Текст книги "Как поймать монстра. Круг второй"

25. И затем они подняли головы

Деревня казалась призрачной.

Тусклый рассвет пришел с туманом, и все вокруг потеряло плотность, превратившись в размытые силуэты. Было темно и серо, и люди, толпившиеся на улицах, виделись Норману тревожными тенями. Они проплывали мимо – совсем близко или где-то на краю тумана, выныривая на мгновение и так же быстро пропадая, – не замечая его.

Над колодцем висел фонарь, едва способный пробиться сквозь густые сизые клубы. Он слегка покачивался на ветру, как маяк в море, и, как и во все времена, люди шли на этот ориентир.

Иногда Норман заглядывал в лица, возникающие рядом с ним из туманного небытия: они были потерянными, пугающими его своей пустотой. Кто-то плакал – горько и испуганно, – но в сумерках Норман не мог понять, откуда шел плач. Исчезновение ребенка здесь, в тесной общине, выбило у людей землю из-под ног. Нужна была твердая рука, чтобы прогнать эту растерянность.

Когда Йен объявился на площади, мрачный и насупленный, вокруг фонаря собралась толпа теней. Некоторые из них были знакомыми: Мойра и Брадан, мать Брадана, обнимающая сына. Кейтлин и ее семья. Джемма и Кэл, сидящие на корточках и о чем-то переговаривающиеся, отстраненный Доу, Купер, стоящий в отдалении, – они тоже были здесь. Только Киаран, который не проснулся и о котором забыли в ночном переполохе, так и остался спать в доме.

Джемма что-то сказала Кэлу, поднимаясь на ноги. Они оба – нет, все они здесь смотрели на Йена, вышедшего в центр, к колодцу. Смотрели, пока он просил помощи. Смотрели, пока он говорил, пока он объяснял, как будут проходить поиски, какие усилия от них понадобятся. Маяк-фонарь слабо покачивался за его головой, создавая вокруг него ореол света, – и люди как загипнотизированные слушали.

И пока они смотрели на Йена – Норман смотрел на них.

Они выдвинулись перед рассветом.

Группки людей покидали деревню и расходились по низине в разные стороны, устремляясь вверх, на холмы – к лесу. А когда достигли вершины холмов, небо начало уходить из черного в серый. Должно было стать лучше – светлее и дружелюбнее, – но, конечно, не в этом месте. Здесь наступившая серость сделала лес контрастнее, и из размытой громады он превратился в бесконечную гряду черных могильных крестов, кривых и ветвистых. И стоило им нырнуть в сумрак под сенью узловатых веток, как вместо споров и обсуждений наступила гнетущая тишина.

Их было четверо.

Сам Кэл, Джемма, Доу и Купер. Киарана и Нормана снова оставили в деревне – Джемма отказалась рисковать. «Хотели бы их убить, – безапелляционно заявила она, – убили бы в прошлый раз. Выдвигаемся». Кэл хотел взять с собой Брадана, но среди тех, кто попадался им на улицах, его не было. Значит, ушел в другой группе, из тех, что Йен отправил в лес на поиски Эмер.

Своей пропавшей дочери.

Чушь. Никто из них не верил, что девочка потерялась.

– Эй, – Джемма поднялась за ним на пригорок, и Кэл обернулся. – Давай-ка поменяем Доу и Купера местами. Пусть Доу замыкает.

– Его что, не жалко? – раздался сзади голос Купера.

– А ты понимаешь меня без слов, да, малыш? – в голосе Джеммы была шутка, но Кэл видел ее лицо: оно было каменным. Она продолжила для Кэла: – Его слух лучше. И зрение, если уж на то пошло. И он может ее учуять своим, этим, – она подняла руки и зашевелила пальцами, – ты понял.

– Кого? – снова спросил голос Купера. Потом на пригорке появился Доу и Купер следом за ним. – Девочку? Вы можете учуять девочку?

Джемма и Доу закатили глаза почти синхронно, но Кэл, конечно, не стал им об этом говорить.

– Тварь, – ответил он вместо них. – Сайлас может почувствовать нашу четырехногую подружку. Но вот в прошлый раз это не сработало.

– Не сваливай это на меня, – поморщился Доу. – У нее как будто вообще не было витальной энергии. Полная пустота. Так что я не…

– Да хватит уже пререкаться, – Джемма раздраженно ткнула в его сторону пистолетом. – Никто тебя, блин, не обвиняет. Просто перестрахуемся. Иди последним. В любом случае, как там сказал Купер? Тебя не жалко.

Доу не успел развести полемику – уже намного серьезнее Джемма сказала:

– Только помни: оно двигается очень быстро.

Кэл сказал ему не оставлять Киарана в одиночестве – и прежде Норман беспрекословно подчинился бы. Еще неделю назад он бы даже не подумал выйти из дома, ослушавшись старшего агента, – но теперь едва дождался, когда группа уйдет в лес, чтобы выскользнуть из дома. При нем был пистолет Кэла, но на мгновение Нормана посетило ужасно глупое желание взять с собой кочергу – впрочем, опомнившись, он оставил ее у кровати Киарана как какой-то дурацкий оберег.

Почти все ушли на поиски, и заметенные снегом улицы Слехта были до жути безлюдны. Царили тишина и пустота – и в этом царстве покинутости деревня действительно казалась заброшенной. Она в недружелюбном молчании следила за бредущим по ее улицам Норманом, заставляя его то и дело встревоженно оглядываться.

Он допускал, что Кейтлин могла отправиться на поиски вместе с остальными, но надеялся, что, может быть, ему повезет – и ему действительно повезло. На тропинке к дому старосты он увидел и Кейтлин, и ее тетку – девушка как раз направлялась к калитке, а тетка, выглядывая из-за двери дома, что-то говорила ей вслед. Обе были пасмурны, и их выражения лиц не изменились, когда они увидели Нормана.

– Доброе… Здравствуйте, – поправился он и поднял руку в знак приветствия. – Кейтлин, можно с тобой поговорить?

Девушка что-то крикнула тете и быстрым шагом вышла к нему на улицу.

– Можем на ходу? – спросила она, поправляя шерстяную шаль, которой были повязаны волосы.

Норман подстроился под ее быстрый шаг, ощущая облегчение оттого, что теперь не один на этих улицах. Потом он обратил внимание на плетеную сумку на ее плече, чем-то набитую.

– Хочу занести Йену, – пояснила она в ответ на его взгляд. – Тетя хотела приготовить ему что-то, но он не пускает в дом. Так что я просто оставлю на крыльце, чтобы поел, когда вернется…

Норман нахмурился:

– Не пускает в дом?

Кейтлин пожала плечами. Снег запорошил шаль и плечи ее пальто, а холод раскрасил щеки и нос в красный.

– А ты часто бываешь у них дома? – с легкой настойчивостью спросил Норман, пряча руки в карманы. Ладонь обожгло металлическим холодом пистолета, и ему сразу стало некомфортно. Будто это он тут что-то скрывающий преступник.

– Иногда заношу что-то, – ответила она, шмыгая носом. От ее обычного любопытства и открытости не осталось и следа; по понятным причинам Кейтлин была мрачна и пребывала в своих мыслях. Говорила она рассеянно. – Или забираю Эмер. Они живут уединенно, Йен не любит гостей… Так о чем вы хотели поговорить?

Норман замедлил шаг, а затем и вовсе остановился – и Кейтлин в недоумении остановилась вслед за ним. Вокруг никого не было – только они и валящий с неба снег. Некому было подслушать… Лишь сама деревня, как живая, слушала их сейчас. Но Норман все равно решился:

– На самом деле, я пришел спросить тебя, – он заглянул ей в глаза, – кое о чем очень важном.

Кейтлин нахмурилась, но кивнула, разрешая ему вопрос.

– Эмер – первый ребенок, который пропал в Слехте?

Он ожидал страха, быстро отведенных глаз или попытку отойти назад в испуге от вопроса. Но вместо этого встретил на ее лице удивление:

– Никто… никто до нее у нас не пропадал. – Кейтлин утерла под носом ладонью. – Ни дети, ни взрослые. У нас все было хорошо и будет, Эмер обязательно найдется!

Не верил Норман во «все хорошо» – ее страх перед лесом, припадок Брадана, многозначительность Мойры были тому предпосылками, – но Кейтлин явно верила, что говорила правду. Если Йен и затевал что-то в деревне, она не была в курсе. А значит, и не только она. Может быть, ограниченный круг лиц? Только некоторые?

– В этом лесу не водится ничего… опасного? – участливо спросил Норман. – Что-то, что могло бы навредить Эмер?

Она несколько раз отрицательно качнула головой:

– Я знаю, что Йен думает иначе, но… Она не ушла бы в лес. Она не ходит туда. Лес очень большой, там можно заблудиться, – в ее голосе звучала искренняя убежденность. – Вы знаете… Летом в окрестностях Лох-Лин лодочники вырубили весь берег. Еще, тетя говорит, из-за добычи угля гора Деррикунихи почти голая… Но не здесь. Здесь лес… – Она опустила взгляд и плотнее закуталась в пальто. Потом посмотрела на Нормана. – В здешнем лесу нельзя гулять. И Эмер это знает.

Норман слегка наклонился к ней:

– Потому что в нем что-то есть?

– Что? – Она моргнула. – Нет, я же вам сказала: в нем легко потеряться! Мойра и мне запрещала в детстве в нем гулять. Дети легко теряются. Она и Эмер запретила туда водить.

Норман покачал головой. Конечно Мойра. Кто же еще. Если кто-то и знал об опасностях, таящихся в этом лесу, то только она.

Кейтлин хотела двинуться дальше, но Норман удержал ее, дотронувшись до локтя:

– Послушай, а Эмер… она всегда была такой?

Но и этот вопрос вызвал у Кейтлин очередное непонимание:

– Что вы имеете в виду?

Норман неловко прочистил горло, но все равно спросил:

– У нее всегда были странности в поведении? – Под удивленным взглядом Кейтлин он пояснил: – Она не разговаривает. Почти не реагирует, когда к ней обращаются.

– Я… я не понимаю. – Кейтлин огляделась по сторонам, будто Норман вдруг заговорил на неведомом языке и она искала того, кто мог бы ей помочь. – Эмер хорошая девочка. Ласковая, добрая…

– Нет-нет, я не имел в виду, что она плохая, Кейтлин. Вот, смотри…

Он достал сложенную в квадрат бумажку из кармана и, прикрыв рукой от снега, развернул ее, протягивая Кейтлин:

– Почему она их рисует?

Он наблюдал за ее лицом. Оно должно было подсказать ему правду: Кейтлин давно знала эту девочку, та росла у нее на глазах, и уж об этом девушка должна была знать. Норман был в этом уверен, он шел сюда, с этим рисунком в кармане, в надежде если не на ответ, то хотя бы на намек на ответ.

Но его надежды разбились о замешательство на лице.

– Это нарисовала Эмер? – уточнила Кейтлин.

Норман кивнул, и она вернулась взглядом к спирали на листе, на который начали налипать снежинки. Она молчала долго, словно забыв, что он стоит рядом, а потом пробормотала что-то на ирландском.

– Кейтлин? – напомнил о себе Норман, осторожно кладя ей руку на спину. – Ты знаешь, почему она это рисует? Что это значит?

Не отрывая взгляда от рисунка, Кейтлин растерянно сказала:

– Я никогда этого не видела. Вы точно уверены, что это она нарисовала? Обычно она рисует… дома, людей, животных… Нас… Ей нравится рисовать…

Голос ее из задумчивого стал рассеянным.

– Эмер – хорошая девочка, – монотонно повторила Кейтлин, – она всегда улыбается и проказничает… Она любит петь и рисовать… Я заплетала ей волосы, и она всегда так много разговаривала… Так громко…

Снег опустился прямо в середину спирали. Грудь Нормана потяжелела от ускоряющегося биения сердца, а ноги словно примерзли к земле. Он поднял взгляд от листа на Кейтлин – на ее отсутствующее лицо и взгляд, в котором не читалось ни единой мысли. Она смотрела в пустоту.

Опять. Это снова происходит.

Сглотнув тугой комок страха, вставший в горле, Норман спросил:

– Что значит этот рисунок, Кейтлин?

– Я спрошу у нее, когда она проснется, – медленно сказала та.

– Когда она… Ты знаешь, где она?

И Кейтлин ответила:

– Там же, где и мы все. Спит.

Когда-то давно – до Джеймса Кука и миссионеров, до прихода белых и их «Конституции штыка» – все леса были домом и владениями Лохиаунауа. На островах Большой воды у него было много имен: Лоно и Роно, Ронго и Оно; где-то ему молились о плодородии, где-то – об исцелении и милосердии; о дожде, здоровье, благополучии. Но суть его никогда не менялась. Бог, живущий в каждом дюйме земли, в каждом листке, в каждом лесном звуке и стрекоте, в следах животных и каплях росы. Он питал маной почву и даровал урожай, делал животных здоровыми, людей – крепкими, а лес – живым.

Сухая ветка царапнула по щеке, и Кэл отмахнулся.

Богом этого леса был кто угодно, но не Лохиаунауа.

Не то чтобы Кэл верил в богов, языческих или авраамических, да любых – ему казалось это весьма непрактичным, – но он знал точно: земля отдает тебе то, что от тебя получает. Впитывает и хранит. И в каждом ее дюйме, в каждом листке, может быть, живет и не Бог, но – энергия. Жизнь.

Никто и ничего не давал этому лесу. Он молчал, как мертвец, только хрустел под подошвой истлевшими костями, которые даже сгнить не могли, ведь гниение – это тоже жизненный процесс. А жизни здесь не было. Застывшее вне времени кладбище – вот чем был этот лес.

– Думаешь, они принесли ее в жертву этой страхолюдине?

Голос Джеммы должен был резко контрастировать со зловещей мертвизной, царившей вокруг, – ее живые интонации, обычная сила ее голоса, его громкость и напор. Но вместо этого он словно волочился вслед за Кэлом по лесной подстилке, вяло и неповоротливо. Войдя в лес, Джемма постепенно сделалась понурой и мрачной, так что Кэл не удивился.

– Уверен процентов на… – Кэл оттолкнул плечом мешающиеся заросли. Склон снова шел вниз, и приходилось двигаться осторожно, чтобы не повторить судьбу Нормана. – Девяносто. Меня волнует другое. Если это Йен, то почему свою дочь?

– Это-то как раз очевидно.

Зато голос Доу прорезал гнетущую тяжесть леса весьма уверенно. Кэл обернулся: они шли сверху вниз, и замыкающий цепочку Доу оказался выше всех.

– Никогда не задумывались, почему в темной магии приносят в жертву первенцев? – спросил он, спускаясь вслед за Купером. В отличие от последнего, двигающегося медленно и даже как-то неуклюже, Доу одолевал валежники и заросли с легкостью.

– Значимая жертва – самая сильная жертва, – продолжил он. – Это не всегда означает, что нужно приносить в жертву родственника. Но Эшли бы сказал, – голос Доу стал саркастичным, – что культурологически и исторически…

Джемма издала короткий мучительный стон.

– Первенцы имели большое значение для рода. Поэтому они издревле отличные кандидаты для жертвоприношений.

– Ну да, – пробормотала Джемма. – Старина Авраам бы согласился…

– Сейчас пойдем на восток, – оповестил их Кэл. – Делаем крюк к реке. – И вернулся к теме: – Ну хорошо. Значит, тварь. Выползает она на Самайн, ей закидывают детский обед и еще год живут припеваючи?

– Туристы, – напомнила ему Джемма из-за спины.

– А что не так с туристами? – спросил Купер.

– Туристы, – согласился Кэл.

Вряд ли они дороги их сердцу, для значимой-то жертвы. А если уже скормили чужаков и сработало – зачем отдавать дочурку?..

Поиски Эмер были бесполезны, Кэл знал это наверняка. Никто из них не верил в совпадения, а вот в жертвоприношения – конечно. И вылазку в лес он хотел использовать для поисков следов пропавшего туротряда, поэтому они и шли к реке: несмотря на то что следы скрыл снег, Кэл хорошо помнил нужный путь. Хотелось есть – сильно, и спать – слегка. Усталость резала глаза и давила на плечи, и рана на голове почему-то набухла болью и тяжестью, а еще ужасно чесалась, но Кэл не пошел бы в этот дрянной лес, если бы не был уверен, что сможет повести всех по правильному следу.

– Может, они попали Йену под руку случайно, и ему пришлось их…

– Слушай. Ты вообще читал отчеты своего Брайана? – голос Джеммы сзади стал раздраженным.

– Читал. Он проделал хорошую работу. Что не так?

Кэл удивился, но Джемма успела первой:

– Хорошую рабо… Боже. Все исчезновения, о которых писал Суини, – это систематические пропажи тех, кто оказывался в зоне резонанса. А это прямое противоречие профилю с жертвоприношениями первенцев, и я не врубаюсь, блин, почему тебе приходится разжевывать основы, которые знал бы даже кадет!

В ее голосе, наконец, прорезалась прежняя сила, но и она оборвалась на громкой ноте, сделав наступившую после лесную тишину еще оглушительнее. Кэла не беспокоило, что она кричала: если это привлечет рыскающего по лесу монстра, то даже к лучшему; разберутся с ним сразу. Кэла беспокоило другое: он не понимал, почему какой-то дурацкий вопрос вообще довел ее до крика.

– Ты вспылила, – мирно сказал он после паузы, заполненной шорохом курток и хрустом ветвей.

Склон как раз кончился: они спустились в крупный буерак, похожий на тот, куда упал Норман. Но этот был шире и глубже и даже чище. Кэл остановился, рассматривая его изгиб, уходящий восточнее. Посмотрел наверх.

– Я вспылила, – тут же устало согласилась Джемма. И в этой несвойственной ей покорности Кэл заподозрил ложь: как будто она просто пыталась сменить тему. Дождавшись, пока Купер спустится на дно оврага, она положила руку ему на плечо. – Пупсик, извини. Нервы ни к черту. Долбаная…

Ей необязательно было продолжать. Выражение обещало стать крылатым.

Купер выглядел так, будто его принуждали к перемирию. Тем не менее он лишь кивнул, сторонясь, чтобы пропустить Доу, и одновременно избавляясь от руки Джеммы:

– Джемма, скажите, вы…

– Как ты меня назвал?

Кэл, уже было отвернувшийся от них и обратившийся мыслями к возникшей идее, оглянулся. В вопросе Джеммы послышалась нервозность.

– Вы сами только что назвали меня «пупсиком», – тут же напрягся Купер. – Думаю, ничего смертельного в моей случайной фамильярности нет.

– Нет. – Она странно моргнула. – Я спросила, как ты меня назвал.

Купер растерянно оглянулся на Кэла, и тот пришел на помощь:

– Он назвал тебя по имени.

– Я оговорился, – добавил Купер. – Простите.

Неожиданно Джемма подмигнула ему, словно все это была затянутая подводка к шутке:

– Можешь сразу называть меня «деткой». И его тоже, – она кивнула на Доу, который в этот момент доставал пачку. – Он не будет против. Кстати, давно хотела спросить, что ты думаешь о полигамии?

Но ей не было весело. Это видел не только Кэл, но и остальные. Она притворялась, поэтому и переход на шутку вышел дерганым и неуместным и никому не было смешно.

– У вас какие-то проблемы, – устало вздохнул Купер.

– У нее она одна, – закатил глаза Доу и двинулся вперед, – но на всю голову. Шевелитесь.

– Нет, – сказал Кэл, расстегивая куртку и залезая во внутренний карман. – Подожди.

Он достал и расправил карту. Та совсем обтрепалась, и собственные заметки уже почти стерлись, но место, где он наметил реку, все еще было видно.

– Что ты там ищешь? – спросила Джемма, и ее голова появилась рядом с его плечом.

– Ближайшую гору, – ответил Кэл. Потом поднял взгляд к верхушке оврага, с которой свешивались тяжелые ветви деревьев. Будто подслушивали. – Видите это? Крутые склоны. Вверху растительности больше, а внизу ее почти нет. Все это время это были не овраги, – сказал он. – Это старое пересохшее русло. И очень длинное русло.

– И? – спросил Доу.

– Дожди здесь частые. Поселение не настолько большое, чтобы из-за водопользования обмелела настолько крупная река. А значит…

Он вернулся к карте и показал на нарисованный им полукруг.

– Вот та река, что есть сейчас. И мы решили, что где-то к западу и южнее должен находиться рукав, который уходит к Оруотеру… Но откуда она течет? Ближайшая к нам гора… Вот. Здесь. – Он вчитался в мелкие буквы. – Горы Мангертон на границе парка. По отношению к нам они севернее и восточнее…

– Кэл, – Джемма потерла лоб под шапкой, – объясни на пальцах для тех, кто не учился в колледже на егерей.

Он сложил карту, снова убирая ее в карман. И пояснил:

– Река не могла так высохнуть сама по себе. А значит, они изменяли течение реки специально. И где-то здесь должна быть плотина.

Джемс.

Он назвал ее Джемс. Оно стояло у Джеммы в ушах отчетливо, почти звенело. Джемс, скажи, ты…

Так называл ее только Винсент.

«Я не сумасшедшая, – сказала себе Джемма. – Я, твою мать, не сошла с ума». Она остановилась на этой мысли, чтобы не допустить хаоса в голосе. Не в этом месте. Не в этом лесу. Просто сохраняй здравый рассудок, вот и все.

Так она и поступила.

Река, опоясавшая Слехт, была полноводной, и сильное течение несло темно-серые воды, еще не схваченные льдом. Джемма плотнее затянула воротник куртки. От воды веяло зябким холодом, а ее шум после абсолютно немого леса казался оглушающим.

Когда Кэл привел их к берегу и сказал, что это то самое место, где оборвались следы туристов, у Джеммы не возникло никакого чувства узнавания, хотя они здесь уже бывали. Все вокруг было для нее совершенно одинаковым, и бело-черная рябь из снега и деревьев сливалась в одну мыльную полосу. Оставь ее тут одну – и она никогда не выберется наружу.

Наружу. Когда-то, входя в этот лес впервые, она подумала, что они идут внутрь. Тогда лес был другим. Тогда и она была другой. Кэл говорил, что эта часть леса вокруг деревни сильно старее, чем та, что по краям аномальной зоны. Но вряд ли дело было только в этом.

– Нам не нужно перебираться на другой берег? – спросил Доу, сузив глаза на воду. – Потому что, каким бы ни был способ, я от него отказываюсь.

– Почему? – спросил Купер, и это снова резануло Джемме по ушам.

Вопрос за вопросом, глупость за глупостью, будто он не ликвидатор, рекомендованный к чертовому четвертому рангу. Она старалась больше не раздражаться, но странное ощущение от этой неуместной некомпетентности постоянно зудело под кожей.

– Потому что я не переберусь, – отрезал Доу.

Да. Теперь Джемма и сама глянула на бурное течение с тревогой. Доу и хреновая терморегуляция. Любое падение в эту воду, скорее всего, закончилось бы для него смертельно.

– Нет, вполне достаточно этого берега, – сказал Кэл. – Мы прошли еще около мили в другую сторону, ничего не нашли и вернулись. Но течение идет туда, – он указал в противоположном направлении, – так что нам просто нужно двигаться по нему вниз.

– А походники не могли переплыть реку и уйти на ту сторону? – снова спросил Купер, двинувшись вслед за Кэлом.

Джемма пропустила вперед себя Доу, на этот раз сама замыкая отряд.

– Выше по течению есть порог, и я перебирался на другой берег. Мы с Джеммой шли с двух сторон и не нашли следов.

– Так куда же они делись? Не уплыли же?

– Тео, дружище, – Джемма была уверена, что Кэла эти глупые вопросы тоже начали утомлять. – Если бы мы знали – все было бы куда проще, верно я говорю?

Дальше шли молча.

Река была неширокой, примерно футов двадцать. И противоположный берег просматривался отлично. Джемма помнила, как они шли по обе стороны от воды. Помнила себя, не сводящую взгляда с Кэла, вместо того чтобы искать следы туристов: она была уверена, что стоит ей перестать на него смотреть, как он исчезнет.

То и дело на реке попадались пороги, и земля шла под сильным уклоном вниз. Джемма мало что смыслила в лесных ландшафтах, но Кэл спускался уверенно, словно точно знал, куда идти. Когда-то, когда он только прилетел в Калифорнию, Джемма посчитала, что он никогда не видел больших городов – и с точно такой же уверенностью повела его по даунтауну Сан-Франциско, ожидая, что он пойдет за ней, как испуганный ягненок. Типичный колониальный снобизм – вот что это было. «Ты, может, не в курсе, – со смехом сказал Кэл тогда, – но вообще-то Гавайи – это не только леса и деревни. У нас есть Гонолулу».

– …ме, Роген?

– Что? – переспросила Джемма, морщась от шума воды.

– Все в норме? – переспросил Доу и зеркально поморщился. Они шли позади остальных, и речной шум скрывал их разговор от идущих впереди Кэла и Купера. – Ты бледная как смерть.

Джемма почувствовала поднимающийся изнутри протест, быстро обросший раздражением.

– Что? – Она растянула губы в недружелюбной улыбке. – Все выискиваешь признаки одержимости? Поищи их на моей спине.

И, ускорив шаг, обогнала его, спускаясь по камням с очередной горки, сопровождавшей очередной речной порог. Не нужен ей сейчас был этот гоэтический профайлинг.

Впрочем, вслед за спустившимися раньше Кэлом и Купером ей тут же пришлось остановиться.

Река закончилась.

На очередном пороге возвышался земляной вал: широкая черная полоса над водой. За ним среди деревьев вился глубокий овраг, похожий на те, что они уже встречали. Он был выстлан снегом – длинная, убегающая куда-то в лес лощина, – и на Джемму снова накатила тревога. Сейчас на снегу не было ни крови, ни черноты, но видение до сих пор было ярким – только закрой глаза. Теперь ей все время казалось, что стоит стать беспечной, и лес снова ее поймает в ловушку очередного приступа.

– Плотина земляная, – спускаясь дальше вниз, сказал Кэл со знанием дела. – Явно самодельная. Ну-ка, посмотрим…

Джемма поспешила вслед за ним. Здесь берег расширялся, вмещая разлившуюся реку: получилась широкая запруда, частично затопившая лес. Почва была влажной и тут же испачкала обувь. Ну, супер. Оставалось только промокнуть тут и заработать до кучи воспаление.

– Никаких подающих труб или хотя бы пленки… – Кэл уже был около земляного вала и теперь неодобрительно его разглядывал. – Подпорки еще целые, но землю уже размыло. Им стоило бы больше печься об этой малышке. Ей куча десятков лет. И если ее прорвет – деревню к черту смоет.

– Скажем старосте, как вернемся. А сейчас забери Доу, – сказала Джемма, с отвращением ощущая, как под ногами хлюпает, и приподнимая ногу в грязи. – И идите вниз, где посуше. Поищите следы туристов, вдруг повезет.

Если ей мокрые ноги грозили воспалением легких, то в случае с Доу – что ж, ей не хотелось прятать его труп в подполе у Мойры.

– В отличие от некоторых, – сказал тот, проходя мимо, – у меня нормальная обувь.

– Да, да, ты тут самый стильный. Иди уже!.. Купер! – позвала она, разворачиваясь обратно. – Пошли вниз!

Тот не отозвался. Черт, она что, другому агенту десять раз перед выходом говорила о том, как плохие мальчики пропадают в этом темном страшном лесу? Или он реально тупой?

Но стоило подумать об этом, как раздражение тут же испарилось.

– Купер! – глядя вверх, на речной порог и горку, снова позвала она. Но шум нисходящего течения показался ей таким громким, что Джемма потерялась в ощущениях. Он отвечал ей – и она не слышала? Или и вправду тишина?

Не обращая внимания на грязь, она быстро принялась взбираться обратно. Они забыли о чертовых фокусах этого леса! Были слишком беспечными!

Купер стоял на берегу, на полосе леса, среди деревьев. Джемма видела только его спину: серое пальто, черный затылок, опущенные руки. Он не двигался, и от этой его странной неподвижности у Джеммы волной хлынули по спине мурашки.

А потом вокруг него зашевелились черные корни.

Они извивались, словно невидимая сила выкручивала их. Сначала они змеисто корчились на земле – пузырились влажной чернотой, восстававшей из снега, становились все выше и выше, поднимаясь на четвереньки…

И затем – затем они подняли головы.

Он взбежал по ступеням крыльца так быстро, словно что-то могло догнать его в безлюдной деревне. Захлопнул дверь, оперся о нее спиной. Заметенный снег медленно опускался на пол – и оставался там, так и не растаяв.

Пустой взгляд Кейтлин все еще стоял у него перед глазами.

Он занялся этой работой, потому что не так уж и боялся мистического, страшного или жуткого. Он не стал оперативником, потому что боялся умирать.

И несмотря на то что в деревне не рыскали кровожадные твари, никто не приставлял нож к его горлу и опасность не стояла прямо за порогом, стучась в дверь, Норману казалось… Норман чувствовал, что…

Он оттолкнулся от двери, тяжело проходя к столу, где стопкой лежали не убранные со вчера записи. Кэл сказал ему их убрать, но Норман не верил, что в них написано хоть что-то, чего Мойра еще не знает. Вытащив свой блокнот, он перелистнул все записи до чистой страницы. Схватился за ручку – и так и замер, тяжело дыша, с занесенной рукой над пустым листом.

Несмотря на то что он не встретил ни одну кровожадную тварь, несмотря на то что не было ножа и опасности на пороге, Норман все равно ощущал это – зловещее необъятное присутствие чего-то, чего он никак не мог увидеть.

Прямо здесь, в деревне. В лесу среди бесконечных ветвей. По утрам на улицах. В комнате, ложась спать. Оно было здесь, наблюдало. Туманило разум жителям. Туманило разум им самим. Когда они переступили порог Глеады, они больше ни разу не мыслили ясно.

Все это место могло оказаться ловушкой, разве не так? Черной дырой. Когда ты оказываешься в ней – дороги назад уже нет, и достаточно всего нескольких секунд, чтобы мир за пределами горизонта событий сгинул в небытие…

«Прекрати», – раздраженно одернул он себя. Хватит. Пропал Суини, пропали ни в чем не повинные туристы, пропал ребенок – и никому из них не поможет, если ты ударишься в свой унылый пессимизм.

– Никто не умрет, – сказал он сам себе, – никто здесь не умрет, заячья ты душа. Принимайся за работу.

«Там же, где и мы все», – записал он, коряво выводя буквы.

«Спит».

Норман отказывался верить, что по пути сюда они попали в аварию и теперь все это – агония его умирающего сознания, пока он лежит на больничной койке. Так бывает только в плохих фильмах, где режиссера никто не отговорил от глупой идеи, – но не в реальности.

«Они все спят?» – написал он.

«Трансц. тонкий мир, связь? Особая окк. практика? Погруж. в транс? Прист. Бр. и К. похожи на транс».

Погружение в транс было свойственно некоторым языческим ритуалам, лежало в основе эзотерического шаманского опыта, например у племен североамериканских индейцев, но Норман не мог вспомнить, чтобы читал подобное о кельтском язычестве. Если Йен и практиковал здесь что-то, что влияло на жителей, оно или не имело кельтских корней, или было специфичной и весьма локальной практикой. Но откуда он ее взял?

И чего хотел добиться?

Откуда-то из комнат послышался глухой шум, и Норман вздрогнул, оборачиваясь на коридор. Там царила темнота, и в тишине это сыграло плохую шутку с его воспаленными нервами. Стало страшно, и он снова на себя разозлился – и назло себе широкими шагами направился прямо туда.

Когда он уходил, Киаран все так же спал тяжелым беспробудным сном. Норман открыл дверь быстрым движением, не желая оставаться в темноте коридора, и замер на пороге как вкопанный.

Над кроватью Киарана стояла Мойра.

Он стоял там, недвижимый как статуя. Высился посреди корчащихся в омерзительной агонии извилистых тел, до жути незыблемый. Словно идол, окруженный припавшими к земле верующими.

В первое мгновение Джемма была уверена: это снова видение. Снова лес, снова парализующее замыкание в мозгу, снова…

Она вскинула пистолет и выстрелила быстрее, чем позволила себе понять, где реальность, а где кошмар.

Выстрел попал ближайшему из существ куда-то в черное месиво его тела. Медленным, подрагивающим движением тварь развернулась в сторону Джеммы.

Они были слишком беспечными. И они ошибались.

Это никогда не было животным «с человеческим лицом». Да, при первом перепуганном взгляде издалека так могло показаться, но сейчас Джемма, стоя с нацеленным пистолетом, могла рассмотреть его с расстояния двух шагов.

Это был человек.

Лицо было мужским – искаженным, заплывшим бугрившейся чернотой, но человеческим, – и смотрело бы прямо на нее, если бы у него еще были глаза. Но глаз больше не было.