Текст книги "Целитель"

– Это нелегко, но оно того стоит.

11

Я снова посмотрел на список в поисках номера квартиры, где проживал управляющий домом. Как оказалось, фамилия этого человека была Яковлев, и проживал он на первом этаже. На звонок никто не откликался. Может быть, никого не было дома, а может быть, тот, кто находился по другую сторону двери, решил просто затаиться. Мне было слышно собственное дыхание и как где-то шумит в трубах вода. В воздухе стоял тяжелый запах яичницы. Обнаружив рядом со списком жильцов телефон управляющего, я набрал номер. Яковлев не откликался. Похоже, мне пора было привыкнуть, что на мои звонки не отвечают. Сунув телефон обратно в карман, я вышел из подъезда.

Выйдя на улицу, я глубоко вдохнул свежий воздух, нашел такси, открыл дверь, сел внутрь и разбудил Хамида.

– Куда теперь? – спросил он, и на секунду показался мне более обеспокоенным, чем я сам.

Я подумал, куда отправиться, куда вообще имело смысл ехать. А также о том, в чем теперь был твердо уверен: Таркиайнен жив.

Йоханна шла по следу Целителя.

Таркиайнен имеет какое-то отношение к Целителю.

Таркиайнен и Йоханна встретились.

Это все, о чем я успел подумать, прежде чем Хамид повернулся и посмотрел на меня темными, почти черными глазами.

– Куда хотите ехать? – спросил он.

В этот момент зуммер моего телефона уведомил меня, что пришло сообщение. Я вынул телефон, просмотрел сообщение и сразу же понял, куда отправлюсь.

По дороге Хамид остановился у станции обслуживания. Он легко выскочил из машины, подошел к заправке, сунул в автомат карту и, набрав код, стал заливать в бак бензин. Я вышел наружу и, дыша крепким, отдающим металлом запахом бензина, направился в сторону прилавка.

За станцией обслуживания молчаливо высилось здание кулинарной школы, окна которой оставались темными. Перед фасадом здания расхаживали, обмениваясь выкриками, рыком и звуками, похожими на свист, с десяток человек. По рукам ходила большая пластиковая бутыль, которую они по очереди передавали друг другу и подносили к губам.

К заправке подъехал и притормозил по другую сторону от колонки огромный внедорожник. Синхронно распахнулись водительская и пассажирская двери, и на землю из салона спрыгнули двое мужчин славянской внешности, габаритами похожие на бульдозеры. Один из них подошел к колонке, второй остался стоять рядом с машиной.

Мне не было видно, что происходило внутри салона, но, подумав, я решил, что наверняка там на заднем сиденье сидит мужчина, который вряд ли сможет когда-либо потратить все свои деньги.

Хамид с металлическим лязгом достал сопло заправочного пистолета из бака и повесил его на место, отвлекая меня от мыслей. Он сделал это вовремя, поскольку один из «бульдозеров» – тот, что охранял машину, поймал мой взгляд и, судя по выражению его лица, собирался подойти ко мне и выяснить, что я желаю сказать ему. А я не смог бы честно ему ответить.

Хамид задним ходом отъехал от заправки, и мы направились в сторону центра города.

Площадь перед вокзалом была почти заполнена людьми и машинами. Хамид высадил меня рядом с торговым центром, прямо напротив вокзала. Увертываясь от людей, я зашел в кафе и встал в очередь. Стоя здесь, я слушал обрывки разговоров, как минимум на десяти языках. Некоторые из них я понимал, большинство других – нет. Я купил кофе и сэндвич, плотно завернутый в бумагу. Расплатившись, обернулся и стал искать, где присесть. Мне повезло: какая-то семья африканцев, собрав одежду и вещи, дружно направилась к зданию вокзала.

Я сел, и когда широко улыбающийся мужчина спросил на английском языке с испанским акцентом, может ли он забрать у меня лишние стулья, отдал все, кроме одного. Этот стул я берег для шефа Йоханны – Ласси Утелы. Правда, об этом я незнакомцу не сказал.

Бутерброд был черствым, внутри лежал самый тонкий ломтик сыра из всех, что я видел за всю жизнь. Если бы он был еще чуть тоньше, я просто не заметил бы его.

Я выпил кофе и съел сэндвич, когда появился Ласси с чашкой кофе в руках.

Он пожал мне руку, мельком заглянув в глаза, поставил на стол чашку, выдвинул стул, сел, закинув левую ногу на правую, пригладил волосы и провел рукой по лицу. Потом, взяв ложку, стал помешивать свой кофе.

Ласси выглядел до последней степени измотанным, как и вчера, но я уже успел понять, что эта мятая изможденная внешность была своего рода оружием, помогавшим ему обдумывать решения, выигрывать время и скрывать свои мысли и намерения. Этот имидж утомленного, но жесткого человека с красными глазами и давно не стриженной бородкой был всего лишь маской опытного игрока.

– Сегодня у меня довольно плотный день, – начал он, жестом указав на здание газеты по другую сторону улицы. – Там сейчас настоящий хаос. Нужно собирать воедино множество статей. Только поэтому я и предложил встретиться здесь. Не надо так сердиться. – Ласси, как и прежде, избегал смотреть мне прямо в глаза.

– Хорошо, – кивнул я и оглянулся.

Люди всех возрастов и рас, множество языков, звон кофейных чашек – конечно, все это делало привокзальное кафе приятным для встреч, но все же было бы приятнее встретиться где-нибудь в другом месте.

– Я не видел утренней газеты, но уверен, что там, конечно, была статья о певице и ее лошади – та самая, о которой мы с вами говорили вчера, – напомнил я.

– Вы хотите похвалить меня за успешную работу журналиста?

Причмокивая, он отхлебнул кофе. Чашка не дрожала в его руке, а глаза теперь не избегали моего взгляда ни на миллиметр.

– Почему бы нам было не встретиться в вашем офисе? – спросил я.

– Как я сказал, – со вздохом повторил он, аккуратно поставив чашку на стол и вместе с этим отбросив остатки сантиментов, – здесь более располагающая обстановка.

– Во-первых, вы не отвечаете на мои звонки. Во-вторых, послав вам сообщение, я направляюсь к вашему офису, но вы перезваниваете мне и предлагаете встретиться где-нибудь в другом месте. Это вызывает у меня вопрос: кто может находиться в вашем офисе, кого я не должен видеть?

Ласси вопросительно посмотрел на меня и снова попытался изобразить на лице усталый скептицизм, что говорило о том, что он был одновременно несколько заинтригован и в то же время уверен в том, что я идиот и полное ничтожество.

– Кто именно не должен знать о том, что Йоханна пропала и муж ищет ее? – спросил я.

Ласси замешкался с ответом.

– Можете продолжать свои измышления, – наконец сказал он, – я не знаю, о чем вы говорите.

– Ладно, давайте на минуту забудем об этом. Скажите, зачем вы позвонили мне и сообщили, что Громов погиб?

Ласси посмотрел на меня почти с сожалением.

– Я пытался помочь вам.

– И это все?

– Это все, – со вздохом подтвердил он.

– Не помню точно ваших слов, но вы упомянули о том, как цените своих сотрудников.

– Это правда, – согласился Ласси.

– Тогда объясните, почему не стали действовать после того, как исчезла Йоханна. Вы знаете, что Громов мертв, у вас есть причины полагать, что и Йоханна оказалась в затруднительном положении. У вас были все основания считать, что эти проблемы могут быть как-то связаны с убийствами целых семей, о которых она писала.

– Вы поэт, Тапани. Журналист должен принимать близко к сердцу только факты, думать, в чем состоит правда, и писать об этом. А вы выдумываете рассказы, даже скорее небылицы. Вы выстраиваете события. Хотя, с другой стороны, воображение – хорошая вещь. В наши дни оно очень нужно.

– Ни один редактор не обойдет вниманием историю подобную этой, – продолжал я.

– Я не вижу здесь никакой истории.

– Вы просто не хотите ее видеть. И я хочу знать: почему.

Ласси откинулся на спинку стула.

– Вы говорите так же, как и ваша жена, – сказал он. – И это не комплимент.

– Что вы имеете против Йоханны?

Ласси покачал головой:

– Вопрос в том, что Йоханна имеет против меня?

– Если вы так относитесь ко всему, то я могу себе это представить.

– Я пытаюсь выпускать газету.

– А Йоханна нет?

– Речь идет не об одной и той же газете. Я говорил вам о том, в каком положении мы сейчас находимся. Некоторые это понимают, другие – нет.

– И Йоханна относилась к тем, кто не понимает?

Я посмотрел на улицу. Казалось, туман давит на окна и старается забраться внутрь.

– Не совсем так, – проговорил Ласси и еще больше подался назад. – Мы живем в трудные времена, но одно становится ясным. Той правды, которую все еще продолжают искать некоторые журналисты, в числе которых Йоханна, больше не существует. Ей не на что опереться, ее ничто больше не поддерживает. Я долго мог бы говорить о конце истории, обесценивании ценностей, о том, что все превратилось в порнографию. Но белые воротнички вроде вас и так об этом знают. Случилось то, что случилось. И нам приходится выпускать газету в этой самой обстановке. Существует чистый лист, который я должен заполнить фотографиями и текстом, чем-то таким, что заинтересует людей. А чем люди интересуются? Сегодня это певичка с ее лошадью. Завтра это может быть знаменитость, которую поймали на карманной краже, и это мне тоже подойдет. У нас есть кадры с камеры наблюдения, которые с близкого расстояния показывают, как эта женщина прячет в своем нижнем белье МР3-плеер, и когда она это делает, вы видите практически все, что можно увидеть, если вы понимаете, о чем речь.

– Поздравляю, – произнес я.

– Вы думаете, что можете позволить себе этот сарказм? Вы, поэт, лучший сборник которого разошелся тиражом двести экземпляров? Наш ежедневный тираж составляет как минимум двести тысяч.

– То есть вы испытали облегчение после исчезновения Йоханны.

– Облегчение – это не то слово, – проговорил Ласси, качая головой.

– И все же очень на это похоже, – заметил я.

– Конечно, в чем-то вы правы, – со смехом согласился Ласси. В его улыбке чувствовалось нечто большее, чем просто некоторое превосходство. Он смотрел на меня с изумлением. – Вы можете придумать все, что вам вздумается. Напишите новую книгу стихов и выразите в них все свои мысли.

Я наклонился вперед, положив локти на поверхность стола:

– Я знаю, что Паси Таркиайнен ваш друг. Или, по крайней мере, бывший друг.

Ласси замолчал. В его отработанном с годами выражении лица на миг появилась какая-то неуверенность, прежде чем ему удалось снова натянуть на себя прежнюю оболочку. Мысленно я поблагодарил Яатинена за то, что снабдил меня этой информацией.

Ласси какое-то время смотрел на меня молча. Потом заговорил:

– Бывший друг.

– Вы вместе играли в одной хоккейной команде.

– С одной стороны, я удивлен тем, что такой бумагомарака, как вы, сумел отыскать что-то, похожее на этот факт, но, с другой стороны, я скорее разочарован. И знаете почему?

Я покачал головой и развел руками.

– Не важно, что было, – продолжал он. – Я не вижу смысла это скрывать. Что в том, что я играл в хоккей с этим парнем, как там вы его назвали?

– Так вы не помните его имени? Еще минуту назад вы говорили, что это ваш старый друг.

Ласси вздохнул и снова натянул привычную маску старого уставшего газетчика. Он скрестил руки на груди.

– Паси Таркиайнен был вашим другом, и вы вместе работали в радикальных организациях, – не оставлял я Ласси в покое. – Про хоккей я узнал совершенно случайно, когда пытался выяснить, какие отношения вас связывали. Из других источников мне стало известно, что вы оба принадлежали к одной из радикальных экстремистских организаций борцов за окружающую среду. Таркиайнен вступил в группу, когда вы уже хорошо были знакомы, не так ли? Вы были молоды, настолько молоды, что верили, будто бомбы способны изменить мир. В прямом и переносном смысле этого слова.

Ласси посмотрел на меня, на его лице появилось знакомое мне выражение, свидетельствующее о том, что он тщательно что-то обдумывает или переживает заново. Между тем я продолжал:

– И когда пятнадцать лет назад кто-то взорвал бомбу в офисах компании «Фортум энерджи», вы были одним из тех, кого допрашивали. Кстати, Таркиайнен тоже. Однако ни один из вас не был осужден; тогда не удалось доказать, что вы имели отношение к преступлению. И все же вряд ли редактор будет стремиться, чтобы эта информация из его жизни стала кому-то известной. И скорее всего, вы не упоминали в своем резюме: подрыв офисов «Фортум энерджи» с такого-то по такой-то год.

Прежде чем ответить, Ласси посмотрел в окно.

– Кто-то когда-то сказал, что тот, кто не был идеалистом в юности, не жил, а тот, кто не стал консерватором к старости, ничему не научился в жизни. Я мог бы добавить к этому, что консерватизм означает реалистичный взгляд на вещи, примирение с реальностью. Ваша информация правильна, в том смысле, что я был молодым идеалистом. Что касается всего остального, я настоятельно рекомендую вам отправиться к чертовой матери.

Я кивнул и мягко спросил:

– А молодой идеалист Таркиайнен тоже стал таким же циничным дерьмом, как и вы?

На лице Ласси снова появилась улыбка превосходства.

– Паси Таркиайнен умер несколько лет назад. И умер ли он идеалистом или циничным дерьмом, я не знаю и не хочу знать. К тому же какое он имеет отношение к нашему делу?

– Возможно, большее, чем вы воображаете. И вы снова лжете. Как давно вы знаете, что Таркиайнен не умер?

Ласси сдержанно ухмыльнулся. Потом потер пальцем переносицу. Похоже, он все-таки немного нервничал.

– Это провокационный вопрос?

– Нет, – ответил я. – Это прямой вопрос, и он имеет отношение к Йоханне. Он имеет отношение и к вашему нежеланию организовать ее поиски, а также неожиданно пропавшему у вас интересу к публикации статьи, которая почти наверняка принесла бы вам новых читателей. Только подумайте: целые семьи были жестоко умерщвлены, честолюбивый репортер пропал, полиция бессильна что-либо сделать. Хрестоматийный случай привлечения внимания публики к прессе. Таркиайнен шантажировал вас?

Ласси рассмеялся, но было видно, что это вымученный смех. Он ничего не отвечал и не смотрел мне в глаза.

– И последний вопрос, – закончил я. – Давайте начнем все сначала. Почему вы не смогли встретиться со мной в своем офисе?

12

Когда мы познакомились с Йоханной, она выполняла поручение редакции. Моя будущая жена работала над статьей о закрытии библиотек, и так уж случилось, что одним из тех, у кого она взяла интервью, был я.

– Вы часто сюда приходите? – обратилась она ко мне, когда мы стояли в фойе библиотеки Каллио, которой оставалось работать всего неделю.

Я был поражен тем, как девушка произнесла этот вопрос.

Я решил воспользоваться ситуацией и в свою очередь спросил:

– Мы нигде не встречались прежде?

Йоханна покраснела так, как получалось только у нее: лишь мимолетная тень розового. Она записала мои ответы в блокнот, поблагодарила меня, развернулась и собралась уходить, когда я спросил ее, как часто она сама посещает библиотеку.

Девушка слегка улыбнулась и снова повернулась ко мне лицом.

– Пару раз в неделю, – ответила она.

И только тогда я по-настоящему разглядел ее глаза. Казалось, они собрали все солнечные лучи, что проникали через высокие многостворчатые окна библиотеки. В глазах молодой журналистки как будто пылали все огни нашего становящегося все более мрачным мира.

– А что вам нравится читать? – продолжал спрашивать я.

Она задумалась на минуту.

– В основном это не художественная литература, – сказала Йоханна, глядя так, будто действительно думала обо мне. – Вещи, связанные с моей работой. Прямо или косвенно.

– А как насчет истории?

– Иногда.

– Романы?

– Иногда.

– Поэзия?

– Никогда.

– Почему же?

– Она меня раздражает. В особенности современные поэты. Хорошо обдуманная намеренная мрачность и непонятность. «Сердце стучало, как молоток, что бил в вечную полночь, а мягкое танцующее покрывало прикрывает ее лакричные виски». Разве можно это читать, да еще и притворяться, будто что-то извлекаешь из этого чтива.

– Допустим, – сказал я, – но вы не могли бы вспомнить имена каких-нибудь поэтов или названия книг стихов, которые прочитали?

Йоханна посмотрела на меня своими прекрасными глазами, назвала пару названий сборников поэзии, потом покачала головой. Я согласился с тем, что стихи, которые она читала, действительно непонятны. Но заметил, что есть и хорошие стихи, что я знаю названия сборников, которые помогут ей изменить мнение о поэзии или, по крайней мере, понять, что в отвергнутом ею целом литературном жанре бывают и исключения.

– А вы такие читали? – несколько недоверчиво поинтересовалась она.

– Да, я такие читал, – сделав ударение на слове «такие», подтвердил я.

Некоторое время мы смеялись друг над другом, потом что-то заплясало в ее глазах.

– Думаю, что вы сможете порекомендовать такую книгу, которая поможет мне изменить прежнюю точку зрения.

– Возможно, – не стал отрицать я.

Девушка проследовала за мной в библиотеку, в отдел поэзии. Я чувствовал ее взгляд на своей шее. И это чувство не было мне неприятно. Я думал о сине-зеленых огнях, что сияют в глазах этой женщины; они напоминали мне цвета радуги ярким солнечным днем.

Мы подошли к полкам со стихами, я вынул несколько книжек финских поэтов и начал цитировать их стихи; на самое дно стопки я положил свой сборник. Йоханна подошла, встала рядом со мной и стала слушать если не с явным интересом, то, по крайней мере, изо всех сил пытаясь продемонстрировать его мне, особенно когда я рассказывал о художественных особенностях каждого поэта, а потом читал по одному стихотворению, чтобы показать, как ясен и понятен их язык.

Йоханна была одета в широкие джинсы, черный свитер с высоким горлом; на ногах было что-то среднее между туфлями и ботинками. И пока мы стояли рядом, я не мог отказать себе в удовольствии вдыхать аромат ее волос, чувствовать тепло ее тела и притяжение этих замечательных, излучающих свет сине-зеленых глаз.

Я взял последнюю книгу, раскрыл ее и прочитал стихотворение. Закончив, я посмотрел на нее. Девушка не была так впечатлена, как мне хотелось бы.

– Я не знаю, – проговорила она.

– Прочитать что-нибудь еще?

– Да, пожалуйста.

Я прочитал еще стихотворение.

– Похоже, вы знаете его наизусть, – заметила девушка. – Вы читаете не заглядывая в книгу.

Она взяла книгу из моих рук, раскрыла ее и, увидев мое фото на титульном листе, подняла на меня взгляд.

– Очень умно, – проговорила она с улыбкой.

13

Я постоял некоторое время в переулке, глядя, как задние огни машины Хамида тают в тумане.

За время короткого пути от вокзала до Темппелиаукио я успел обдумать те прочные узы, что накрепко связали всех нас вместе. Йоханна, Паси Таркиайнен, Ласси Утела, Лаура Вуола, Харри Яатинен и я. Даже госпожа Бонсдорф и Хамид. Не говоря уже об Ахти с Эллиной. Мы бежим тяжело дыша, выбиваясь из сил и жалуясь, каждый в своем направлении, но чем дальше мы бежим, тем ближе становимся друг к другу.

Эллина открыла дверь. Она поздоровалась со мной с теплой улыбкой, умудряясь при этом смотреть почти вопросительным взглядом мне в лицо. Я успел поймать и свой собственный взгляд в зеркале в прихожей и понять его смысл. Мои глаза сверкали так, будто я был зол или даже вне себя от гнева. Мне не хотелось объяснять ей причину этого, вряд ли у меня получилось бы. По крайней мере, не сейчас. Я сказал ей, что хочу поговорить с Ахти.

– Ахти спит.

– Разбуди его.

– Не поняла?

– Разбуди его.

Эллина изумленно посмотрела на меня, потом изумление сменилось явным раздражением. Наконец она смирилась с моей просьбой и, качая головой, отправилась в спальню.

Все в гостиной было мне давно знакомо. Я знал содержимое книжного шкафа Ахти и Эллины наизусть. Книги и то, в каком порядке они стояли, запечатлелось в моей памяти за те десятки раз, когда мы все вместе сидели в этой комнате. Мне не нужно было дотрагиваться до черного кресла перед шкафом, чтобы помнить, какое оно мягкое и обволакивающее. Я помнил, каким ярким был торшер рядом с креслом. Как-то вечером, плавно перешедшим в ночь, мы сидели при свечах, и многочисленные старинные подсвечники отсвечивали темно-коричневой бронзой по другую сторону кресла, на котором, как обычно, лежала книга.

Пусть комната и была мне знакома, я смотрел на все это как в первый раз, одновременно прислушиваясь к шуму в спальне.

Я подумал, что по-настоящему нас удивляют те вещи, которые мы считаем давно и хорошо знакомыми, а потом вдруг выясняется, что мы заблуждались.

– Он подойдет через минуту, – сказала Эллина, появившись позади меня.

– Спасибо.

– Я не понимаю…

Мы сели на противоположные концы дивана, оставив между собой посередине диванную подушку как пограничный знак.

– Ты сегодня сам не свой.

Я ничего не ответил, все еще думая о своем.

– Тапани, – тихо проговорила Эллина, склонившись в мою сторону, – ты, наверное, неправильно понял все то, что я тебе рассказала. О том, что случилось. О Паси Таркиайнене.

– Думаю, я все понял прекрасно.

Она поколебалась.

– Надеюсь, ты не собираешься все рассказать Ахти.

Я посмотрел на нее и уже собирался сказать, что в этом нет необходимости, когда в комнату вошел Ахти.

– Тапани, привет.

Ахти выглядел так, будто за последние сутки потерял в весе несколько килограммов. Он даже будто стал ниже ростом, даже его фигура стала другой. Я знал, что это невозможно, но таково было мое впечатление, когда я смотрел на него, одетого в тренировочные штаны и шерстяной свитер, в толстых спортивных носках на ногах.

Ахти осмотрелся и направился к креслу. Эллина отодвинулась на край дивана. Ахти сел в кресло и обратился ко мне:

– Эллина сказала, что ты хотел о чем-то со мной поговорить.

Я быстро посмотрел на Эллину, потом на Ахти.

– Я не говорил, что хотел о чем-то с тобой поговорить. Я просто попросил ее разбудить тебя.

Ахти сунул руки под свитер и облокотился головой на спинку кресла. Может быть, он пытался и здесь играть роль адвоката, насколько позволяла обстановка и его небрежный наряд.

– Ты сейчас не похож на себя, – сообщил он.

– А каким я бываю обычно? – переспросил я. – Я разговариваю дружеским тоном? Говорю, как кто-то, кто ничего вокруг не замечает? Как кто-то, кто верит всему тому, о чем ему говорят?

Ахти быстро посмотрел на Эллину.

– Сейчас настали трудные времена для нас обоих. Меня укусила крыса, и это перечеркнуло все наши планы. Уверен, что Эллина сообщила тебе, что мы остаемся в Хельсинки.

– Да.

– Прошлой ночью у меня была высокая температура, и мне до сих пор немного не по себе. К тому же я смертельно устал. Если мы что-то можем сделать для вас с Йоханной, мы готовы сделать это. Но никому не будет лучше от того, что ты приходишь сюда, ведешь себя грубо и задираешь Эллину. Наша дружба не дает тебе такого права. Особенно в такие времена, как сейчас.

Я снова перевел взгляд на Эллину. Она сейчас сидела на диване так далеко от меня, насколько позволяли его размеры, положив одну ногу на сиденье.

– Я не пытался задирать Эллину, – возразил я. – Но если так получилось, пусть ненамеренно, прошу извинить меня за это. Что касается того, что может значить дружба в такие времена, полностью с тобой согласен. Но меня немного удивило другое.

Ахти положил ногу на ногу и слегка отклонился влево. Его рука лежала на подлокотнике, подбородок был поднят. В других обстоятельствах эта поза должна была демонстрировать жизненный опыт и тайное превосходство. Но человека делает одежда, особенно если этот человек адвокат. Тренировочные штаны и хлопчатобумажные носки мало гармонируют с попыткой выразить таким образом чувство собственного достоинства.

– Когда исчезла Йоханна, – я посмотрел на часы, – примерно сорок восемь часов назад, я был в панике, как, наверное, любой муж на моем месте. И поскольку у меня нет родственников, я обратился к друзьям. Я пришел сюда. Вы готовились к отъезду. Именно в тот момент. Какое, черт возьми, неудачное совпадение. А когда я рассказал, зачем пришел, Ахти сразу же согласился продать мне пистолет. Обычно ты всегда и во всем педантичен, в особенности если дело касается закона и оружия. Но мне не пришлось дважды просить тебя. При этом я не переставал удивляться, почему наши самые близкие друзья не сообщили нам, что собираются уехать из города.

Поскольку ни Ахти, ни Эллина не выразили желания что-то сказать, я продолжал:

– Я ничего не заподозрил и тогда, когда вы сказали мне, что у вас нет возможности продать свою квартиру – район неудачный, здание в плохом состоянии, в подвале стоит вода, а в крыше зияют дыры. Потом мне пришло в голову проверить эти факты. Выяснилось, что эта квартира никогда не предлагалась на продажу. Никто даже не пытался сделать это. Что касается всего остального насчет здания: квартиру сверху только что продали. Она находится двумя этажами выше. Двумя этажами ближе к дырявой крыше.

Я почувствовал странное жжение в горле, резкое и неприятное. Мне стало больно глотать, и я не мог уже не обращать на это внимания. Перед глазами заплясали тени – физические симптомы усталости, реакция на предательство.

– Все это стало казаться мне странным, – продолжал я, немного прочистив горло. – Я стал думать, почему мои друзья хотят покинуть Хельсинки, если не могут продать квартиру? Зачем уезжать в такой спешке именно сейчас, когда пропала лучшая подруга Эллины?

Ахти подвинул руку на подлокотнике и вцепился в его край пальцами. Это было похоже на то, как будто он пытается бороться с креслом или оседлать его.

– Тапани, я очень болен. Все это утомляет меня.

Я не обратил внимания на его комментарий. Мне нужно было говорить дальше.

– Я подумал, что нужно спросить об этом Ахти. Я был уверен, что всему этому существует разумное объяснение. Ведь я могу доверять Ахти. Он хороший друг, мой старый друг. Но насколько хороший? Я стал задумываться.

Ахти покачал головой:

– Тапани, ты расстроен исчезновением Йоханны. Мы все прекрасно понимаем.

– Я стал думать. – Я говорил, не обращая на него внимания. – Почему Ахти сказал мне, что не работает вот уже два года, хотя я мог бы легко установить, что он вел свое последнее дело на прошлой неделе?

Ахти потер лоб, будто в приступе внезапной головной боли.

– Ты ведь был одним из адвокатов фирмы A-Secure, – уточнил я, – когда они начали набирать силу. Там сидит сборище воров, Ахти. Они не чураются насилия. Они грабят людей, бьют их, могут даже убить. И все же ты работаешь на них.

Какое-то время мы сидели молча. Я думал, куда идти после этого. Уголками глаз я видел, как Ахти посмотрел на Эллину, заметил подобие улыбки на ее лице – не улыбку удивления, а улыбку любви, привязанности. Она кивнула. И он кивнул в ответ.

– Хорошо, – даже не сказал, а как-то прошипел он в ответ. – Не знаю, заметил ли ты это, Тапани, но я никогда особо не распространялся о своей работе. И на это были причины. И у меня были причины для того, чтобы работать на компанию, которую ты сейчас упомянул.

Я попытался не показывать своего волнения. Я заговорил так ровно и спокойно, как только мог:

– Йоханна каким-то образом это вычислила. Она узнала, что ты несколько лет работал на компанию A-Secure. Она пыталась поговорить с тобой об этом. Я узнал это несколько часов назад, когда прочитал сообщения на ее электронной почте. Она связалась с тобой, а потом что-то случилось. Что-то произошло с Йоханной и с тобой. Что могло заставить тебя внезапно засобираться уезжать и начать паковать вещи?

Ахти только хотел открыть рот, когда Эллина, опередив его, заявила:

– Мы все еще твои друзья.

Я посмотрел на нее искоса. Она продолжала:

– То, что произошло, не имеет отношения к тому, останемся мы друзьями или нет. Йоханна – моя лучшая подруга. Мы не знали, что все, черт возьми, получится именно так.

– Когда работаешь на преступников, события, как правило, именно так и развиваются.

– Не совсем так, – вмешался Ахти.

Я быстро посмотрел на него, а он на меня.

– В последний раз спрашиваю, – сказал я, – что произошло?

Они снова кивнули друг другу, следуя заведенному ритуалу.

– Йоханна позвонила мне, – заговорил Ахти. – Она рассказала о тех убийствах, о том, когда и где они произошли. Потом она поделилась своей теорией, которая сначала показалась мне невероятной. Но я сотни раз работал с контрактами A-Secure и прекрасно помнил, с какими компаниями или с какими арендными организациями или владельцами домов напрямую они были заключены. Мне не нужно было просматривать сотни файлов, чтобы понять, что убийства совершались в тех же районах и в тех же домах. Потом я просмотрел книгу регистрации контрактов A-Secure, чтобы сверить даты первых контрактов и время заключения окончательных договоров.

Ахти покачал головой, снова пригладил волосы, на этот раз гораздо более тщательно.

– Это охватывало район за районом: сначала по всем районам города отправляются торговые агенты, а потом сразу же начинаются эти убийства. А после убийств людям приходится заключать контракты на обеспечение безопасности и наблюдения, нанимать телохранителей, устанавливать охранные системы и так далее. Очень быстро компания заработала большие деньги. Йоханна обо всем этом узнала.

Ахти поднял на меня глаза:

– Я не знал, что делать, кому об этом говорить и что именно рассказывать.

– А о полиции тебе не пришло в голову подумать?

Ахти покачал головой:

– Как они смогут нас защитить? Насколько быстро им удастся провести расследование и установить, что следы ведут в A-Secure? К тому же я не мог бы выступить свидетелем. Я знал, что творилось в компании, и прекрасно представлял себе, почему это происходило.

– Кто рассказал тебе об этом?

– Йоханна.

– Это не был кто-то из A-Secure?

Ахти вздохнул.

– Здесь есть еще один нюанс.

– Какой?

– Контракты, о которых я говорю, те, что были подписаны после каждого убийства, были составлены одним и тем же лицом. Я хотел отправиться в Норвегию, потому что готовил эти контракты глава компании. Видишь ли, на самом деле A-Secure состоит всего из двух человек и очень эффективной рекламной кампании. Все остальные являются ее подрядчиками.

У меня появилось предположение, которое показалось мне слишком общим, но стоило его проверить. Я спросил:

– Когда была создана A-Secure?

– Примерно четыре с половиной года назад, – ответил Ахти.

– И кто был ее основателем?

– Харри Розендаль и Макс Вэнтинен.

Я достал из кармана телефон, нашел нужное фото и повернул дисплей в сторону Ахти. Он искоса посмотрел на снимок, поднялся с кресла, взял телефон и, посмотрев на фотографию еще раз, прокомментировал:

– Это Харри Розендаль. Правда, он здесь моложе.

И отдал телефон мне обратно.

Паси Таркиайнен улыбался мне все той же заразительной улыбкой и, казалось, о чем-то спрашивал меня.