Текст книги "Как поймать монстра. Круг второй"

На главной площади Кэла уже ждали.

Лица деревенских постепенно становились узнаваемыми – Кэл различил и Йена, и старосту, и пару мужчин, которые помогали им вытаскивать Купера. Рядом взволнованно озирался Брадан – видимо, для помощи в английском.

Доу задумчиво гипнотизировал взглядом колодец, спрятавшись от снега под деревянной крышей. Обычно он слышал чужое приближение намного раньше, но сейчас поднял голову, только когда Кэл оказался совсем рядом.

Лицо у него было еще мрачнее, чем обычно. Что ж, похоже, были новости.

Стоило Кэлу подойти, как местные прервали напряженный разговор. Взгляд Йена дернулся к голове Кэла, прямо к пульсирующей ране, сейчас уже промытой, обработанной и заклеенной. А затем он угрюмо, даже неохотно спросил:

– Вы что, пораниться?

– О, да не беспокойтесь, – Кэл широко улыбнулся, дотрагиваясь до пластыря. – Я крепкий малый. У ваших людей все в порядке?

Йен не ответил, а Доу за его спиной поджал губы. Лицо у него получилось таким выразительно-недовольным, что ближайший к нему мужчина покосился с подозрением. Нет, все-таки не умеет вести себя старина Сайлас с людьми. Странно еще, что он вернулся из леса на своих двоих, а не подгоняемый кирками и сапогами.

– Вы повести себя глупо, – наконец вынес вердикт Йен. Его мрачное лицо было застывшим – казалось, на нем двигаются только губы. – Неосторожно. Принести проблемы.

– Верно, – легко согласился Кэл. А затем обвел присутствующих задумчивым взглядом. – Но ведь дело вот в чем…

Ты ведь соврал.

Кэл не стал этого говорить. Он мог бы, конечно. Сказать: ты соврал, и теперь мы об этом знаем, так что не отвертишься. Сказать: мы узнаем, чем вы тут промышляете, и прикроем вашу оккультную лавочку.

Но на много миль вокруг не было ни души. Только пятеро агентов – против шахтерской деревни, ревностно охраняющей свои тайны посреди аномальной зоны, из которой нет выхода. Не будет ни подмоги, ни сирены полиции, ни очевидцев. Лес скроет все следы.

Именно поэтому голос Кэла был весьма умиротворяющим, когда он продолжил:

– Нам, конечно, жаль, – заверил он, – и мы готовы помочь устранить последствия. Но проблема в том, что именно в шахтах и оказался наш друг. Как мы и говорили.

– Мы не знать, как он оказаться внутрь. Но не быть, – Йен перечеркнул воздух рукой, – не быть в нашей шахте!

Кэл приподнял брови: это было довольно наглое оправдание, в которое слабо верилось. Но выразить сомнение вслух так и не успел: вмешался Доу.

– Тоннель, – сказал он. Кэл обернулся к нему. Доу раздраженно хмурил брови. – Там, где мы нашли Купера. Внизу, прямо под шахтой, находится тоннель, Махелона.

18. Ну, с прозрением

Они снова собрались в комнате.

В чертовой комнате, которая уже опостылела ему до глубины души. Он ненавидел делить личное пространство с другими людьми – шумными, пахнущими, пропитанными витальной энергией, которая оседала на коже Сайласа, заставляя его чувствовать себя грязным. Эта комнатушка в крошечном доме была его личной клеткой, окруженной деревянными прутьями и с накрепко закрытым замком, – границей аномальной зоны. И он не мог отсюда сбежать.

А теперь их стало на одного больше. Еще теснее.

Купер оказался человеком сдержанным и напряженным. Высокий, с длинным бледным лицом, прямой как палка, он то и дело украдкой оглядывался, словно не до конца верил, что все вокруг настоящее. Сейчас Роген и спящий на боку Махелона зажимали его на кровати с двух сторон; хотя, конечно, бодрствующая Роген в большей степени. Она пялилась на свою ненаглядную находку так, словно собиралась ее сожрать.

– И что? Вы даже не спросили местных, видели ли они тех походников?

– Почему ты волнуешься за туристов, а не за малыша Брайана? – вместо ответа спросила Роген, лениво ощупывая созревающий на челюсти синяк. – Про него и лесника мы ведь тоже не спросили. Черт. Что за хобби у этого места – стремиться разукрасить мне лицо?

– Боже. – Купер покачал головой. – Так вы хоть о чем-то их спросили?

– Не знаю, как там обычно работаешь ты, но у меня очень простой принцип: чем меньше подозреваемые знают о том, что тебе известно, тем вероятнее выдадут себя и совершат ошибку.

– Сектанты обычно не такие умные. По статистике, культы, процветающие среди реднеков…

– Да-да. Только вот кто в итоге заносит их в эту статистику – агенты с твоими методами или моими?

Сайлас закрыл глаза, сжимая пальцами переносицу, и отодвинулся от ворочавшегося во сне Эшли. Голоса, запахи, ощущение пустого сжимающегося желудка, раздражение из-за чуши, которую они обсуждали, ощущение собственного бездействия – все это тошнотворно подобралось к горлу, и Сайлас заставил себя тяжело сглотнуть. Ему нужно поесть. Или хотя бы что-то выпить. А еще лучше – вернуться мыслями к нужной точке, найти доказательства своей правоты и рассказать Махелоне, что, по его мнению, здесь происходит.

– Я даже не знаю, что вы тут называете «методами», Роген.

– О, ну вот и оно. Теодор Купер и его знаменитое занудство. Поехали.

Сайлас убрал руку от лица и открыл глаза. Роген и Купер, сидя рядом, смотрели друг на друга с недовольством. Потрясающе. Парень тут без года минута, и она уже успела его достать.

– По данным Брайана, – Купер постучал пальцами по колену, на котором лежали распечатки с компьютера Суини, а Роген закатила глаза, – люди в этом секторе пропадают как минимум столетие – и вы все равно верите местным жителям на слово. Вы взяли с собой в лес аналитика, хотя у вас был шанс оставить его в городе. Вы поверили на слово некоему… человеку из своих снов…

Ассоциировать себя с «человеком из снов» Роген Купер не отказывался – к сожалению Сайласа, не было такого, чтобы парень с уверенностью объявил «это не я». Он ничего не помнил, так что откуда бы взяться этой уверенности – что не мешало Сайласу раздражаться.

Потеря памяти. Ну, конечно же. Как удобно.

Сайлас уставился на Купера, словно его лицо могло бы дать ему какую-то подсказку. Перевел взгляд на Роген. Потом обратно. Оба продолжали спорить, не обращая внимания на остальных – слишком уставших, чтобы принимать участие.

Роген и ее астральный гость. Купер, потерявший память. То, что это влияние одной и той же сущности, Сайлас не сомневался. Значит, она затронула их обоих.

Случаи потери памяти после контакта с астральными сущностями не редкость – на самом деле, наоборот, весьма распространенный признак. Люди просыпались по утрам, откидывали одеяло и обнаруживали, что кровать в грязи; а позже удивленный сосед сообщит, что они бродили ночью по округе. Или спускались вниз и смотрели на календарь – и узнавали, что сегодня четверг вместо вторника. Звонили друзьям и говорили странные вещи, отправляли пугающие сообщения, пытались причинить кому-то вред, а затем просто не помнили об этом.

– Оставь свою доставучую педантичность и послушай…

– Я не педантичен. Это называется здравомыслие.

– Ты не педантичен, вся эта деревня – иллюзия, а я – лауреат Пулитцера.

– Я просто пытаюсь быть после…

– Ты всегда просто пытаешься быть последовательным. Здесь это не работает.

Сайлас их прервал:

– Амулет. – Получив их внимание (и мгновение тишины), он указал пальцем на Роген. – Только с вами двумя из всех нас происходят аномальные явления. Пришелец в голове. Амнезия. И амулет – это единственное, что вас связывает.

То, что их связывает, то, что привело их сюда, в ловушку среди холмов, – а у них ни одного артефактолога в команде.

Роген прикрыла рукой шею, будто Сайлас собирался снять его с нее прямо сейчас, и хмуро возразила:

– Он начал мне сниться до амулета. Теория сломалась. Давай другую. И мы разве не собирались обсудить неизвестный тоннель под шахтой, вместо того чтобы в очередной раз обвинять во всем побрякушку?

«Что? – хотелось спросить Сайласу в ответ на ее взгляд. – Не готова расстаться со своей дьявольской игрушкой?»

– Ты утверждаешь, что амулет его, – Сайлас указал подбородком на Купера, который, кажется, собирался что-то возразить, но не успел. – А он ничего не помнит, начиная с ночи в Бостоне перед отъездом. Если это не артефакт, то это должен быть такой вид нечисти, который может влиять на человека через Атлантический океан. У тебя есть идеи? Потому что у меня они закончились.

Роген развела руками:

– Ктулху? Хватит на меня так смотреть! Ты, блин, сам сказал, что он чист!

Она что, серьезно? Сайлас обвел рукой комнату:

– Тогда я не знал, что ничего в этой чертовой зоне не реагирует на проверку! А если медальон – часть аномалии, он тоже не будет реагировать.

– Это не часть гребаной аномалии, – Роген начала напирать. Конечно, аргументов у нее не было. У нее никогда не было никаких аргументов. – Это его вещь, – она показала на Купера, – даже если он этого не помнит.

Купер повернулся к ней:

– Откуда вы знаете?

– Из твоей головы, – отрезала она. – Это твоя вещь. Она принадлежит тебе.

Вот. Вот что она всегда делала и что бесило Сайласа в ней больше всего с момента первой встречи. Все эти с потолка взявшиеся утверждения ультимативным тоном, все эти глупости, которые подаются в форме приказа, все эти решения, которые она не обосновывает ничем, кроме собственных желаний, – все. Вот. Это.

– Думаю, тогда ты можешь его снять, – сказал он, и Роген снова обожгла его злобным взглядом. – И отдать владельцу.

– Повременим-ка с этим, а? – в тон ему ответила она и поднялась на ноги. Голос у нее был тяжелым и раздраженным. – Пойду отойду в дамскую комнату. Не скучайте, мальчики.

Сайлас мог поклясться, что, когда она вышла, в комнате стало легче дышать. Роген не пользовалась духами – тем более, уж конечно, не здесь, – но ее присутствие всегда действовало на него как нога на горле.

– Правильно ли я понимаю… – заговорил Купер, глядя на закрывшуюся за ней дверь, – что агент Роген все это время носит на своей шее объект неизвестного происхождения… – Он посмотрел на Сайласа. – И что никто из вас не попытался донести до нее, что это абсолютно дикое решение?

Вместо ответа Сайлас поднялся с места и тоже направился к двери. Он не ответил. Даже не собирался отвечать. Пусть разбудит остальных и попросит рассказать, чего стоит заставить Роген сделать что-то против ее желания.

«И что никто из вас не попытался донести до нее, что это абсолютно дикое решение?» – взбешенно повторил он про себя, проходя на кухню.

Ну да, умник. Ну да. Проблема была в том, что они пытались его снять. Там, в машине, на въезде в зону резонанса. И позже.

Сайлас никому не говорил, но в одну из ночей здесь, когда он дежурил и была очередь Роген спать на полу, он попытался снять с нее эту чертову штуку. Она спала глубоко, находясь в забытьи, где-то там, по ту сторону… Но как только Доу потянулся к ее шее, ее рука тут же взметнулась, крепко ухватив цепочку. Как и в прошлый раз, пальцы было не разжать. Даже Сайласу – а он-то был куда сильнее, чем Роген или Махелона. Хмурые брови и поджатые губы ученых в репозитории имели под собой все основания: он мог согнуть металлическую балку, без усилий поднять вес вдвое больше себя, запросто разорвать железную цепь.

Но не разжать пальцы Роген.

На кухне тускло горел свет, оставляя ее в полумраке. Тепло от печи заполняло помещение и, добравшись до Сайласа сквозь свитер, ощутимо уняло раздражение. Да и дышать в одиночестве действительно стало легче.

В самом начале, там, где они только-только в это вляпались – на ночной дороге у въезда в Глеаду, – Эшли спросил его, как именно он ощущает чужую витальную энергию.

Как ежедневную пытку, от которой никогда не избавиться. Такой ответ бы его устроил?

Витальная энергия не была звуком, цветом или запахом – она была всем вместе, чем-то большим – и ничем из этого одновременно. Вместо того чтобы забиваться в нос, стоять в горле или заставлять слезиться глаза, при большом скоплении людей она заполняла всю голову, как вата. «В голове щекотно», – жаловался он в детстве хмурым людям с поджатыми губами. Затем, конечно, ручка начинала бегать по планшетке.

Через некоторое время своего одиночества на кухне Сайлас почувствовал, как в его сторону движется тяжелый сгусток знакомого присутствия – слишком тяжелый для человека. Но Блайт прошел мимо кухни. Скрипнула входная дверь. На улице должна была быть Роген, но даже если бы Блайт отправился погулять один, то Сайлас черта с два бы пошел за ним: сверхъестественные твари не его обязанность. Если Махелона считает, что его ручной леннан-ши может разгуливать где вздумается, это его проблемы.

Приближение Эшли он ощутил, когда ставил чайник на огонь. Тот юркнул в кухню, будто не хотел, чтобы их застали тут вдвоем. Это без слов сказало Сайласу, ради какого разговора библиотекарь сюда приперся. Снова захотелось закурить.

– Насчет того, что ты сказал в тоннелях о Джемме… – Эшли помялся у него за спиной. – Мы нашли Купера, так что…

Сайлас внутренне скривился. Ему не нравилось оказываться неправым – или, во всяком случае, когда окружающие думали, что он неправ, а у него не было способа доказать обратное. И если библиотекарь начнет умничать…

– Что ты думаешь? – вместо упрека спросил тот. – Есть какая-то другая рабочая гипотеза?

Не оборачиваясь, Сайлас пожал плечами:

– А что, у тебя ее нет? Я думал, ты у нас тут самый умный.

– Я не знаю. Все слишком бессвязно, слишком… бессистемно. Но мы не договорили, и я… Я бы хотел услышать твои мысли.

Сайлас взглянул на него. Эшли все еще выглядел сонным. А еще задумчивым: теребил пальцы, смотрел за окно, в никуда. И говорил так, словно действительно пришел за помощью, а не доказывать, что Сайлас ошибался насчет их драгоценной Джеммы.

– Когда одержимость начинает проявляться физически, – сказал он Эшли, – ты сам знаешь, о чем это свидетельствует. И знаешь, какая это ступень.

По лицу Эшли пробежала тень. Да, конечно, он знал. Странно было бы аналитику этого не знать, особенно с его прошлым. То, о чем Сайлас начал говорить в пещере, – они оба знали, к чему должен был привести этот разговор, если бы их не прервали.

– Вторая ступень, – тихо согласился Эшли.

Одержимость – то, что люди обычно называли «одержимостью», – представляла собой процесс. Как и любой процесс, его можно было изучить. Разложить самые страшные проявления на составляющие, выделить отрезки, изучить этапы, разбить на фазы.

В Управлении это называли «лестницей поглощения». И вместо «этапов» или «фаз» у этой лестницы были «ступени».

– Верно, – подтвердил Сайлас. – Вторая из шести.

Шесть ступеней отделяют жертву от исчезновения.

Не смерти: смерть тесно связана с физическим телом, и Сайлас всегда считал это слово больше биологическим, чем оккультным. Исчезновение – вот подходящее определение. Ведь ты не умираешь: твой мозг продолжает работать, синапсы передают информацию по нейронам, сердце толчками гоняет кровь, легкие наполняются и пустеют при вдохах и выдохах, волосы и ногти продолжают расти. Твое тело определенно живо, как ни посмотри.

Но тебя больше не существует.

Твое тело подчиняется сущности, пришедшей с Той Стороны. Твой мозг, синапсы и нейроны, твои сердце и легкие – все это теперь принадлежит Ей.

Шесть ступеней отделяют жертву от исчезновения.

Ступень первичного контакта. Триединая ступень наваждения: Волна, Маятник, Угол. Ступень входа. Ступень захвата. Ступень слома. Ступень инволюции.

Целых шесть. Всего лишь шесть.

Натягивая куртку и все еще дрожа от ни черта не освежающего душа из холодной воды, Джемма вышла из бани, чтобы обнаружить, что Блайт торчал где-то среди деревьев. Приглядевшись, она поняла, что он, кажется… Обрывал рябину?

– Эй! Алукард! Ты что, воруешь?

Блайт замер к ней полубоком, но стрельнул взглядом. Затем, возмутительно промолчав, вернулся к своему занятию: срывал ягоды с ветки у себя в руках. Джемма с топотом спустилась по ступеням и направилась к нему:

– Оглох?

– А, это вы мне, – вяло ответил Блайт, продолжая обдирать ветку. – Простите. Думал, вы обознались.

– Посмотрите на него. Тебе что, не нравятся клички? – Джемма взяла с его ладони оранжево-красную ягоду и закинула в рот. Тут же скривилась. Горькая. – Правда, они уже заканчиваются…

– Ну, у вас еще много вариантов, – пробормотал Блайт. – Лестат. Морбиус. Эрик Нортман. Дэймон Сальваторе.

– Дэймон Сальваторе? Серьезно?

– Сказал человек, назвавший меня Алукардом.

Что ж. Джемме нечем было это крыть.

Она обернулась на калитку – улица была пуста, – затем на дом. Отсюда он казался темным и покинутым, и снежная пелена вокруг только усугубляла его мрачный видок. Джемма задумчиво отряхнула промокшую от снега челку. Та начинала лезть в глаза, а значит, пора взяться за ножницы. Будет весьма паршиво, если наконец придет пора вытащить пушку и заняться делом, а челка попадет ей в глаз.

– Это было похоже на нормальный диалог, – тихо сказал позади нее Блайт.

– Знаю. Отвратительно. Чего ты выперся на улицу? – проворчала Джемма, не оборачиваясь. Она закинула в рот еще одну ягоду и раздавила ее зубами. – Ты тут пленник, а не в гостях.

Блайт же, вместо ответа на вопрос, какого черта он решил своровать бабкину рябину, неожиданно сказал:

– Вы постоянно сравниваете меня с вампирами, хотя я даже не пью кровь. Но вы…

Джемма обернулась на него. Он теребил ягоды в ладони, уткнувшись в них взглядом. Глаз видно не было. Что ж, в стрижке нуждалась не только Джемма. Она потянулась за очередной ягодой.

– Вы ни разу не пошутили так насчет мистера Доу.

Ее рука на секунду замерла над его ладонью. Громко цокнув, Джемма забрала у него всю ветку и тоже принялась обдирать рябину.

– Это Кэл тебе рассказал? – Молчание Блайта было весьма красноречивым. – Ну конечно. Кто же еще. Все восхитительнее и восхитительнее.

На деревню постепенно навалилась темнота. Ощущение было сюрреалистическим: Джемме казалось, что события этого утра – вот они поднимаются по холму, заходят в лес – произошли только что. А потом – щелк! – и вот она тут, с рябиной в руках, не знает, что делать с реальным Купером.

Очередная ягода наполнила рот горечью, в которой тем не менее угадывалась терпкая сладость. Джемма не могла вспомнить, приходилось ли ей когда-нибудь пробовать рябину, но в общем-то без разницы: ей не понравилось. Она предпочитала, чтобы у еды был один определенный вкус: или горькая, или сладкая. Не все вместе.

– Доу – неженка, – наконец сказала она. – Если я буду каждый раз ему напоминать, то он, идиот, подумает, что он в первую очередь кто-то другой, а не агент. А я работаю с агентом. И мне нужно, чтобы мою спину прикрывал агент, а не вампир.

Наверное, не стоило разоряться на объяснения. Это как с едой: нужно было придерживаться определенности. Вы или на одной стороне, или нет. А здесь… Получалось черт-те что. Горькая, блин, сладость.

– То есть вы не даете мне забыть?

Блайт поднял на нее глаза, глядя, как Джемма молча пережевывает ягоды. В целом вопрос был сформулирован верно, но с небольшой ошибкой, и, несмотря на то что можно было просто его поправить, Джемма решила соврать:

– Конечно. Мне не нужен здесь еще один с проблемами в памяти. – Она выкинула ветку. – Все, ланч окончен. Шагом марш в дом.

Эшли подошел ближе, видимо, чтобы встать с Сайласом лицом к лицу – зачем тебе это нужно, ну ей-богу, – и, оперевшись рукой на кухонную тумбу, предположил:

– Это может быть первичный контак…

– Не может это быть первичным контактом, – раздраженно перебил Сайлас, – не бывает при первичном контакте такого скопища симптомов!

– Не кричи, пожалуйста. У нас нет доказательств, – понизил голос Эшли, оглядываясь на дверь, – и это все косвенные симптомы. Я обдумал то, что ты сказал сегодня. Головные боли у нее могут быть от удара. Перепады настроения… Слушай, это Джемма. В один момент она с тобой флиртует, а в другой – выкидывает тебя из машины на полном ходу. А ее зацикленность на Купере, ну, это тоже объяснимо, ведь…

– Ты правда собрался игнорировать действительность? – разозлился Сайлас. – Я думал, хотя бы от тебя будет толк!

– Д… Сайлас, послушай! А если ты ошибаешься?

Оттого что Эшли решил, что назвать его по имени будет отличным рычагом для убеждения, раздражение в крови у Сайласа вскипело окончательно. Придурок понабрался у Махелоны? Только вот Махелона называет его Сайласом, потому что он гребаный дружелюбный социопат, а не из великих приятельских чувств. Сайлас терпеть не мог панибратство – и поэтому Махелона именно им и занимался. Ты-то что себе удумал, социальная бабочка?

Он ощутил, как за внешней стеной дома к крыльцу приближается знакомый раздражающий сгусток энергии: Роген возвращалась в дом.

– Тогда мы понятия не имеем, что с ней происходит, – мрачно ответил Сайлас. – Какой вариант тебе больше нравится, библиотекарь?

Судя по выражению лица, библиотекарю не нравился ни один. Сайласу, конечно, тоже. Роген была невыносимой занозой в заднице, но это не значило, что он желал ей смерти.

– Не говоря уже о гипотетической одержимости и Купера тоже. Люди не теряют память просто так. Та еще парочка…

Сайлас потер висок. Вообще-то, если гоэтик начинал видеть у всех окружающих признаки одержимости, в отделе это называли «синдромом переработки» и ультимативно отправляли в служебный отпуск – но это он озвучивать не стал.

С крыльца донесся топот. Эшли обернулся ко входу как раз в тот момент, когда открылась дверь на кухню.

– Эта старуха просто жесть какая стремная, – сказала Роген, прикрывая за собой дверь. «Да что ты, – подумал Сайлас, открывая древнюю банку с чайными листьями, – ну, с прозрением». – Наткнулась на нее в коридоре – чуть не поседела. Может, Кэл и прав. Такие стремные бабки по закону жанра должны быть сектантками. О чем шепчетесь?

– Перемываем тебе кости, – как ни в чем не бывало шутливо ответил Эшли. – Тут разве есть другие варианты?

Роген хмыкнула, проходясь по Сайласу взглядом. Тот отвернулся.

Неужели Эшли не видел? Пока все остальные засыпали на ходу, Роген была неестественно бодра для того, кто только что пережил обвал в шахте. А ведь утром еле поднялась с кровати. Может, симптомы и были косвенными, но игнорировать их? Нужно быть полным идиотом.

– Пойду растолкаю Кэла. Пройдемся вокруг деревни. Минут пятнадцать, не больше. Он хотел посмотреть, как они тут себя по ночам ведут.

– Не думаю, что дело в них, – Эшли со вздохом потер шею. Он все еще стоял рядом с Сайласом, только убрал руки, когда тот начал наливать кипяток в чашку. – Вы видели их лица? Они были изумлены и растеряны из-за обвала. Мы не в ремейке «Плетеного человека», как бы Кэл ни был уверен в обратном…

– Но в их лесу водится какая-то тварь, Норми. И, в отличие от остального здесь, она вполне реальна. Обход лишним не будет.

Норми. Сайлас скривился себе под нос. Вот поэтому он и не хотел, чтобы хоть кто-то из них называл его по имени: рано или поздно кто-нибудь додумается до «крошки Сая», чтобы его побесить.

Мысль о том, что, кроме Махелоны, его целую вечность никто не называл по имени, возникла и тут же исчезла, когда в коридоре раздалось:

– Бабушка! Ты уже спишь?

Чайник дернулся у Сайласа в руке. Дьявол! Так отвлекся, что пропустил появление в доме мальчишки? Черт-те что!

Послышались шаги, а затем приглушенный разговор. Быстрая речь на ирландском едва проникала в кухню, где все трое притихли. С ними не было Блайта, чтобы перевести, но общее настроение беседы было и так понятно: Брадан что-то лепетал, Мойра же говорила с яростью.

А потом глухо хлопнул звук пощечины, от которого Эшли рядом с ними вздрогнул.

Скрип двери, снова топот по ступеням. Ощущение присутствия Брадана быстро растворилось, оставив после себя слабый след. Мойра же еще немного постояла в столовой, но затем раздались и ее шаги – и хлопнула дверь ее комнаты.

Все трое переглянулись, но так и не заговорили. Эшли выглядел подавленным, Роген – заинтересованной. Сайлас понятия не имел, как выглядел он сам, и молча вернулся к своей чашке, вливая в кипяток настоявшийся чай из крохотного железного заварника. Сильно запахло травами – крапива, череда и мята, легко узнаваемые по форме листьев. Иногда в чае, который приносила Мойра, Сайлас различал змеиный корень. Интересный выбор – его часто использовали в защитных составах для оберегов, – но, видимо, или в такой глуши выбирать не приходилось, или Мойра от чего-то перестраховывалась.

– Ладно, – сказала Роген, когда удостоверилась, что бабка больше не покидала комнату. – Я за Кэлом. А вы двое, смотрите мне, – обвела она их пальцем, – только попробуйте подружиться. Я за вами слежу.

И вышла.

– Просто заноза в заднице, – пробормотал себе под нос Сайлас, поднося чашку к губам. – Когда-нибудь кто-нибудь ее прикончит. И это будет не нечисть.

– Будь у тебя другой характер, вы бы пола…

– Другой характер?

Сайлас так и не донес чашку до рта. Эшли запнулся:

– Я не это хотел ска…

– Послушай-ка сюда, библиотекарь. – Он в негодовании отставил чай, который ему не давали спокойно выпить. Надо было кое-что прояснить, раз уж по наитию до Эшли не доходило. – Я не ищу дружбы с Роген. Я не ищу дружбы с тобой. Мне не нужно копаться в ее тонкой душевной организации или выслушивать твои попытки направить меня на путь Доброго и Светлого. Не знаю, как у вас, а у меня здесь работа. – Эшли поджал губы, но Сайлас не собирался быть милосердным. – Я достаточно ясно выражаюсь? Твои гениальные мозги в состоянии это понять?

После его ухода Сайлас в одиночестве сел за стол и наконец приступил к своему проклятому чаю. Обжигая губы о нагревшийся от кипятка жестяной обод чашки, Сайлас яростно выскреб из головы осадок от случившегося разговора. Он был прав и знал это. Как он и сказал – у него здесь работа. О ней и нужно думать.

Симптомы, которые Сайлас начал замечать у Роген, прежде чем наконец озвучить свой вердикт Эшли, соответствовали ступени наваждения – или, как ее называли в документах, ступени предпороговой стимуляции. Он много раз видел подобное. Обычно именно на этой ступени родные начинали бить тревогу, что позволяло запросам попасть в систему УНР, а гоэтикам – попытаться приехать вовремя. На руку играло и то, что это была самая долгая ступень. Дух постепенно раскачивал психику жертвы – и медленно провоцировал тревожащие симптомы, неумолимо приводящие к ступени входа.

Гоэтики называли это Порогом.

Все ступени до Порога были обратимы, и Сайлас прекрасно знал, как с ними работать. Вовремя обратив внимание и приняв меры, можно было предотвратить трагический исход. Не самая тяжелая работа; у Сайласа почти не бывало осечек на этой стадии.

Порог – другое дело. Короткий, почти молниеносный. Переступив его, жертва полностью открывала свое сознание агрессивной сущности – и там, за Порогом, начиналась ступень захвата. Быстрый и катастрофический процесс вытеснения сознания жертвы из собственного тела. Всего семьдесят два часа было у гоэтиков, чтобы предотвратить спуск жертвы на ступень слома. Самую последнюю ступень для человека.

Потому что после слома наступала инволюция.

Личности жертвы-носителя больше не существовало. Теперь тело принадлежало только духу, вышедшему на новый уровень – уровень физической формы.

Мимо двери прошли Роген и Махелона – их топот было трудно не узнать даже без сигнатурной энергетики, – но, слава богу, заходить они не стали. Сайлас задумчиво выглянул в ночь, на улицу. Тусклый свет кухни не давал ничего увидеть, и за окном было черным-черно: ни домов, ни снега, ни неба, ни Махелоны с Роген. Ничего.

Одержимость – это процесс спуска, снова подумал Сайлас. Шесть ступеней. Целых шесть. Всего шесть. И если он прав, то Роген может прямо сейчас спускаться по ним.

А эта лестница, сколь бы длинной она ни была, всегда заканчивается темнотой.