Текст книги "Вечные знаки"

Глава III Радость возвращения

 
Не видно неба из-за туч,
И края им никто не знает,
Но где-то мой заветный луч
Спешит ко мне на Путь наставить.
Есть ключ, но как же дверь найти,
Открыть непознанность событий?
И где мне реку перейти
Мостом, сплетённым из наитий?
В себя идти иль от себя?
Какой размеренности шагом?
Повёрнут ключ, его стезя —
Отныне быть развитым флагом…
 

Денис Евцихевич

…и передумал Бог, решив не делать того зла, которым угрожал народу своему.

ТОРА (книга Шмот 32 Тиса)

Ужас висел над миром. Лики его были вездесущи. Гелард шёл бесцельно, неведомо куда, утратив любое понятие о времени и пространстве. Всюду была смерть, она стлалась зловонным дымом над горами обугленных тел, неслась невыносимым жаром встречного воздуха, стояла чёрной спёкшейся кровью в лужах. Не было ни дня, ни ночи среди руин под низкими алыми тучами, ибо боги ещё не утолили гнев свой.

Не было никакого смысла в его пути. И лишь об одном он жалел ныне – о единственном человеке, ушедшем вчера в здание, рухнувшее первым: Шолхон, жрец Луны, чья мудрость была выше зла, затопившего ныне их земли. Он сказал, прощаясь, что всё здесь обречено на гибель, но что им, быть может, суждено спастись. Гелард понимал, что речь не о его истерзанном и обожжённом теле, а о его сути, не подверженной тлению, сути, свободной от бремени греха.

Смерть дыхнула на него ледяным ветром, и он поднял голову.

Выше развалин, раскалённых добела, выше холмов и стел, молча и стремительно неслась на него тёмная стена с зловещим оскалом пены на верхней кромке. Она поглощала всё, стирая с лика мира последние следы города Счастья, проклятого Владыкой. Не страх, но облегчение чувствовал он, пока всё ближе, ближе надвигалась волна, тяжёлая, как сама Вечность. Удар, раздавивший его, был страшен, но мгновенен: Гелард вскрикнул и захлебнулся…

…И проснулся у себя дома, в своей постели, с бешено стучащим сердцем в груди. У него звенело в ушах, а перед глазами, чудовищно реальная, стояла картина его кошмара. Дон Гибарт облизал губы, пересохшие и слипшиеся, потом осторожно стал босыми ногами на мягкий ковёр и, дотянувшись, раздвинул шторы. Сквозь рамы в уют шикарной спальни проскользнул тёплый солнечный луч. Сад под окнами блистал ухоженной тропической зеленью, расчерченной полётом бабочек и стрекоз. Купол неба был чист и свеж, словно жизнерадостная улыбка.

Он был в отпуске. Только через неделю надо было садиться за новые разработки, чтоб успеть сдать их к осени. В результате сообщение между Киндаром и Европой должно было улучшиться, а число дополнительных рейсов – возрасти.

Ему захотелось ощутить себя здесь и сейчас, ибо чувство из сна – что он всё ещё там, во мраке ужаса, – не проходило. Дон отправился в душ – и отшатнулся от воды. Ему показалось, что он снова тонет, пенные струи вызывали тошноту. Постояв, он намочил полотенце и тщательно вытерся им, подумав о проблеме ванной в дальнейшем, если аквафобия не прекратится. Он накинул просторную хламиду и вышел под белый полуденный свет. Соседи, возившиеся на своём газоне, помахали ему руками, а один из них, Дэвид, заметил, поздоровавшись:

– Славный денёк, мистер Гибарт. Ещё не слыхали, что у вас в порту было?

У главного инженера Киндара похолодело в груди.

– Авария? – сдавленно вопросил он.

– Нет, что-то непонятное. Даже спецов из столицы вызывали. Но пострадавших нет, не волнуйтесь.

Это было вовремя сказано. Впрочем, изрекая «спасибо», Дон устремился на крышу к гравикару, схватив по дороге сэндвич на кухне.

Машина, лёгкая и послушная, неслась над красным полем пустыни, усыпанным чёрными пятнами туфа. И всё здесь было только так, пока они, люди, не создали оазис с искусственным орошением, космо– и аэропорт, крупнейший на континенте, и посёлок, похожий на райский сад с домами частного пользования.

Дон любил Киндар, как своего ребёнка, которого у него никогда не было, а теперь – и не могло быть. У него что-то с генами – и это не следует передавать потомству, он дал подписку.

Над Центром витал вихрь нервозной суеты. Казалось, все бегают вдвое быстрей обычного. Его первый зам, белый, как бумага, не изумился ему, а только кивнул на монитор и какую-то запись, положенную на стол. Сам же он повернулся к офицеру чрезвычайной службы. «Ого, – подумал Дон, глянув на нашивки, – дело явно из ряда вон».

А с первых кадров записи такого не скажешь: обычная работа в полночь, рейсы, пассажиры, диспетчеры, сонная одурь рутины и благополучия. Даже он намётанным глазом не сразу распознал тусклый голубоватый ореол вокруг людей и предметов. Пока вдруг мгновенно густо-синее сияние не затопило пространство, пронизывая безо всяких усилий как мёртвое, так и живое вещество. Сияние было столь плотным и интенсивным, что вся материя казалась пепельно-серым наброском на флуоресцирующем фоне. Он смотрел на это, оцепенев точно так же, как замерли все люди на экране, как остановились стрелки часов и полотна транспортёров, и так – на две минуты. Ему казалось, что перестал дышать и сердце его не бьётся. Затем рывком включилась реакция. Вопли, паника, лихорадка технических служб, судорожно проверяющих все системы, вой аварийной сирены и дрожащий голос дежурной, призывающей к спокойствию и порядку. Если верить записи, то все они – в зоне сияния – выпали из внешнего времени на две минуты. То есть прожили лишнее по отношению ко всей Земле. Чушь!

– Ну? – вопросил Дон. – Что говорят чрезвычайщики?

– Ничего. Они сами растерялись, – донёсся голос, какой и должен быть у пятидесятилетнего человека после бессонной ночи. – Но никакой радиации. Это вообще новый вид излучения, и… – старший дежурный запнулся.

– И? – поощрил его Гибарт, выпрямляясь и глядя прямо в лицо.

– Я слышал, что они считают это чуть ли не новой формой материи.

– Даже так, – невольно вырвалось у Дона. – Ладно. Иди поспи. Я подежурю, пока не прилетит Авана.

– Отчёт в компьютере, – заметил Жак, вставая. – Техников я заменил, часть их в шоке и не может работать.

– Хорошо, – кивнул технический директор Киндара. – Я за всем прослежу.

Пока шаги Лерана удалялись по коридору, Дон связался с текущей сменой и прошёлся по всем службам, убедившись, что люди на месте и аэропорт живёт в нормальном режиме. Это не мешало ему думать. Или прислушиваться к внутреннему ощущению. А оно было очень сложным. То, что он мог осознать, выглядело как понятие о мировых линиях. Произошло смещение, сдвиг, подобно тому, как бывает в геологических пластах, и тогда сквозь щель в коре изливается магма. Нарушилась герметичность пространственного тоннеля той реальности, в которой они жили. И сквозь трещину засияла бездна. Но он не знал, как это случилось и где. И это значило, что он не мог дать никакого прогноза. А Гибарт во многом разбирался в свои тридцать пять и ошибался редко. Он привык к такому положению вещей и иного терпеть не желал. Если нечто угрожает его детищу, он это выяснит всё, иначе нельзя. Как ткачиха, проверяя ткань, перебирает её пальцами и на ощупь находит узел или разрыв, скрытый дефект материи, так и он проследил возможные причины аномалии. Случилось же это не позднее нынешней ночи.

– Клер, – он включил коммутатор и вызвал секретаря, – подготовь списки пассажиров за последние сутки: имена, род занятий, откуда прибыли.

– Они готовы. Их запрашивал сектор антитеррора.

«О! – подумал про себя Дон. – И у паранойи может быть полезное применение. Впрочем, каждая жаба ловит свою муху, как говорят аборигены».

На экране зажёгся перечень пассажиров. Надо же, и с фотографиями. Его взгляд остановился на одном лице. Немолодое, загорелое до черноты, узкое, с умными, немного запавшими глазами. И всё, что было написано рядом, могло быть только таким: Эстор Симонс, доктор истории, из экспедиции на Глиняном плато.

Гибарт уже три года следил за этими раскопками. Нюх выводил его правильно, но информации было слишком мало. Нужно побеседовать с этим славным учёным.

– Клер, Эстер Симонс уже отбыл?

– Сейчас посмотрю. Нет, сэр, их вылет отложили, будет только через три часа. Сейчас он, видимо, в зелёном зале.

– Спасибо. В ближайший час меня можно будет найти по браслету.

– Да, сэр.

– Но лучше не беспокоить.

– Да, сэр.

«Идеальная помощница, никогда никаких лишних вопросов. Точность как стиль». Он обожал таких.

Гибарт поднялся с места и вдруг ощутил странную дрожь. Если бы он был способен чувствовать страх, то это можно было бы назвать только так. По пути, у автомата, он выпил стакан кофе – просто для успокоения.

Он заметил историка от входа, а тот обернулся на его взгляд. Минуту они изучали друг друга на этой дистанции так, как будто были одни и зал не заполняла шумная толпа пассажиров. Но видящим и толпа не помеха. Дон неторопливо подошёл и уселся напротив с улыбкой и заготовленной репликой:

– Не возражаете? – профессор покачал головой, не отрывая глаз от лица Гибарта. – Дон Гибарт, старший дежурный, – представился Дон и добавил:

– Не дадите ли взглянуть на Вашу таможенную карту?

Симонс спокойно достал и протянул жёлтую пластинку Инженер быстро просмотрел перечень багажа и вдруг замер:

– Не покажете мне номер десятый?

Эстор чуть усмехнулся:

– Вы точны, но на самом деле хотите вчерашнего. Ваши люди уже раз открыли эту штуку на белом свете.

Вместо того, что испытать удовлетворение от верности своей догадки, Дон почувствовал новый прилив страха – тошнотворного, неотвязного. Он сделал паузу, но затем спросил:

– А стереография у Вас есть?

– Безусловно.

Гибарт разглядывал небольшое трёхмерное изображение и вдруг стал проваливаться. Как будто его сознание расслоилось. Внешняя, истинная реальность продолжала быть, но внутри него, в объёме его воображения, явились иные картины…

… Чёрная, текучая равнина ночного моря и его дух, свободный от бремени тела. И дух Шолхона, и странные нити, местами прерывистые, пронизывающие всё пространство от царства подземного и до небес.

Они могут говорить, вернее – понимать друг друга беззвучно, и жрец Луны спрашивает его:

– Ты хотел бы вернуться сюда, на Землю, Гелард? Когда бы ты хотел вернуться?

И он ощутил свой ответ – он, нынешний, в теперешнем телесном обличье:

– Тогда лишь я хотел бы возвратиться, о друг мой, когда боги сгинут, когда люди перестанут кормить их своей кровью и сила их истощится.

– Такие времена будут, Гелард. Ибо только Мир вечен, а боги подвержены гибели…

Дон очнулся, вернувшись в сегодня. Историк спокойно следил за ним беспощадным и всепроникающим взглядом истинно знающего.

– В порядке взаимности, Вы не подскажете назначение этих камней на мозаике? Совершенно незнакомая культура, и, подумать только, 270 тысяч лет назад!

Дон не мог заставить себя сказать всю правду – а лгать смысла не имело. Он сказал часть:

– Через эту схему можно установить связь с тонкими планами мира. С тем, что называется потусторонним. Держите её подальше от излучения с частотой выше 540 нанометров.

– Хорошо. Я могу обращаться к Вам в дальнейшем?

– Я боюсь, нам не избежать этого, мистер Симонс. Я тоже буду сообщать Вам, если у меня будут новости.

Археолог протянул руку:

– Не смею задерживать, Вы на дежурстве. Рад был познакомиться.

– Я тоже, – механически откликнулся Дон, пожимая смуглую, не по возрасту сильную ладонь с узловатыми пальцами. Мысли же его были в смятении. Машинально выбирая правильный путь, он оказался у себя в кабинете и сел в кресло, уставившись в окно невидящим взором. Сердце его то бешено колотилось, то замирало, а в голове, как стереокино, в цвете и объёме, теснились образы, странные видения другой жизни…

…Он едва принудил себя прийти в чувство, и от дикого напряжения воли у него закружилась голова. Но теперь он точно знал назначение круглого предмета из орихалка, усыпанного камнями и символами. Ему не стало легче от этого, ибо эта штука была маяком. Она посылала сигнал на край Бездны. И оттуда, из вечного холода, к Земле двинулся корабль мёртвых…

Из архива он запросил всю историю Глиняного плато. Он просматривал записи со смешанным чувством досады и протеста, поскольку многое было извращено или понято неверно. Никто из историков не имел знания, доступного ему, Геларду, и они испытывали к своим находкам чисто научный интерес. А для него это было кровью и плотью. Впрочем, кровью давно остывшей и плотью давно истлевшей, но всё равно близкой так, как может быть близко воспоминание о доме, где ты вырос…

…Наконец, он добрался и до маяка. Его нашли в пещере 70 лет назад. Через 34 года неожиданно пришла комета, осенив Землю веером своего сияющего хвоста. Близко, но не опасно близко. Через год родился он, Дон Гибарт, странный ребёнок у пожилой пары, последний шанс, единственный и неповторимый.

Внешне всё было совершенно естественно. Он поздно научился говорить – язык слишком отличался от тех, которыми он владел когда-то. Но это было нормально с точки зрения социума: родители были стары. Он сразу научился видеть и слышать мысли и чувства других людей и никак не мог поверить, что остальные этого не могут. Его сочли мальчиком с богатой фантазией. Постепенно он освоился и стал проявлять себя в рамках общепринятого.

Да, он был замкнут, малообщителен и сух, что, впрочем, не мешало ему быстро расти в профессии и по службе.

За всю жизнь он полюбил лишь раз, и ничем хорошим это не кончилось.

Она, Рита Харлоу, родилась с ним в один день и час, но на другом конце планеты – вблизи мест под северным сиянием. Они одновременно пошли учиться, выбрали одну профессию – инженер космической техники, вместе поступили на один курс сиднейского технологического колледжа и встретились, наконец, в одной группе по системам дальнего космоса. Даже внешне они напоминали друг друга: высокие, сутулые, с вытянутыми, бледноватыми лицами и тёмными волосами до плеч. Только у неё были серые глаза, а у него карие. Но внешнее сходство – ничто в сравнении с тем внутренним родством, что ощутили они в первый же момент встречи. Они были существами одной породы, одного племени, давно вымершего и покинувшего Землю. И здесь, наконец, кончилось их одиночество среди чужой толпы. Они соединились, ведомые одним и тем же инстинктом общей задачи, более могучим, чем половой и пищевой.

Только затем он стал осознавать разницу. Да, они лучше чувствовали Вселенную, чем родной мир, каким он стал теперь, ибо слишком долго между рождениями провели у самого края Времён. Их обоих забавляли и раздражали жалкие попытки постижения бесконечного, стремление переносить законы пылинки на всё пространство мироздания. Вся их внутренняя суть была отдалена от Земли на миллиарды миль, и только тело принадлежало ей. Но он знал, что он должен остаться здесь и понять изменившийся мир, а Рита рвалась к звёздам. Ей было пусто и скучно среди тягот и ограничений медлительного человеческого рассудка после великого разнообразия космоса. Ему казалось и тогда, а теперь он был уверен, что это её безумное стремление и заронило искру в потоки причинности, движущие колесом Времён, и что потому к их выпуску программа исследований Всемирного Бюро космонавтики и космонавигации выродила чудо-монстр «Титан». Среди хвалебного хора этому чуду техники Дон ожидал от него только зла, бед и горя – сразу же, как только увидел полированные бока и сложенные пластины солнечных батарей.

Тогда он заболел, и никакая медицина не могла ему помочь. А мисс Харлоу включили в экипаж. Она стала самой молодой на борту, хотя и другие были не слишком стары: путь ожидался долгим.

Она пришла в его палату в чёрном комбинезоне с золотыми нашивками и пожелала ему поправляться. Гибарт приподнялся на локте и прохрипел (у него почти пропал голос):

– Рита, ты понимаешь, что это смерть?

Она одарила его взглядом, далёким от восторга:

– Люди смертны, Дон.

И ушла. Завтра был старт.

В пять утра, когда «Титан» оторвался от земли, Дон Гибарт вдруг проснулся от боли, словно ледяные иглы вонзились в его мозг. Он мог умереть тогда от шока, быть может, и хотел бы. Но он остался. А корабль двинулся к Облаку Оорта[62]62
  Облако Оорта – обширный резервуар кометных тел на самой далёкой окраине Солнечной системы (от 20 тыс. астрономических единиц до 200 тысяч). – Прим. сост.


[Закрыть].

С тех пор он жил с пустотой внутри. Женщины, которые иногда у него бывали, не могли её заполнить. Они сами его находили и сами его покидали, натолкнувшись на глухую стену, закрывшую его душу. Последние вести от «Титана» были где-то лет десять назад. Потом связь вдруг оборвалась. Экспедицию сочли погибшей, и в печати появились некрологи, а на кладбищах кенотафы, пустые могилы пропавших без вести людей. Их даже чем-то наградили – посмертно…

Теперь он вспоминал это нечасто. Боль притупилась, но не ушла, затаившись среди воспоминаний, готовая вновь настичь и затопить разум, ломая и круша волю.

Именно сейчас он стал думать о Рите, и когда скрипнула дверь, вздрогнул. Как будто померещилось, что на пороге она, в своей звёздной форме, чёрной с золотом.

Это была женщина, но другая. Его напарник, компаньон, соавтор, друг, всё вместе – великолепная Авана, шоколадная королева технической службы. Гибарт думал, что ему учинят разнос за то, что девушку сорвали с курорта, но смуглая красавица только озабоченно кивнула и пожала его протянутую ладонь. Затем сразу перешла к своим новостям:

– Дон, у тебя ЧП, но и у меня новости из Центра тоже невероятные. От орбиты Марса поступил сигнал. Ещё слабый, но сомнений уже нет. Это – «Титан».

Время остановилось, а пространство обрушилось ему на голову. В ушах тонко и надрывно зазвенело. Мрак окутал его, коснувшись своими ледяными пальцами.

Нет, это Авана приложила ему лёд ко лбу: он потерял сознание. Он поднялся, шатаясь, и отстранил тонкую и твёрдую руку, готовую помочь ему встать. Это первый раз такое, он же не неврастеник. Но подобная новость может сбить с ног кого угодно. Тем более в данном случае. Он поднял голову и внимательно посмотрел на главного администратора Киндара. В её глазах, чёрных и глубоких, явственно стояло, что она не видела его слабости. И никто не будет знать. С его самолюбием это было существенно, как это ни смешно. Он заметил намеренно сухо:

– Они ждут, что мы посадим этот корабль?

– Да, – так же официально ответила Авана.

– А как объясняют потерю дальней связи?

– Техническая неисправность.

– Хорошо. Будем готовить полотно под аварийную посадку. Ведь они хотят опустить всю махину?

– Да.

Он присвистнул:

– Нелегко придётся.

– У нас почти два месяца, если они идут на прежней тяге.

– А экипаж? – наконец, спросил он, чуть запнувшись.

Во встречном взгляде ничего, кроме искреннего понимания:

– Говорят, все целы.

Сначала появилось облегчение. Но оно было неестественным. Во всём этом, вопреки очевидности, была какая-то фальшь. Нечто неуловимое, ещё недоступное. Но он отодвинул это в самый дальний угол сознания, за груду неотложных дел. Он развернулся к компьютеру, а из-за спины донёсся деловой голос:

– Отпуска позже отгуляем.

* * *

Ночью всё было синим. И небо, мерцающее звёздной россыпью, и ломкая линия дальних гор, и равнина с длинными чёрными тенями от торчащих скал. Дон неподвижно стоял у окна, рассеянно глядя в направлении Южного Креста.

Уже третью неделю его мучила бессонница. Чем ближе к Земле подлетал «Титан», тем лучше они были готовы его встретить, тем неотвязнее становилась его тревога. Единственная связь с кораблём была высокочастотной и компьютерной. Ни видео, ни обычное радио не срабатывали, но все отчёты, поступавшие с корабля, выглядели вполне естественно. Кроме того, что они называли «временным смещением». Это отрезало их десять лет назад от базы. Природу данного явления, по их убеждениям, понять так и не удалось, впрочем, на борту были все отчёты, все записи, сделанные при аномалии.

Главной цели они достигли: в трюмах корабль нёс кометное вещество, захваченное там, где странницы Вселенной ещё не распускают своего огненного шлейфа. Но до края Облака Оорта[63]63
  Это примерно 200 тысяч астрономических единиц, то есть в 200 тысяч раз далее Земли от Солнца. – Прим. сост.


[Закрыть] они не дошли, встретив интересующий объект по пути.

Итак, завтра. Завтра он увидит Риту, живую и невредимую, вернувшуюся «со звёзд». Среди тишины и покоя его взгляд зацепился за медленно движущуюся точку. Нечто, нет – некто шёл по равнине к его дому, крайнему в посёлке. Было бы невозможно различить пешехода в такой тьме, если бы человек не светился.

Дон давно уже перестал удивляться. И даже страх не мог бы его остановить. Он спустился с крыши и пошёл навстречу.

Наконец, они сблизились так, что возможно было различить лицо. У полупрозрачной, бесшумно летящей над твердью фигуры были одежда и внешность Шолхона, жреца Луны, такого, каким он запомнился Гибарту в его кошмаре. Дон поднял руку навстречу. Видение обратилось в туман и бесследно исчезло в воздухе…

…Дома на видеосвязи мерзко пищал сигнал срочного сообщения. Он ткнул в кнопку вызова на экране. Лицо Эстора Симонса было осунувшимся от напряжения:

– Ваша штука, Гибарт, вытворяет хрен знает что. Если можете, то срочно включите запись…

Далее следовал код. Дон набрал его быстрее, чем смог сделать вдох…

…Помещение, где стоял маяк, оплетали сгущения сияющих нитей, так что само зеркало из орихалка было невидимо, на него указывал только более плотный клубок эктоплазмы. Нити подрагивали и всё увеличивались в числе. Параллельно шёл голос археолога:

– Это длится уже третий день. Все, кто входит в радиус ближе пяти метров, теряют сознание под любой защитой. Нам удалось достать их только автоматами – полная амнезия. И зона всё расширяется.

Дон, вернее, Гелард, знал, как можно притормозить маяк:

– Единственное, что Вы можете сейчас предпринять, – заморозить это. И лучше всего – бросьте в жидкий азот. Роботами, разумеется. Так, по крайней мере, Вы блокируете потоки энергий через эту… гм… драгоценность.

– А она всегда бывает так опасна, как теперь?

– Нет, – кратко отрезал Гибарт. – Менее, чем через год, она дезактивируется сама собой… До новых времён. Кстати, Вам дружеский совет.

– Да? – сосредоточенно откликнулся мистер Симонс.

– Берегите мозги. И вовремя выметайте духов из помещения. Вы поняли?

– Ещё бы, – тёмные глаза историка посмотрели на Дона с полным осознанием угрозы и самой искренней благодарностью.

Что до него самого, то ему, Дону, не худо было бы подремать перед завтрашними событиями:

– Спокойной ночи, мистер Симонс, – зевая, заметил он.

– Приятных снов, – откликнулся Эстор и отключился.

– Интересно, – вяло подумал Гибарт, – археолог издевался?

* * *

Авана удивила его, сообщив, что «Титан» намерен приземляться только после заката. Как передал бортовой врач, прямые солнечные лучи могут вызвать ожоги у живших при искусственном свете. Космолётчик убедил начальство, и их трудности ещё возросли: им нужно было пришвартовать огромную, частично неуправляемую махину к посадочной площадке без потерь и повреждений, только при прожекторах и боковых огнях.

Наконец, они были готовы. Когда угасла вечерняя заря, из колодца темнеющего неба над Киндаром стала медленно падать гигантская спираль возвращающегося корабля. Гибарт и другие крутились как бешеные между показателями датчиков и командными пультами автоматов. Дон как будто зажал в себе все свои внутренние ощущения и действовал как хорошая машина, не допускающая сбоев.

С ужасным скрежетом чёрная металлическая гора въехала в стыковочные узлы и замерла, обдав их смрадом горелого старого металлопластика.

Белые пятна лучей метнулись к главному люку и остановились, и все молча смотрели туда же. На корпусе появился сияющий контур, опоясав круг; потом возникло отверстие и фигура в нём. Все здесь узнали этого человека в лицо, несмотря на то, что он зажмурился от яркого света. Раздался нестройный, но многоголосый вопль радости – это был начальник экспедиции.

* * *

Ей некуда было вернуться: родители её давно умерли, а дом был давно продан. Дон был доволен возможностью предоставить ей свой коттедж. Рита, как и все они, не только изменилась внешне (годы затворничества в корабельной коробке). Её реакция скорее подходила человеку, едва вышедшему из комы. Движения были неуверенными, а взгляд то и дело замирал, упираясь в одну точку. Ему казалось, что ей стоило огромного труда улыбнуться в ответ на его приветствие. Она кивнула почти механически, когда он заметил, что будет её ждать после обязательного карантина и что время у него есть – он опять вернул себе отпускные дни.

Дон отчаянно давил в себе липкий, леденящий душу страх, пришедший сразу, едва он увидел Риту. И чтобы отогнать наваждение, дойдя до своего кабинета, включил компьютер. По-пиратски залез в базу данных медицинского центра и просмотрел все их карточки, как только там появились результаты анализов. У всей команды наблюдалась схожая картина: анемия, нехватка железа в крови, нервное истощение, но если не считать этого, они были удивительно здоровы, органы не показывали никаких отклонений. И ещё – у всех биологический возраст отставал от календарного на 15 лет. Словно их обмен веществ затормозился во время полёта, и они остались моложе своего поколения.

Рита появилась налегке, в белой куртке астронавигатора, резко отличающейся от формы отряда глубокого поиска. Выглядела она поживее, и Дон невольно этому обрадовался, пока не встретил её взгляд: там, в глубине, стояла безмерная усталость и полное безразличие. Он попытался уверить себя, что это временно, это пройдёт, а по дороге, пока вёл гравикар, всё болтал о Киндаре и о том, сколько здесь работы для грамотного человека. Мисс Харлоу молчала до самого посёлка, потом вдруг повернулась к нему и заметила ровным голосом:

– Ты снова создал его, Гелард, свой город Радости.

Дон дёрнулся, и машина едва увернулась от мачты ретранслятора. Он сразу сменил тему.

– Кто расссказал тебе… об этом? И когда?

– Шолхон, – последовал ответ. – Там, в Бездне, за Рекой Смерти. Ты отключил маяк, как он велел тебе?

Велел? Дон Гибарт вспомнил полупризрачную фигуру и всё, что было потом.

Значит, он просто выполнил приказ. И существует нечто, что слышит и делает Гелард, его прошлое «я», но о чём ещё не догадывается главный инженер.

Он посадил гравикар на крышу и захлопотал об ужине, вернее, завтраке, ибо ночь была уже на исходе. Рита ушла вглубь дома и, видимо, предприняла экскурсию по комнатам. Она возникла в дверях, когда стол был уже накрыт и воздух пропитался ароматами самых изысканных блюд, что ему удалось извлечь из своего кухонного синтезатора.

Она села напротив, ни до чего не дотрагиваясь, и заметила:

– Ты сделал хорошую жизнь, Дон. Тебе нужно вернуть в себя любовь.

Сам себе изумляясь, он нелепо подмигнул Рите:

– Вот и займёмся. А пока ешь.

Она странно усмехнулась, медленно поднесла ко рту жареный картофель и откусила так, будто делала это впервые за много лет. Потом пожала плечами:

– Нет, ты, может, и стоишь того, чтобы знать. Только вряд ли тебе кто-нибудь поверит.

Дон почти перестал дышать, глядя на её руку – он явственно увидел синие ногти. Безошибочная метка трупа. Взгляд Риты скользнул туда же, и голос стал ещё спокойнее и ровнее:

– Не теперь, Дон. Я и все мы, и наш корабль обратимся в пыль через три дня. Или едва нас коснётся солнце. Когда «Титан» покинет последняя душа из комет-ных кристаллов льда, он также рассыпется в прах.

– А как же врачи… – невольно вырвалось у него.

– Приборы и людей, столь же ограниченных, как они, обмануть нетрудно. Но не тебя. Иллюзии на тебя не действуют.

– Рита, Рита, что было там?

– Да. Времени чуть. Я ещё должна успеть к себе, домой.

Дон невольно похолодел. Он понял, что она имеет в виду. Мисс Харлоу поднялась и подошла к окну, плотно задёрнув шторы.

– Первый год всё шло нормально, мы работали по графику. Но уже тогда меня стали преследовать кошмары, о которых я никому не могла рассказать.

Ему казалось, что звук её речи шёл отовсюду, а не только от губ.

– Сначала я слышала голоса. Тысячи, миллионы голосов, от шёпота до крика. Они плакали, умоляли меня, они были полны ужаса и боли. Потом… я стала видеть картины. Гигантские волны, сметающие города, землетрясения, огненные смерчи и ледяную тьму, вечный мрак каждый раз, в конце. Ты был прав. Дух гибели витал над «Титаном». Мы были командой обречённых, но никто бы не поверил в это и не сумел бы понять, даже если бы я попыталась объяснить – более не было видящих на борту, кроме меня. У людей беспричинно появлялась депрессия, страхи, раздражение, но всё это объясняли обычно как то, что и должно сопутствовать полёту.

А мы всё приближались и приближались к концу. Только лишь для нас, или время было таково, что Река Смерти оказалась ближе, чем я полагала, ближе, чем Облако Оорта. Ни один прибор не показал гибельную тьму, что поглотила нас посреди пустого космоса. Разом отказали все датчики, и всё вещество пронизало плотное голубое сияние. Время кончилось, Дон: мы умерли и умер «Титан». Мы ступили в воды Стикса. Но не сразу мы осознали это. Когда исчезли телесные ощущения, появились совершенно другие чувства. Мы были не одни в океане бестелесного, перед нами простирались острова мёртвых. Сначала мы их приняли за чужие инопланетные корабли. Но это были кометы и астероиды, Дон. Их окружал ореол смерти, и на поверхности они несли прошлое миров. Мы догадались, что им подобны, что наши живые тела погибли, только когда заметили, что стены корабля не мешают нам ни двигаться, ни смотреть.

Это был музей и, по большей части, – демонов, исторгнутых из жизни планет. Ибо есть среди них и проклятые сущности, которых не принимает ни один мир, нигде не дают им более воплощения, ведь они суть беспрерывный гибельный хаос. Другие же дожидались своего часа, как ты, Гелард, за порогом Времён. Это была та бездна Тартара, которой страшатся даже боги.

Однако мне было здесь проще, чем другим. Остальные, поняв происшедшее, погрузились в страшный сон. Только я всё сознавала. Кроме того я могла одна из всех свободно перелетать далеко от корабля, фокусируя свою мысль на отдельных частях пространства. Я была тем, кто пришёл к своей цели, и я явилась на этот остров, в сказочный дворец из тонких видений его обитателей, и они взглянули на меня с ужасом и надеждой. Шолхон был одним из них, другие же – частью из города Радости, но и иных мест, – уничтоженных мною.

Ибо тайна моя такова, что я была тем, кто убил вас тогда, о Гелард – строитель города.

Дон вдруг успокоился, он всё понял. И ужасное, невыносимое влечение к Рите, которое Гелард чувствовал к своему богу, неназываемому и вездесущему, и страх, который он всегда испытывал перед нею. «Возлюби бога своего более самого себя, отринь всё ради него», – так запрограммировали его когда-то. «Да испытает раб божий страх божий», – вот что влекло его в пропасти их прошлых жизней. Наверное, теперь он должен был её возненавидеть – за то великое зло, что было совершено над ним и городом Радости. Но он только молча внимал, растворившись в её глубоком, низком голосе.