Текст книги "Время войны"

27

Везде было примерно то же самое, и упорное сопротивление отдельных частей, подразделений и загнанных в угол героев-одиночек не меняло общей картины.

Целинские войска на Закатном полуострове терпели небывалый разгром, а в столице Народной Целины Центаре об этом до сих пор ничего не знали.

Напрасно в эфире надрывались не попавшие под глушение коротковолновые армейские и гражданские рации. Напрасно радиолюбители, рискуя жизнью (потому что по запеленгованным рациям легионеры без промедления били управляемыми ракетами от малых противопехотных и до стратегических) пытались оповестить родное руководство об опасности. Стараниями дезинформаторов, оседлавших магистральные линии связи, этим сообщениям в Центаре никто не верил.

В том, что дело обстоит именно так, командование легиона убедилось, когда из Центара в Чайкин вылетел генеральный комиссар Органов Пал Страхау в сопровождении группы генералов и старших офицеров.

Он летел разбираться с диверсионной группой, которую мариманы высадили в районе Чайкина с целью срыва мобилизации и нанесения ущерба промышленным предприятиям стратегического значения.

По сведениям, которые Страхау получил перед самым отлетом, в диверсионную группу входило несколько десятков человек, причем большая часть из них уже уничтожена.

Наверное, узнав, что на самом деле «диверсантов» никак не меньше двухсот тысяч, генеральный комиссар Органов весьма удивился бы – но увы, некому было ему об этом сказать.

Правда, когда самолет Пала Страхау был уже в воздухе, на Закатном полуострове случился неприятный для легиона инцидент. Из контролируемой зоны вырвался какой-то рыбацкий баркас. Хотя за передвижением кораблей в прибрежной зоне велось наблюдение с орбиты, этот катерок непонятно как прозевали и самолет послали за ним в погоню слишком поздно.

Утопив баркас ракетой, истребитель залетел на территорию Уражайского округа и был замечен с суши. Правда, радары его не засекли, и местная ПВО склонялась к мысли, что это был глюк, но звено истребителей, поднятое на всякий случай и залетевшее в Закатный округ, исчезло бесследно.

Последние слова, которые прокричал по радио командир звена, насторожили всех, кто их слышал и кому они были доложены.

– Меня атакуют! – можно было расслышать сквозь шорох помех, после чего связь прервалась.

Об этом немедленно доложили наверх, а в район перешейка, не мешкая, направили высотный самолет-разведчик. Это была такая отличная машина, которую не могли достать наверху даже собственные целинские истребители, не говоря уже об амурских и мариманских.

Когда не вернулся и он, сбитый управляемой зенитной ракетой, в штабе Уражайского округа всерьез задумались, что же это такое творится. Но из Генштаба уражайцам посоветовали не впадать в панику.

К этому времени дезинформаторы уже успели убедить столичных генералов, что мариманские диверсанты и их пособники преднамеренно рассылают по каналам связи панические сообщения, чтобы сбить с толку командование целинских войск и гражданские службы.

Добиться, чтобы противник считал дезинформацию истиной, а истину дезинформацией – это высшее достижение информационной разведки и контрразведки. И начальник разведки легиона генерал Сабуров сумел этого достичь.

Палу Страхау, который продолжал лететь в своем большом четырехмоторном спецсамолете на запад, даже не сочли нужным сообщить об инцидентах с баркасом и самолетами. Да и вообще Генштабу и генеральному комиссариату Органов было не до того.

Генштаб как раз в эти часы начинал сокрушительное наступление на востоке, а Органы делали все необходимое, чтобы присовокупить к наступлению народное восстание в Порт-Амуре и других амурских городах.

И как раз в разгар этой напряженной работы с востока пришло сообщение о том, что амурцы, не дожидаясь сокрушительного наступления противника, переправились через Амур и Зеленую реку и продвигаются вглубь целинской территории, разрезая целинские фронты, как нож – мягкое масло.

28

– Вот! – изнывая от усердия, поднял перед собой нужную карточку пленный исполнитель приговоров Данила Гарбенка. – Казарин Иван. Приговорен к высшей мере наказания. Камера 512. Это пятый этаж. Я покажу!

– Он жив? Его не расстреляли? – вскрикнула Лана Казарина.

– Должен быть жив. Исполненные в другой картотеке.

– Если нет, я тебя придушу, – прошипела Лана.

– А я помогу, – поддержал ее Игорь Иванов.

– Да нет. Должен быть жив. У нас с документацией порядок. С этим делом строго.

Генерал Казарин и правда был жив, но увидев, в каком он состоянии, Лана все равно попыталась придушить Гарбенку. Конечно, сначала она кинулась к отцу, восклицая: «Папа, это я! Очнись, это я!» Но поскольку он ничего не ответил, она снова вскочила на ноги и с криком: «Что вы с ним сделали!» – накинулась на Гарбенку, хотя он как раз ничего с генералом Казариным не делал, поскольку отвечал лишь за конечную стадию процесса.

Правда Игорь, вопреки обещаниям, не стал ей помогать, а бросился к генералу с вопросом:

– Вы меня слышите? Вы можете говорить?

В одиночку Лана с удушением палача не справилась, хотя он даже не пытался сопротивляться и только прикрывал руками лицо от ее цепких ногтей.

Выглядел он в этот момент как нельзя более жалко. Гораздо более жалко, чем генерал Казарин, на теле которого не осталось живого места.

С трудом разлепив опухшие, покрытые кровавой коростой веки, Казарин сорванным голосом прошептал еле слышно:

– Быстро вы. Я не ждал вас так скоро.

Из этого Игорь Иванов заключил, что хоть и не так скоро, но кого-то генерал Казарин все-таки ждал, так что дочь его не соврала.

– Но это не целинская форма, – прохрипел генерал несколько громче, разглядев сквозь красное марево тигровые комбинезоны и боевые шлемы. – Кто вы такие?

– Они мариманы, – снова опускаясь рядом с отцом, сказала Лана.

– А, это ты, – пробормотал генерал равнодушно и даже слегка раздраженно. – А я-то думал…

И он снова закрыл глаза.

– Папа! Папа! Что ты думал? – закричала Лана и стала тормошить отца, забыв, что каждое прикосновение причиняет ему боль. – Это я, Лана! Мариманы высадили десант. Они нас освободят.

– Чушь, – ответил генерал, не открывая глаз и морщась от боли. – У мариманов нет сил для сухопутного десанта. Перестаньте меня мучить.

– Папа, ты что, не узнаешь меня?! – воскликнула Лана в отчаянии, а Игорь Иванов, решив, что валять ваньку не имеет смысла, сообщил:

– Мы не мариманы. Мы из космического легиона.

Тут Казарин попытался улыбнуться, но место улыбки получилась жуткая гримаса.

– Из космического… Какой интересный сон. Давно такого не было.

– Папа! Папа! Это не сон! очнись! Все на самом деле! – не унималась Лана.

– Ты всегда так говоришь, – ответил генерал. – И всегда врешь. Ведь тебя расстреляли.

– Да нет же, папа! Они не успели! Если хочешь, вон у этого спроси!

«Вон этот», то есть исполнитель приговоров Гарбенка, был готов подтвердить все, что угодно, но у него генерал ничего не спросил.

– Да чего вы мучаетесь? – подал голос Громозека от окна. – Его водой надо отливать.

Услышав это, генерал неожиданно приподнялся на локте и довольно внятно и рассудительно произнес:

– Водой меня отливать бесполезно. Я на это уже не реагирую. Я вообще ни на что не реагирую. К использованию непригоден, подлежит утилизации…

И он засмеялся страшным каркающим смехом.

– Папа! Что же они с тобой сделали?! – простонала Лана, а Игорь наконец сообразил, что нужно генералу в первую очередь, и достал из кармана плитку «озверина» со словами:

– Ничего, сейчас все пройдет.

– Что это? – спросила Лана, все еще не вполне уверенная, что странные чужаки в тигровых комбинезонах хотят ей с отцом добра.

– Лекарство, – ответил Игорь и сунул пластинку «озверина» генералу в рот.

Казарин попытался ее выплюнуть, но не успел. Пластинка растаяла почти мгновенно и препарат через слизистую оболочку впитался в кровь.

Через минуту Казарин уже смог сесть.

Среди обитателей камеры были и другие тяжелые, так что Игорь истратил целую плитку «озверина». Это благоприятно повлияло не только на них, но и на всех, кто тут был. Враг, который потчует страждущих лекарством – уже не совсем враг. Тем более, что заключенные вообще с трудом понимали, кто это к ним пришел.

Почувствовав, что настороженные и испуганные поначалу взгляды зэков потеплели, Громозека все чаще поглядывал не внутрь камеры, а в окно, и вскоре увидел там кое-что интересное.

– Командир, глянь! – позвал он. – С этими мы что ли воюем?

Игорь посмотрел в окно и увидел, как вдоль стен домов бегут вооруженные люди в сером. Здесь здания подступали прямо к задней стене Серого Дома, и целинцы генерала Бубнау пытались подобраться к открытым воротам подземного гаража перебежками от подъезда к подъезду.

Но тяжелая техника 77-й центурии била прямой наводкой по подъездам, а пулеметы косили бегущих, как в кино.

– Командир, а можно я стрельну! – возбужденно крикнул Громозека, поднимая свой «джекпот».

Игорь усомнился в целесообразности этого, но по лицу Громозеки понял, что его боевой дух сильно пострадает, если не дать ему стрельнуть. Похоже, он мечтал об этом с самой высадки, но все никак не подворачивалась подходящая цель.

– Ладно, черт с тобой, – сказал Игорь и неожиданно добавил: – Но если истратишь патроны зря, больше не проси.

Громозека ничего не ответил и «джекпот» затрясся в его руках, изрыгая пули через окно в котором никогда не было стекол.

Босая Лана бесшумно подбежала к окну, оставив отца, который наконец поверил в спасение дочери.

Туфли девушки с плакатным лицом ей не подошли, но Лана уже привыкла, и даже горячие гильзы, которые перекатывались под ногами, не пугали ее.

Увидев на улице людей в сером, до боли похожих на тех, которые вели ее на расстрел, Лана вдруг впала в злорадный азарт.

– Да куда же ты бьешь! – вопила она в ухо Громозеке, сбивая его с панталыку. – Левее держи!

– Не учи ученого, – огрызался тот, но тут у него кончились патроны в рожке.

– А можно мне?! – пользуясь наступившим затишьем, воскликнула Лана, и в голосе ее было столько детского восторга, словно речь шла о какой-то игре наподобие юнармейской «Грозы».

Секунду подумав, Игорь Иванов достал из кобуры свой большой пистолет и, обняв девушку под грудью сзади (ладонь как бы ненароком заползла на грудь), позволил ей взять пистолет правой рукой, но левую с рукояти не убрал и очень осторожно перевел предохранитель в боевое положение.

Выстрел грохнул неожиданно. Лана восторженно взвизгнула, пистолет подбросило вверх, пуля ушла в белый свет, как в копеечку, а Игорь попытался объяснить Лане, как на самом деле надо стрелять из пистолета – хотя сам он лучше умел обращаться с компьютером, чем с оружием.

Второй выстрел был произведен по всем правилам, но тоже ни в кого не попал.

– Не умеете вы стрелять! – прохрипел из-за спин голос генерала Казарина. Он стоял на ногах, и все обитатели камеры взирали на это зрелище с изумлением, потому что генерал не вставал уже несколько дней. – Дай сюда.

И не успел Игорь опомниться, как пистолет оказался в руке генерала. Рука дрожала, но на мгновение замерла – и тут же грохнул выстрел.

Офицер, который вел в атаку очередную партию органцов, рухнул, как подкошенный.

Когда упали еще двое, остальные залегли, убоявшись не столько пистолета, сколько пулеметов, которые опять заколотили снизу. Но Казарину это не помешало. С высоты пятого этажа по лежащим было очень удобно бить.

Расстреляв обойму до дна, генерал вернул пистолет сержанту – по-джентельменски, рукояткой вперед.

– Вот так, – сказал он. – Ты кто по званию?

– Я начальник штаба центурии, – уклонился от прямого ответа Игорь.

– Ладно, неважно, – не стал настаивать генерал. Ни слово «центурия», ни знаки различия – одна угловая лычка и три звездочки – на шевроне Игоря ничего ему не говорили, но все же он догадался, что этот парнишка – не слишком большой начальник. Правда, звездочки навевали мысль о лейтенантском звании, да и начальники штабов любого уровня – как правило, офицеры.

– Дочка говорит – это ты ее спас, – сменил тему генерал.

– Ну, раз она так говорит… – скромно пожал плечами Игорь.

– А ты, значит, из космического легиона? Ну и каким ветром вас к нам занесло?

29

На полпути от границы края до Чайкина колонну майора Никалаю снова обстрелял самолет.

Многоцелевой истребитель с изменяемой геометрией крыла прошел над дорогой на бреющем, и видно было, как смещаются его крылья, переходя из стреловидного положения в горизонтальное.

Никто в полку даже не слышал о подобных конструкциях, и Никалаю, не в силах оторвать глаз от удивительной машины, недоумевал, как целинская разведка могла проворонить такую разработку.

Все справочники по военной технике потенциального противника в один голос утверждали, что у амурцев и мариманов нет реактивных самолетов не только в серии, но даже в теории. Однако вот же он – вражеский реактивный самолет, летает себе безнаказанно и поливает из пулеметов беззащитную пехоту.

Странно, правда, что нет на его крыльях обычного мариманского символа. Желтый круг, перечеркнутый синей волной, был знаком майору Никалаю по тем же справочникам и по трофейным самолетам, выставленным в Музее Славных Побед. А здесь этого знака не было – как не было и кедровой ветки, отличающей боевую технику амурцев.

Но всерьез Никалаю задумался над этим лишь после того, как самолет улетел. А до того, его волновало только одно – как укрыться от пуль в чистом поле.

– Где же наши самолеты?! – стуча кулаками по земле от бессилия, кричал рядом Игар Иваноу.

Никалаю ответил на это нецензурно – благо русские неприличные слова и выражения сохранились в целинском языке почти без изменений вместе со всеми привычными рифмами.

А целинских самолетов в воздухе и правда не было. Ни одного с тех пор, как все началось еще ночью до рассвета.

Объяснялось это просто. Разведка Сабурова могла упустить какие-то сухопутные части, уделить недостаточно внимания внутренним войскам, где-то ошибиться и чего-то не понять – но все, что касалось целинской боевой авиации, она за время сосредоточения выяснила досконально.

Аэродромы, для захвата которых не хватило десантных сил, были первой целью авиации легиона. Единственные, кто сумел поднять самолеты в воздух, были испытатели Рудненского авиазавода, но их экспериментальные машины не несли оружия, да и целью у целинских асов было не ввязываться в бой, а увести эти машины в безопасное место.

Но ввязаться в бой все-таки пришлось. Но все попытки взять истребители легиона на таран или уничтожить их в самоубийственной лобовой атаке, проваливались из-за разницы в классе самолетов. Даже реактивные целинские машины выжимали от силы восемьсот-девятьсот километров в час, и чтобы уйти от них, летчикам легиона не требовалось особого мастерства.

Экспериментальные машины взрывались в воздухе одна за другой. Посланные издали управляемые ракеты безошибочно настигали цель, и ни один испытатель не сумел уйти.

Это был первый воздушный бой легионеров с целинцами, а второй случился, когда на перешеек залетели самолеты из соседнего округа.

С ними справиться было еще проще. Только один из целинских летчиков успел крикнуть: «Меня атакуют!» – а другие вообще не поняли, что случилось.

Что касается пассажирских самолетов, то сбивать их не понадобилось. Диспетчерская в Чайкине, захваченная легионерами в первые часы высадки, попросту заворачивала все рейсы, ссылаясь на грозу и шторм на перешейке.

Однако буквально через четверть часа после налета на полк Никалаю невиданного реактивного самолета вдали над полем показалось звено целинских истребителей.

Бойцы разразились криками «Ура!» Они подпрыгивали от радости и махали руками, словно три винтовых самолетика могли изменить весь ход войны.

Но случилось страшное. Истребители неожиданно зашли на пехотинцев от солнца и сбросили на дорогу шесть бомб. А потом принялись утюжить шоссе, осыпая его пулеметными очередями.

Только на третьем заходе Никалаю сообразил, что происходит и закричал:

– Стреляйте по ним! Стреляйте! Огонь!!!

И чтобы вывести уцелевших бойцов из ступора, сам начал палить по истребителям из пистолета.

Но его примеру последовали только двое. Игар Иваноу, который не отходил от командира ни на шаг и таскал с собой подобранный на поле боя карабин с четырьмя патронами, и бывший зэк, который давеча снимал с арестантов наручники.

Игар выпустил в небо все четыре патрона и упал ничком в кювет, потому что самолеты вышли на новый заход. А зэк был экипирован получше и, стоя посреди дороги на широко расставленных ногах, дал по истребителям длинную очередь из ручного пулемета. И, как ни странно, попал.

Самолет, задымив, стал снижаться, а поскольку шел он низко, времени на прыжок пилоту не оставалось. Однако ему удалось выровнять машину над полем и посадить ее на брюхо без особого вреда для себя. Все видели, как он вывалился из кабины и проворно отбежал от нее на безопасное расстояние, прежде чем самолет взорвался.

Все, кто еще мог держать оружие, тут же открыли огонь по бегущему пилоту, хотя Никалаю во весь голос кричал:

– Не стрелять! Брать живым!

Два оставшихся истребителя пытались прикрыть своего, но как-то неуверенно. Как видно, им совсем не хотелось разделить его участь – поэтому они поднялись повыше и стреляли оттуда не слишком метко.

Бывший зэк продолжал строчить по самолетам из пулемета и в конце концов его прошило встречной очередью. А пилота упавшего истребителя все-таки взяли живьем. При жесткой посадке он повредил ногу и не мог быстро бежать.

Он долго отстреливался из двух пистолетов по-македонски, а в него никак не могли попасть, но зато сумели окружить – и не убили только потому, что его прикрыл своим телом Никалаю, который первым бросился на врага, когда у того кончились патроны.

Следом кинулись и все остальные, и хотя сильный противник в синем комбинезоне и эрланском боевом шлеме умудрился разбросать эту кучу малу, бежать ему было некуда.

Однако ответов на вопросы от него добиться не удалось. Пленный молчал, как рыба об лед – только в самом начале бросил несколько слов по-английски, но не целинцам, а тем, кто был с ним на связи.

Он сказал: «Я в плену. Буду уходить при первой возможности», – но никто из целинцев его не понял. Здесь не имели ни малейшего понятия об английском языке.

Сам пилот тоже не был англоязычным – просто в спецназе воздушной фаланги английский знали почти все. Там подобрались асы, которые умели летать на всем, что только может подняться в воздух, и еще много сверх того – летчики испытатели и супермены из особых диверсионных отрядов, которых учили управлять любыми средствами транспорта от верблюда до авианосца.

Они участвовали в захвате аэродромов вместе со спецназом 108-й и наземных фаланг, а потом оседлали целые и невредимые трофейные самолеты и отправились на свободную охоту, прикрытые от своих только сигналом «Я свой», а от чужих – ничем, кроме летного мастерства.

Но мастерство подвело. Это эрланскую реактивную машину трудно сбить из ручного пулемета, а целинские фанерные самолетики горят за милую душу. Самолетов в целинской народной армии много, а дюраля – мало, так что фанера – самый ходовой материал.

Когда стало ясно, что толку от пленного не добиться, встал опрос, что с ним делать. Многие были за то, чтобы расстрелять на месте – зачем полку такая обуза. Но Никалаю решил, что пленного надо доставить в управление контрразведки, то есть в Чайкин – а это им как раз по пути.

По пути-то оно, конечно, по пути, но после двух воздушных налетов численность отряда сократилась еще наполовину, и назвать это жалкое сборище мотострелковым полком уже совсем не поворачивался язык.

И все же цель оставалась неизменной. Отряд продолжал двигаться к Чайкину, оставляя по деревням раненых, которые не могли дальше идти.

Проходя через небольшой городок с названием Гиройсак, солдаты увидели на площади толпу народа, окружившую столб с репродуктором. Репродуктор, как ни странно, работал. Радиотрансляционная сеть была локальной – сигнал расходился по проводам от городского приемника, а волну центрального радио никто не глушил.

Бодрый мужской голос из черной тарелки торжественно вещал:

– По приказу великого вождя целинского народа лица Тамирлана Бранивоя целинская народная армия в ответ на вероломное вторжение амурских орд перешла в решительное наступление, пересекла демаркационную линию и, форсировав водные преграды, углубилась на территорию противника, преследуя по пятам бегущие в панике амурские войска.

Какие-то изможденные ребята в форме военной школы вполголоса переговаривались между собой.

– А у нас-то почему все наоборот? – в недоумении спрашивал один.

– Ну как ты не понимаешь?! – возбужденно увещевал его другой. – Они же напали внезапно. Их здесь никто не ждал. Но ничего. Скоро подойдут наши подкрепления, и тогда мариманы тоже побегут.