Текст книги "Юрий Гагарин. Один полет и вся жизнь. Полная биография первого космонавта планеты Земля"

– Учтите, если появятся тройки в учебе, вам придется забыть аэроклуб. Сергей Иванович этого не потерпит.

Анна Павловна Акулова, узнав о намерениях ребят, спросила их:

– А родители ваши знают об этом? Обязательно напишите.

Юра написал письмо родителям и попросил у них разрешения учиться в аэроклубе, при этом он сообщил, что техникум окончит обязательно. Они разрешили.

„Сынок, смотри не разбейся“, – предупредила мать – Анна Тимофеевна.

Друзья написали заявление в аэроклуб с просьбой зачислить их курсантами налетное отделение, прошли медицинскую комиссию. Председатель комиссии, врач Паршина Таисия Афанасьевна рассказывала мне:

– Я обратила внимание на тот факт, что Гагарин был в оккупации. Попросила доктора Тамару Яковлевну Зайдель проверить еще раз нервную систему Гагарина. Всё было в порядке. Потом ребят вращали на центрифуге. После этого испытания Гагарин вышел настолько бодрым, что удивил медиков. У него был отличный вестибулярный аппарат.

Теперь на очереди была мандатная комиссия. И вдруг над ними нависла опасность: С. И. Родионов вышел на работу досрочно, так как в литейном цехе произошел сильный взрыв, пострадали люди, техника.

Докладывая директору о случившейся беде, о других новостях в техникуме, В. Г. Филиппов сказал, что разрешил нескольким учащимся совмещать учебу в техникуме и аэроклубе.

Сергей Иванович возразил:

– Зачем разрешил?

– Вы же сами бывший авиатор…

– Вот поэтому и возражаю. Я знаю этих фанатиков. Вот увидите, потеряем мы их как специалистов.

При этом разговоре присутствовал секретарь комитета комсомола, он поддержал Филиппова, сказал, что райком ВЛКСМ дал задание направлять ребят в аэроклуб. Родионов помолчал, потом буркнул:

– Сманивают у нас кадры.

Гроза пронеслась мимо ребят. Но на их пути к воплощению мечты было еще немало преград».

26 октября приказом № 82 тринадцать учащихся техникума были зачислены курсантами отделения пилотов и сразу приступили к изучению материальной части самолетов под руководством инструктора Егора Спиридоновича Сурикова. Теперь они имели право называть себя не только «индустриками», но и «учлетами».

Россошанский указывал на любопытное историческое совпадение: 26 октября в местной газете был опубликован материал «Космический полет», в котором рассказывалось об учреждении Секции астронавтики при Центральном аэроклубе имени В. П. Чкалова и золотой медали имени К. Э. Циолковского. Статья заканчивалась словами: «Принципиально нет никаких физиологических препятствий для вылета человека в межпланетное пространство».

Можно вспомнить и еще одно совпадение. В том октябре вышел номер журнала «Знание – сила», полностью посвященный жанру научной фантастики. В нем был помещен как бы номер из будущего, датированный ноябрем 1974 года и рассказывающий в репортажной стилистике о полете пилотируемого космического корабля «Луна-1»: приводились выдержки из сообщения Академии наук, очерки командира Михаила Седова, штурмана Алексея Соколова, бортового врача Тиграна Акопяна, главного конструктора Юрия Тамарина и других вымышленных специалистов. В заметке «От редакции» авторы футурологической реконструкции признавались: «Мы незнаем еще фамилий будущих межпланетных путешественников, но мы не сомневаемся, что они уже родились и некоторые из них, возможно, будут держать в руках этот журнал».

Россошанский не удержался от того, чтобы не связать события октября 1954 года друг с другом. Он писал: «Рассказывает выпускник Б. С. Иванов: „Сижу я в читальном зале и просматриваю журнал то ли „Техника – молодежи“, то ли „Знание – сила“. Там был опубликован фантастический рассказ о полете людей во Вселенную. В это время к столику, за которым я сидел, подошел парень. Он подождал, пока я дочитаю журнал, потом попросил его. Прочитал тот же рассказ“». Был ли тот парень Гагариным? Исследователь не дает прямой ответ, но намекает, что такое вполне возможно. В любом случае последнее слово остается за Юрием Гагариным, а он, отвечая на вопрос редакции журнала после своего космического полета, сообщил («Знание – сила», 1961, № 7):

«Да, держал и внимательно читал этот журнал. Ведь в нем большой раздел был посвящен первому полету советских людей в космос. И хотя это было в то время фантастикой, но журнал нашел форму реалистического рассказа, были даже помещены „фотографии“ вымышленных космонавтов, их имена, фамилии, биографии. А обложка изображала старт ракеты и внизу дата – 1974 год. ‹…›

Теперь этот номер любопытно перелистать. Когда он вышел – помню очень хорошо – я учился в техникуме, и был уже летчиком-любителем. Я горячо рассказывал своим товарищам по аэроклубу о том, как советские люди полетели в космос. Ребята слушали и улыбались, а потом спросили:

– Где ты это всё вычитал?

– В журнале „Знание – сила“.

– Так бы сразу и сказал. В этом журнале любят печатать фантастику.

Вы можете спросить, почему запомнился мне космический номер журнала „Знание – сила“? Пожалуй, потому, что многие материалы в нем читались как вполне серьезные научно-популярные статьи».

Таким образом, Гагарин подтвердил, что действительно читал «фантастический» выпуск журнала, но было это в октябре или позже, после того как будущий космонавт поднялся в небо на учебном самолете, остается неясным.

В любом случае новоиспеченные «учлеты» полагали, что их жизнь отныне изменится. 1 ноября они отметили успех в ресторане «Москва», потратив деньги, заработанные на разгрузке барж. Они ошибались: дойти до триумфального финала получилось только у одного из них – у Юрия Алексеевича Гагарина.

Глава десятая
Подняться в небо

Во многих советских источниках утверждается, что главной проблемой Юрия Гагарина во время обучения в Саратовском аэроклубе была тотальная нехватка времени. Вот, например, Лидия Обухова в «Любимце века» (1979) цитирует воспоминания бывшего «индустрика» Александра Гавриловича Шикина: «После обеда мы отдыхаем час-два, а он бежит на спортплощадку, готовится к соревнованиям, собирает ребят. Потом прибавился аэроклуб. Мы садимся за подготовку уроков – он уходит на другие занятия. Принесет уже поздно вечером чертежи крыла самолета, показывает нам. Он ведь знал, что никто его сразу на самолет не посадит, нужна теория и теория. Другим это скучным казалось: в аэроклуб у нас поступали многие, да кончил он один. Вот и выходит, что в десять вечера мы уже спать ложимся, отдыхаем, а Юрий только за подготовку уроков на следующий день берется. Память у него была колоссальная, конечно. Но дело не в одной памяти».

В действительности проблем было куда больше. И некоторые из них казались непреодолимыми. Прежде всего – директор техникума Сергей Иванович Родионов не собирался менять программу ради интересов нескольких «индустриков», решивших в последний момент «сбежать» из металлургии в авиацию. В феврале 1955 года, после сдачи сессии, группу Л-41 отправили на педагогическую практику в Ленинград. Там они должны были в качестве мастеров производственного обучения проводить занятия с учащимися ремесленных училищ по специальности «формовщик-литейщик».

Понятно, что из-за отъезда «учлеты» не могли посещать теоретические занятия в аэроклубе, что неизбежно отразилось бы на их успеваемости. Гагарин вновь проявил присущую ему старательность, захватив с собой в поездку иллюстрированное «Пособие летчику по эксплуатации и технике пилотирования самолета Як-18 с двигателем М-11ФР» (1953), чтобы продолжать изучать теорию.

Юрий Гагарин и Фёдор Петрунин попали на завод «Вулкан» (современный адрес – улица Новоладожская, 4, берег Малой Невки), который изготовлял чесальные машины и славился передовыми методами литья, позволяющими значительно экономить металл. Началась практика с небольшого инцидента, о котором рассказал Матвей Абрамович Аркинд, в то время начальник литейного цеха. Однажды он шел по двору и вдруг заметил непорядок. У входа в цех, у распахнутых настежь широких дверей, он увидел стайку молодых рабочих, столпившихся вокруг двух незнакомых «франтоватых» юношей. «В чем дело?! – прикрикнул Аркинд. – Немедленно по местам! Вы кто? Практиканты? Если думаете так начинать свою практику, то я вас и в цех не впущу». Те быстро побросали папироски и, свесив головы, пошли следом за Матвеем Абрамовичем в его кабинет.

В этом рассказе (а я процитировал его почти целиком) примечательна одна деталь: Гагарин курит папиросы! Как это не сходится с образом идеального космонавта! На самом деле тут нет большого секрета: Юрий Алексеевич действительно покуривал, но, насколько известно, дурную привычку так и не приобрел.

Прибывших практикантов поселили в общежитии завода по адресу: Петроградская сторона, Большой проспект, 37. Сохранился приказ по ремесленному училищу № 52 от 14 февраля 1955 года: «Зачислить на педагогическую практику мастером группы формовщиков студента Саратовского индустриального техникума Гагарина Ю. А. Поставить на питание с 14 февраля по 30 марта».

Для проведения практики Юрию Гагарину выделили специальный участок. За ним закрепили группу ребят из 52-го ремесленного училища, с которыми он должен был заниматься. В конце практики ему предстояло провести «открытый урок» под присмотром приемной комиссии. Председателем приемной комиссии был Матвей Абрамович Аркинд.

В чем состояло задание? Когда готовишь модель для формовки, необходимо дать точную технологическую схему, по которой ученики выполняли бы отливки. Согласно стандарту, после заливки и выколотки брак должен был составить около 20 %, что в условиях того уровня производства считалось хорошим результатом. Однако Гагарин оптимизировал схему так, что на «открытом уроке» среди полученных изделий не оказалось ни одного бракованного!

На заводе и в училище запомнили Юрия еще и как заядлого любителя баскетбола, сразу приучившего к этому виду спорта своих подопечных. Кроме того, он помог библиотекарю Софье Матвеевне Фиш провести читательскую конференцию, на которой выступил с небольшим докладом о… Циолковском. Видимо, эта тема продолжала увлекать его и Гагарин чувствовал себя в ней достаточно компетентным, чтобы выступать без специальной подготовки.

Разумеется, ему очень понравился Ленинград, но достопримечательности города на Неве он осмотрел лишь мельком, потому что торопился вернуться в Саратов и «вкалывал в три смены» для скорейшего завершения программы. 24 марта, то есть за неделю до формального окончания практики, он уехал назад. Возможно, именно скорое возвращение спасло его от неизбежного отчисления из аэроклуба.

В современных источниках можно встретить утверждение, что Гагарин якобы пропустил три месяца теоретических занятий, поэтому был отчислен вместе с остальными «индустриками» и только упорное хождение по инстанциям помогло ему восстановиться. Например, Владимир Иванович Россошанский в книге «Парни из нашего города» (2004) рассказывает об этом так:

«Гагарин решил не сдаваться. Он стал, что называется, обивать пороги аэроклуба, ходить по пятам начальства. Однажды он встретился с Героем Советского Союза С. И. Сафроновым – работником аэроклуба и попросил у него помощи в восстановлении на учебу.

– Я говорю ему, – рассказывал Сергей Иванович, – сынок, принеси-ка мне свою зачетную книжку из техникума. Приносит. Я листаю ее, а там все пятерки. Иду к начальнику клуба Григорию Кирилловичу Денисенко. Говорю ему: „Давай восстановим этого парня. Из него толковый летчик выйдет“. И он восстановил Гагарина курсантом аэроклуба».

История замечательная и комплиментарная, но в ней сразу видна серьезная фактическая неточность: майор Сергей Иванович Сафронов был не просто «работником аэроклуба», а командиром летного звена. Впоследствии его даже называли одним из наставников будущего космонавта (тот упомянул майора в своей автобиографической книге), однако, как выяснил Владислав Иосифович Кац, Сафронов не смог толком вспомнить курсанта Гагарина, ведь запоминаются обычно «трудные» подопечные, а Юрий был вполне «нормальным». Следовательно, история, рассказанная Россошанскому, скорее всего, появилась постфактум – в рамках новой версии старой «легенды». Никаких упоминаний о трехмесячной отлучке и отчислении Гагарина мы не находим и в воспоминаниях Виктора Порохни, который как раз был отчислен; в книге «Дорога на Байконур» (1977) он пишет: «Поездка в Ленинград надолго оторвала нас от занятий в аэроклубе, и некоторые ребята его оставили. Юрий из аэроклуба не ушел. И прежде мы называли его двужильным, целеустремленность победила в нем снова». Нет ничего по этому поводу в сохранившихся показаниях других «учлетов». Очевидно, вернувшись раньше остальных из Ленинграда, Гагарин сумел показать преподавателям, что не отстал в теоретических дисциплинах, и сразу вернулся к учебному процессу.

Впрочем, решение одной проблемы повлекло за собой следующую. Чем ближе было время полетов, тем больше времени уходило на подготовку к ним, что стало сказываться на дипломной работе. Гагарин начал отставать от графика. По этому поводу его даже вызвал на разговор заместитель директора техникума Вадим Георгиевич Филиппов (тот самый, который в прошлом году, пользуясь отсутствием Родионова, дал разрешение «индустрикам» на поступление в аэроклуб) и заявил, что если Юрий не нагонит, то будет отозван из аэроклуба. Гагарину пришлось подналечь. Рассказывают, что он похудел, осунулся. Некоторые подшучивали над ним: «И гагары тоже стонут…» И всё же он справился.

В марте и апреле аэроклуб проводил так называемые командирские полеты для тренировки личного состава. Юрий в то время за старательность на теоретических занятиях был назначен старшиной группы. Летчик-инструктор Дмитрий Павлович Мартьянов (он, кстати, был всего на два года и восемь месяцев старше Гагарина, поэтому быстро с ним сдружился) пригласил курсантов поучаствовать в этих полетах пассажирами в свободной кабине («вместо балласта»). Впоследствии он вспоминал (цитирую по интервью 4 февраля 1983 года): «Юрий одним из первых полетел со мной на командирских полетах. Полет он переносил хорошо. Чувствовалось, что ему хочется почувствовать нагрузки в полете. Он любил большие перегрузки, и, когда я стал доверять ему управление самолетом, он быстро освоил технику пилотирования».

Май и июнь 1955 года оказались самыми трудными месяцами для Гагарина. Время спрессовалось. И именно тогда Гагарин принял окончательное решение о том, куда ему двигаться дальше. Судите сами.

С 3 по 9 мая в техникуме комиссия по распределению занималась назначениями молодых специалистов. Литейщикам предлагали работу в десяти краевых и областных управлениях трудовых резервов, причем отличники имели право выбирать место назначения раньше остальных. Юрий Гагарин был в их числе, но от привилегии отказался, заявив: «Выбирайте, ребята, а я решил стать летчиком». В результате он получил направление в далекий Томск, в 71-е ремесленное училище. Но, как мы теперь знаем, туда не поехал.

В мае были назначены прыжки с парашютом на спортивном аэродроме в поселке Дубки (Саратовская область). Дату несколько раз переносили из-за плохой погоды, и всё равно Гагарин каждый раз ездил туда, боясь пропустить этот обязательный этап перед получением официального допуска к полетам. Для этого надо было вставать в полночь, ждать служебного автобуса у ограды аэроклуба, приезжать на аэродром к трем часам ночи и рассчитывать время так, чтобы к девяти утра вернуться в техникум. Однажды Гагарин проспал автобус, разбудил учащегося Храмова, который заведовал техникумовским мотоциклом, и попросил его подбросить на аэродром – они быстро доехали, но прыжки снова не состоялись.

18 мая Юрий получил наконец-то возможность прыгнуть с парашютом. За впечатлениями лучше всего обратиться к воспоминаниям самого Гагарина, изложенным в книге «Дорога в космос» (1961):

«На аэродром поехали с нами и девушки – студентки Саратовского техникума. Им тоже надо прыгать. Смотрю на них, а они бледные, растерянные. Неужели и у меня такой вид? Девушки подшучивают:

– А ты почему такой спокойный? Наверное, уже не раз прыгал?

– Нет, – говорю, – впервые…

Не верили мне девчата. И только когда мы стали надевать на себя парашюты, убедились, что я не лгу. У меня не ладилось дело с лямками и карабинами так же, как и у них. Непривычно было. Сзади большой ранец с основным парашютом. Спереди тоже ранец, поменьше, – с запасным. Ни сесть, ни встать, ни повернуться… Как же, думаю, обойдусь там, в воздухе, со всем этим хозяйством? Оно как бы связало меня по рукам и ногам…

С детства я не любил ждать, особенно если знал, что впереди – трудность, опасность. Уж лучше смело идти ей навстречу, чем увиливать да оттягивать. Поэтому я обрадовался, когда после первого „пристрелочного“ прыжка Дмитрий Павлович [Мартьянов], выкрикнул:

– Гагарин! К самолету…

У меня аж дух захватило! Как-никак это был мой первый полет, который надо было закончить прыжком с парашютом. Я уж не помню, как мы взлетели, как По-2 очутился на заданной высоте. Только вижу, инструктор показывает рукой: вылезай, мол, на крыло. Ну, выбрался я кое-как из кабины, встал на плоскость и крепко уцепился обеими руками за бортик кабины. А на землю и взглянуть страшно: она где-то внизу, далеко-далеко. Жутковато…

– Не дрейфь, Юрий, девчонки снизу смотрят! – озорно крикнул инструктор. – Готов?

– Готов! – отвечаю.

– Ну, пошел!

Оттолкнулся я от шершавого борта самолета, как учили, и ринулся вниз, словно в пропасть. Дернул за кольцо. А парашют не открывается. Хочу крикнуть и не могу: воздух дыхание забивает. И рука тут невольно потянулась к кольцу запасного парашюта. Где же оно? Где? И вдруг сильный рывок. И тишина. Я плавно раскачиваюсь в небе под белым куполом основного парашюта. Он раскрылся, конечно, вовремя – это я уж слишком рано подумал о запасном. Так авиация преподала мне первый урок: находясь в воздухе, не сомневайся в технике, не принимай скоропалительных решений».

Тут остается добавить, что трехместный «По-2» («У-2СП»), с которого прыгал Гагарин, пилотировал Егор Спиридоновым Суриков, читавший «учлетам» курс по материальной части самолетов, а инструктором был, как и сказано выше, Дмитрий Павлович Мартьянов.

Всё это хорошо, но от текущих занятий в техникуме Юрия никто не освобождал. Через два дня, 20 мая, он отдал свой дипломный проект на отзыв консультанту Цукерману, начальнику литейного цеха завода «Серп и молот».

23 мая вышел приказ № 33 по Саратовскому областному аэроклубу ДОСААФ: «О допуске курсантов-пилотов первоначального обучения к учебным полетам на самолете Як-18. Нижепоименованные курсанты-пилоты первоначального обучения, прошедшие врачебно-летную и мандатную комиссию, оформившие личные дела, а также сдавшие зачеты по теоретическим дисциплинам с оценками не ниже „хорошо“, прошедшие наземную подготовку по упражнениям первой задачи КУЛП – 1951 года и выполнившие парашютный прыжок, допускаются к учебным полетам на самолете Як-18 и закрепляются для летного обучения за инструкторско-летным составом аэроклуба». КУЛП-1951 расшифровывается как «Курс учебно-летной подготовки», разработанный в 1951 году. Наземные упражнения первой задачи для «Як-18» включали: проверку знаний авиационной техники, изучение инструкций по производству полетов и проверку знаний инструкции по пилотированию самолета.

Следующее упражнение, состоявшее в проверке техники пилотирования, должно проводиться в воздухе – на самолете с инструктором. Для того чтобы приступить к ним, Юрий должен был через неделю, 30 мая, отправиться в составе 2-го звена 6-й летной группы на аэродром «Дубки». Чтобы ничего не отвлекало от первых полетов, курсанты переводились на режим лагерного сбора, то есть поселялись в палатках посреди дубовой рощи, несли внутреннюю службу и готовили свою авиатехнику. Однако на июнь назначена защита диплома – ответственное мероприятие, требующее предшествующей напряженной подготовки с «подрезанием хвостов». Как оказаться в двух местах одновременно? Инструктор Мартьянов, который уже успел проникнуться проблемами Гагарина, согласился летать с ним в неурочное время – в часы, когда Юрий сможет приезжать на аэродром. Оставалось закрепить «особое отношение» в документе, и начинающий летчик написал заявление на имя начальника аэроклуба – подполковника Григория Кирилловича Денисенко, Героя Советского Союза, – с просьбой предоставить ему месячный отпуск для сдачи выпускных экзаменов и защиты дипломной работы.

Денисенко по этому поводу вспоминал (цитирую по статье Павла Мицкевича «Гагарин мог стать не летчиком, а литейщиком», опубликованной в «Комсомольской правде – Беларусь» 4 февраля 2015 года):«В то время был запрет брать ребят из других учебных заведений. После войны стране нужны были специалисты среднего звена – производство налаживать. Государство заплатило за обучение литейщика, его уже ждет рабочее место, а он в летчики идет. Пришлось парня отстаивать. Я увидел, что он стремится к цели. Почему ж не помочь? А по нему сразу было видно: хочет стать авиатором. Я сказал ему так: приходи, но только с красным дипломом. Тогда похлопочу. Пет – значит, останешься литейщиком. Потому что летчик должен быть грамотным. В авиации вообще не существует троек – только хорошо и отлично. Со знаниями на тройку в воздухе делать нечего. И Гагарин окончил техникум на отлично».

25 мая Юрий провел итоговое заседание физического кружка, посвященное новым открытиям в науке. Время привычных дел завершалось, «индустрики» выходили на «финишную прямую».

Вскоре Гагарин получил отзыв на свою дипломную работу от консультанта Цукермана и его оценки:

«При выполнении проекта учащийся умело использовал данные технической литературы и опыт советских литейных цехов и передовых заводов.

Учащимся самостоятельно решен ряд технических вопросов, а также вопросы учета, планирования и организации производства. Представленный проект свидетельствует о хорошей подготовке учащегося и об умении самостоятельно и вдумчиво решать технические и методические вопросы.

Оценка проекта:

Пояснительная записка – 5.

Графическая часть – 5.

Общая оценка – 5».

Чтобы поскорее вернуться в Дубки, Юрий записался на первый же день защиты дипломных работ группы Л-41 – на 23 июня. Исследователь Владимир Иванович Россошанский реконструировал события того дня так:

«Перед этим ночью прошел сильный дождь. Дипломники поднялись рано, перекусили, по-праздничному оделись и гурьбой отправились в техникум.

Перепрыгивая через очередную лужу, староста группы Аркадий Балашов уронил дипломный проект вместе с чертежами в грязь. Все ахнули: пропали три месяца напряженного труда. Исправить что-либо невозможно: всё в грязи и воде. Что делать?

Гагарин, как мне рассказывали, предложил всей группой пойти к заместителю директора В. Г. Филиппову: может быть, он сможет уговорить членов Государственной квалификационной комиссии допустить Балашова к защите в таком „мокром и грязном виде“. Так и сделали.

Члены комиссии разрешили Балашову защищаться первому, Гагарину – второму.

Защита их прошла блестяще. Порадовали и их товарищи по группе: В. С. Порохня, Ф. И. Петрунин, Е. В. Стешин, А. Г. Шикин и А. И. Медведев. Они тоже защитили дипломные проекты на „отлично“ и получили дипломы с отличием.

Ныне диплом с отличием Саратовского индустриального техникума на имя Гагарина Юрия Алексеевича экспонируется в музее Звёздного городка. Любой индустрик, оказавшись там, обязательно остановится у гагаринского диплома и будет гордиться им как собственным, потому что он, индустрик, и Гагарин вышли из одних и тех же стен индустриального техникума».

В выписке из сводной ведомости успеваемости учащегося четвертого курса литейного отделения группы Л-41 Гагарина Ю. А.: «отлично» по 32 предметам и лишь одна оценка «четыре» – по психологии. Ниже вывод: «Присвоить квалификацию техника-технолога литейного производства, мастера производственного обучения и выдать диплом с отличием».

Кстати, коллектив техникума уговаривал преподавательницу педагогики и психологии Зинаиду Николаевну Шапошникову поставить Гагарину оценку «пять», но она оставалась непреклонной, полагая, что Юрий знает ее предметы на хорошо, но никак не на отлично. Забавно, что последняя книга Гагарина в качестве космонавта посвящена как раз психологии.

На следующий день после защиты «индустрики» вместе с несколькими преподавателями отправились на волжский Казачий остров, где отметили успешное окончание техникума. Их ждала работа в разных городах Советского Союза (например, Виктор Порохня уезжал в Сталино, а Евгений Стешин – в Свердловск), и только Гагарин торопился на аэродром.

Расставшись со старыми друзьями, он сразу обрел новых. Среди курсантов выделялся Юрий Гундарев, который имел опыт самостоятельных полетов на «Як-18» в учебном центре Аткарска, поэтому был назначен старшиной летной группы. Сохранились его собственноручно записанные воспоминания (1983):

«После окончания школы я прибыл непосредственно на аэродром, где заочно был назначен старшиной летного отряда. После беседы с командиром отряда [первоначального обучения] Великановым Анатолием Васильевичем был представлен курсантам летного отряда. Все уже устроились на новом месте и на следующий день приступили к наземной подготовке. Юрий Алексеевич прибыл на несколько дней позже меня. Я его спросил: „Почему опоздал?“ – „Диплом защищал, еле-еле вырвался“. Всё это было сказано с такой радостью и открытой улыбкой. Ребята все были разные, и мы друг друга почти не знали, но Юра мне как-то сразу понравился, что-то в нем было необычное – эта открытая улыбка, честные глаза, – и я про себя подумал, что этот никогда не подведет и не оставит товарища в беде.

Командование аэроклуба требовало дисциплину в отряде и чтобы больше готовились к предстоящим полетам, но некоторые после отбоя убегали в самоволку в деревню Дубки на танцы, за что наказывались; естественно, попадало в первую очередь мне как старшине отряда. Тогда я решил поговорить с Гагариным, как быть дальше, как удержать ребят от проступков. Юрий предложил: „Давай проведем комсомольское собрание и нерадивых при всех пропесочим, пока без командования, а если не получится, тогда пригласим командира отряда Великанова и командира звена Сафронова Сергея Ивановича“. Я ему говорю: „Идея твоя – тебе и быть комсоргом“. Комсомольской организации как таковой у нас не могло быть, т. к. все мы стояли на учете кто в школе, кто на заводе, номы с Юрой предварительно поговорили с Соколовым Петром Владимировичем, и он одобрил эту идею. Это помогло улучшить дисциплину, и мы ни одного не потеряли, несмотря на то что некоторым грозило отчисление. И это всё благодаря Гагарину, он прекрасным оказался мне помощником и товарищем.

Наземная подготовка шла полным ходом, только и были разговоры, что о предстоящих [самостоятельных] полетах. После ужина было личное время, надо было в это время занять ребят. Юрий и здесь проявил инициативу, организовал баскетбольную и волейбольную команды: он очень толково объяснял правила игры, сам играл превосходно и умел втянуть в любую игру даже самого пассивного из ребят. После отбоя мы с ним частенько оставались вдвоем, вели разговор о предстоящих полетах; он просил рассказать, какое ощущение в первом [самостоятельном] полете. Я ему сказал, что первый полет будет ознакомительный в [пилотажную] зону, покажут виражи, переворот, петли и т. д. Уходили мы с ним и в планы о будущем, мечтали о военном летном училище, удастся поступить или нет, а в дальнейшем мечтали стать летчиками-испытателями».

Как видите, даже поменяв круг общения и сферу деятельности, Гагарин оставался всё таким же с теми же привычками: учеба, комсомольская работа, баскетбол, волейбол, разговоры, планы.

В конце июня пришла очередь самостоятельных полетов. «Гагаринской» группе был доверен новенький «Як-18» с бортовым номером «6» – «шестерка желтая», как ее называл в мемуарах сам Юрий Алексеевич. Есть, правда, сведения, что курсанты часто пользовались «белкой» – самолетом, выкрашенным в белый цвет и переданным аэроклубу Управлением авиации ЦК ДОСААФ после очередного парада в Тушино.

Удивительное дело, но в источниках о Гагарине нет единства по поводу даты его первого самостоятельного полета! Казалось бы, этот момент должны были выяснить сразу после того, как он стал космонавтом, и, разрекламировав, увековечить для потомков. Но не тут-то было. Сам Гагарин точную дату, видимо, не запомнил, поэтому в книге «Дорога в космос» отделался общей фразой:

«Наступал июль. Дни стояли знойные, вечера душные. В один из таких дней Дмитрий Павлович не сел, как обычно, со мной в машину – это была „шестерка желтая“, – а, стоя на земле, сказал:

– Пойдешь один. По кругу…»

Временная привязка указана: самое начало июля. Больше того, информация о самостоятельном полете Гагарина попала в местную прессу:

«А на следующий день товарищи говорят:

– Знаешь, о тебе написали в газете…

Газеты на аэродроме не оказалось, достал я ее только через неделю в городе. Там было всего несколько строк о моем полете, были названы мое имя и фамилия, помещена фотография: я в кабине самолета, подняв руку, прошу разрешение на взлет. Когда был сделан этот снимок, кем написана заметка, я не знал. ‹…›

„Заря молодежи“ – так называлась газета саратовских комсомольцев, в которой столь неожиданно отметили меня».

Неудобно ставить под сомнение слова первого космонавта планеты, поэтому для дальнейших изысканий исследователи зафиксировали два момента: начало июля и газету «Заря молодежи». Именно такие «приметы» мы находим в книгах Виктора Митрошенкова «Земля под небом» (1987) и Виктора Степанова «Юрий Гагарин» (1987): дата полета – 2 июля 1955 года, а на следующий день, 3 июля, выходит статья «День на аэродроме» в «Заре молодежи»; Степанов ее даже цитирует. Однако потом что-то меняется. Берем вполне убедительную, хотя и не без недостатков, книгу Владимира Россошанского «Парни из нашего города» (2004) и обнаруживаем, что полет состоялся то ли 2-го, то ли даже 3 июля, а фотография и статья были подготовлены для выпуска газеты «Молодой сталинец» (а вовсе не для «Зари молодежи»), приуроченного к Дню Воздушного Флота СССР. Но позвольте, с 1933 года этот профессиональный праздник отмечается 18 августа (или в третье воскресенье августа). Получается, что свой полет Гагарин совершил в августе, а вовсе не в июле!

Новую версию частично подтверждает исследователь Валерий Николаевич Куприянов, который в обширном очерке «Заметки к биографии» (2010) целиком цитирует статью «День на аэродроме», но при этом указывает датой ее появления 3 августа, а название газеты приводит старое – «Заря молодежи». И это даже выглядит логичным, ведь 3 августа ближе к Дню Воздушного Флота, чем 3 июля!.. Загадка…