Текст книги "Битва за Свет"

– Мать честна! – прошептал Клоп. – На медведя, что ли, напоролись, или на кабана, может, огромного.

– М-да, если подранок кило на триста, то не завидую я товарищам, не завидую… – вполголоса ответил Гоша.

Клоп продолжил движение вперёд, мы же последовали за ним. Я всё прислушивался к ночной тишине, пытаясь услышать издалека что-то похожее на хрюканье, но ничего подобного слышно не было. Мы потихоньку шли в ту сторону, откуда и слышали ужасный человеческий вопль и выстрелы. Видимость была почти нулевая, и можно было рассмотреть что-либо не более, чем метрах в пяти, максимум десяти, от себя. Но через ещё минут пять продвижения вперёд, мы увидели впереди светлую полосу, стелящуюся по земле: это был выход на опушку, озарённую лунным светом. Ещё немного продвинувшись вперёд, мы оказались на окраине небольшой опушки. Клоп велел всем остановиться и стоять молча в тени деревьев, а сам не издавая ни звука, несмотря на то, что на нём были громадные военные ботфорты, также не выходя из тени деревьев, проскользил вперёд.

– Матерь Божья! – донёсся чуть издалека голос Клопа. – Сюда идите, – обратился он к нам. Гоша несильно толкнул пленного в спину, и мы вслед за Клопом, стоящим теперь аккурат посередине залитой лунным светом дорожке, зашагали к опушке.

Выйдя на опушку, я сразу же увидел знакомый силуэт своей машины и очень обрадовался. «Есть! Петруччо тут, это точно, а значит, и Дашу сейчас найдем!» – пронеслось у меня в голове, но моё внимание тут же отвлёк Клоп… Он сделал несколько шагов вперёд, а я всё никак не мог разглядеть то, что так его удивило. Когда мы подошли поближе, я увидел нечто страшное, лежащее прямо перед ногами Клопа, который освещал «это» фонариком. Я разглядел в лежащей на земле бесформенной груде мяса какие-то черты человека, но больше оно было похоже на расчленённую тушу свиньи (такие висят на крюках в мясных лавках). Из человеческого можно было увидеть, во-первых, клоки одежды, а во-вторых, фрагменты тела: увидел окровавленную кисть руки, волосы, скорее всего, затылочной части головы и также залитые кровью. Меня всего передёрнуло, а пленник что-то замычал сквозь кляп, и глаза его встревоженно забегали по сторонам. Несколько секунд все простояли молча, затем Клоп начал:

– Чего-чего, но такого я ещё не видел на своём веку. Кабан, даже самый здоровый, на такое не способен.

– Какое там кабан, – процедил Гоша, – тут, похоже, сам дьявол его так отделал…

Клоп подсветил лежащую в трёх метрах от ужасной находки военного окраса куртку. Потом он встал, подошёл к куртке и обшарил карманы. В одном из карманов он, судя по всему, нашёл что-то интересное, достал это, а потом произнёс: «Чёрт, да это же Петруччо, мать его!»

– Что? – с недоумением переспросил я и подошёл поближе к Клопу. У него в руках были ключи от Хонды. Он протянул их мне.

Вдруг за своей спиной я услышал отчаянное мычание пленника, и моментально обернулся. Мужик в тот же миг что было мочи рванул вперёд, в сторону чащи.

– Стой, сука, куда? – заорал Гоша тому вдогонку. Но тут же все мы замерли от увиденного: из темноты, совсем недалеко от нас, показался человеческий силуэт. Затем он издал жуткий то ли крик, то ли рёв, до костей пронзивший меня холодом и страхом, и с неистовой, нечеловеческой скоростью бросился наперерез бегущему с завязанными за спиной руками пленнику. Я замер от оцепенения. Клоп в секунду выкрикнул: «Антон, Гоша! В машину, встретимся, где Ярослав!», после чего вскочил сам и ринулся назад, к лесу, откуда мы и вышли по залитой лунным светом тропинке на эту опушку. Я не успел даже понять, что происходит, как Гоша дёрнул меня за руку, и мы в три секунды, как будто одним длиннющим шагом, очутились у машины. За спиной я услышал крик, после которого ни один нормальный человек ни за что не смог бы уснуть ещё неделю: предсмертно завопил раздираемый афганцем на куски бедолага-пленник, завопил истошно и ужасно. У меня затряслись руки, пересохло во рту. Немыслимый страх. Страх, во сто крат сильнее того, что я испытал при первой встрече с афганцем под Колокольцевкой, но тогда-то мы были готовы к встрече с ним, и дюжина вооружённых до зубов бойцов, минные растяжки и снайперы как-то вселяли уверенность в безопасность происходящего, теперь же ситуация была более, чем неожиданная, и от того я почти потерял дар речи. Трясущимися от страха руками я кое-как, по памяти, нажал на кнопку открытия дверей на брелке сигнализации, и мы запрыгнули в машину и заперли двери. Я собрал волю в кулак и сумел почти сразу попасть ключом зажигания в личинку замка, благо последняя имела подсветку, и судорожно искать впотьмах, куда же вставить ключ, слава Богу, не пришлось. Я повернул ключ зажигания. Оглушительный звук ударил по ушам так сильно и неожиданно, что я в буквальном смысле подпрыгнул на месте. Из колонок на всю громкость захрипел Высоцкий. Это Петруччо, по всей видимости, оставил рукоять регулятора громкости в положении «максимум». Я ругнулся с испуга, а тем временем мотор приятно заклокотал, я врубил дальний свет и, что было сил, надавил на педаль газа. Машина, стоящая передом по направлению к просёлочной дороге, с буксами рванула с места, и через пару секунд мы уже удалялись прочь от ужасной опушки. Но нужно было вернуться к тому месту, где нас ожидал Ярослав. Так скомандовал Клоп, да и совесть скомандовала бы точно так же. Интуитивно я понимал, что нам надо левее и назад; тогда, по моим расчётам, мы обогнули бы этот участок лесополосы так, что выскочили бы на ту дорожку, на которой и ждал нас Ярослав. Я выключил магнитолу, сменил дальний свет на ближний и каждую секунду нервно поглядывал в зеркало заднего вида. Мы оба с Гошей прислушивались к тишине леса, нарушаемой лишь монотонным урчаньем двигателя. Было тихо. Подозрительно тихо. Необузданный страх пожирал моё сознание. Мне казалось, что вот-вот в свете фар прямо перед капотом откуда-нибудь из кустов выскочит чудовище, живой мертвец с бронзоватым цветом кожи и звериным оскалом. В те минуты я совершенно не думал и не хотел о том, откуда вообще они тут могут взяться и о том, откуда появился-то афганец, изорвавший и обглодавший Петруччо и пленника… От напряжения ноги мои дрожали, нет, не дрожали, а тряслись так, что я едва мог равномерно жать на педаль газа. У меня бывало так раньше, когда я сильно волновался, но, как и раньше, я ничего не мог поделать с ходившими ходуном мышцами.

– Налево! – выкрикнул Гоша, завидев едва различимую за кустарниками дорожку, резко уходящую влево от той грунтовки, по которой мчались мы. Я ударил по тормозам так, что Гоша чуть не расшиб лоб о консоль. Я немного проскочил нужную нам дорожку, что пришлось сдать назад метров двадцать. Внезапно из тишины леса мы услышали длиннющую серию автоматных выстрелов, а затем карканье взмывших в небо перепуганных ворон.

– Господи, Клоп! – вырвалось у меня, хотя я никогда ни при ком не называл Сергея Валерьевича Клопом. Гоша перекрестился, чему я сначала не придал значения, а потом всё время с удивлением вспоминал…

Мы молча ехали по этой, невероятно размытой дождями и заваленной какими-то корягами дороге. «Что с Клопом? Афганец одолел его?» – единожды промелькнуло у меня в голове, а потом только страх: «что будет, если мы сейчас застрянем, забуксуем?», целиком взял под контроль мой мозг и завладел им безраздельно…

– Бл…ь, ну давай же! – истерия я, изо всех сил топя педаль газа в пол. Двигатель неистово верещал, выдавая максимально возможное количество оборотов в минуту. Ошмётки грязи веснушками облепляли боковые стёкла; мы застряли в какой-то полузамёрзшей, очень плотной жиже, и, несмотря на все мои отчаянные старания, машина не двигалась с места. Секунд десять, казавшиеся тогда бесконечно долгими, я в панике пытался сдвинуть буксующий автомобиль с места. Но тщетно. «Боже, нет, ну пожалуйста!» – в полубреду бормотал я, не желая верить, что случилось то, чего я больше всего опасался. Афганцу нужно было бы каких-нибудь пять минут, чтобы добежать до нас и изорвать на куски. Но Гоша-то был с автоматом и, скажем, с одним афганцем он ещё справился бы, но никто не знал, сколько этих тварей может бродить в этом лесу. Да их и вообще здесь пока не должно было быть! Да, по всем прикидкам, они должны были при самых худших раскладах появиться тут не раньше, чем через неделю! «Чёрт, чё-ёёрт, ну давай же», – тараторил я, а Гоша уже приготовился выходить и толкать машину.

22.01.2007, понедельник.

…Мы недавно познакомились с Дашей. Андрей нас познакомил. Помню, мы тогда втроём поехали на какой-то московский каток, покататься на коньках. Была сильная вьюга, можно сказать буран. После катка, когда мы с Андрюхой отвезли Дашку домой, мы ещё сильно застряли на моих тогдашних «Жигулях» шестой модели прямо возле Дашиного дома. Как ни пытался я «в раскачку» заставить беднягу «шестёрку», по уши увязшую в снегу, выехать из снежной каши, всё было впустую: машина лишь жалобно ревела на шести тысячах оборотах двигателя, но колёса беспомощно прокручивались в снежной колыбели. Потом Андрюха вышел толкать машину. Минут десять мы с ним безуспешно пробовали вытолкать «шестёрочку» то вперёд, то назад, пока, наконец, не подошла к нам компания молодых людей, в поздний час возвращавшихся откуда-то, и не помогла, наконец-таки, «откопаться». Тогда я начал мечтать о машине с полным приводом. Через полтора года я сумел скопить нужную сумму и купить Хонду, обладающую помимо прочего и подключаемым полным приводом. Ещё тогда, до «Конца» света», я был более чем уверен, что рано или поздно мне придётся ни раз поклониться в колёса своей машине за то, что в решающий, критический момент, когда моя судьба или даже жизнь будет зависеть от неё, она вытащит меня из беды. И я был прав тогда.

– Не выходите! – встревоженным голосом окликнул я Гошу. Я вдруг вспомнил про кнопку блокировки дифференциала, которая имелась левее от руля специально на случай, если машина завязла в грязи. Говоря по-простому, эта кнопка служит для включения того самого полного привода, который сейчас был так необходим. Я моментально нащупал заветную кнопку и изо всех сил на пять секунд утопил её как можно было глубже. Послышался звук «пи», и на приборной панели загорелся индикатор в виде жёлтого треугольника с заключённым в него восклицательным знаком, ознаменовавший активацию блокировки дифференциала. Я снова утопил почти до отказа педаль газа. Двигатель надсадно завыл, но машина по чуть-чуть начала ползти вперед.

– Давай, миленькая, выручай же! – молил я машину. И не напрасно: ещё несколько секунд она плевала жижей уже из-под всех четырёх колес, пока, наконец, не вырвалась из грязевого плена. Мы вновь ехали по твёрдой поверхности. Вскоре мы увидели впереди достаточно широкую (гораздо шире, чем та, по которой мы ехали) дорогу и свернули налево. Насколько оба мы понимали, это уже была та дорога, у которой в полутора километрах впереди ждал нас несчастный Ярослав, и куда наперерез нам устремился Клоп. «Клоп! Что там с ним?» – меня аж передёрнуло от этой мысли. Буквально через несколько секунд откуда-то спереди снова послышались выстрелы. «Это он!»

– Быстрее, быстрее давай! – крикнул Гоша, после чего я разогнался до немыслимых семидесяти километров в час по разбитой грунтовой дороге. Выстрелы грохотали. Вот уже вдали были отчётливо различимы вспышки вырывающегося из ствола АКМа пламени. Через мгновенье мы уже «подлетали» к эпицентру событий. Поравнялись со стреляющим одиночными куда-то во тьму Клопом, стоявшим за Ярославовой Шкодой. Сам Ярослав сидел, заткнув уши, на корточках у заднего колеса машины. Увидев нас, подъехавших, Клоп со скоростью пули одной рукой схватил зажмурившего глаза отца двоих детей и одним длиннющим шагом подскочил к нам. Открыв дверь и затолкав внутрь ничего не понимающего от страха Ярослава, Клоп сам запрыгнул на заднее сиденье и проорал: «Вперед!» Я рванул с места, и вот мы уже удалялись от того ужасного места, оставив позади машину Ярослава и, как потом выяснилось, афганца с полуразможжённой головой, от которого отчаянно отстреливался Клоп.

– А я думал хана уже нам, – признался Клоп тяжело дыша. – Я в эту нехристь почти обойму всадил, несколько пуль прямо в голову, а он ещё даже и ползти в мою сторону умудрялся, тварь! Я так со времён Афгана ещё не бегал, – рассказывал он, – афганец как заложника нашего разодрал, так тут же за мной побежал. Убегать от него было бы бесполезно, всё равно бы настиг… Я за деревом спрятался, и когда он был метрах в двадцати уже, высунулся и пол-обоймы в него всадил! Ну и снова бежать… Добежал до машины (он имел в виду Шкоду), а скотина эта, гляжу, уже, конечно, не так резво, но ковыляет из леса… Но, кажись, добил я его; в обойме только вот не более пяти патронов осталось… М-да! – выдохнул Клоп и на радостях блаженно запрокинул голову… Жив ведь остался!

Тем временем Ярослав понемногу начал приходить в себя. Я тоже потихоньку стал переводить дух…

– Серёга, ты чего в Хонду с нами не прыгнул? – по большей части для того, чтобы удовлетворить бесспорно имеющийся у меня интерес о причине столь неожиданного поступка Клопа, спросил того Гоша, сам, безусловно, прекрасно зная ответ.

– От погони всегда нужно уходить в разные стороны. Кучковаться – повышать шанс на погибель. А вдруг бы на вашем пути штук пять тварей бы выскочило, а мы там все вместе – изодрали бы… Разделились – ополовинили вероятность печального исхода событий, – рассказывал Клоп, но я, вопреки предположению Гоши о моём огромном интересе о поступке ветерана, его даже не слушал. Меня волновало в тот момент явно не военное мастерство бойцов, а совсем другое.

– Сергей Валерьич, что дальше? – с нотой какой-то досады и безвыходности спросил я, по-прежнему окидывая взглядом зеркала заднего вида и будучи готовым в любую минуту увидеть там афганца.

– Ну и вопросики… – как-то недобро огрызнулся Клоп. Я понимал, что Клоп, так или иначе, испытывал некоторое недовольство от того, что приходиться затягивать выполнение нашей архиважной задачи из-за вынужденных поисков Даши, к тому же теперь и рискуя жизнями всех, тем самым и вовсе ставя под угрозу доставку документов в Норвегию. – Откуда ж я знаю? – продолжал он. – Надо дождаться утра и обсудить… Но одно могу сказать точно: в полном или не полном составе, но, как только рассветёт, поедем в Питер, а то ещё день-два и эта «нежить» сюда толпами нахлынет и тогда – пиши пропало! Нам нужно прорваться, пока не поздно. Прорваться любой ценой…

После этих слов Клопа мне стало так плохо на душе, что и передать невозможно! Не оставляли меня в покое и мысли о том, что, вероятно, Дашки уже может и не быть в живых. «Тогда, – подумал я, – болт мне класть на эту грёбаную страну и весь мир вместе с ней. Может, оно и к лучшему, что весь этот дрянной народец (я имею в виду таких, как шайка бандитов, с которой нам пришлось столкнуться) вымрет к чертовой бабушке? Сукины сыны! – мысленно материл я покойного Актёра, Петруччо и всю их братию, – тут беда всеобщая, на носу конец «Света», капец всем скоро, на фронте тысячи тысяч гибнут, а они на трассе беженцев шмонают, да по охотам катаются!» Я вспомнил изодранную тушу Петруччо и даже как-то зло, остервенело, улыбнулся…

– Ладно, – спустя несколько секунд после прозвучавшего ответа, ответил я Клопу. Через пару минут мы увидели впереди Ленинградскую трассу. Все прекрасно понимали, что сейчас нам нужно к бабе Зое. То есть свернуть надо было в сторону Питера, так как мы порядком удалились назад, катаясь в поисках зловещей опушки. До самого домика бабы Зои все ехали молча, напряжённо глядя в окна на пустынные, залитые лунным светом, поля, пытаясь разглядеть, нет ли там во тьме какого-нибудь движения: нет ли поблизости афганцев. Скоро на горизонте показались тусклые огни деревушки…

Глава 12. Даша

– Дружище, ты как насчёт сегодня на коньках съездить покататься? – предложил мне в тот февральский морозный вечер Андрей. Была суббота и заняться было решительно нечем.

– С удовольствием! – обрадовался я вдруг возникшей в Андрюхином предложении «движухе». – А кто ещё будет? – поинтересовался я, так как перспектива ехать на каток вдвоём хоть и была куда лучше перспективы просидеть вечер к ряду за компьютером, но требовала некоей компании, дабы претендовать на «идею дня».

– Могу однокурснице одной позвонить, она как-то говорила, что была бы не против куда-нибудь сходить со мной! – подмигнул мне друг.

– Нормальная хоть? – улыбнулся я ему в ответ; наши с Андрюхой предпочтения по женской части всегда сильно различались, и те девушки, что нравились ему, обычно нисколько «не трогали» меня, и наоборот.

– Ну, да, но… – замялся Андрюха и, вероятно, боясь, что в очередной раз я могу «забраковать» его выбор, добавил: – Короче сам увидишь. А вообще симпатичная, вроде блондинка.

Ох, и заплутали мы в тот морозный вечер, пока искали Дашин дом в совершенно мне незнакомом районе Солнцево. Мороз был такой, что, казалось бы, весьма мощная печка «Жигулей» едва справлялась с задачей «размораживания» стёкол. Одним словом, видимость была почти как в танке. Я на чём свет стоит поносил Солнцево, убеждая Андрюху в том, что если и есть «Край Света» (в понимании древних людей), то он непременно где-то тут, в Солнцево. Смеялись мы с ним от души, а я всё поливал таинственный для меня район всевозможными эпитетами. «Смотри внимательнее по сторонам! – прикалывался я, обращаясь к дружку, – где-то поблизости, скорее всего, обрыв. Проморгаем – улетим в бездну! – муссировал тему «Края Света» я». С большим трудом мы встретились-таки с Дашей. К моему удивлению, девочка оказалась весьма симпатичной, и даже понравилась мне, вопреки ожиданиям.

Тот вечер мы провели втроём на крытом катке Ледового дворца «Крылья советов»; катались, общались, радовались относительной беззаботности студенческой жизни. После того как отвезли Дашу обратно домой, в Солнцево, я, шутки ради, зарёкся перед Андреем возвращаться на «Край Света». Но уже примерно через год практически ежедневные поездки в Солнцево стали для меня привычным делом; мы с Дашей стали встречаться, а ещё почти через год переехали жить ко мне в квартиру, которая сейчас стояла совершенно пустая в ожидании… Либо нашего возвращения, либо гостей заокеанских, непрошеных.

Ежесекундно думая о судьбе Даши, мне почему-то вспомнилось, как же ещё совсем недавно нам было уютно и хорошо коротать холодные ноябрьские вечера в нашей квартирке, под тёплым одеялом и с чашечкой глинтвейна. От нахлынувших воспоминаний в груди моей защемило, а к горлу подкатил ком.

Нахлынувшие который раз воспоминания внезапно стряхнуло с меня некогда привычное и неприятное пищание, донёсшееся от приборной панели. Я бросил туда беглый взгляд. Оранжевая лампочка, огненным пятном выделяясь на фоне остальных, подсвечиваемых бледно-лунным светом, элементов панели, буквально резала глаз; бензина оставалось километров на двадцать! Одному Богу известно, куда катался на моей машине покойный сын мексиканского шеф-повара, но факт оставался фактом.

…Тем временем мы уже въехали в ту деревушку, название которой я так и не мог больше вспомнить, где жила старушка, баба Зоя. Было около десяти или одиннадцати часов вечера, но на улице уже практически никого не было. Нам встретилась только пара человек, ещё не успевших добраться до дома и спешащих запереться там, чтобы в страхе провести очередную ночь, уповая лишь на то, что грозящая страшной расправой над всем живым нечисть будет побеждена где-то чуть южнее и восточнее, надеясь и веря, что нормальная жизнь вскоре вернётся, и всё будет как раньше. Бедные, бедные люди! Афганцы, по крайней мере, первые их представители, каким-то чудом, вопреки всем прогнозам, уже ступили и на эти земли. Мы подъехали к домику бабы Зои. В окне теплился свет. Едва дверь открылась, как Ярослав стремглав бросился обнимать детей. Затем и мы прошли в комнату.

Баба Зоя накормила нас «фирменной», по её словам, кашей. «Ванюша мой её так всегда называл», – с ностальгией улыбалась заботливая старушка. Поели. Затем последовал разговор, которого я изначально побаивался и не хотел. Но он просто обязан был состояться…

– Так, – решительно начал Клоп, который в принципе по праву и должен был начать, – все мы понимаем, что дело пахнет керосином. Ждать больше нельзя. Эту ночь мы, с позволения хозяйки, переночуем тут, а завтра рано-рано утром выезжаем в Питер.

После этих его слов на несколько секунд в воздухе повисло напряжённое молчание. Нарушил тишину снова Клоп:

– Антон не поедет. – Без колебания, очень твёрдо произнёс он и посмотрел на меня в ожидании реакции. Он знал наперёд, какой будет эта реакция. Я утвердительно кивнул, потупив глаза. В душу в очередной раз прокралось и накрепко обосновалось там отчаяние, ощущение того, что ничего хорошего меня, по крайней мере, уже не ждёт. Признаться, я уже не рассчитывал увидеть Дашу в живых, а от этого ощущения мне как-то уже наплевать было и на дальнейший ход нашей операции, и на судьбу страны и всего мира. Я уже не видел смысла в дальнейшем существовании, если Даши больше нет. И я совершенно чётко понимал, что либо я отсюда, из этих краёв, уеду с Дашей, либо здесь моя могила.

– Другого ответа и быть не могло! – подытожил Клоп.

– Серёга, – вдруг ни с того ни с сего заговорил Гоша, – слушай, может, я с ним тут поищу его подругу, а вы с товарищем, – тут он вежливым жестом указал на Ярослава, – выедете в Питер… Уверен, там тебе выделят бойцов для дальнейшего выполнения задания… – не то, чтобы неуверенно, но как-то заигрывающе обратился к Сергею Валерьевичу Гоша. – Вспомни Афган…

Тут уже сам Клоп перевёл взгляд с Гоши на стол и несколько секунд ничего не отвечал. Потом он поднял взгляд вверх, окинул им Гошу, затем меня и уже было хотел что-то сказать, как вдруг заговорила старушка, до этого не вмешивающаяся в разговор:

– Жива Даша, жива она! – каким-то мистическим заклинанием прозвучало из её уст. Я впился взглядом в глубокие глазницы бабы Зои и хотел было открыть рот, чтобы спросить её, но она тотчас продолжила:

– Я чувствую, её нет среди мертвых, и она где-то недалеко… Вы должны спасти её. – Мурашки пробежали по моей спине от этих слов бабушки. Они будто не позволяли себе не верить. Это трудно описать рационально, но почему-то у меня не осталось ни тени сомнения в том, что Даша действительно жива!

– Мать! – отвечал спустя пару секунд Клоп. – Ты, конечно, жизнь повидала, многое знаешь, но нам надо спасти сотни тысяч, а может, и миллионы людей, и мы не можем полагаться на твои догадки, – произнёс военный, однозначно понимающий как силу приказа, так и то, что нынешняя ситуация не даёт права полагаться на шестое чувство старухи.

– Марина! – уже совсем мистически воскликнула бабка. – Ты её бы оставил на растерзание нежити? – На последних словах баба Зоя начала креститься и что-то нашёптывать себе под нос. Клоп вытаращил на неё глаза, и я видел, насколько сильно он был удивлён.

– Но откуда ты… Откуда ты знаешь, мать, про Марину? – растерянно задал вопрос Клоп. Гоша же тоже всем своим видом выражал один большой знак вопроса. Я уставился на старушку.

– Я вижу, вижу, что ты постоянно о ней думаешь, – ровным тоном и с доброй улыбкой отвечала седая старуха, чьи руки кротко лежали на коленях, а спина была похожа на полукруг от крайней степени её сутулости. – Я могу чувствовать мысли людей, но только хороших людей, а все вы тут люди добрые и хорошие…

Клоп долго бегал взором по потускневшей и запятнанной от времени скатерти, покрывающей небольшой стол, за котором сидели мы пятеро: Клоп, Гоша, Ярослав, баба Зоя и я (дети Ярослава с дедом сидели и играли возле печки). Он сидел и покручивал золотое обручальное кольцо на безымянном пальце, а потом сказал, обращаясь как бы к нам с Ярославом.

– Марина – моя жена, царство ей небесное. Я потерял её полтора года назад, когда она сильно захворала воспалением легких, но выкарабкаться так и не смогла, – с затухающей интонацией рассказал Сергей Валерьевич. Я опустил глаза и кротко кивнул в знак соболезнования. Гоша вздохнул; по всей видимости, он знал покойную супругу своего старшего по званию товарища и тоже соболезновал.

– Найдите и спасите Дашу! – повелела баба Зоя.

– Ладно, – подняв взгляд и решительно хлопнув пальцами руки по краю стола, сказал Клоп, – утром поедем, вернём Ярославу машину, чтобы больше не задерживать его здесь, но!.. Я поеду с ними в Питер, так как, и я не отказываюсь от своих слов, медлить больше нельзя. А вы с Гошей отыщите Дашу и пулей тоже в Питер, может, к тому времени меня ещё не отправят дальше. Вопросы?

– Спасибо большое, Сергей Валерьич! Спасибо, Игорь, и Вам! – радостно поблагодарил я бойцов. Мне стало настолько легко от того, что с огромной долей вероятности Даша и впрямь была цела и невредима. Да что там «доля вероятности!» У меня лично теперь не оставалось ни малейшего сомнения, что с Дашей всё хорошо. Иначе как тогда бабка могла бы узнать про покойную жену Клопа, Марину? Значит, у неё действительно есть дар, и она совершенно точно знает – Даша жива!

Затем мы все разместились по дому и, кто на чём: кто на старом тряпье, кто на ковриках, прямо в одежде легли спать. Баба Зоя же уложила на свою кровать детей, а сама села в кресло у камина и стала то ли что-то зашивать из одежды, то ли вязать. Одним словом, спать она отказалась, мол, «на том свете ещё высплюсь». Клоп сходил и закрыл снаружи ставни, чтобы хоть и тусклый, но всё же заметный свет от камина не был виден снаружи. И не бандитов опасался Сергей Валерьич, и не воров… В округе уже появились первые добредшие досюда афганцы, а это означало, что теперь счёт уже пошел на часы: целые их полчища могли не сегодня – завтра нагрянуть сюда и тогда конец, конец «Света»… Рядом с бойцами лежали их автоматы с полностью перезаряженными рожками, а также по одному запасному, благо в рюкзаках обоих бойцов был приличный боезапас. В первые минуты после того, как я принял горизонтальное положение, мне казалось, что заснуть мне точно не удастся, по крайней мере, из-за банального чувства тревоги, страха, что в любую минуту снаружи я могу услышать душераздирающие вопли. Это означало бы, что в нескольких сотнях метров рвут кого-то на части человекоподобные мертвецы, а мы, вероятно, уже окружены толпами этих бестий. Несколько минут я лежал и прислушивался даже к малейшим шорохам. Правда, спустя некоторое время, я сумел немного расслабиться; в этом мне помог теплящийся в камине свет, и беззаботно прыгающая по стенам комнаты тень от играющих языков несильного пламени. Но самое главное, что я уже никогда не смогу забыть, это силуэт старушки на фоне печки: сгорбившейся, с шерстяной шалью на плечах, и склонившейся над своим вязанием! Как же стало мне тогда легко на душе и от уюта, которым была пропитана хата бабы Зои, и от нахлынувших воспоминаний о детстве и о бабушке, точно также сидевшей некогда в таком же потёртом креслице и вязавшей носки или варежки. И я перестал вслушиваться в шорохи, перестал думать о нежити, разгуливающей уже где-то совсем близко. Сознание моё стали занимать совсем другие, теперь уже более философские и проникновенные мысли. Теперь я задумался о том, что насколько же важны для каждого отдельно взятого человека его близкие, их судьба, по сравнению даже с судьбой целого мира. Сперва я проанализировал свои чувства и своё поведение в сложившейся ситуации и начал было думать: «Что, мол, как же так? От нас и от меня, в частности, зависит столькое: жизни сотен тысяч человек, судьбы стран и дальнейший ход истории в принципе. В это я с трудом бы сам поверил ещё пару месяцев назад, но тем не менее такое бремя и такая ответственность выпали-таки на мою долю. А я? Я сам себе даю зарок, что без Даши я отсюда с места не сдвинусь. Дай то Бог, что старушка права и мы найдём Дашу, но если вдруг это не так, то, что получается – я плюну на всё и вся? И пусть даже Клоп не плюнет, но, кто знает, может, именно мне было уготовано успешно завершить операцию. Ведь как минимум я неплохо знал Скандинавию и язык, что крайне важно для передвижения по северным странам и дальнейших там переговоров. Да как так вообще можно даже думать?» – размышлял я. Но затем мысли мои стали уходить всё дальше и глубже в философское русло. Тогда я зарассуждал по-другому: «А что мне, вообще, в принципе, с того, что страна наша, да пусть даже хоть целый мир, полетят в тартарары. Если со мной не будет Даши, на кой оно мне вообще всё будет нужно – страна, мир? Каждый же человек в своём сознании – центр вселенной. Он по-своему воспринимает мир, у него свои ценности и мечты, к которым он стремится. А если у него отнять всё, ради чего он жил: любимых людей, возможность реализовать свои мечты и заставить его ежедневно банально выживать, то будет ли он сыт одними лишь идеями? Будет ли продолжать «барахтаться» не пойми для чего? Конечно, нет!» – поймал было себя на мысли я. Но тут почему-то подумал про Клопа. Я же ведь и не догадывался, что он был женат. А сейчас он, по сути, ведь тоже остался совершенно один после смерти жены, но при этом он по-прежнему верен своей стране, ведомству, друзьям. «Зачем? – размышлял я. – К чему ему теперь стремиться, да и ради чего?» И тут меня словно осенило: ну если уж и суждено нам подохнуть, от афганцев ли иль ещё от чего, так лучше подохнуть, но попытаться сделать что-то ради будущего, и ЭТО, эти деяния во благо будущих поколений, и будут ТЕМ, ради чего стоит барахтаться! Сгинуть как таракану, раздавленного тапком, ни для чего, по чужой воле, или выжить и победить, осознавая, что ТЫ подарил новую жизнь как минимум своей стране, а может, и всему континенту? Ты же будешь героем, каких свет не видывал! Про тебя будут слагать песни и восхвалять веками будущие счастливые поколения, наслаждаясь жизнью, солнцем, водой и травой. А можно, конечно, распустить нюни и хоть сразу в петлю и что? Уподобиться таракану? Не-ет, лучше герой, чем таракан при прочих равных. Но сперва, конечно же, Даша, а геройство уж как придётся…

Я совершенно не заметил, как провалился в глубочайший сон. Без снов, без кошмаров. Простой и крепкий сон «вырубил» меня где-то минут через сорок после того, как мы легли.

– Эй, подъём, Родина зовёт! – чья-то рука дёргала меня за плечо. Я, щурясь, приоткрыл один глаз. Меня будил Гоша, а тем временем Ярослав поднимал детей. На улице едва начало рассветать. По моим догадкам, времени было немногим за семь.

Поели. Частично из наших, частично из бабы Зоиных запасов: тушёнку, сухари, чай на колодезной водичке (конечно, не настоящий чай, а некое его подобие из сбора каких-то трав) – невероятно вкусный, а детям старушка дала по стакану молока, от вида которого все городские уже давным-давно отвыкли.