Текст книги "Юрий Гагарин. Один полет и вся жизнь. Полная биография первого космонавта планеты Земля"

Глава девятая
Выбор пути

Книга учительницы литературы Нины Васильевны Рузановой «Юность космонавта» (1986) начинается с эпизода, который трудно признать достоверным. Процитирую:

«Осень в Саратове не так уж часто выдается теплой, солнечной. А в том памятном 1951 году оказалась именно такой. Природа словно задалась целью преподнести подарок саратовцам, не торопить их расставание с летом.

По-прежнему воздух был наполнен свежестью трав, деревья сохраняли пышный зеленый наряд. С Волги дул ветерок, разнося неповторимый аромат, который особенно ощущался в одном из любимых уголков отдыха горожан – парке „Липки“.

Воскресным днем мы с Марией Константиновной Юрьевой, тоже преподавателем Саратовского индустриально-педагогического техникума, гуляли по аллеям парка. Молодежи, в том числе нашим учащимся, нравилось проводить здесь свободное время: читать, слушать музыку.

Шли мы по тихой аллее и разговаривали на самые обыденные темы. Вдруг Мария Константиновна придержала меня за руку:

– Посмотрите, Нина Васильевна, вон туда, вправо. Видите?

Вглядевшись, я заметила невысокого юношу в форме учащегося нашего техникума, стоявшего перед скульптурой летчицы. Мы подошли ближе и, боясь потревожить паренька, замерли. ‹…›

Юноша, не замечая никого, продолжал внимательно рассматривать скульптуру. Но вот он словно встрепенулся, обошел монумент и торопливо зашагал к выходу из парка. Мы тоже направились туда. Выйдя из „Липок“, паренек быстро пересек улицу Радищева и вышел на перпендикулярную с ней – Сакко и Ванцетти. На ходу расправлял складки шинели, проверял, все ли пуговицы на ней застегнуты, ладно ли сидит на голове фуражка. Подойдя к техникуму, постоял немного, поправил воротник шинели и вошел в здание.

Это был учащийся Юрий Гагарин, в 1951/52 учебном году зачисленный на первый курс литейного отделения, в группу Л-11.

Через несколько дней я пригласила Гагарина в кабинет русского языка и сказала, что видела его возле скульптуры летчицы. Юрий поначалу смутился, потом, мягко улыбнувшись, сказал, как бы упреждая возможный вопрос:

– Да, Нина Васильевна, мне действительно нравится эта скульптура. Смотрю на нее, и невольно хочется отлить то же из металла. А еще… Еще мне кажется, что в монументе точно передано стремление человека совершить необычное. Знаете, я уважаю людей этой профессии – летчиков, завидую им… Если откровенно, Нина Васильевна, к небу я неравнодушен с детства. Помню, спрашивал: почему огромный тяжелый самолет летает, как птица, легко и не падает? Можно ли облететь на нем земной шар? Теперь-то не задаю этих смешных вопросов. Но один, наверное самый трудный, не дает покоя: как стать летчиком? Пока это лишь мечта…

– Мечты могут сбыться, Юра, если за них бороться.

Гагарин резко встал и, приложив руку к козырьку, совсем по-военному отчеканил:

– Есть, товарищ преподаватель, бороться за мечту!..»

В подборках фотографий, запечатлевших Юрия Алексеевича Гагарина в разные годы жизни, действительно можно увидеть его, позирующим рядом со скульптурой летчицы в саратовском парке «Липки». Она была установлена у юго-западного входа на том месте, где сейчас стоит памятник Александру Сергеевичу Пушкину, и не просто для красоты, а в память об экипаже Марины Михайловны Расковой, который 4 января 1943 года разбился при перелете в сложных погодных условиях неподалеку от села Михайловка Саратовского района. Вместе с ней, Героем Советского Союза, на упавшем бомбардировщике «Пе-2» находились штурман Кирилл Ильич Хиль, стрелок-радист Николай Николаевич Ерофеев и инженер Владимир Иванович Круглов. Прах Расковой захоронен на Красной площади, в Кремлевской стене.

История драматичная, поэтому нет сомнений, что Гагарин с его отношением к героизму бывал у этого памятника и размышлял, видимо, о военной авиации, но всё остальное в рассказе учительницы выглядит красивой легендой, придуманной постфактум. Из воспоминаний других людей мы знаем, что если Гагарин чем-то увлекался по-настоящему, то не скрывал этого, а делился в разговорах и письмах. Но ничего подобного, указывающего на «авиационную мечту» Гагарина, мы в воспоминаниях близких людей о его первом годе в Саратове не находим.

В тот год будущий космонавт последовательно развивал навыки, которые приобрел ранее. Например, помимо учебы, он продолжал активно заниматься спортом. Юрий записался в секции плавания и пулевой стрельбы, зимой – в лыжную секцию. Но его любимым видом спорта оставался баскетбол. Сначала Гагарина не хотели брать в команду из-за низкого роста, но однажды он заменил отсутствующего игрока и показал столь хорошие результаты, что немедленно был зачислен. Сохранился документ от 7 декабря 1951 года, свидетельствующий о его успехах: «Грамота Саратовского городского комитета по делам физкультуры и спорта, выданная Гагарину Ю. А., участнику сборной команды индустриального техникума за первое место в блицтурнире, посвященном Дню Конституции».

Физрук Геннадий Григорьевич Соколов быстро заметил его организаторские способности: вскоре Гагарин стал капитаном баскетбольной сборной, занял должность секретаря низового совета Добровольного спортивного общества «Трудовые резервы» Саратовского индустриального техникума, принимал активное участие в проведении различных соревнований, сам судил многие спортивные встречи. Кстати, за судейство платили кое-какие деньги, которые стали хорошей прибавкой к стипендии. Кроме того, будучи членом бюро ВЛКСМ литейного отделения Юрий отвечал за физкультурно-массовую работу.

Можно подумать, что подобная общественная работа ни к чему особенно не обязывает, но очевидцы утверждают обратное. Вот, например, что рассказывал Геннадий Александрович Фирсов корреспонденту газеты «Советская Белоруссия» (статья «Ребята из „литейки“», 12 апреля 2007): «В августе 1953 года, когда я только поступил в техникум, на одном из занятий физкультуры нас, первокурсников, повели к реке. На берегу Волги преподаватель предложил прыгнуть с вышек в воду. „Но для начала свое мастерство продемонстрирует Юрий Гагарин, ваш старший товарищ“, – сказал учитель. Юра быстро взобрался на самую высокую 10-метровую вышку. Красиво перевернувшись в воздухе, на несколько секунд исчез под водой. Когда вынырнул, мы смотрели на него, как на героя. Подходили, пожимали руку, восхищались: „Молодец! Не струсил!“ Сам я выше чем с пяти метров так и не рискнул нырнуть». Получается, что Гагарину не только надлежало всегда оставаться в хорошей спортивной форме, но и быть готовым продемонстрировать свои навыки новичкам.

По вечерам Гагарин посещал занятия в Доме культуры трудовых резервов, располагавшегося в здании Дворянского собрания на углу улиц Соборной и Московской (оно было снесено в 1968 году; современный адрес – улица Московская, дом 55). Там он записался в оркестр, которым руководил Михаил Иванович Блохин, и, как прежде, играл на трубе. В оркестре Юрий участвовал до третьего курса. Кроме того, пел в хоре и даже обучался технике бальных танцев.

Низовой совет ДСО «Трудовые резервы» решил приобрести фотоаппарат, чтобы снимать спортивные соревнования, оформлять стенды и альбомы. Гагарин как секретарь предложил собрать деньги на покупку. Физрук Соколов, узнав об этом, купил учащимся дальномерный малоформатный ФЭД. Юрий хотел отдать ему собранные деньги, но Соколов отмахнулся, сказав: «Денег не надо. Купите себе конфеты и съешьте». Для проявки пленок и печати снимков администрация техникума выделила в учебном корпусе маленькую комнату под лабораторию и помогла с оборудованием. Вокруг лаборатории немедленно образовался фотокружок, в работе которого принимали участие и ребята из других групп.

Конечно, не следует забывать и о производственном обучении. Теорию и практику литейного дела преподавал мастер Юрий Фёдорович Кузьмин. К сожалению он умер, не завершив полный курс, и на его место был назначен Анатолий Иванович Ракчеев. Новый мастер отмечал упорство, с которым всегда работал Гагарин. Ему запомнился такой случай (цитирую по книге Владимира Степанова «Юрий Гагарин», 1987): «В литейном цехе почему-то не давалась формовка по шаблону. Применяют ее чаще всего в единичном производстве, так как изготовление шаблонов проще и дешевле, чем замысловатых моделей. Всё делали вроде бы правильно. В почве выкапывали яму, на дне устанавливали башмак или подпятник, в него вставляли шпиндель и надевали опорное кольцо и рукав с шаблоном. Правильность установки подпятника проверяли по уровню. В общем, никаких, казалось бы, нарушений технологии, а формовка маховика для пресса не получается. У ребят кончилось терпение, все разошлись, и только Юрий не бросил мастера. Работали до глубокой ночи, пока не сделали всё как надо».

На каникулы Юрий ездил в Гжатск, навещая по дороге родственников в Москве и Клязьме. Каждый раз он старался привезти какие-нибудь подарки. Стипендии на них не хватало, даже несмотря на регулярное снижение государственных и рыночных цен, поэтому Гагарину приходилось искать подработку. Исследователь Владислав Иосифович Кац в книге «Именно с Саратовом…» (1998) рассказывает, как можно было подработать на разгрузке и сортировке арбузов: «С наступлением арбузного сезона у индустриков появлялись новые заботы. Арбузные эпопеи, наверное, по сей день памятны всем, кто в них участвовал. Бригады сколачивал спец по этой части Колесниченко. Знающие люди утверждали, что работал Колесниченко ровно два месяца в году, а остальные десять проводил на Черноморском побережье – денег хватало. Чуть свет Колесниченко появлялся у индустриков. Заскочит в общежитие, крикнет: „Есть баржа! Надо десять человек!“ Погрузо-разгрузочные работы Гагарин освоил не хуже профессионального грузчика. Работа сильно отличалась от тех радужных сцен в кинофильмах, когда с веселой песней арбузы по цепочке перебрасывают в руки и складывают на берегу». Однако и оплата была солидной: за ночь можно было заработать до 100 рублей (то есть две месячные стипендии учащегося техникума). Еще и арбуз давали в придачу, что украшало меню обитателей общежития.

Как видите, у Гагарина, который торопился угнаться за всем сразу и старался быть лучшим в любом деле, практически не оставалось времени на посторонние увлечения. Может быть, он и задумывался о полетах в небо или даже в космос – наверняка задумывался! – но без каких-либо практических соображений, требующих осмысленных действий.

И тут произошло одно из тех событий, которые периодически кардинально меняли жизнь Юрия Алексеевича, направляя ее по совершенно неожиданному пути. В октябре 1952 года, то есть на втором курсе, начали призывать на срочную службу его старших друзей. Из-за этого были вынуждены прервать учебу Тимофей Чугунов и Александр Петушков – они отправились на флот, причем в то время служба там продолжалась четыре года. Легко представить, как подобный «академический отпуск» влиял на образовательный уровень молодых людей: после возвращения их приходилось фактически обучать заново, если, конечно, они возвращались. Всего из группы Л-21 было призвано пятнадцать человек – почти половина! Гагарин был моложе своих друзей, но ненамного, его должны были «забрить» весной следующего года.

Понятно, что администрация техникума была встревожена складывавшейся ситуацией: военные фактически срывали план по подготовке мастеров производства. Чтобы остановить процесс, директор Александр Максимович Коваль уговорил руководство Аткарского учебного центра ДОСААФ открыть в техникуме отделение по подготовке пилотов. Для его слушателей предусматривалась отсрочка призыва, поэтому самые молодые из учащихся немедленно записались туда.

Отдаленная фантазия вдруг обрела практическую значимость. О лучшем варианте Юрий Гагарин и мечтать не мог. Судьба давала ему возможность узнать авиацию, не покидая стен техникума. Будущий космонавт вместе с друзьями (в то время Гагарин особенно сблизился с Виктором Порохней и Евгением Стешиным) включился в изучение теоретических основ летного дела. Они конспектировали лекции об аэродинамических характеристиках летательных аппаратов, об особенностях работы двигателей, о свойствах воздуха и атмосферы. К сожалению, через полтора месяца, в январе 1953 года, занятия прекратились: как объяснили ребятам, в техникуме нет базы для практического изучения устройства самолета и тем более – для полетов. Разочарованию «индустриков» не было предела!

Весной учащиеся прослышали о том, что в районном центре Красный Кут, в 100 км юго-восточнее Саратова, есть Краснокутское летное училище гражданской авиации (КЛУ ГА), которое производит набор курсантов. Виктор Порохня вспоминал: «Почему-то ребята решили на „разведку“ послать меня… Деньги какие-то были… Я решил – поеду на „товарняке“. Туда приехал весь чумазый. Пришел, а меня там спрашивают: ты кто такой? Я говорю, что из Саратовского техникума. Мол, хотим втроем поступить в ваше училище. Мне дали понять, что негоже нам шарахаться от одного дела к другому, да и требуемой десятилетки образования у нас не было… Итог таков: наше второе посвящение в авиацию также „провалилось“. Но, может, оно и к лучшему: ведь училище-то было гражданским и поступи туда Юра – никогда бы он не стал космонавтом…»

Среди «индустриков» всё же нашелся один решительный молодой человек по имени Александр Данилов, который сдал экстерном экзамены за десятый класс в школе рабочий молодежи, оставил техникум и поступил учиться в летное училище.

Впрочем, главная проблема отошла на задний план: в техникуме была создана военная кафедра, учащиеся освобождались от призыва в армию и проходили подготовку по специальности «Эксплуатация и ремонт автомобилей и гусеничных машин». При этом выпускники получали воинское звание младший техник-лейтенант запаса и права шофера-любителя. Некоторые из выпускников впоследствии захотели служить на штатных офицерских должностях и стали кадровыми военными.

Весной 1953 года произошло еще одно событие, которое, разумеется, не могло оставить равнодушным никого из советских граждан. Вечером 5 марта умер Иосиф Виссарионович Сталин. По этому поводу в последнее время тоже появилось множество спекуляций, в том числе с привлечением имени первого космонавта. Вот, например, что написал исследователь Вячеслав Васильевич Бучарский в статье «Юрий Гагарин и саратовский „Серп и молот“» (2010):

«С начала весны 1953 года индустрик Гагарин проходил производственную практику в вековой давности литейном цехе дореволюционного завода „Серп и молот“ на Астраханской улице в Саратове неподалеку от Детского парка и Аэроклуба на пересекающей Рабочей улице.

9 марта родившемуся на Смоленщине Юрию Гагарину исполнилось 19 лет. Однако личный этот повод не отмечали ни в студенческом общежитии на Мичуринской улице, ни в увитой диким виноградом „американке“ „ПИВО-ВОДЫ“ вблизи перекрестка Астраханской и Шелковичной улиц.

В тот день были Похороны Великого Вождя Советского Народа и руководителя правящей в СССР партии большевиков. ‹…›

Мне не забыть уже оттаявшее, но со снегом под ступеньками крыльцо, на которое я вышел из дедушкиного дома рядом с „пивом-водами“, тяжелые, как пули, капли, срывавшиеся с кромки козырька, когда завыли и загудели беспросветные саратовские небеса, укрытые свинцом и цинком траурной облачности. Я помню, как сжалась и округлилась в облачко моя детская душа от странной и страшной волны, которая не из живота поднялась и не из разума спустилась. Но накатила снаружи вместе с единым гулом заводов, паровозов и пароходов, грузовиков и портальных кранов и принесла не страх животный, а ощущение всенародного горя, государственного, глобально-исторического. ‹…›

Теперь, через десятилетия, я не сомневаюсь, что в недалекой близости, на свежем воздухе рядом с дореволюционной литейкой, слушал траурный вопль кирпичной трубы завода „Серп и молот“ 19-летний Юрий Гагарин.

У меня, 12-летнего пятиклассника из Саратовской школы № 1 Рязано-Уральской железной дороги, сами собой катились по „пионерским“ щекам слезы. Нет, я не рыдал, конечно, не бился в истерике. Но слезы были – это точно. И я не сомневаюсь, что сочились и сбегали извилистые ручейки по „комсомольским“ щекам практиканта завода „Серп и молот“ Юрия Гагарина».

Всё же можно усомниться. Ведь есть прямое свидетельство, записанное со слов Виктора Порохни: «С его именем в наших молодых умах увязывалось многое. Поэтому его смерть, казалось, вырвала у каждого из нас кусочек сердца. Когда с первым утренним боем Кремлевских курантов ворвалось в нашу комнату общежития известие о том, что 5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжелой болезни скончался Председатель Совета Министров СССР, Секретарь ЦК КПСС И. В. Сталин. Евгений Стешин зарыдал так, что все мгновенно оказались на ногах. Узнав день похорон, мы втроем решили выехать в Москву, но наши намерения группа не одобрила. Несколько поостыв, мы и сами поняли, что поступаем неправильно, так как из-за этой поездки пропустили бы много занятий. Но сам факт порыва еще больше скрепил нашу дружбу. Мы вместе стали мечтать о будущем, об авиации, строить перспективы». Как видите, свидетелю событий запомнился только плачущий Стешин.

Мы не можем, разумеется, сказать, что Гагарин не был огорчен смертью Сталина. Больше того, желание поехать в Москву на похороны говорит обратное. В то же время Юрий был не из тех, кто привык открыто демонстрировать сильные чувства, поэтому наверняка постарался сдержать эмоции, не допустив «извилистых ручейков» на «комсомольских щеках». И, кстати, хорошо, что ребята не поехали в столицу: как известно, во время похорон Сталина, в районе Трубной площади началась давка, приведшая к гибели больше ста человек.

Так или иначе, но жизнь вскоре вернулась в свою суматошную колею. Хотя у Гагарина и его друзей не получилось стать курсантами, предоставленная возможность прикоснуться к авиации пробудила в них надежду когда-нибудь всё-таки сесть за штурвал самолета. Порохня признавался: «Мы стали вместе мечтать о будущем, об авиации. Частые поездки на спортивные соревнования еще больше нас возбуждали: неподалеку от спортивного комплекса „Нефтяник“ находился аэродром, откуда то и дело взлетали самолеты». Возможно, именно тогда, в 1953 году, Юрий Гагарин начал обдумывать варианты смены профессии. И тут нужно понимать, что чем дальше он учился, тем труднее ему было принять решение: очень тяжело перечеркнуть годы усилий, отказаться от карьеры, расписанной в рамках плановой экономики на десятилетия вперед и заведомо успешной. Против него «работали» и прагматические соображения: несмотря на престижность профессии военного летчика, новоиспеченному лейтенанту предстояло пройти большой путь, прежде чем он стал бы зарабатывать хотя бы столько же, сколько зарабатывал мастер литейного производства. Плюс к тому – высокие риски, большая нагрузка, неизбежные переезды из одного дальнего гарнизона в другой. Готов ли он к этому?…

Впрочем, на втором курсе перед Гагариным еще не стоял вопрос «или-или». Зато появились новые поводы для забот. С осени 1952 года в техникум стали принимать девушек – настоящее испытание для молодых половозрелых мужчин, многие из которых всё еще оставались холостыми. До того «индустрикам» приходилось наведываться в Дошкольное педагогическое училище, где обучали будущих воспитательниц детских садов, но, как уверяет Порохня, отношения там были исключительно платонические, сводившиеся к танцам, походам в консерваторию и театры. Теперь же до потенциальных невест было рукой подать, и многие не преминули этим воспользоваться.

Хотя Юрий Гагарин продолжал переписываться с Аидой Лукиной, он увлекся Риммой Сергеевной Миронычевой (ныне Гаврилиной). Чтобы не впасть в грех домысливания интимных подробностей, обратимся к ее собственным воспоминаниям (цитирую по статье Татьяны Столяровой «Первая любовь Юры», опубликованной в газете «Комсомольская правда» 12 апреля 2002 года):

«В 1952–1954 годах Римма вместе с Гагариным училась в Саратовском индустриальном техникуме.

– Как-то стучится к нам в комнату парень: „Мне вот ее“, – вспоминает Римма Сергеевна. – Это Юра, значит, так разговор начинал. Выхожу. Он говорит: „Может быть, погуляем, на Волгу сходим?“ Посмотрела – он какой-то маленький, неказистый. „Не пойду“, – отвечаю. „Ну ладно…“ Потом появляется вновь – приглашает меня в оперный театр. Подумала я… „Не хочу. Голова болит“. И он опять спокойно уходит. Но на протяжении трех этих лет мы постоянно были вместе: занятия, столовая, баскетбольная площадка. Юра же был капитаном баскетбольной команды. Очень юркий, весь такой собранный, ответственный. И при этом улыбчивый, доступный какой-то. Вечно что-нибудь сморозит, ущипнет. Вот только в делах сердечных Гагарину не очень-то везло…

Поняв, что Римма недоступна, он стал ухаживать за хорошенькой украинкой Эммочкой Дьяченко. Девушка она была своенравная: как-то раз за неосторожную шуточку Юрий схлопотал оплеуху. Римма, видевшая это, подскочила: „Что ты, Эмка?!“ „Он знает, что“, – сердилась та.

За самой Риммой уже вовсю ухаживал Коля Гаврилин с литейного, отличный футболист. В итоге вышла Римма за него замуж, и увез Коля ее в Ленинград».

Виктор Порохня рассказывал, что у Гагарина были и другие «варианты»: «Еще была девушка Инна, татарка, хорошая девчонка, не помню фамилии… Не столько Юра за ней бегал, сколько она за ним… Но там, думаю, ничего не могло сложиться серьезного…» То есть в принципе будущий космонавт монаха из себя изображать не пытался, и если оставалось свободное время, то предпринимал попытки завести студенческий роман.

После второго курса, в июле, Гагарин привычно посетил Гжатск. Тут надо отметить, что летом 1953 года многие его бывшие одноклассники, закончившие 10-й класс средней школы, поступили в высшие учебные заведения. Воспоминаний о встречах с ними не сохранилось, но, вероятно, они повлияли на Юрия. Он собирался получить более серьезное образование, чем мог дать техникум, но пока не знал, сумеет ли выйти из колеи предопределенности. Анна Тимофеевна Гагарина вспоминала:

«Сообщил он мне об учебе друзей вроде бы вскользь, но я почувствовала его беспокойство.

– Было бы желание у человека – он всегда учиться время да силы найдет, – написала я ему.

– Знаю, – ответил.

Так мы перебросились словами, писали вроде бы не о его судьбе, но на самом деле – о ней».

На третьем курсе – в 1953–1954 годах – из общеобразовательных предметов остались только литература, история и немецкий язык, всё остальное – специальные дисциплины: «сопротивление материалов», «детали машин», «допуски и посадки», «методика производственного обучения», «теория резания», «технология металлов», «литейное дело». Еще психология и педагогика, которые вела Зинаида Ивановна Шапошникова. Зачем «индустрикам» были нужны эти последние гуманитарные предметы? Напомню, что Саратовский индустриальный техникум имел педагогический уклон, то есть выпускники могли работать мастерами-наставниками, например, в том же Люберецком ремесленном училище, которое заканчивал Гагарин. С этим, кстати, связана забавная история, которую рассказал «индустрик» Леонид Филиппович Романов (цитирую по его интервью, опубликованному в «Омской газете» 18 апреля 2001 года):

«Из нас готовили мастеров производственного обучения для ремесленных училищ. По сути – педагогов и воспитателей. А мы – через слово мат-перемат. Да не простой, а такой заковыристый, многоэтажный. Юрий тоже этим грешил, а про меня и говорить нечего – за свое беспризорное детство я прошел 18 различных детприемников, детдомов и две полуоткрытые колонии. Остальные ребята из нашей комнаты, скажем помягче, тоже за „добрым“ словом в карман не лезли – они сами так и слетали с губ. С таким лексиконом на заводе работать удобно, а вот с детишками – тут иной язык нужен, поприличнее. Вот и решили мы, по примеру Павки Корчагина, от мата избавиться. Сперва просто договорились, что с этого момента народные выражения употреблять больше не станем. Да куда там – через десяток минут они снова наполнили комнату. Тогда мы придумали клятву. Начиналась она очень торжественно: „Борясь за чистоту нашей речи, клянемся прекратить выражаться матерным языком…“ А заканчивалась неприкрытой угрозой: „Кто нарушит эту торжественную клятву, пусть его голова вспухнет от щелбанов своих товарищей!“ Затем один из нас – Витя Порохня – заиграл на мандолине торжественный марш. Мы выстроились в шеренгу и под звуки музыки трижды обошли вокруг стоящего посреди комнаты стола, после чего один за другим поставили свои подписи под текстом клятвы.

Первые головы начали пухнуть от щелбанов уже через полчаса после торжественной церемонии. На „клятвопреступников“ набрасывались все десять соседей, и только чудом никто не получил сотрясение мозга – щелбаны пробивали на совесть. Некоторые из проштрафившихся даже специально тренировали искусство щелчка, дабы отомстить „мучителям“. Как ни странно, метод воздействия в виде дружеских щелбанов сработал – материться мы стали гораздо реже, а некоторые – хоть и не все – напрочь забыли народные выражения».

Учебная нагрузка была такова, что Юрий жаловался в письмах Аиде Лукиной на тотальную нехватку времени (письмо от 11 февраля 1954 года): «Сейчас и на тренировки-то ходить некогда. Тренируемся с пяти часов вечера, а в это время занятия. Да к тому же пошли все специальные дисциплины». Тем не менее курсовой проект по деталям машин и все экзамены Гагарин сдал на «отлично»; только за сочинение получил «хорошо», что не повлияло на общую итоговую оценку.

Производственная практика на саратовском заводе «Серп и Молот» завершилась 5 июля. После нее Юрий собирался поехать представителем на всесоюзные спортивные соревнования «Трудовых резервов» в Брянск, однако по предложению секретаря райкома комсомола решил провести каникулы физруком в летнем лагере детского дома «Красный городок». Сам он вспоминал об этом так (цитирую по книге «Дорога в космос» 1961 года издания):

«Лагерь находился в замечательном месте, весь в зелени, на реке. Там мне впервые в жизни пришлось вести воспитательную работу. Надо сказать, ребята попались живые, а некоторые даже „вредные“. Они обрадовались, что уехали от учительских глаз, и шалили вовсю. На весь лагерь было только двое мужчин, если меня в то время можно было назвать столь звучным именем, – я да слепой баянист Иван Алексеевич, человек тонкого слуха и большой музыкальной души. Мы, как могли, помогали молодой воспитательнице Тане Андреевой и завучу детского дома Елене Алексеевне.

Работа в лагере дала мне многое. Нередко вечерами, когда ребята, набегавшись за день, засыпали крепким сном, у нас с Еленой Алексеевной возникали задушевные беседы. ‹…›

Она утверждала, что каждый ребенок – это целый мир. Правильно разобраться в нем – значит найти верные пути становления человека, помочь детскому сердцу окрепнуть для преодоления будущих трудностей жизни.

Лагерное лето пролетело быстро. Я вернулся домой [в Гжатск] и приобрел новый костюм, ботинки, часы. Словом, всё сложилось хорошо – и практику воспитателя прошел, и деньги заработал».

Здесь Юрий Алексеевич смягчил описание ситуации: подопечные были из детского дома со своей внутренней и довольно жесткой иерархией. Поскольку в лагере он был единственным дееспособным мужчиной, то его откровенно «испытывали на прочность». Гагарин, судя по всему, это испытание прошел с достоинством, успешно. Помогли ему начитанность и любовь к спорту. Благодаря начитанности он пленил подопечных оригинальными историями; благодаря спорту сумел добиться соблюдения дисциплины, обучив детдомовцев правилам подвижных игр и устроив нечто вроде спартакиады.

Четвертый курс 1954–1955 годов отличался от всех предыдущих тем, что «индустрики» вместо учебных аудиторий сразу отправлялись на преддипломную производственную практику, организованную на крупнейших металлургических заводах страны. 4 сентября Юрий Гагарин получил направление на Чугунолитейный завод имени П. Л. Войкова (адрес – город Москва, Ленинградское шоссе, 16; ныне там находится торговый центр). Разумеется, пользуясь случаем, он навестил родственников в Москве и Клязьме, съездил в Люберцы, дважды на выходные приезжал в Гжатск.

На практике Гагарин определился с темой будущего диплома, она звучала замысловато: «Проект литейного цеха серого чугуна с разработкой конвейера с годовым выпуском восемь тысяч тонн литья, разработка технологического процесса изготовления детали „Каретка“ по чертежам А27-61-12 и урока производственного обучения учащихся РУ 2-го года обучения по теме „Формовка в 2-х опоках“». Получается, что в дипломной работе учащийся должен был продемонстрировать как свои инженерные (проект литейного цеха и разработка технологической схемы на примере конкретной детали), так и педагогические навыки (создание методички для урока), – сегодня трудно представить, что подобный уровень квалификации давался выпускникам техникума со средним образованием.

8 октября Гагарин вернулся в Саратов и две недели занимался подготовкой отчета о работе на заводе имени П. Л. Войкова. О чем он думал в то время? Какие планы строил? Преподаватели индустриального техникума постфактум высказывали уверенность, что Юрий наверняка попробовал бы поступить в один из многочисленных московских технических вузов: например, есть сведения, что он хлопотал о направлении в Московский институт стали и сплавов. И у него, с учетом отличных оценок почти по всем предметам и пачки всевозможных грамот, врученных за годы обучения, были большие шансы пройти вне конкурса. Но опять вмешался случай.

В один из октябрьских дней Виктор Порохня прибежал в общежитие с радостным сообщением: Саратовский аэроклуб ДОСААФ принимает учащихся четвертого курса как получивших полное десятилетнее образование. Тем же вечером Юрий Гагарин, Виктор Порохня, Евгений Стешин, Аркадий Балашов, Иван Логинов, Петр Семейкин, Николай Тезиков и Михаил Чекунов отправились в секретариат аэроклуба (улица Рабочая, 22) и оформили все необходимые документы.

Тут надо сделать небольшое отступление. В то время техникум возглавлял новый директор Сергей Иванович Родионов, сам бывший авиатор, окончивший 3-ю авиашколу Гражданского воздушного флота в Балашове и одно время преподававший в Саратовском авиационном техникуме. При этом он был резко против того, чтобы аэроклуб «сманивал» его старшекурсников. Обратимся к книге исследователя Владимира Ивановича Россошанского «Парни из нашего города» (2004):

«6 сентября 1954 года С. И. Родионов ушел в отпуск. Исполнять обязанности директора стал его заместитель по учебной части В. Г. Филиппов. Гагарин, Порохня и Стешин попросили Вадима Георгиевича, чтобы он разрешил им одновременно заниматься в техникуме и аэроклубе. Он разрешил, но предупредил: