчаса спустя мы уже подходили к гостинице des Deux-Mondes. Я заметил, что чем более мы приближались к месту пребывания таинственного незнакомца, тем внимательнее всматривался Дольчепиано во встречающиеся нам на пути лица.

Подойдя к гостинице, он прежде всего убедился, что нас никто не видит из окон. Мы вошли в подъезд. На первой площадке лестницы помещалась контора.

– Старайтесь не шуметь! – прошептал Дольчепиано, осторожно открывая дверь.

В конторе никого не было. Итальянец поспешно подошел к доске, на которой висели ключи от комнат. На одной из медных пластинок стояло число 10.

Он мгновенно снял ключ с доски и сунул себе в карман.

Затем так же осторожно затворив дверь, он снова шумно распахнул ее перед собой.

– Есть тут кто-нибудь? – крикнул он.

Это было послеобеденное и вместе с тем служебное время. Гостиница казалась пустой. Одна часть жильцов разошлась, другая спала.

В верхнем этаже послышались чьи-то медленные шаги и на площадке лестницы появился заспанный лакей.

– Есть у вас комната? – спросил Дольчепиано.

– С двумя кроватями? Есть, двенадцатый номер. В пять франков.

– Мы ее берем. Дайте квитанцию от вашего багажа, – обратился он ко мне.

– Она у вас, – ответил я, тут только вспомнив, что Дольчепиано по приезде в Марсель сдал мой чемодан на хранение…

– Вы правы! – сказал он, вынимая из кармана квитанцию. – Отправьтесь на вокзал и привезите багаж, – добавил он, передавая квитанцию лакею. – А пока проведите нас в нашу комнату, мы хотим привести себя в порядок после дороги.

Лакей исполнил приказание и, осмотрев, есть ли в предназначенной нам комнате вода и полотенца, оставил нас одних. Дольчепиано дал ему спуститься с лестницы.

– Теперь идите сюда! – шепнул он мне.

Мы вышли в коридор. Десятый номер находился через комнату от нас. Мой спутник подошел к нему, вынул из кармана ключ и открыл дверь.

– Мы рискуем быть пойманными на месте преступления, – усмехнулся он. – Но я надеюсь, если только мои приказания были в точности исполнены, что этого не случится. Да и, наконец, что за беда? Надо рисковать.

Он вошел в комнату и, сделав мне знак следовать за ним, запер дверь.

Это была большая комната в два окна. Спущенные на окнах шторы делали ее в данный момент полутемной, но тем не менее, когда мои глаза привыкли к этой темноте, я рассмотрел стоявшую посредине большую двухспальную кровать, туалет, с лежавшим на нем полотенцем, и в углу на стуле небольшой дорожный мешок и несколько пакетов.

Все было в порядке! Можно было подумать, что сюда входили только на несколько минут, чтобы оставить багаж.

Дольчепиано мгновенно окинул взглядом комнату и подошел к пакетам. Один за другим он брал их в руки, взвешивал, ощупывал и уверенно определял содержимое.

– Палка… Ручка из Милана… Три зонтика… Гребенки, щетки, флакон… Белье… Платье… Все это неважно… Т. е. без этикеток… Ничего не узнаешь… Все это случайные покупки во время путешествия, по мере надобности… вот посмотрим мешок…

Он осмотрел его со всех сторон.

– Да, это другое дело!.. – задумчиво произнес он. – Здоровый замок. Его выбрали неспроста. Сюда действительно можно прятать ценные вещи.

– Откройте! – нетерпеливо воскликнул я. – Довольно вы им любовались.

– Еще минуту! – возразил Дольчепиано. – Дайте мне возможность высказать свои соображения, чтобы проверить потом, прав я был или нет. Я сказал: ценные вещи; но их обыкновенно не возят с собой по гостиницам, где они рискуют быть украденными первым встречным. В силу этого мы имеем основание предполагать, что в этом мешке нет так называемых ценных вещей в прямом смысле этого слова. Следовательно, в нем или какие-нибудь пустяки, или вещи, похищение которых поставило бы вора в затруднительное положение… Гм!.. Как вам понравится подобное рассуждение? Мы находимся во Франции, таможня далеко. Опасны только одни воры. Можно спокойно положить сюда стесняющие нас вещи.

Он попробовал открыть мешок. Но тот оказался запертым на ключ.

– Досадно! – пробормотал он. – Придется испортить всю вещь. Иначе никак не открыть. Такой замок! Но что же делать? Не оставлять же на добычу другим!

Он вынул из кармана небольшой нож, открыл его и ввел в скважину замка.

– Я делаю это, чтобы доставить вам удовольствие, – сказал он, нажимая на замок. – Любопытство очень дурной недостаток, дорогой мистер Вельгон, а ваше в особенности переходит все границы.

В его голосе снова послышалась так изводившая меня ирония. Чем она была вызвана? Я не мог этого понять. Послышался треск, замок подался.

– Наконец-то! – торжествующе воскликнул Дольчепиано, заглядывая в широко раскрытый мешок.

– Теперь получайте подтверждение моих гипотез, дорогой мистер Вельгон, – весело произнес он. – Правда, я был почти уверен в подобном результате, но теперь, хотя я еще не видел этого человека, я готов поклясться, что это он.

– Назовите же его наконец! – воскликнул я, выведенный из терпения его медлительностью.

– Взгляните-ка на это! – сказал он вместо ответа, протягивая мне кусочек картона с темневшим на нем пятном.

Это был билет первого класса от Виллара до Ниццы.

– Это тот самый билет, – пояснил Дольчепиано, – которого не оказалось при убитом Монпарно. Убийца не пожелал оставить его при нем.

– Вероятно, из-за этого пятна, которое есть не что иное, как отпечаток окровавленного пальца, – заметил я, рассматривая билет.

Однако не ошибались ли мы? Не были ли мы увлечены желанием во что бы то ни стало отыскать убийцу. В таких случаях нельзя действовать легкомысленно. Одного подобного доказательства еще недостаточно.

– Это, может быть, простое совпадение, – заметил я.

– В таком случае, вот вам еще одно совпадение. Число, когда был куплен этот билет.

Действительно, на одном из концов билета сохранились какие-то цифры. Они в точности совпадали с годом и числом того дня, когда было совершено преступление.

– Это уже важная улика, – согласился я.

– А это? – торжествующим тоном произнес Дольчепиано, вынимая из мешка небольшой мундштук.

– Мундштук господина Монпарно! – воскликнул я. – Да, да, я помню, его жена говорила мне, что убийца захватил в числе прочих вещей и мундштук. Вы правы, сомнений быть не может. Это он.

– А вот и ключи!

Итальянец вынул из мешка связку ключей и положил их на стол.

– Два ключа от входных дверей, один, очевидно, от подъезда, другой от квартиры… Эти ключи, меньших размеров, вероятно, от шкафов и комодов.

– Ключ от сундука отсутствует, – заметил я. – Это вполне естественно, так как при помощи его была совершена кража и сам ключ найден мной в помойном ведре. Странно, что злоумышленник не унес его с собой, а предпочел оставить на месте преступления.

По губам Дольчепиано скользнула ироническая улыбка.

– Это ему было бы нелегко сделать.

– Почему?

– Потому что никакого грабежа и не было совершено, мистер Падди.

– Как не было! – воскликнул я в негодовании. – А взорванный сундук? Как вы это объясните?

– Мы об этом потом поговорим. А теперь послушайте, что я вам скажу, и взгляните на это.

Он опустил руку в карман и вынул оттуда кусок картона и сложенный пополам лист бумаги.

Кусок картона представлял собою бандероль, какую обыкновенно употребляют для посылок модные магазины. На ней стоял адрес Саргасса, извозчика в Пюже-Тенье.

Бумага оказалась счетом одного из магазинов в Ницце на имя того же Саргасса.

– Полный костюм велосипедиста, шапка, фланелевая рубашка, пара чулок для спорта, – прочел Дольчепиано, подчеркивая ногтем перечисленные в счете предметы. – Пересылка была заранее оплачена, как и все вышеупомянутые вещи, что видно из счета. Как вы думаете, этот костюм предназначался Саргассу?

– Само собой разумеется, нет.

– Так! Посмотрите на число. Посылка была отправлена за два дня до совершения преступления.

– Что вы говорите! – воскликнул я. – Значит, он предназначался…

– Сообщнику? Конечно. Этот костюм был у него надет под блузой. Теперь будьте внимательны. В котором часу произошел взрыв в сундуке?

– В шесть часов вечера, – ответил я. – Фитиль мог быть зажжен часов около пяти.

– Следовательно, вор должен был находиться в Ницце уже в четыре часа дня. Между тем мы знаем, что человека в блузе видели в Тине около пяти часов утра.

– После чего его след был потерян.

– Подождите, в восемь часов утра в Везюби появляется неизвестный человек, одетый в велосипедный костюм, толстые вязаные чулки, коричневые с красными и зелеными полосами и обыкновенные тонкие сапоги. Мало того, если на нем уже нет рыжего парика, борода все-таки существует и вполне схожа с бородой человека в блузе. Судебные власти держали это открытие в тайне.

– От восьми часов утра до четырех часов дня он мог десять раз доехать до Ниццы.

– Постойте. В Везюби он садится на трамвай. Едет в течение четырех часов, выходит в Сен-Мартене, нанимает мула и переезжает итальянскую границу. Тут уже мы действительно теряем его след. Но нам это и неважно, так как в то время было уже более четырех часов дня. Из этого вы видите, что он не мог быть в Ницце и вся история с грабежом – одна выдумка.

– Но я сам видел ключ, – заметил я.

– Это доказывает только то, что господин Монпарно, уезжая, не взял его с собой и он преспокойно оставался на улице Пасторелли, – насмешливо ответил Дольчепиано.

– Боже мой! Но кто же тогда положил фитиль? – испуганно воскликнул я.

– Кто? Вы, может быть, догадаетесь, когда я назову вам имя нашего молодца, – бросил он на меня какой-то странный взгляд.

– Прошу вас, не томите меня больше, – взмолился я. Дольчепиано вынул из кармана часы.

– Теперь я могу сказать. Он, вероятно, уже арестован. Это Антонин Бонассу.

На моем лице, вероятно, отразились в эту минуту все цвета радуги.

– Антонин Бонассу? – повторил я, бессмысленно глядя на Дольчепиано.

В моем мозгу мгновенно пронеслись самые ужасные предположения.

Мое самозванство обнаружено. Я заподозрен в убийстве. Итальянец играет со мной, как кошка с мышью, ожидая момента задушить меня своими когтями.

Все последние события: встреча в поезде, комедия с арестом, в которой сознательно принимали участие контролер, агент и главный комиссар, наконец, это посещение гостиницы, осмотр принадлежащих убитому вещей, все это было придумано с одной целью: вырвать у меня признание. Дольчепиано внимательно следил за мной, замечал каждую перемену в моем лице и, видимо, ждал, чтобы я так или иначе выдал себя. Наконец, убедившись в бесплодности своих ожиданий, он решил идти напролом и бросил мне в лицо мое собственное имя.

«Вы подозреваете меня? Вы с ума сошли! Я не виновен!» – чуть не вырвалось у меня в первую минуту.

Но меня удержало какое-то новое чувство, внезапно примешавшееся к бушевавшим во мне возмущению и гневу. Я вдруг понял, что сама судьба против меня, что все обстоятельства, от первого до последнего, сложились таким образом, что у меня не было никакой возможности оправдаться. Вокруг меня было столько лжи, неправдоподобия и подтасовок, что я сам не мог разобраться, в чем и где истина.

Я присвоил себе имя Падди Вельгона. Симулировал поездку в Геную. Собирался уехать в Италию, обставив свой отъезд самыми тщательными предосторожностями, что придавало ему вид тайны.

Затем нельзя забывать говорящие против меня совпадения.

Ключ от сундука нашел я.

Марки, компрометирующие нас обоих, и Софи, и меня, принес я.

Как опровергнуть такую подавляющую сумму обвинений?

– Вы шутите! – пробормотал я упавшим голосом.

– Пойдемте! – сказал Дольчепиано, направляясь к двери.

Я последовал за ним, едва держась на ногах. Мы спустились с лестницы и снова вошли в контору. Перед столом, уронив голову на руки, дремал швейцар. Дольчепиано хлопнул его по плечу.

– Что угодно? – вскочил он.

– Вы записали фамилию приезжих из десятого номера? – спросил итальянец.

– Нет. Не знаю, может быть, записала сама хозяйка. Она была здесь, когда они приехали. Я только проводил в номер сначала даму, а затем господина.

– В котором часу приехала эта дама?

– Сегодня утром, между шестью и семью.

– А господин?

– В час дня. Я теперь припоминаю, что дама сказала свою фамилию. Она, вероятно, значится в книге.

– Дайте мне взглянуть, – сказал Дольчепиано, незаметно протягивая швейцару монету.

Тот замялся и, видимо, был удивлен.

– Полиция! – прошептал итальянец, бросая на него строгий взгляд.

– В таком случае, извольте! – испуганно произнес тот, раскрывая книгу.

– Номер двадцать… шесть… семнадцать… три… Десятого что-то не видно. Вероятно, не записан! – сказал он, водя пальцем по странице.

Дольчепиано протянул через его плечо руку и схватил лежавшую в книге карточку.

– А это что?

Он бросил на нее беглый взгляд и протянул мне.

– Поверите вы наконец на этот раз? – сказал он с довольным видом.

Я прочел, не веря своим глазам: «Антонин Бонассу, чиновник министерства путей сообщения»… И внизу женским почерком было приписано: «С женой».

Это была моя собственная карточка, которую я сразу узнал.

– Ну, что вы скажете? – обратился ко мне Дольчепиано.

Я сделал жест рукой, как бы говоря:

– Что вы хотите, чтобы я сказал? Я ничего не понимаю.

Бонассу! Антонин Бонассу! Здесь, в гостинице, существовал какой-то человек, выдававший себя за меня и подозреваемый в убийстве!

Несмотря на все свои старания, я не мог отнестись к этому хладнокровно. При таких обстоятельствах трудно сохранить ясность мысли.

– Они здесь? – прошептал я.

– Нет, сударь, – ответил швейцар, – они сразу же ушли.

– Но все-таки они были здесь… Он был… Вы его видели?

– Да, сударь.

Я взглянул на Дольчепиано.

– И вы уверены, что это он?..

– Еще бы! – улыбнулся итальянец. – Опишите, как выглядит этот господин, – обратился он к швейцару.

– Я не обратил на него особенного внимания, сударь. Самая обыкновенная наружность, среднего роста, не полный, но и не худой, вид довольно приличный, совершенно бритый.

– Как он одет?

– Велосипедный костюм, коричневые чулки с узором. На голове шапка.

– А сапоги?

– Обыкновенные, комнатные.

Дольчепиано бросил на меня торжествующий взгляд. Я был подавлен.

Сомнений не было. Убийца господина Монпарно присвоил себе мое имя и, что удивительнее всего, сделал это как раз в тот период времени, когда я преобразился в Падди Вельгона. Одна из моих визитных карточек каким-то чудом оказалась в его руках, и он воспользовался ею, как я, карточкой сыщика. Неужели это было простое совпадение? Можно было подумать, что кто-нибудь нарочно подстроил такую комбинацию.

Страшное подозрение мелькнуло у меня в голове. Мне захотелось бежать, бежать на край света, чтобы ничего не видеть и не слышать. Дольчепиано взял меня под руку.

– Теперь пойдемте отсюда. Я покажу вам его.

– Его! – воскликнул я, вздрагивая и невольно отступая назад.

– Конечно, – рассмеялся Дольчепиано. – Разве вам не интересно взглянуть на этого Антонина Бонассу?

Он увлек меня за собой, и, машинально идя за ним по улицам, я, с отчаянием в душе, думал о том, как мне все труднее и труднее становится восстановить свое настоящее имя.

А между тем не мог же я на всю жизнь оставаться Падди Вельгоном. Следовательно, оставалось одно: раскрыть свою тайну, принести повинную именно теперь, в самую тяжелую минуту моей жизни, когда все сложившиеся вокруг меня обстоятельства только увеличивали мой позор. Я уже заранее слышал иронический смех Дольчепиано. Но, прежде чем сделать это признание, надо было обличить негодяя, осмелившегося забросать грязью мое имя.

Дойдя до подъезда комиссариата, Дольчепиано остановился и вынул из кармана часы.

– Без пяти минут три, – сказал он. – Сдержал я слово?

Мы вошли в подъезд и сразу прошли в кабинет главного комиссара.

Он нас уже ждал.

– Ну как? Арестовали? – спросил Дольчепиано, пожимая ему руку.

– Он там! – ответил комиссар, указывая на дверь. – Так же, как и…

– Хорошо! – перебил его итальянец. – Начнем по порядку. Сначала его.

– Приведите арестованного! – приказал комиссар находившемуся в комнате полицейскому.

Тот вышел и сейчас же вернулся обратно, втолкнув в кабинет какого-то субъекта. И, несмотря на то, что вошедший был без усов, совершенно бритый, я сразу узнал его.

– Господин Монпарно! – прошептал я, дрожа всем телом.