Текст книги "Битва за Свет"

Заметно было то, что Шталенков не очень хотел в преддверии нашего отъезда нагонять на нас страху и поэтому в своей привычной манере пытался рассказывать всё это как бы непринуждённо, как будто ничего ужасного не происходит, но предупредить нас он был просто обязан. Не нагнать на нас ужаса у него вечно не получалось. Он сам был почти бледный сегодня, он боялся! И мы видели это, и от этого нам стало не по себе. Потом в разговоре с Андреем мы откровенно признались друг другу, что очень боимся.

…Лет пять тому назад мы как-то беседовали о том, что довелось пережить нашим прародителям: о войнах в принципе и о Великой Отечественной, в частности. И хотя каких-то два, всего два поколения отделяли нас от тех ужасных военных лет, унесших столько жизней и стеревших с лица Земли тысячи городов, нам было трудно представить, что подобное может произойти с нами. Кино, книги и рассказы о войне в нашем сознании воспринимались как художественный вымысел, как сказка. Слишком цивилизованным и спокойным казался мир времён нашей юности – какая война? «Война, такая большая и разрушительная, как Вторая мировая, никогда больше не может повториться» – так рассуждали мы. «Мы на новой ступени эволюции. Правительства стран не допустят больше такого кошмара. Шишки на лбу набиты и получать их снова никто не захочет». Но, увы, нам пришлось встретить лицом к лицу не просто войну, а настоящий ад. И хотя лично мы с Андреем пока толком-то и не видели этого ада в глаза, нам было не по себе от мысли его неизбежности…

С очень тяжёлыми мыслями приехал домой. Приехал и сразу успокоил Дашку, рассказав ей о том, что она де-факто, но при том стопроцентно, принята в состав нашего экипажа в качестве «балласта» (это я так пошутил, дабы разрядить обстановку):

– Ну, вот видишь, я же говорил, что такие дела с бухты-барахты не делаются. Конечно же, нас сегодня никто не собирался гнать за тридевять земель прямо вот так, с ходу. Едем седьмого ноября.

Дашка обрадовалась, сказала, что хоть сможем как следует всё собрать, ничего не упустить. Говорить ей про то, что, скорее всего, через пару дней после нашего отъезда в Москве начнётся ад, я ей не стал, зачем? «Дай Бог, – думал я, – окольцованная тысячами тысяч мегаватт ультрафиолетовых прожекторов Москва сможет выстоять перед мерзкими существами и продержаться до момента, когда северные соседи окажут свою неоценимую помощь. Тогда зачем сейчас Даше рассказывать о неизбежном? Всё станет ясно, когда спасительная тарелка будет запущена – либо мы выживем, либо американцы… Всё сейчас зависит только от неё… Мы построим тарелку, – вертелось у меня в голове. – Мы во что бы то ни стало доберёмся до Норвегии, и норвежцы совершенно точно в кратчайшие сроки её соорудят, и тогда мы победим. Мы – жители континента Евразия – ПО-БЕ-ДИМ», – проговаривал про себя я.

Весь день шестого ноября был крайне суматошным. Во второй половине дня мы встретились с Андреем и загрузили в машину весь его багаж, состоявший из двух увесистых сумок. Затем мы вместе с ним провели несколько часов в моей мастерской, где совместно с моими товарищами по цеху устроили моей Хонде, так сказать, внеплановое ТО; всё до винтика проверили перед столь дальней дорогой. В гараже отыскали и самый необходимый инструментарий, который мог бы понадобиться нам в случае чего в дороге. Нашли и кинули в бардачок и комплект предохранителей – мало ли чего! В общем и целом часов в восемь вечера мы закончили сборы – всё было готово к завтрашнему отъезду. Настроение у нас было крайне неоднозначным. С одной стороны, мы чувствовали сверхответственность, понимали, что от нас зависит… Ну прямо как в кино – судьба пусть не человечества, но миллионов людей. От этого чувства я ощущал такой трепет, какой не ощущал ещё никогда. Я был весь в возбуждении и готов ринуться в бой, даже забыв о том, что у меня держалась лёгкая температурка и я ещё не окончательно здоров. Но, с другой стороны, и меня, и Дашу, и наверняка Андрея гложило сомнение в успехе предстоящей затеи. И страх… Страх перед тем, что нам предстоит и что нас ждёт в случае провала операции. Вдруг норвежцы откажутся по каким-либо причинам претворять в жизнь задумку российских учёных? Если даже норвежцы не откажутся, то вдруг радиоволны не окажут воздействия на звереподобных афганцев? И этих «вдруг», у каждого своих, но одинаково гнетущих, у каждого из нас возникало огромное множество.

Вечером решили лечь спать пораньше, часов в десять. Всё было собрано. Освещаемая лишь тремя свечками пустая холодная квартира была приготовлена к длительному пустованию. В этот вечер мне всё вокруг, всё внутри нашей некогда безупречно уютной однокомнатной квартиры казалось настолько родным и любимым: и пылящийся вот уже два года телевизор, и сувениры на полочках, привезённые нами и знакомыми из-за границы, и потемневшие от пыли занавески, которые в былые времена были кипенно-белыми, и всё-всё-всё… Кровать казалась уютнее, чем когда-либо, подушки мягче. Я, когда Даша уже, видимо, уснула, прослезился от того, что всего этого я мог больше не увидеть. Что какие-нибудь полусгнившие изнутри зомби, вероятно, проникнув сюда после падения Москвы, будут укрываться в моей квартире от дневного света, пережидая его в туалете и ванной, куда при закрытых дверях свет не проникает… Было грустно, очень грустно. Может быть, и Дашу гложили те же мысли, но мне показалось, что она достаточно быстро уснула, не терзая себя мыслями, подобными моим. Где-то через час мне удалось уснуть.

Глава 11. Последний путь?

Во второй половине дня мы были на Лубянке. Шталенков пригласил нас в кабинет самого Карамзина со словами: «Да, ребятки, пришлось же мне вас отрекламировать Карамзину. Если бы не ваша успешная вылазка под Самару в июле, ну ни за что бы он не пошёл на то, чтобы вам доверить такое дело. Огромную роль, конечно, сыграло и Антохино знание шведского; переводчики сейчас на вес золота. Короче говоря, готовьтесь стать героями!» – улыбнулся Шталенков. «Надеюсь, при жизни?!» – улыбнулся я в ответ. «Отставить разговорчики… При жизни, при жизни!» – Шталенков шутливо намекнул на то, чтобы подобных мыслей мы в голове не держали. «Задача у вас одна – приехать обратно и начать писать историю государства Российского заново, ясно?» – с этими словами Шталенков обернулся и посмотрел на висящего над его рабочим столом двуглавого орла. «Есть отставить разговорчики!» – отчеканил я и приложил правую ладонь к виску…

– Так, так, так… Вот наши корреспонденты, – протянув «р» в слове «корреспонденты» негромко произнёс Карамзин, человек преклонного возраста в кителе, после того, как мы вошли в его кабинет вслед за Шталенковым. – Карамзин Ильдар Игнатьевич, – представился он. Мы поздоровались с ним. Шталенков представил ему нас. В кабинете уже сидели Клоп и четыре бойца из его отряда. Нас познакомили с ними. Это были внушительные детины, все в возрасте сорока пяти-пятидесяти лет, очевидно тоже воевавшие в Афганистане – настоящие военные гуру.

– Шталенков меня убедил своими доводами, что вы должны ехать в Норвегию, и я с ним согласился. Надеюсь, я не ошибся?

– Ни в коем случае, Ильдар Игнатьевич! – ответил Андрей, который в отличие от меня и тем более Даши знал Карамзина. Знал потому, что в последнее время, да и раньше, часто выполнял важные поручения Шталенкова, и зачастую Шталенков брал его с собой на отчёты перед Карамзиным, где и характеризовал Андрея со всех его положительных сторон. Андрей продолжал:

– Антон – первоклассный водитель, хорошо знает трассы Скандинавии…

– Знаю-знаю, слышал, Андрюша, – перебил его Карамзин. – Знаю. А девушка? – Карамзин посмотрел на Дашу, которая от чувства значимости Карамзина растерялась и потупила глаза. – Она кто? Она тоже, что ли, ехать собирается?

– Ильдар Игнатьевич, – вступил в разговор Шталенков, – поймите, она не может тут оставаться. Это девушка Антона, почти жена. Она не помешает.

– Ясно… Да я не против, ради Бога! – махнул рукой Карамзин. – Ну, так давайте к делу…

Затем нам выдали металлический мини-сейф с кодовым замком, в котором находилась бумажная версия засекреченного материала. Точно такой же мини-сейф должен был ехать и в Фольксвагене. Сказали код, который мы запомнили и на всякий случай записали. Бумажку с кодом положили в воздушный фильтр машины, чтобы никто, кроме нас, её в жизни не отыскал. Сейф мы разместили под двойным дном багажника, там, где должна быть запаска, а саму запаску положили в Фольксваген. Дали нам и флэш-карты, которые также были запаролены аналогичным кодом. Электронные носители мы должны были везти на шеях на шнурочках, будто кулоны, дабы не расставаться с ними на протяжении всего пути. Мало ли, что может приключиться с машиной! От нас флэшку повесил на себя Андрей, а от отряда Клопа, собственно, – сам Клоп.

Из канистр залили баки обеих машин под завязку. Дали обоим экипажам по рации и по три комплекта батареек к ним. Обговорили со Шталенковым и Карамзиным и то, что делать дальше после того, как доедем до Норвегии. Было решено, что по результатам переговоров с тамошними силовиками, Клоп со своими ребятами выедет в сторону Питера, чтобы доложить о результатах операции. Нам же велено оставаться в Норвегии столько, сколько потребуется для перевода требующейся информации и улаживания прочих технических моментов; в идеале – до включения тарелки и удостоверения в её успешном функционировании. Итак, всё было готово к отъезду. На часах девятнадцать двадцать семь и уже темным-темно. Расселись по машинам. Шталенков и Карамзин пожелали нам успехов. Дядя Дима сжал ладонь в кулак и, победно вскинув его на уровне лица, крикнул нам в след: «Ждём только с победой! Бывайте!»

Таким важным, как в этот раз, я себя не ощущал больше никогда. Я вёл машину крайне внимательно и был собран как никогда раньше. Мы выехали на Сретенку. За нами ехал вооружённый до зубов Фольксваген. Во всё происходящее верилось с трудом и, скажи мне кто-нибудь пару лет назад, что мне предстоит быть звеном такой архиважной миссии, я бы ни за что не поверил, а только бы посмеялся. Я всегда считал себя самым обычным, ничем не выдающимся человеком. До «Конца» света» я работал инженером-программистом, увлекался автомобильными путешествиями и велосипедными прогулками. И я даже представить не мог, что когда-либо я буду удостоен чести принимать участие в делах секретного ведомства. Но стечение обстоятельств сделало своё дело: сперва Андрей познакомился со Шталенковым и устроился к нему журналистом. Потом он познакомил с Дмитрием Юрьевичем и меня. Дальше дело случая: то да сё, «Конец» света, конец «Света», меня привлекали к делам, я завоевал уважение, всегда исправно выполняя поручения, и вот… Я еду спасать Россию. Нет, вру, континент. В багажнике моей машины не просто запчасти для генераторов, а мини-сейф со знаниями, с помощью которых и только них население континента может рассчитывать на выживание. Одним словом, чувство – непередаваемое.

Мы свернули на пустое Садовое кольцо. С обеих сторон по обочинам стояли брошенные автомобили, большинство из которых были с разбитыми стёклами и приоткрытыми дверями. Среди них виднелись также обгоревшие остовы некогда престижных иномарок. Народу на улицах было, на удивление, немало; хоть времени и было уже почти восемь вечера, но в центре города было гораздо спокойнее, чем в спальных районах. Свет от фар наших двух автомобилей был для прохожих явно в диковинку и даже многих пугал. Некоторые шарахались в сторону от мощного светового пучка, потому что большинство людей отвыкло уже от столь обильного света в тёмное время суток и как-то по-животному его побаивалось. Движущиеся по дорогам машины были теперь явлением крайне редким, разве что изредка по городу проезжали служебные автомобили силовых ведомств и патрульные машины.

Даша словно прилипла к окну и с настороженным выражением лица всматривалась в непривычный вид вечерней Москвы, освещаемой лишь слабым светом занимающей своё место на небе луны. Хотя, кое-где горели тусклым светом фонари – непозволительная для спальных районов роскошь, доступная лишь на крупнейших улицах центра города; и то зажигали их лишь до десяти часов вечера. После же – лунный свет был единственным источником освещения некогда тонущего в ярких огнях мегаполиса. Мне же, напротив, картина за окном была более чем привычна и дорога от Лубянки до дома и наоборот казалась самой что ни на есть обыденной… В отличие от Даши, которая в вечернее, тёмное время суток уже много месяцев со мной никуда не ездила, и поэтому на её лице читалось явное волнение от гнетущего пейзажа.

С Садового кольца мы свернули на улицу Новослободскую, затем выехали на Дмитровское шоссе и взяли курс на МКАД. Ещё в середине Дмитровки мы обогнали колонну, состоящую из ЗИЛов и БТРов, движущуюся в попутном направлении. Андрей предположил, что это ничто иное, как стягивание сил ко МКАДу, о котором рассказывал Шталенков. С целью опробовать радиосвязь Андрей взял рацию и, нажав нужную кнопку, деловито пробурчал: «Приём, приём». «Приём», – ответил по рации Клоп. «Дядя Серёж, что за БТРы мы сейчас обогнали?» – поинтересовался Андрей. Клоп подтвердил Андрюхину догадку.

Километра за полтора до МКАД мы заметили, что, действительно, работы кипели вовсю: вдоль дороги рабочие прокладывали кабели, что-то копали. Вскоре мы увидели и свет на горизонте – это был МКАД и там вовсю шла работа по возведению баррикад и установке ультрафиолетовых прожекторов. В этом мы воочию убедились, когда вплотную подъехали к Московской кольцевой автомагистрали. Что меня удивило, так это то, что шоссе, по которому мы ехали, прямо под МКАД было перекрыто огромными металлическими ежами, такими, которые использовались во Вторую мировую. Для проезда была оставлена только узкая, аккурат в ширину кузова небольшого грузовика, дорожка. Таким образом, была сооружена как бы пробка, закупоривающая въезд в город и выезд из него. Совсем недавно я её тут не видел. В очередной раз по коже пробежал морозец от одной только мысли о том, что тут, на этих укрепляемых рубежах начнется вот уже совсем скоро.

Поперёк оставленного между ежами проезда стоял «бобик» цвета хаки; на таких по городу курсировал военный патруль. Завидев наше приближение из «бобика» вышел военный, одетый в ватный тулуп, с висевшим на плече автоматом Калашникова. Жестом руки военный приказал нам остановиться. Мы остановились, и я открыл окно.

– Кто такие и куда едем? – очень по-хамски спросил он меня.

– Ф-С-Б! – надменно и неторопливо выговорил Клоп, вышедший из-за пассажирского сиденья Фольксвагена. Он слышал, в какой манере начал разговор со мной военный, и ему это явно очень не понравилось. Клоп протянул развёрнутое удостоверение военному. Тот посветил в него фонариком, потом поглядел на лицо Сергея.

– Прошу прощения за неподобающий тон, товарищ подполковник, – отчеканил вытянувшийся по струнке военный, отдав Клопу честь. – Времена сейчас такие, что дезертиров много, мы их тут и отлавливаем. Они обычно по ночам пытаются город покинуть. – Проезжайте, пожалуйста.

Клоп сел в машину. Военный отогнал «бобик» с проезда и мы выехали на МКАД.

– В смысле дезертиров много? – поинтересовалась Даша.

– Ну, скоро тут каша начнётся, – начал было Андрей, вполоборота развернувшийся к сидевшей на заднем сиденье Даше. Я гримасой дал ему понять, что не надо ни о какой «каше» Дашке рассказывать, ведь я не хотел её сильно пугать. – Ну, то есть, вероятно, – сменил тон Андрей, – что афганцы могут до Москвы добраться со временем, и несмелые военные стали из Москвы на север бежать, угоняя служебные машины. Вот их тут и отлавливают, а то некому будет город защищать в случае чего.

– А зачем тут рабочие какие-то, огни горят? – любопытствовала Дарья. – Чего тут делают-то?

Я начал перебирать в голове варианты возможных ответов. Но тут Андрей не растерялся.

– Да прокладкой электрических кабелей занимаются! Может быть, скоро снова начнут понемногу свет в город подавать!

То ли Даша удовлетворилась этим ответом, то ли поняла, что ей не хотят говорить правду, но она больше на эту тему вопросов не задавала, а только глядела по сторонам. Но она явно не подозревала о том, насколько уже близко находятся афганцы от Москвы и о том, что вот-вот и начнётся судный день крупнейшего российского города.

По МКАДу мы проехали небольшой отрезок до Ленинградского шоссе, на которое и свернули, оставив позади аналогичный предыдущему контрольно-пропускной пункт. Хотя едва ли его можно назвать аналогичным. По северному направлению, коим является Ленинградское шоссе, ежедневно сотни жителей Москвы, те, кто хотели, но ещё не успели покинуть город, устремляются в сторону Петербурга в надежде на лучшую жизнь там. Посему и КПП на пересечении МКАД и Ленинградки был гораздо более серьёзно оборудован и укреплён. Ежей и патрульных машин было значительно больше, равно как и дежуривших военных. Очевидно, что через несколько дней при приближении афганцев на критически близкое к Москве расстояние, КПП вдоль всего МКАДа закроются для выезда из города, а будут только принимать отступающие силы с фронтов, после чего все КПП закроют и укреплённое кольцо вокруг Москвы перейдёт в оборонительный режим. Тогда уже не останется ни единой лазейки для выезда из города, и те, кто останется в городе, будут молиться на МКАД – кольцо оцепления вокруг Москвы, которое ночью будет походить на чистилище, а днём восстанавливать силы и готовиться к леденящим душу ночным боям…

Итак, мы выехали за пределы Москвы. Учитывая, что было уже достаточно поздно, на трассе не было ни души. Я ехал не очень быстро, порядка восемьдесят-девяносто км/ч, ведь состояние трассы было плачевным и ехать по ней в кромешной темноте, освещая путь перед собой лишь фарами, было не очень комфортно и безопасно. К тому же на дороге местами встречался конкретный лёд и можно было запросто улететь в кювет, если разогнаться чуть побыстрее. Андрей тут же накинулся на музыку, которую очень любил слушать, оказываясь в моей машине. Даша, положив голову на стекло, начала кимарить. Мы проехали поворот Шереметьево II, потом Зеленоград, в окнах домов которого можно было заметить еле уловимый свет свечей. «Бедные люди, – думал я. – Совсем скоро их постигнет безжалостное ужасное истребление, и им не заказан вход в Москву. А ещё раньше та же участь постигнет жителей южных пригородов. А скольких уже постигла?!» К горлу подкатил комок от этих мыслей. Я сжал руль изо всех сил от злости и от накатившего в очередной раз чувства какой-то безысходности…

Когда на часах было без малого десять, мы проехали город Клин. Я сбавил скорость до семидесяти, ведь ехать по разбитой, заледеневшей и тёмной дороге стало уже совсем страшно. Андрей спросил по рации Клопа, ничего ли страшного, что будем ехать так небыстро. Тот ответил, что, безусловно, так и надо: «Тише едешь – дальше будешь!» Ещё немного погодя, мы оставили позади Тверь, потом Торжок. Начал падать снежок, из-за чего ехать стало ещё труднее, потому что он отражался в свете фар, и видимость трассы упала до пятидесяти-семидесяти метров, не более. Андрей поставил диск с классической музыкой, кажется, в тот момент звучала «Лунная соната». За окном монотонно проплывали один за другим столбы, за ними – покрытые тонким слоем снега поля и… Кромешная тьма. Поскольку небо было затянуто облаками и не видно было луны, мы могли видеть за окнами лишь то, что освещалось светом фар: те самые столбы и краешек полей. Даша дремала, Андрей, судя по его виду, размышлял о чём-то, глядя в боковое окно и постукивая пальцами по подлокотнику в такт музыке…

Как вдруг в свете фар я увидел человеческую фигуру. До неё было метров восемьдесят. Сперва подумал, что показалось, но через секунду убедился, что нет: прямо на дороге, посередине трассы, метрах уже в пятидесяти впереди в свете фар стоял человек и размахивал руками. Я моментально вдавил педаль тормоза в пол.

Не пристёгнутый Андрей грудью ударился о бардачок, едва не расшибив об него нос. Даша же довольно сильно врезалась головой в подголовник переднего сиденья и вскрикнула от неожиданности. Я успел увидеть в зеркале заднего вида как водитель Фольксвагена, ехавший на дистанции метров сто позади нас, видимо, не ожидая столь резкого с моей стороны торможения, поздно отреагировал и уже юзом летел прямо на нас. Масса их машины была куда больше нашей и от этого её тормозной путь, по всей очевидности, также раза в полтора был длиннее нашего. И когда до столкновения с нами оставалось уже метров пятнадцать-двадцать, полоска света их фар, перестав бить прямо в моё зеркало заднего вида, резко ушла влево и осветила поле. Водитель «Транспортёра» дёрнул руль влево, пытаясь уйти от столкновения, затем, уже объехав нас, чтобы выровнять траекторию движения – снова вправо…

Тем временем человек, махавший руками и спровоцировавший сложившуюся ситуацию, одним прыжком отпрыгнул с трассы на обочину и, поскользнувшись, упал. Микроавтобус завилял, его заднюю часть потащило влево, переднюю – вправо, затем его развернуло так, что свет ксеноновых фар на мгновенье ослепил нас, и он едва не улетел в правый по ходу движения кювет и каким-то чудом остался на проезжей части.

Клоп выскочил из машины и поспешил к упавшему человеку. Мы с Андреем тоже поспешили выбежать на помощь бедолаге.

– Ты чего творишь? – орал Клоп. Мужичок деревенского вида прикрыл лицо рукой, испугавшись, что его могут начать бить.

– Сергей Валерьич, не кипятитесь! – успокаивал я Клопа. – Что случилось, чего вы руками размахивали? – спросил я перепуганного мужика. На вид ему было немногим за шестьдесят. Очень худой, не бритый, одет он был в какие-то нелепые шаровары, ватный тулуп и валенки. На лице видны были следы побоев и кровоподтёки.

– Помогите… – вполголоса произнёс мужик. – Умоляю, помогите, ради Бога.

– Да что, что произошло? – переспросил мужика Андрей. Клоп помог ему подняться и отряхнуть снег с тулупа.

– К нам разбойники в дом ворвались, принялись нас с сыном бить, и даже жену. Жена с сыном без сознания от побоев в сенях лежат, а мерзавцы эти всё в доме вверх дном переворачивают. Чего ищут-то, но мы бедные, и нет у нас ничего почти, из ценного – коровка только… – тараторил мужик, едва переводя дыхание. – Я вот сумел убежать и тут же завидел свет ваших фар. Скорее, пожалуйста, скорее… Вчетвером мы с ними сладим! – мужик имел в виду нас с Андреем, Клопа и себя. – Чем угодно отблагодарю, – лопотал мужик, и на его глаза навернулись слёзы, – коровку вам отдам… Умоляю, спасите нас!

По словам Шталенкова – лучшего друга Клопа, Клоп был человеком очень добрым и отзывчивым. Хотя человеку, впервые его увидевшему, конечно, показалось бы, что он не способен к проявлению хоть каких-то человеческих чувств, потому что лицо его было непроницаемо каменным. Но каменным оно было от того, что Клоп был ветераном двух войн – афганской и первой чеченской и повидал в жизни своей немало видов. Шталенков рассказывал, что больше всего в жизни Клоп ненавидел насилья над невинными. Ещё дядя Дима как-то рассказал нам, что именно Клоп вытащил его раненого на себе, рискуя собственной жизнью, из той ужасной бойни в Афганистане, в которой его и контузило. Поэтому и сейчас, видя беззащитного с круглыми от страха глазами слабого мужичонка, он не мог махнуть рукой и не помочь.

– Ладно, мужик, выдохни, – сказал Клоп, подошёл к открытой двери микроавтобуса и взял свой автомат. – Где твой дом? – обратился он к трясущемуся мужику.

– Спасибо Вам, добрый человек. Там! – мужик показал на еле видневшийся метрах в двухстах от нас силуэт одноэтажного деревянного домика, стоящего метрах в пятидесяти в глубь от трассы. – Пойдёмте, пойдёмте скорее.

– Подожди, а сколько их там? – спросил Клоп несчастного.

– Двое. Безоружны, но здоровые и пьяные в стельку! – неровным голосом ответил мужичок. – Но вчетвером мы им дадим жару, пойдёмте, пойдёмте.

Клоп показал жестом Даше и Валере, водителю Фольксвагена, чтобы те ждали нас в машинах, и мы быстрым шагом последовали за мужиком. Клоп скомандовал нам с Андреем, чтобы мы не лезли в дом. Сказал, что он сам справится и вышвырнет оттуда преступников. Когда мы подошли к дому несчастного крестьянина совсем близко, то заметили, что в окнах бледнеет свет то ли от лучин, то ли от свечей. Замечу, что дом его стоял не особняком, а был третьим в ряду из семи – девяти подобных домишек, в окнах ни одного из которых света больше не было.

– Соседи есть? – шёпотом спросил Клоп мужика в тулупе.

– Нет, – чуть слышно ответил тот, – все давно разъехались или померли, одни мы тут остались.

Крадучись, мы все подошли к дверям неприметного деревянного домика, внутри которого находились пьяные отморозки. Это был самый обыкновенный брусчатый дом с покосившейся крышей; но его состояние по сравнению с соседними домами было очень даже неплохим. Мужик показал пальцем на входную дверь и жестом дал Клопу знак, что открывается она от себя. Клоп приложил указательный палец правой руки к губам, дав тем самым знак не подавать никаких звуков. Мы кивнули. Тогда Клоп чуть слышно щёлкнул затвором автомата Калашникова, сняв его с плеча, и взял его в правую руку. Левой рукой он легонько толкнул дверь. Давно не смазывающиеся дверные петли предательски заскрипели. В сенях было настолько темно, что даже матёрый военнослужащий Сергей Валерьич не стал делать необдуманного поступка и входить в дом. Он ловко вытащил из кармана левой штанины своих камуфляжных штанов фонарик и посветил внутрь сеней. Мы же стояли у него за спиной в полной уверенности, что наша помощь больше формальна, нежели действительно будет ему нужна. Этот человек, как нам казалось, да и как отзывался о нём Шталенков, мог голыми руками уложить троих своей же комплекции… А комплекция у него была – будь здоров! Он был просто сущей громадиной, минимум два таких, как я, в плечах, ростом порядка метра девяносто двух – девяносто пяти сантиметров. Плюс ко всему он ещё являлся и горой мышц; в ведомстве ему не было равных по АРМ-реслингу. Всё это вселяло в нас чувство безопасности, когда Клоп был рядом. Поэтому, даже сейчас, когда нам предстояло помочь беззащитному крестьянину и его семье и вышвырнуть из дома двух здоровых дебоширов, страшно не было совсем: Клоп, да ещё и с АКМом идёт первым, а значит, и опасаться нечего. «Ну, – злорадствовал я, – сейчас вам головы-то проломят прикладом!» – мысленно обращался я к беспринципным жлобам, не гнушающимся избивать даже женщин.

Убедившись, что сени пусты, Клоп очень осторожно сделал несколько шагов во внутрь… И тут он замер как вкопанный…

– Не дрыгаться, ясно?! – прозвучало мерзким голосом из-за двери, которая, будучи открытой внутрь дома, послужила укрытием для кого-то. Но кого?

– Автомат на пол кинул! Живо! – рявкнул тот, кто прятался за дверью. Клоп стоял не шевелясь. Очевидно, к его виску был приставлен ствол пистолета, скрываемый от наших взоров густой пеленой тьмы. Клоп кинул автомат на пол. У меня перехватило дыхание. Я не знал, что делать: стоять ли на месте либо кинуться бежать назад и звать на подмогу ещё трёх вооружённых до зубов бойцов; двое ехали в салоне «Транспортёра», да плюс Валерка – водитель. Но я стоял как вкопанный, равно как и Андрей, и почему-то боялся даже пошевелиться. Тут плавно приоткрылась дверь, ведущая в комнату, и полоска тусклого света разлилась по полу. В двери появился силуэт. Он неспешно сделал два шага из комнаты в сени, и в силуэте теперь можно было увидеть здорового мужика с автоматом в руках. Дуло автомата смотрело в нашу сторону, палец мужика лежал на спусковом крючке.

– Так, ни звука, ни шороха, – пробасил человек с автоматом в руках. – Актёр, иди сюда. Мужичонка, семь минут назад так слёзно умолявший о помощи, мигом скользнул в комнату.

– Вы двое! – скомандовал здоровенный мужик нам с Андреем, – руки за головы, не то пристрелю как псов, ясно?

Мы с Андреем покорно заложили руки за головы.

– Гоги, обыскать их! – по-прежнему командовал верзила.

Из комнаты вышел мужчина с кавказскими чертами лица. Он был вооружён пистолетом. Гоги ловко ощупал с ног до головы Клопа и с лёгким кавказским акцентом отрапортовал: «Чистый!» Затем обыскал и нас с Андреем и, не найдя у нас никакого оружия, отошёл от нас на несколько шагов в глубь сеней.

– Актёр, слышь? – крикнул тот, что с автоматом, в сторону приоткрытой двери в комнату. – Сколько их там всего?

В дверном проёме появился этот актёр, заманивший нас в западню, и ответил: «Там ещё девка и водитель микроавтобуса».

– Что везёте, откуда и куда едете, отвечать! – очень мерзким и скрипучим голосом протянул последнее слово бандит, чей пистолет был приложен к виску Клопа из-за входной двери.

– Молодежь – гражданские, – с невообразимым для меня спокойствием отвечал бандитам Клоп, – я – бывший военный, их сопровождаю из Москвы в Питер. – Клоп на ходу придумал историю, как можно более подчёркивающую, что, кроме Клопа, никто и ничем бандитам не угрожает. Я сразу смекнул, зачем он так придумал: заикнись мы о том, что в машине нас ждут ещё три матёрых бойца – нас тут же расстреляли бы, почувствовав опасность. А так, разоружив единственного вооружённого Клопа, бандиты убедились в своём преимуществе, и у нас появился шанс на более благоприятное развитие событий, нежели моментальный расстрел…

– Водитель ваш вооружён? – поинтересовался бандит с басовым голосом.

– Нет, он просто водитель. Единственный охранник – я, – отвечал Клоп и, судя по всему, своей невозмутимой интонацией удивлял не только нас с Андреем, но и наших возможных палачей.

– Так, хлопцы, – скомандовал своим товарищам их, как нам показалось, главный, разговаривающий утробным басом, – сейчас идём дружно, раскулачим товарищей, а потом, если себя нормально вести будут, тут и оставим, а плохо если – в поле расстреляем к чертям, ясно? – все утвердительно хмыкнули. – А вы, – обратился он к нам, – чтоб ни звука, ни шороха, понятно? А то пулю в голову без разговоров, врубились?

Мы кивнули. Затем нам приказали с заложенными за голову руками идти по направлению к машинам, а сами бандиты шли шагов в пятнадцати позади нас. Всего их было четверо: главный, Гоги, тот, что первым приложил пистолет к виску Клопа из-за двери и треклятый Актёр, заманивший нас в западню. Главный держал нас на прицеле своего автомата, Гоги взвёл трофейный автомат Клопа и тоже держал нас на мушке, а остальные двое шагали за нами с пистолетами в руках. Мне до этого никогда не приходилось быть под прицелом как, очевидно, и Андрею. Мне было безумно страшно. Руки, заложенные за голову, тряслись, во рту пересохло. Хотелось со всех ног просто побежать куда-нибудь, но какой-то оставшийся не заглушённым чувством животного страха кусочек моего мозга предостерегал меня от такой глупости. Мысли вертелись в голове со скоростью света: за те полпути от домика до наших машин, которые мы успели пройти за пару минут, я мысленно проиграл в мозгу множество вероятных сценариев развития событий. Первым, и наиболее, как мне казалось, реалистичным сценарием, был самый плачевный для нас. Я думал: «Почему нас не расстреляли? Ну почему? Времена сейчас такие, что твори беспредел – не хочу! Всё, совсем скоро, вероятно, наступит конец нам всем, как саранче на полях, после облёта их самолётом, распыляющим ядохимикаты. Поэтому ни тебе уголовных дел, ни тюрьмы. Да ничего тебе не будет за расстрелянных посреди безлюдной трассы людей. Даже искать никого никто не станет. К тому же бандюги эти со своим актёром наверняка не первых нас таких тут заловили, а у них это на потоке, да трасса какая: Москва – Петербург… Ну явно они нас не расстреляли ещё только по одной причине: хотят убедиться, что мы их не обманули в том, что больше в микроавтобусе никого, кроме водителя, нет, и ведут нас в качестве заложников на крайний случай. И ведь, если бы никого с нами больше не было, убедившись в этом, моментально расстреляли бы. Но сейчас они подойдут к «Транспортёру», дёрнут ручку двери, а в салоне двое военных. Что будет? Нами прикроются как живыми щитами, затащат нас в машину, отвезут и расстреляют через два километра? Или успеют уложить ничего не подозревающих бойцов до того, как те успеют пикнуть? Но и в таком случае нас непременно расстреляют – это как пить дать. Мало того, что как-то не вызывают доверия слова «если себя нормально вести будут, тут и оставим…» таких профессиональных преступников, какими казались эти четверо, так Клоп их ещё и обманул, что с нами нет больше никого. Не-ет, точно пошли последние минуты наших жизней. Явно этим гадам не нужны живые свидетели. Да и место у них тут, видимо, хлебное. Расстреляют, зароют в поле, а завтра ночью снова Актёра на работу отправят – света фар ждать, машины тормозить и умолять очередных жертв «помочь» несчастным жене и сыну…» Примерно так выглядел первый вариант развития событий, который пришёл мне в голову. Второй вариант был более обнадёживающим… По второму варианту, который я мог себе представить, каким-то чудом мы – трое пленных – должны были избежать вражеских пуль, в то время как трое бойцов, ожидающих нашего возвращения, должны были вступить в бой с противником и одолеть его. Мне очень хотелось надеяться именно на второй сценарий, но внутренний голос отрезвляюще шептал: «Каким образом ты планируешь выскочить из-под носа у матёрых и вооружённых уголовников, в нескольких шагах за твоей спиной ведущих тебя на прицеле? А как, по-твоему, бойцы, сидящие в микроавтобусе, догадаются, что вы придёте под дулами автоматов, и нужно будет исхитриться и оперативно нейтрализовать врага?» Внизу живота у меня как-то неприятно заныло, как бывает обычно перед лицом чего-то страшного. И вот до машин нам осталось пройти метров пятьдесят. Водитель «Транспортёра» уже развернул машину, и теперь она стояла к нам «лицом». Свет фар Фольксвагена, стоящего на несколько метров по ходу нашего движения ближе, чем Хонда, слепил нас, но в этом и был расчет бандитов: если бы с нами были представляющие им угрозу люди, то они могли чётко видеть, что нами прикрываются, как живым щитом. А такие люди были, и они, действительно, видели, что мы идём, и идём не одни.